Текст книги "Случайная исповедь. Роман с продолжением (СИ)"
Автор книги: Инна Максимовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Случайная исповедь. Роман с продолжением.
Инга Максимовская
Она сидит, уперевшись взглядом, в не очень чистую, покрытую пятнами стену дешевого кафе. Зеленые глаза с желтыми, словно капли расплавленного золота, точками, черный ежик волос, на коротко – стриженом затылке. На столе перед ней потрепанная книжка. Интересно, почему она здесь одна, в этом, ни чем не примечательном заведении. Тонкий палец с длинным ногтем блуждает по книжной странице, замысловато танцуя по наполненным чужой, выдуманной жизнью строчкам. Я никогда не видел настолько красивых женщин. Решаюсь.
– Девушка, простите. Можно мне сесть с вами?
Она обводит своим колдовским взглядом пустое кафе и удивленно смотрит на меня, словно спрашивая – “Зачем, ведь вокруг полно свободных мест?”– Затем равнодушно дергает плечом и кивает. Видно ее, абсолютное, нежелание общаться со мной. Но, я то хочу. Она интересна мне, ее история, таящаяся в душе прекрасной незнакомки и просящая выхода. Это видно.
–Почему вы здесь – спрашиваю я, не особенно надеясь на ответ?
– Вам, правда, интересно? Или это подкат?– уголок идеальных губ дергается в подобии улыбки, и взгляд зеленых глаз пронзает меня от макушки до кончиков пальцев, вводя в оцепенение. Они цвета уральского малахита, ее глаза. Драгоценные изумруды, в обрамлении густых, завитых к верху ресниц. От этого взгляда у меня возникает острое желание петь и писать любовные стихи.
– Мне интересно – хрипло выталкиваю я слова, сквозь пересохшие связки.
– А вы, не маньяк, случайно?– усмехается красавица, чем выводит меня из гипнотического воздействия своих чар.
– Нет, не маньяк – серьезно отвечаю я.
– Жалко – снова дергает она плечом и возвращается к прерванному чтению.
– Меня Семеном зовут.– Представившись, я чувствую себя приобщенным к ней, к ее тайне, словно особа, приближенная к сильным мира сего.
– Катя – говорит она. Врет, не Катя. Да, и ладно, я уверен, что это единственная наша встреча. Так что, какая разница, как ее зовут. Катя, так Катя.
– Знаете, Катя, мне почему – то кажется, что вы очень несчастны сейчас, и прячете свои чувства за саркастичной бравадой. Я прав?
– Ну, хорошо, я расскажу. Да, вы правы. Только, зачем вам чужие проблемы, Семен? Живите себе спокойно. Чужие проблемы нельзя впускать в свою жизнь, они заразны, как чума. Вот вы, счастливы? – Катерина с интересом смотрит на мою реакцию, а я сижу, опешив от ее неожиданного вопроса и не знаю, что ответить. Счастлив ли я? За свои тридцать шесть лет я ни разу не задавался этим вопросом. Чувствую себя странно, размышляя о своей жизни, сидя перед посторонней мне девушкой. В принципе, мне грех жаловаться, у меня есть все, что позволяет мне вести безбедное существование, необремененного семьей холостяка – работа, с приличной зарплатой, квартира, пусть не очень новая, но машина. Тепла душевного нет. Жена ушла. Не скандаля, не деля ничего, просто собрала вещи и ушла, найдя себе более выгодный вариант. Я ее не осуждаю, нет. Человек всегда ищет, где лучше. А я ей не смог дать желаемого, да и с детьми у нас не задалось. А мне так хотелось сына, но не судьба. Она сейчас счастлива, дом полная чаша, воспитывает девочек – двойняшек. Я очень рад за нее. Слава богу, родители живы мои пока, но они ведь не вечны. Счастлив ли я, что сижу один в этом кафе, и гляжу на дождь, от которого, собственно, и спрятался здесь, сквозь грязное стекло окна.
– Нет – отвечаю я своей странной собеседнице – не счастлив, так что рассказывайте. Зараза к заразе не пристает.
– Ну, хорошо, если вы настаиваете. Знаете, Семен, а я, ведь, считала себя счастливицей, баловнем судьбы. И все вокруг так думали. Мне повезло родиться в прекрасной семье, где папа был крупным начальником, а мама сидела дома, плела мне косы и кормила нас изысканной стряпней, благо была возможность. Она повернута была на кулинарии. Сейчас я понимаю, что ей просто было скучно, готовкой она заполняла кучу свободного времени. Мы жили в огромном, но каком -то холодном, не уютном доме с садом и домработницей Валентиной, толстой и очень доброй. Она звала меня “Девочка моя” и ходила за мной по пятам, исполняя всякую мою прихоть. Мои родители, как я сейчас понимаю, не любили друг друга, просто держали лицо, но тогда это мне было неведомо. В нашем доме не было ссор, но и тепла не было. Нормальная, крепкая советская семья. Я росла, жизнь менялась. С развалом Советского союза отец потерял свою должность и ушел в бизнес. И, надо сказать, преуспел. Наша жизнь стала еще более сытой, вольготной. Вот только семьи не стало совсем. Нет, мы все так же жили вместе, но как бы и порознь. Единственным, что держало родителей вместе, была я. В принципе, вся их жизнь крутилась вокруг меня. Время пришло, и отец, задействовав все свои обширные связи, поступил меня в университет. Там я и познакомилась с ним. Как я была влюблена, парила. А он. Нет, я не жалуюсь, просто он был странным, не таким, как все. “Странный, какой– то”– сказала мать. “Даже и не думай”– поддержал ее отец. Это был единственный раз, за последнее время, когда они сошлись во мнениях. Мой сердечный друг водил меня по театрам, дарил цветы, конфеты, но никогда не прикасался ко мне. Ни единого раза. Не было объятий, поцелуев, как это обычно бывает. Он даже за руку меня не брал. Я списывала это на скромность, стеснительность, а он, словно боялся обжечься, если прикоснется ко мне. Наши встречи продолжались больше года, когда он сделал мне предложение. Я естественно согласилась.
Катя замолчала и, сделав жадный, большой глоток, остывшего, похожего на деготь кофе, опять погрузилась в воспоминания. Они были непосильны для нее. Я понял это по залегшим, в уголках ее прекрасных глаз, морщинкам и пустому, погруженному в себя, взгляду. Я, сидел, не дыша, слушая, как рушилась налаженная жизнь этой сидящей передо мной, уставшей женщины. Только сейчас мне стало ясно, что она гораздо старше, чем я мог предположить. Меня сбила с толку ее стройная фигура, молодежная стрижка и холеное, без видимых морщин лицо. В полумраке кафе, я не обратил внимания, на мелкие морщинки, глядя лишь в ее глаза. Они потому и были так прекрасны, что горели умом и мудростью прожитых лет.
– Папа не дал своего согласия на брак,– продолжила Катерина – категорически запретил. В тот день мы, впервые за всю мою жизнь крупно поругались, и я ушла, променяв любящих меня родителей на, так желаемое мною, счастье. ”Уйдешь сейчас – не возвращайся никогда”– крикнул он мне в спину, словно ударил кнутом. Я поняла в тот же миг, что потеряла его навсегда. Отец никогда не пускал слов на ветер. Но все равно ушла за новой жизнью, за своим, личным счастьем. Я думаю, отец знал что – то о моем избраннике, просто не думал, что я решусь уйти, променять сытую жизнь, на призрачную любовь к кому то там.
Избранник мой новостям не обрадовался, но отказываться от меня не стал. Я видела – он недоволен моим разладом с отцом. Родственники его, ранее излучавшие дружелюбие и любовь, тоже холодно приняли меня в своем доме. И я, ранее любимая и лелеемая, погрузилась в холодную атмосферу нелюбви и отторжения, а порой и неприкрытой ненависти. Жаль, что я не сразу разглядела за розовыми очками влюбленности, мелкие и алчные душонки моих новых родственников.
Ее рассказ тек плавно, но было видно, что Катерина говорит с огромным трудом, словно преодолевая себя, свою внутреннюю стену, отделяющую ее от возможности полноценно жить. Ее глаза, словно поблекли, опустели, и я испугался. Испугался, что больше не увижу искрящихся жизнью, зеленых омутов. Переживания, захватили меня так, что я физически почувствовал, как меня затягивает в пучину чужого отчаяния.
– Свадьба была скромной, если не сказать бедной. Не о такой я мечтала в своих детских грезах. Там я видела сотни гостей, платье от известного кутюрье и изысканно накрытые столы. Убогая реальность испугала меня, натолкнув на предательскую мысль – “А правильно ли я поступаю?” Мои родители торжество проигнорировали. Мама, однако, появилась перед дверями ЗАГСа , клюнула меня в щеку холодными губами, сунула конверт с деньгами и, тут же, исчезла, опасаясь отцовского гнева. Только и успела, что шепнуть мне – “ Звони”.
Первая и единственная, физическая близость произошла у нас в первую брачную ночь. Это не было похоже на то, что я видела в фильмах, которые моя мать смотрела, не прекращая, замещая ими холодность отца. Так, механические телодвижения, не доставившие мне, абсолютно никакого, удовольствия. Я была разочарована. Утром, открыв глаза и не обнаружив возле себя новоявленного супруга, я встала и пошла его искать. Стараясь не производить много шума, что – бы не разбудить новоявленную родню я брела по, звенящей от тишины квартире. Напрасно старалась, они не спали, обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Ты, дурак – шипела мать моего благоверного, за закрытой дверью кухни. – Нафига эту бесприданницу в дом приволок?
– Так, ты же мне все уши прожужжала – женись, женись. Чем не довольна? Я твои приказы выполнял – отбивался ”любящий супруг” и послушный сын.
– Одно дело, дочка богатого человека, другое – отлученная от папочкиной кормушки приживалка. Вот и корми ее теперь. Нужно было сразу рвать отношения, как только отец ее из дома вышиб.я не слушала, просто не смогла. От отвращения меня затошнило, и я так же тихо вернулась в свою спальню. Было мерзко и невообразимо обидно, что мой Ромео, на поверку, оказался такой мразью. Как я могла, ради него отказаться от единственных, любящих меня людей, у меня не укладывалось в голове. Меня не любили в этом доме, и больше не ждали в другом. Так я и продолжила жить с, в одночасье ставшим мне чужим, мужем. Нет не жила, просто – существовала бок о бок, с враждебно настроенными, постоянно мною не довольными, людьми. Интересно, как она живет, постоянно, казня себя за свою недальновидность? Это же очень страшно, погружаться каждый день в омут своих темных воспоминаний. Но, видно, она просто не может отпустить от себя своих демонов, проклиная себя за любовь, которую желала дарить и получать. Я разглядываю Екатерину, пока она ведет свой неторопливый рассказ. Красавица. Настоящая богиня с Плутона, или откуда они там прилетают, эти небожительницы – валькирии. Одета она очень необычно – кожаные, обтягивающие брюки и, видимо тяжелая, стоящая колом куртка – косуха из толстой, негнущейся кожи. Странная, но невероятно притягательная женщина.
– Спустя месяц, я поняла, что беременна. Но это не изменило мой статус в семье мужа. Свекровь, узнав новость, обжигала меня, горящим от злости, взглядом и шипела на ухо сыну, уже особо не стесняясь. Наоборот, старалась, что бы я слышала – “Нагуляла”. Муж мой, наоборот – обрадовался, даже создавал видимость интереса ко мне. Он таскался за мной в женскую консультацию, на анализы и всячески показывал, как рад моей беременности. Я не верила ему, не могла просто. Так и жила, как во сне. Единственным, кто проявлял человечность в этой “семейке Аддамс”, был затюканный, забитый злобной женой и избалованным сыном отец, мой свекр. Он жалел меня, ведь мы плыли с ним в одной лодке. Свекр подкармливал меня вкусностями, ухаживал, когда я свалилась с сильнейшим гриппом, супругу моему матушка запретила приближаться ко мне, во избежание заразы. Под злобное нытье своей благоверной, отец моего мужа взял на себя заботы обо мне и не рожденном ребенке, в течение всей моей беременности. Жизнь моя превратилась в череду бесконечно – серых дней, единственным лучом света в которых был растущий во мне, самый любимый на свете человечек. Я разговаривала с ним, пела ему песни. А он отвечал мне легкими, безумно приятными и радостными движениями. И мне уже не было так одиноко, я была переполнена любовью и ожиданием чуда.
Она замолчала, легко коснувшись рукой своего плоского живота, словно в надежде снова ощутить толчок изнутри, но, опомнившись, продолжила.
Дни летели, неумолимо приближая меня к встрече с моим долгожданным счастьем. Сыном или дочкой, я не знала. Да, мне было все равно. Я исправно проходила все анализы, необходимые процедуры, посещала женскую консультацию, стараясь больше времени проводить вне дома. Иногда встречалась с мамой. Она тоже ждала рождения внука, теша себя надеждой, что ребенок примирит нас с отцом.
Однажды, вернувшись, домой, я услышала недвусмысленные звуки, доносящиеся из спальни мужа. К тому времени мы спали в разных комнатах, он объяснял это заботой обо мне и не рожденном еще ребенке. Нет, я не заревновала, даже обрадовалась, что у меня появилась возможность разорвать этот порочный круг, своего несчастливого брака. Мне, просто, стало интересно посмотреть на волшебницу, сумевшую растопить сердце моего бездушного супруга.
Она вдруг вскидывает голову и громко, истерично смеется, обнажив крупные, перламутрово – белые зубы.
Да, он бы не один. Но только там была не она – волшебница. Он. Ты представляешь, Семен, мужик. Застала голубков. И для меня сразу все стало на свои места – его холодность, отчужденность, нелюбовь. Он просто не мог любить меня и женщин в целом. Омерзительно. Он стоял передо мной на коленях, умоляя не рассказывать никому. Да, я бы и сама не стала делиться таким позором. Что рассказывать, что мною воспользовались, для прикрытия своих пристрастий? Нет, уж, увольте. Он хватал меня за руки, а меня вдруг скрючило от боли. На нервной почве у меня начались схватки, на две недели раньше положенного срока. Скорая увезла меня из дома, где я никогда не была своей. Семен, закажи мне, пожалуйста, воды – просит она, давая себе передышку, и собираясь с силами.
– Если тебе тяжело, не продолжай – предлагаю я. Но она качает головой.
– Я должна закончить, это моя исповедь. Очень хочется дать, хотя бы, небольшое облегчение своей душе. Мне почему – то кажется, что так оно и будет, когда я закончу. Катерина делает глоток воды, из принесенного ей, кристально – чистого стакана и продолжает.
– В тот же день, я произвела на свет самого красивого на свете мальчика, моего любимого сыночка. Когда мне принесли его на кормление, в первый раз, я боялась дышать, разглядывая пухлые щечки, гладя легкий пушок младенческих волос. Я пересчитывала пальчики, на маленьких ручках и ножках, и умирала от нежности, к этому невообразимо любимому, пищащему комочку, перевернувшему мою жизнь. Он дал мне стимул жить снова. У меня появился смысл продолжать.
Спустя пять дней, я стояла на крыльце роддома, держа в руках кряхтящий, драгоценный сверток. Нас никто не встречал, окружая заботой и счастливым смехом. Мы были никому не нужны, и я вдруг поняла, что и идти то нам некуда. От этой мысли мне стало страшно, не за себя, я уже привыкла, за моего мальчика. Как я могла обречь его на такое существование? Мне хотелось для него только самого лучшего – любящей семьи, дома. А что ему могла дать я? И я приняла , единственно верное, решение.
Она вновь делает судорожный глоток. В зеленых глазах обреченное безумие.
– Отец встретил меня холодно. Смотрел на меня, как на пустое место. Взгляд его был прикован к младенцу в моих руках, его мечте, мальчику. Его наследнику. И я отдала его им, за квартиру и ежемесячное содержание, пообещав, никогда, не приближаться к сыну. Я продала своего ребенка, своего любимого мальчика. Иногда я вижу его издалека. Он большой уже, зовет дедушку и бабушку – мамой и папой, обо мне даже не знает. А я живу в Иудиной квартире, продав свое счастье за тридцать серебряников. Многие считают меня счастливой и успешной. Я не знаю нужды, занимаюсь любимым делом. Нашла себя в рисовании. Ничего особенного – морские пейзажи, натюрморты. И, мои работы, как это ни странно, продаются.
Катерина молчит. Видно, что ее исповедь высосала из нее все соки. Прекрасные глаза плачут, без слез, закончившихся за годы, проведенные ею в панцире своего горя.
– Почему ты не встретишься с сыном, не объяснишь ему все – спрашиваю я? – Я думаю, он не оттолкнет тебя. Поймет.
– И, что я скажу ему? Что продала его, решив свои проблемы. Им хорошо сейчас. Отец помолодел, мама смысл жизни обрела, и главное, мальчик любим, и имеет семью. Я не могу сломать жизни сразу стольких, родных мне людей. У меня нет, чего предложить взамен. Ты знаешь, я, ведь сюда хожу, что бы хоть на миг вернуть, оставленное в детстве счастье. Понимаю, что суррогат, но ничего не могу с собой поделать. Раньше здесь кафе – мороженное было. Отец водил меня сюда, каждый выходной. Я сижу здесь и не здесь, а там, далеко в своем детстве и, не поверишь, ощущаю во рту липкую сладость Советского пломбира, которую невозможно забить местным, горьким кофе. Извини, мне нужно в туалет – она встает и удаляется.– думаю я. – Странная женщина, боится сделать больно людям, уничтожившим ее. Из размышлений меня выводит резкий звук мотоцикла, донесшийся с улицы. Судя по звуку, аппарат очень мощный. Мне становится интересно, под чьим седлом ходит этот норовистый конь. Воображение, тут же, рисует огромного бородатого байкера, с головы до ног, затянутого в кожу. Минуты на часах бегут, как одуревшие. Спустя пятнадцать минут я, начав волноваться, подзываю молодого, шустрого официанта.
–Простите – говорю я ему – моя собеседница уже пятнадцать минут в туалете. Я переживаю, не случилось ли чего.
– Вы, про Екатерину Павловну? Она невероятная, правда – восторженно краснеет мальчишка официант?– Один байк, чего стоит. Она уехала. Да вы не переживайте, счет оплачен. И ваш – тоже. Ой,– спохватывается он – вот, она вам это просила передать– говорит паренек и протягивает мне, вырванный из ее книги лист, с бессмертным сонетом Шекспира, на котором написано – “Спасибо, что освободил меня от моих демонов. Иногда достаточно внимательного слушателя, и простого человеческого участья, что – бы облегчить душу и осознать”
Как тяжко мне, в пути взметая пыль,
Не ожидая дальше ничего,
Отсчитывать уныло, сколько миль
Отъехал я от счастья своего.
Усталый конь, забыв былую прыть
Едва трусит лениво подомной -
Как будто знает: незачем спешить
Тому, кто разлучен с душой родной.
Хозяйских шпор не слушается он
И только ржаньем шлет мне свой укор.
Меня больнее ранит этот стон,
Чем бедного коня – удары шпор.
Я думаю, с тоскою глядя вдаль,
За мною – радость, впереди – печаль.
Шекспир сонет 50
– Алло. Здравствуйте, Семен – слышу я, прекрасное контральто женщины, которую разыскивал, долгих, восемь месяцев, с момента нашей первой, и единственной, встречи.
– Вы не узнаете меня, не старайтесь. Это Катя, мы познакомились с вами....
– Я узнал вас, Катя – нетерпеливо перебиваю я. – Конечно, я узнал ее. Сразу. С первого звука. Еще, когда услышал телефонный звонок, я уже знал, что это она. – Что вы хотите, Катя? – Встретиться. Послушайте, Семен, для меня это очень важно.
– Хорошо, давайте. Когда и где?– спокойно спрашиваю я, но в душе уже готов сорваться с места и бежать туда, где ждет меня зеленоглазая богиня. Мое наваждение.
– Давайте, через час. На нашем месте – наконец, решает Екатерина.
Спустя, ровно, час, я толкаю тяжелую дверь кафе. Она сидит за, тем же, столиком, где я увидел ее в первый раз. Чувствую, как мое сердце пускается в бешеный танец, при виде женщины, полностью захватившей мои мысли. Боже, как она прекрасна. Та же, склоненная над книгой голова, волосы, чуть, отросли, и от этого она стала еще более женственной, что ли. Но, что – то изменилось в ней. Едва. Неуловимо. Не могу понять, что. Катя поднимает свои, бездонные, зеленые газа, моментально, захватывая меня в плен своих колдовских чар.
– Здравствуйте, Семен – улыбается она. Но улыбка ее вымученная, неестественная.
– Где вы были, Катя? Я, чуть, с ума не сошел, разыскивая вас. – Она молчит, а я сажусь напротив нее и жду, что скажет мне моя красавица.
– Вам, наверное, интересно, зачем я вас сюда позвала?– Катерина смотрит на меня, сквозь янтарную муть, наполненного виски, стакана. – А, хотите коньяку – вдруг, спрашивает она? Странно, коньяк, обычно, подают в больших, пузатых бокалах, что – бы полностью раскрыть, поднимающийся к верху аромат драгоценного напитка. А у нее он в стакане.
– Нет, Катя, коньяк я не буду. Давайте, вы уже приступите к тому, зачем меня сюда позвали.
– Хорошо – говорит она и, движением руки, подзывает, уже знакомого нам, официанта.
– Антон, все же, принеси нам коньяку. Разговор нам предстоит длинный и не очень приятный, так что Семен, позволю взять на себя смелость и угостить вас – обращается она уже ко мне, и выкладывает передо мной на стол стопку смятых листов.
– Что это – спрашиваю я, перебирая листочки? Мне, почти, ничего не понятно из того, что в них написано. Только то, что это, какие – то, медицинские документы – результаты анализов, медицинские пробы и выписки из истории болезни. – Катя, я не врач, не понимаю, что все это означает. Объясните же мне, наконец
– Знаете, Семен, я после своей исповеди, в прошлую нашу встречу, жизнь почувствовала. Словно, плиту бетонную с плеч сбросила, понимаешь? Мне захотелось счастья, полета. Путешествие по Европе на байке, это такой драйв, скажу тебе. Я научилась дышать полной грудью. Нет, я не забыла ничего, просто переосмыслила ситуацию, посмотрела на нее с другой стороны. А потом...
В первый раз, я потеряла сознание в Берлине. Просто, стояла в очереди в, какой – то, забегаловке, а потом все, провал. Пришла в себя в отделении скорой помощи. Человек, ведь, никогда, ни о чем плохом не думает, вот и, я списала свое состояние на усталость, недосып. Сам понимаешь. А, потом, это стало происходить с завидной регулярностью – в парке, на парковке, в супермаркете, ужасно пугая меня своей неожиданностью. И, я вернулась домой, уже самолетом, продав – предав своего верного коня. У меня опухоль мозга, Семен. Неоперабельная. Врачи говорят – полгода. От силы год. Я, собственно, зачем тебя сюда позвала – она смотрит в мои глаза, своим колдовским взглядом – хочу, что – бы ты провел со мной это время. Хочу нанять тебя, для ухода за мной. Естественно, ты будешь получать зарплату – Катя протягивает мне салфетку, на которой написана сумма, в разы превышающая оклад, получаемый мною сейчас. – Послушай, я долго думала, кому предложить эту незавидную, в сущности, роль, но поняла, что рядом со мной таких людей, просто, нет. А тут, Антон твою визитку мне передал, и я поняла – вот он знак. Только ты справишься, Семен.
Я смотрю на нее. Сколько еще испытаний приготовила для нее эта, невообразимо, злая жизнь? За чьи грехи расплачивается прекрасная Катерина? Что мне терять? Скучную работу, которая, давно, набила мне оскомину, или пустой дом, в который мне не хочется возвращаться. И я соглашаюсь, еще не зная тогда, что мне есть, что терять. Не понимая, что своим решением я навсегда отдаю свою душу и сердце, этой блистательной красавице, сидящей напротив меня сейчас.
– Я согласен, Катя. Но денег ваших я не возьму.
– Что за глупости – возмущенно вскрикивает она.– Вы не поняли, Семен. Мне не нужны жалость и благотворительность. Тем более, что ты не сможешь совмещать работу, и мои потребности. Я не люблю альтруистов, Семен. Я им не доверяю. У тебя жизнь впереди, по – этому глупо отказываться от материальных благ. Сделки не будет.– Катя встает и, не оборачиваясь, идет к выходу из кафе. Я, наконец – то понял, что изменилось в ней. Она ужасно исхудала, словно, сдулась, стала меньше. Это не портит ее, просто придает, немного, нелепый вид.
– Стойте, да постойте же вы, Катерина. Я согласен на ваши условия – догоняю я ее, уже в дверях.
– Вот и хорошо – с облегчением вздыхает она. – Вы, мужчины, странные существа, которых мне, видимо, никогда не дано понять. У вас есть три дня, Семен, что – бы разобраться со своими проблемами, а потом я жду вас здесь. В это же время. Это вам, что – бы не передумали – на столик, возле моей руки ложится пухлый, снежно – белый конверт. – Там аванс – объясняет мне Екатерина, очевидную истину.
– Я не передумаю, и без денег.
– Семен, не глупите. И не опаздывайте, у меня нет времени ждать.
Спустя три дня я возвращаюсь туда, где оставил свою, новую, работодательницу. Она ждет меня, нетерпеливо, перебирая в своих руках салфетку. Заметив мое приближение, с лица ее уходит нервическое выражение.Слава богу. Я уж, боялась, что вы не придете. – Куда ж мне деться, получив такой аванс – некрасиво шучу я. Поверите, Катя, чуть уволился. Начальство, никак, не хотело отпускать с работы такой ценный кадр, без отработки положенных двух недель. Но мне удалось сбежать, и вот я перед вами. Во всей, так сказать, своей красе. И, кстати, давайте уже перейдем на ты.
Я вижу в глазах Екатерины, сотню искорок, как реакцию на мой шутливый спич, она согласно кивает и встает со своего места.
– Идем, Семен – Она ведет меня под моросящим дождем, по свежей, будто, умытой улице. Весна в этом году пышная, словно невеста, утопающая в платье из бело – розового, воздушного аромата цветущих яблонь. Она подставляет лицо теплому апрельскому дождю, а я думаю, вдруг, он смоет с него измученное, болезненное выражение ее лица. Мы идем молча, просто, не знаем о чем говорить.
– Сегодня переночуешь у меня – поможешь собраться – распоряжается она вдруг, нарушив звенящую тишину, возникшую между нами. – А утром отвезешь меня в больницу. Мне назначили химиотерапию. Я думаю, это займет определенное количество времени, так что, ты сможешь доделать то, что не успел.
– Я все успел, Катя. У меня нет своих дел. Так что, если платишь, так уж, будь любезна терпеть меня возле себя постоянно
– Знаешь, я попрошу тебя только об одном. Не нужно постоянно напоминать мне о том, что я и без тебя знаю. Пожалуйста – просит она спокойно, но голос дрожит. Она втягивает голову в костлявые плечи, словно птенец, чувствующий опасность. – Я не выдержу так, Семен. А мне нужно быть сильной.
Она права, не нужно хоронить ее раньше времени, которого у нас осталось и без того не много. Эта мысль заставляет меня остановиться, что бы глотнуть воздуха. Мне становится страшно. Ужас накатывает на меня темными волнами, поглощая мой разум, застилая пеленой глаза. Только сейчас я осознаю, что потеряю ее навсегда. Только теперь на меня находит осознание того, что и я не смогу продолжать, когда она уйдет, оставив меня совершенно одного.
– Здесь я живу – слышу я Катин голос, словно сквозь вату. – Эй, Очнись. Да, что с тобой.– Мы стоим возле исполинского дома, еще сталинской постройки. Мне приходится сильно закинуть голову назад, что бы увидеть последний этаж, уносящегося в небо, величественного строения.
– Подходящее жилище для небожительницы – думаю я, взлетая с Катей в лифте на последний этаж. Если честно, я никогда не был в таких домах. У меня, просто, нет ни одного друга, способного приобрести, даже, десять метров в этой шикарной высотке, в историческом центре города. Катя открывает ключом дорогую, массивную дверь, впуская меня в свои владения. Квартира очаровывает меня. Она ее, везде чувствуется присутствие Катерины – в теплых тонах покрашенных стен, огромном количестве света, льющемся из витражных окон, в скромной, но явно дорогой мебели. И картины. Они висят, стоят прислоненные к стенам, занимают все свободные поверхности. Катя показывает мне, где лежат необходимые ей вещи и, извинившись, скрывается в спальне, оставив меня в тишине квартиры. По ее изнуренному виду я понимаю, как она устала.
Спустя час она появляется в кухне, где я пью кофе.
– Я тут похозяйничал, немного. Ты не против? – Отнюдь, привыкай. Теперь это и твой дом – отвечает Екатерина, проводя ревизию собранных мною вещей.– Вы прирожденная сиделка – улыбается она, удовлетворенная результатами осмотра.
– Это именно то, что я мечтал услышать из ваших уст – смеюсь я, подражая шутливой манере ее разговора.– Хочешь кофе, Катя?
–Да, только не очень крепкий.
– Откровенно говоря, крепкий то, я и не умею. И, уж если быть, совсем честным – кофе мой, совсем не шедевр.
– Ничего, попробую пережить.
Кофе закипает в джезве, одеваясь в, карамельного цвета, пенную шапочку. По кухне плывет дурманящий аромат свежесмолотых зерен волшебной арабики, наполняя небольшой мирок Катиной квартиры запахом далеких экзотических стран. Она терпеливо ждет, с интересом наблюдая за моими манипуляциями, пока я, аккуратно, переливаю дымящийся напиток в чашку тонкого фарфора, найденную мной в недрах кухонного шкафа.
– Напрасно ты на себя наговариваешь, – задумчиво произносит она, делая глоток – после твоего кофе, хочется жить.
– А не устроить ли нам сегодня, какую ни – будь вылазку, – нарочито бодрым голосом говорю я, пытаясь отвлечь ее от ненужных мыслей – в кино, например. Я недавно получил чертову кучу денег, и они жгут мне карман. Так что, теперь, как истинный джентльмен, я не могу не пригласить свою даму сердца, на небольшой променад.– Она смеется, от чего необыкновенные глаза ее загораются миллиардами смешливых искорок.
– А, пойдем. Давай жить сегодняшним днем. Завтра, будет завтра.
ГЛАВА 2
Рано утром я везу ее в медицинский центр. Ей страшно. Мне тоже. Она специально села на заднее сиденье своей, абсолютно не женской, монстроподобной, машины, ключи от которой мне были выданы еще накануне, что – бы я не видел паники, написанной на ее прекрасном лице.
– Все будет хорошо – бодро говорю я Кате.
– Конечно, будет. Это, просто, нужно пережить – тихо отвечает она.
Сдав Екатерину в руки персонала больницы, я направляюсь к выходу, что – бы отнести в машину, кое – какие, ее вещи.
– Вы, Воронову привезли – уже на выходе останавливает меня молоденькая, но ужасно строгая медсестра? Наконец – то, хоть одного ее родственника отловить удалось – яростно сверкает она глазами в мою сторону.– Мы уж отчаялись. Доктор давно уже ждет встречи с вами. Это вы, между прочим, за ним бегать должны. Ступайте за мной.
Я иду за этой строгой девочкой, глядя в ее прямую, словно, высеченную из камня спину. Странно, до сего момента я не озадачил себя узнать фамилию моей Екатерины. Катя и Катя. А она Воронова, оказывается. Катерина Павловна. Павел Воронов, не ее ли отец? Если да, то это все объясняет – и квартиру в высотке и бешено дорогой автомобиль. – Из размышлений меня выводит голос медсестры.
– Тут ждите, вас вызовут – говорит она и исчезает, оставив меня, один на один, с размышлениями.
Павел Воронов личность известная, крупный бизнесмен, чье имя постоянно мелькает в деловой прессе, меценат. Очень богатый человек. Так вот, кто испортил жизнь моей Катеньки, может, тоска поселившаяся в ней, съедает ее изнутри, переродившись в рак? Сколько же еще ждать? Стою, как дурак, сжимая в одной руке Катину сумочку, в другой – ее смешные, розовые кроссовки.
