Текст книги "Часы доктора Ватсона, или тайна «MWM»"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 12  Матильда Бриггс

Я навсегда, вероятно, запомнил день, который начался для меня с каблограммы из Пирея. «Необходимо ваше присутствие Матильде Бриггс тчк здесь дьявольски опасно Джонс».

Я уже знал к тому времени, что «Матильда Бриггс» – это не имя женщины, а название судна суматранской линии. Мэри села на него в Александрии, после непродолжительной остановки в Египте. Мой сын, как доносила миссис Джонс, был прирожденным путешественником. Во всяком случае, Мэри полагала, что частые переезды не вредят его здоровью.

Но что такое могло произойти на судне, что показалось дьявольски опасным Джонсу?

Выяснить это, находясь в Лондоне, не представлялось возможным, и я отправился в бюро Кука разузнать маршрут, каким мог попасть на «Матильду Бриггс» самым быстрым способом.

Несколько часов спустя я был уже в поезде, направляющемся на континент. Я почти не терял времени в дороге, лишь небольшая заминка при пересечении канала и короткая пересадка на марсельский поезд в Париже немного задерживали меня. Что бы там ни говорили наши соотечественники о французских дорогах, поезда на них все же стараются придерживаться расписания, и в Марселе даже пришлось ждать около часа в порту, пока начнется посадка на пароход, следующий в Неаполь. В дороге я очень устал, а тут приходилось ожидать на жаре, грузчики таскали туда-сюда чемоданы и ящики, так что я был вынужден то и дело перемещаться с их пути и никак не мог дождаться момента, когда наконец займу свою каюту и смогу прилечь.

Хотя у Кука меня заверили, что каюта будет одноместной, я получил неприятный сюрприз. Когда я вошел, на нижней полке уже спал какой-то субъект, а помощник капитана, к которому я обратился за разъяснениями, заверил меня на ужасающем английском, что у меня есть выбор: или ехать в каюте на двоих, или вообще не ехать. Делать было нечего, я смирился.

Несмотря на все это, сон мой был настолько приятен, что не хотелось просыпаться. Давно мне уже не доводилось видеть в сновидениях Холмса, а тут мне приснилось, что я подремываю в кресле у камина, и мой друг сидит рядом, курит свою трубку и читает газеты. Я открыл глаза, увидел в ярде от себя газетный лист, закрывающий моего нежданного спутника, и ощутил легкий приступ раздражения: неизвестный месье или синьор мог бы хотя бы поинтересоваться, так ли уж мне нравится запах дыма. Впрочем, умиротворение и безмятежность, в которых я пребывал, просыпаясь, не позволили мне впасть в несправедливое негодование: табак был хорош и напоминал одну из тех смесей, которые мы с Холмсом раскуривали в свое время на Бейкер-стрит.

Я посмотрел на газету. Она была французской.

– Бонжур, мсье, – сказал я, решив попробовать наладить с соседом хорошие отношения.

Газетный лист зашелестел, складываясь.

– А, Ватсон, уже проснулись? – услышал я знакомый голос и, кажется, на несколько секунд потерял сознание. Когда мир вновь обрел четкость, Холмс посматривал на меня озабоченно и несколько смущенно.

– Я жив, Ватсон, – сказал он. – Я не призрак.

Я смотрел на него, все еще не веря глазам.

– Бог мой, какое счастье! Какое счастье, – пролепетал я.

Никогда не подозревал, что воскрешение Холмса вызовет в моей душе такой телячий восторг, но так оно и было: я, опытный врач, военный хирург, известный литератор, семейный человек, в конце концов (как бы там у нас с Мэри ни складывалось), держался за руку друга как маленький ребенок, боящийся, что его оставят одного в темной комнате, бормотал какие-то глупости и испытывал огромное облегчение. Да-да, облегчение, ибо где-то в глубине души уже бродила мыслишка: Холмс рядом, он разберется, что там за дьявольщина творится на «Матильде Бриггс».

Холмс чуть растерянно – его смущала моя радость – рассказал мне более полную версию происшествия у Рейхенбахского водопада, эту историю я уже пересказывал, и сейчас повторять не намерен. Разница с опубликованной версией состояла в том, что воскреснуть он решил, когда ступил на землю с судна, пришедшего из Леванта, и увидел на марсельском причале отягощенного думами доктора Ватсона.

– Зная вас как человека не то чтобы тяжелого на подъем, но предпочитающего домашний комфорт, я предположил, что без важной причины вы в дальний путь не двинетесь. Вот я подумал, что вам понадобится помощь друга. Что стряслось, Ватсон? Надеюсь, с миссис Ватсон все в порядке?

Я понял, что кто-то, вероятно, его брат, уже ознакомил Холмса с неладами в моей семейной жизни и с тем, что теперь мы живем раздельно. Все же до конца посвящать его в мои обстоятельства я не стал и коротко описал роль четы Джонс в странствованиях моей Мэри. После этого я показал телеграмму.

– Да, – проговорил Холмс задумчиво. – Понять из телеграммы решительно нечего. Я довольно внимательно просмотрел все газеты, которые смог достать в марсельском порту, и никакого упоминания о «Матильде Бриггс» не заметил. Что ж, подождем до Неаполя.

В Неаполе ожидать прибытия судна пришлось еще сутки, в течение которых я молча сходил с ума в гостинице, а Холмс совершенствовал свой и без того недурной итальянский, бродя по улицам. Кажется, он понимал, что сейчас из меня никудышный собеседник. Наконец шустрый мальчишка известил меня, что «Матильда Бриггс» подходит к причалу, одновременно появился Холмс, мы захватили свой легковесный багаж и перешли на судно, куда заранее уже были куплены билеты.

Ничто на «Матильде Бриггс» не указывало на нечто зловещее. Холмс, правда, отметил некоторую напряженность помощника капитана, когда осведомился у него, как проходит рейс, но молодой человек улыбнулся как мог непринужденно и ответил, что всю дорогу погода была замечательная. В поисках дьявольщины мы, прежде чем повидаться с Мэри, встретились с Джонсами.

– Я видел труп, – почти сразу заявила миссис Джонс, а она не производила впечатления женщины хрупкой и склонной к галлюцинациям. – Доктор, я видела труп стюарда – это было ужасно. Вы представьте только, белый костюм весь пропитался кровью, он лежал в луже крови, а на горле у него была страшная рана. А на следующий день нам сказали, что стюард заболел.

– В этом нет ничего необычного, – заметил Холмс. – То есть, я хочу сказать, нет ничего необычного в том, что капитан решил скрыть от пассажиров столь печальное происшествие. Вас попросили молчать?

– Нет. Дело в том, что я наткнулась на мертвеца в коридоре поздно ночью и никого звать не стала, а просто ушла в свою каюту. Мне было просто необходимо принять успокоительное. А минут пять спустя труп уже обнаружил другой стюард. Я оставила дверь слегка приоткрытой, и мистер Джонс наблюдал за тем, как труп спешно убрали и уничтожили все следы.

– Вот как, – проговорил Холмс. – Но что же заставило вас считать, что на судне дьявольски опасно? Убийство могло быть случайным и произойти в результате сведения личных счетов. Вы же знаете моряков – чуть что хватаются за нож.

– Это не первое убийство, – сказал Джонс. – То есть, убийство человека как таковое первое, но до того, на протяжении рейса от Суматры, уже был убит судовой кот и две собаки. Я выяснил это у матросов. И еще, мистер Холмс, – добавил он. – Рана на горле… Видал я перерезанные глотки, а эту рану явно не ножом нанесли. Такое увидишь и поверишь в россказни о вампирах.

Мы взглянули на место происшествия – исключительно из добросовестности, как заметил Холмс, – и отправились наносить визит Мэри. Я заметно трусил. В памяти еще были свежи воспоминания о том, как я, узнав о рождении сына, помчался в Стокгольм и встретил неласковый прием. Мэри вызвала полицию и заявила, что я самозванец, который выдает себя за ее мужа и пристает с гнусными домогательствами. Пока я доказывал свою личность туповатым скандинавским полицейским, Мэри с сыном, нянькой и Джонсами на хвосте уже успела добраться до Карлсбада. Мне бы не хотелось, чтобы повторилось что-то похожее.

К чести моей жены, воскрешение Холмса хоть и потрясло ее, однако, самообладания не лишило.

– Я вижу, Джон достал вас и с того света, – весело сказала она, придя в себя от невольного испуга.

Холмсу еще раз пришлось повторить те же басни, что он изложил мне, и он осторожно попробовал узнать, не хочет ли она покинуть судно.

– Нет, не желаю, – ответила она. – Я соскучилась по Лондону и хочу туда… – и, глянув на меня, поспешно добавила: – И не надейся, Джон. Я подыщу себе другое жилье.

– Зачем же, – буркнул я. – Можешь спокойно ехать домой. Я переселюсь на Бейкер-стрит.

– Я вижу, у вас вышла размолвка … – Холмс не закончил, потому что Мэри сказала:

– Мы с Джоном разошлись во мнениях, каким должен быть домашний уют. И если вам дорог ваш друг, старайтесь, чтобы он пореже со мною встречался, потому что при каждой встрече мне хочется стукнуть его по голове сковородкой.

Холмс расхохотался. Право же, с его стороны это было очень невежливо.

– Могу я познакомиться с юным Ватсоном? – спросил он.

Мэри, возможно, желая уязвить меня еще больше, позвала няню, и я наконец увидел моего сына. Крохотное создание сидело в колясочке и внимательно рассматривало нас, сосредоточенно грызя погремушку.

– Ваша точная копия, доктор, – сказал Холмс. – Как же зовут этого джентльмена?

– Эрнест Холмс Ватсон, – сказала Мэри. – Уж извините, не спросила вашего разрешения при крещении.

– Я польщен, дорогая миссис Ватсон, – Холмс выглядел растроганным.

Мы откланялись, хотя я не хотел расставаться с сыном, и отправились к капитану. Мое имя – имя литератора, который пишет о Холмсе, – открыло к нему дорогу, а уж когда капитан узнал, что на его судне находится сам Холмс, его радушию не было предела.

– Я слышал, – проговорил Холмс, раскуривая предложенную сигару, – что у вас есть задачка для меня.

Любезный моряк смутился, но тут же всплеснул руками:

– Уже донесли! Вот народ, ничего скрыть нельзя. Впрочем, задачка эта не для вас, а для моего грузового помощника.

– Вы полагаете?

– Я полагаю, мистер Холмс, что на меня на борту нелегальный пассажир. Несколько необычный, но не сверхъестественный. Мы видели около трупа следы. Вы бы знали, сколько всяких тварей попадают на борт в тропических портах! Крысы, змеи, ящерицы всякие. Я думаю, какой-то небольшой хищник, вроде хорька или дикой кошки, забрался на судно. Это неприятно, но в конце концов мы его отловим.

– Вы готовы пожертвовать пассажирами? – спросил Холмс. – Стюард был убит у кают второго класса, а, насколько я понимаю, ваш зверь может спокойно проникнуть и в вашу каюту.

– Не думаю, что зверь очень кровожаден, – возразил капитан. – Заметьте, зверь напал на стюарда, потому что оказался загнанным в угол. Да и собаки, которых он убил ранее – скорее всего, они, руководствуясь своими инстинктами, стали на него охотиться, только дичь оказалась не по зубам. Хотя, знаете ли, зверь, который запросто может уложить мастифа, безусловно опасен.

– Помимо всего прочего, – сказал Холмс, – он должен быть не таких уж малых размеров.

– Ну нет, – ответил капитан. – Следы небольшие, похожие на кошачьи. Ничего общего с вашей баскервильской собакой.

Холмс бросил взгляд на меня и покачал головой.

– И все же следовало бы предупредить пассажиров, – сказал он, вставая из кресла.

– Компания не погладит меня за это по головке, – ответил капитан. – Буду молить Бога, чтобы до самого Саутгемптона ничего не случилось.

Мы еще переговорили с грузовым помощником, чтобы узнать, каким образом он пытается отловить таинственного зверя. Тот не придумал ничего более остроумного, чем крысиные ловушки и отравленная приманка. Кроме того, он еще додумался обмотать себе шею плотным шарфом в надежде, что это его спасет, если зверь вдруг набросится на него.

– Он прыгает и вцепляется точно в горло, – объяснил он. – И бедняге Макферсону сонную артерию перегрыз, да и собачкам. А уж что с котом сделал – смотреть было страшно…

– Мысль неплохая, – задумчиво проговорил Холмс, когда мы с ним стояли на палубе и смотрели на удаляющийся Везувий. За вершину вулкана зацепилось облако, и казалось, что вулкан зловеще курится. – Мысль неплохая, но завязывать шею шарфом и лезть в трюм я не буду. Во-первых, я все-таки сыщик, а не охотник. Во-вторых, зверь прячется не в трюме. Вы же слышали, где находили жертв. Стюард, собаки и кот погибли недалеко от пассажирских кают. Не удивлюсь, если окажется, что он прячется у кого-нибудь в багаже.

– Я не удивлюсь, – сказал я мрачно, – если окажется, что кто-то прячет его в своем багаже.

– Ну, Ватсон, это у вас воображение разыгралось. Идите-ка лучше напишите какой-нибудь рассказ. И вы успокоитесь, и читателям удовольствие.

Я покачал головой. Я не собирался далеко отходить от Холмса. С еще большей охотой я бы не отходил от Мэри, но Мэри, не желая меня видеть, заперлась в каюте.

Холмс бродил по палубе, присматриваясь к пассажирам, я, чтобы не таскаться за ним хвостом, сидел в шезлонге и наблюдал за ним издали, но скоро об этом пожалел. Шезлонг рядом со мной заняла довольно болтливая старая леди, которая навещала в Австралии сына, а теперь, обзаведясь кой-какими туземными сувенирами, возвращалась обратно. Первым по важности был невзрачный серый котенок, которого она подобрала где-то в Мельбурне, и который, на мой взгляд, ничем не отличался от множества своих собратьев, обитающих на помойках от Лондона до Киото: свернувшийся пушистый комочек, из которого торчал тощий хвостик. «Моя Бижу», – именовала она это создание, и мне вскоре довелось узнать, что Бижу не любит того, но обожает это, что от чего-то ее тошнит, а что-то она ест с таким удовольствием, что хвостик трясется… Короче, я узнал много разных подробностей о совершенно неинтересном мне предмете и вяло раздумывал, не напугать ли мне ее историей о нелегальном пассажире.

Холмс, которому наскучила прогулка, остановился рядом со мной и несколько минут слушал нескончаемый монолог старой леди о ее ненаглядном сокровище.

– Ватсон, – обратился он ко мне, когда дама удалилась в салон пить чай. – Вас не затруднит найти грузового помощника? Передайте ему, что мне нужна надежная клетка.

– Вы поймали зверя? – поразился я. – Но где?..

– Пока не поймал. Но я знаю, где он.

Грузовой помощник с видом, выражающим глубочайшее сомнение, поправил свой шарф и нашел крепкую клетку из стальных прутьев. Когда мы вернулись, Холмс сидел в моем шезлонге, а старая леди повторяла специально для него свой рассказ.

Помощник капитана подошел и демонстративно раскрыл клетку, как бы предлагая Холмсу немедленно засунуть туда животное.

Холмс проговорил:

– Прошу прощения, – осторожно взял с колен дамы пушистый комочек и перенес в клетку. Мы все онемели от неожиданности, а Холмс, запирая дверцу, объявил: – Позвольте представить вам тасманийскую сумчатую крысу.

Зверек, который казался кошкой, встал на задние лапки, ухватился передними за прутики клетки и попробовал укусить Холмса за руку.

– Крыса? Крыса? – потрясенная старая дама завизжала, а я рассматривал существо в клетке и удивлялся капризу природы. Эта крыса была похожа на кошку больше, чем на крысу. Прежде всего, такую крупную крысу встретишь нечасто. Хвост был не голый, а покрытый редкой шерстью, сравнительно короткий. Немного смущали уши, но ведь и кошки не всегда держат их торчком, отводя иной раз назад. В строении тела глаз видел несоответствия – однако, когда существо сворачивалось в клубочек, они пропадали. Пальцы на лапах были безусловно не кошачьи, но люди редко присматриваются к кошачьим пальцам. И только когда тварь открывала пасть, становились видны зубы, мощные белые резцы, способные прогрызть доску из самой прочной древесины… или глотку неосторожному человеку.

Чтобы завершить эту историю, скажу, что Британское зоологическое общество ухватилось за крысу обеими руками и предложило триста пятьдесят фунтов тому, кто добудет ей пару. Я собирался было написать рассказ на эту тему, но, поскольку не хотел вмешивать сюда Мэри, приписал это приключение исключительно Холмсу. Что же касается старой леди, то, мне кажется, она не излечилась от привычки подбирать беспризорных кошечек. Боже, храни то судно, на котором она будет возвращаться из Австралии в следующий раз.

Мэри? Нет, Мэри сдержала слово и не пускала меня в свою жизнь до самого последнего момента. Правда, она разрешала мне видеться с сыном, и иной раз по субботам мы проводили дни, как обычная семья, но стоило мне хоть на мгновенье забыться – и она в гневе указывала мне на дверь. Я так и не сказал ей, кем был ее отец. Может быть, напрасно. Но тогда бы пришлось рассказать ей и всю неприглядную правду обо мне. А к чести полковника М., он так и не раскрыл обществу моей истинной роли в деле Мориарти. Правда, он выходил из себя, когда покойного профессора именовали гением преступного мира, и его больше устраивало, когда газетчики перекладывали на него мои лавры. Что ни говори, а полковник Себастьян Моран был чертовски честолюбивым человеком.

ЭПИЛОГ Разлука

И вот, наконец, мое повествование возвращается к тому, с чего началось: коронация, всеобщее празднество, украденные часы и возвращение на Бейкер-стрит. Мой друг незадолго до того провел небольшое расследование забавного дельца о трех Гаридебах – дельца, как я сказал, небольшого, но весьма значимого для состояния британских финансов. В высших кругах сочли, что мой друг достоин рыцарского звания, но Холмс с почтением отверг эту честь. Однако от приглашения в день коронации в Вестминстерское аббатство он отказываться не стал, и, как он с улыбкой рассказал, почти всю церемонию проболтал о спиритизме с каким-то моим коллегой, не помню его фамилии. В общем, день он провел с не меньшим удовольствием, чем я, и, поскольку часов все-таки не лишился, с большей выгодой. Перед тем, как разойтись по спальням, мы подняли по бокалу за короля – и в это время в открытую форточку влетел небольшой, но увесистый сверточек, заброшенный опытной рукой.

Холмс с некоторой опаской приблизился: можно было ожидать от столь нежданной посылки и того, что она окажется бомбой, но внимательно осмотрев упаковку, он рассмеялся и протянул мне мятый и замызганный клочок бумаги.

– Кажется, это послание для вас.

Я взглянул на записку. Неуверенная и малограмотная рука начертала следующее: «Звиняйце дохтар Втсон пацны не узнали вс». В куске пенистой резины, обвязанной не очень чистым носовым платком, лежали мои часы, не пострадавшие, кажется, от столь непривычного способа перемещения. Юные джентльмены из «иррегулярной полиции» и ранее практиковали шуточки с содержимым моих карманов, но все обычно происходило исключительно в стенах нашего дома и с неизменным почтительным поклоном возвращалось мне после ухода.

– Как видите, все закончилось благополучно, – сказал мой друг, – и мы, наконец, можем отправляться отдыхать. Честно говоря, я немного устал. Все эти разговоры о призраках… Ватсон, как вы отнесетесь к тому, что сейчас к нам ворвется очаровательное привидение? Я горю желанием расследовать похищение чьей-нибудь эктоплазмы. – Он ушел к себе в спальню, напевая на мотив «God Save the King» «God save the ghosts».

Я задержался ради еще одной рюмочки, чтобы успокоить нервы, и уже поднимался в спальню, как вдруг в дверь нашего дома нетерпеливо забарабанили. Пришлось спуститься, крикнув по дороге миссис Хадсон, что я открою. Наверняка к нам ломился запоздалый клиент Холмса. Но в такой день… вернее, уже ночь… Или это Лестрейд спешит сообщить о пропаже коронационных сокровищ? Но даже если и так, с этим можно подождать. До следующей коронации, да хранит Боже короля, еще годы и годы.

Я отворил дверь, и меня снес с дороги ураган. Ураган шелков, мехов, духов и запаха бензина отшвырнул меня в сторону как соломинку и пронесся по лестнице наверх в гостиную.

Я закрыл дверь и пошел вслед. Сверху уже слышался треск разлетающейся мебели. Я поспешил в гостиную как только мог и поспел как раз в тот момент, когда ураган, замедлив свое стремительное движение, приземлился на ковре перед камином среди осколков (другое слово мне трудно подобрать) стула. (Войдя в гостиную и увидев на полу обломки, я понял, почему тропическим ураганам принято давать ласковые женские имена.)

– У вас чертовски хрупкая мебель, – заявил мне ураган в образе женщины, вскакивая на ноги без моей помощи. – Доктор Ватсон, я полагаю? Рада наконец с вами познакомиться. – Она энергично тряхнула мою руку и хищно огляделась: – А где этот лентяй? Эдвард! – Закричала она пронзительно. – Эдвард! Выходи, подлый трус!

– Миледи, – сказал я почтительно, ибо узнал эту даму. Нашу гостиную почтила своим посещением леди Тория Секкер, дочь графа Ормонда, в газетах в скобочках указывалось «миссис Эдвард Шерингфорд». – Миледи, позвольте мне…

– Дайте мне огня, – оборвала она меня, доставая из сумочки портсигар. – Чертовски трудно бросить курить, доктор, не посоветуете ли чего?

Я понял, что мне с моим флегматичным темпераментом не суждено противостоять ей и подумал, с некоторым злорадством, что эту проблему, как и многие другие, решит Холмс. Оставаясь в прежнем своем заблуждении, что искомый Эдвард – вероятно, Шеррингфорд? – находится у нас, леди Тория прошла по гостиной, без малейшего стеснения критикуя детали нашего быта.

– Натуральный бардак, – подвела она итог. – Хотя что я говорю, в настоящих борделях куда больше порядка, не правда ли, доктор? Миссис Хадсон – святая женщина, поистине святая! Посмотрите на эти следы от пуль! Вензель покойной королевы, надо же! Теперь, надо полагать, эту стену украсит и вензель короля? Бог мой, доктор, это что, Дикий Запад? А что это вы храните в ведерке для угля? Где же вы держите уголь? Право же, доктор, по моим наблюдениям мужчины действительно стоят на лестнице развития на ступеньку, а то и две ближе к животным…

Я скромно помалкивал. Противоречить леди Тории не имело смысла. В свете ее называли Мейфэрской амазонкой, потому что обозвать ее суфражисткой ни у кого не поворачивался язык. Суфражистка? Это те уродливые существа, что приковывают себя в самых неподходящих местах? Что вы! Леди Тория, разумеется, такими глупостями не занимается. В юности она была прелестна, в молодости прекрасна, в зрелости… Впрочем, едва ей исполнилось тридцать, она решила засчитывать себе пять лет как один год и тридцати пяти еще не достигла – а можно ли считать зрелым человеком того, кому нет еще тридцати пяти? С самых юных лет она отличалась неуемной энергией и большой изобретательностью. Участвовала в каких-то немыслимых безрассудствах, путешествиях, экспедициях, позволяла себе такие знакомства, что великосветские сплетницы колебались, стоит ли приглашать ее на очередной прием. В юности она была «безусловно леди», потому что была дочерью графа, став старше, она была «безусловно леди», потому что была леди Торией – единственной и неповторимой. В какой-то момент ее общественное положение зашаталось, когда обнаружилось ее интересное положение, однако же, выяснилось, что перед тем, как завести ребенка, она позаботилась обзавестись и мужем. Вот этим самым никому неизвестным Эдвардом Шеррингфордом. Которого с той поры предъявляла обществу по мере необходимости.

– Эдвард! – воззвала леди Тория, повысив голос. – Сколько я должна тебя ждать?

Мой друг выступил из двери своей спальни, застегивая последнюю пуговицу.

– Извини, дорогая, – сказал он голосом самого примерного из мужей, – я счел необходимым побриться.

Я почувствовал, что мне срочно надо сесть. Мой друг, которого я считал убежденным женоненавистником, – муж леди Тории!

– Прошу прощения, миледи, – пробормотал я, опускаясь на стул.

– Что это с ним? – озабоченно спросила леди Тория и тут же перешла к следующему вопросу: – Послушай, Эдвард, почему ты упорно игнорируешь мои телеграммы?

– Ты уверена, что посылала мне их? Я не получал ни одной за последний год, – ответил мой друг. – Кофе, дорогая?

– Лучше рюмочку шерри. И, наверно, глоток джина доктору… Кажется, он склонен к апоплексии, при его комплекции это неудивительно. Я несколько раз напоминала об этом Энн, – продолжила она как будто без всякой связи с предыдущим высказыванием. – Правда, девочка стала так рассеяна…

– Случилось что-то важное? – спросил мой друг, подавая шерри даме и бренди мне.

– Разве ты не читаешь газет? Завтра Энн выходит замуж.

– Я обычно не читаю объявлений о свадьбах. Кто жених?

– Бобби Вульф, ты его вряд ли знаешь, милый юноша, преподает в Дарэмском университете историю и пишет какую-то книжку о Нероне, – ответила леди Тория.

Мой друг перелистал справочник и вдобавок заглянул в свою картотеку.

– Вот, одна дурная мысль портит всю твою гениальную голову! – с негодованием вскричала леди Тория и пнула картотечный шкаф. – Бобби – чудесный мальчик!

– Мне уже приходилось иметь дело с чудесным профессором математики из Дарэмского университета, – флегматично ответил Холмс.

– Господи, так это же было так давно! Лет десять назад?

– Двенадцать.

– Вот видишь. Надеюсь, я не отрываю тебя от дел? Утром ты мне очень понадобишься. Надень ту бороду, в которой был в позапрошлый раз – та, в которой ты был в прошлый раз, ужасна. Ты походил в ней на карикатуру янки – мне пришлось выдумать, что ты только что приехал из Сан-Франциско и не успел привести себя в порядок.

– Хорошо, – мой друг наклонил голову и взял железнодорожный справочник. – Где и когда состоится венчание?

– Эдвард, я приехала в автомобиле – поездом ты уже не успеешь.

– Боже мой, Тау! Если ты проведешь всю ночь за рулем, ты будешь плохо выглядеть!

– Я приехала с шофером. Машина стоит на Кавендиш-сквер – я все-таки не дура, чтобы подъезжать к самому твоему дому. Иди собирайся, Эдвард, надеюсь, тебе получаса хватит?

– Эдвард… – пробормотал я в полном смятении. – Эдвард…

– Ватсон, – сказал мой друг. – Мое полное имя – Эдвард Шерлок Шеррингфорд-Холмс. – И скрылся в своей комнате.

– Когда я говорю знакомым, что мой муж – умнейший человек в Англии, – заявила леди Тория, – мне почему-то не верят. Правда, я не сообщаю, что мой муж – тот самый Шерлок Холмс. Слава Богу, мы в свое время не стали широко афишировать наш брак, из-за ваших рассказов, доктор, может сложиться мнение, что Шерлок Холмс – кастрат или педераст. – Она посмотрела на меня сурово. – Вы, конечно, не знаете всех его личных обстоятельств, но зачем подчеркивать так навязчиво его мизогинию? И нет у него никакой мизогинии! А что это вы выдумали об этой подлой авантюристке Ирен Адлер? Адлер, как же! Рахиль Кац, визгливая толстуха из Варшавы, выдававшая себя за сопрано. Внешность, у нее, конечно, романтическая – сверкающие глаза, сочные губы – да мозгов только на то и хватало, чтобы выманивать у любовников подарки побогаче. Вульгарная шантажистка! Эдварду никогда не нравились брюнетки!

Я нашел в себе силы добраться до буфета и налил еще рюмочку бренди.

Леди Тория возникла рядом со мной и налила себе шерри.

– Позволю себе спросить, вы давно женаты? – сипло осведомился я.

– О, целую вечность! Лет, наверно, тридцать. Надо спросить у Эдварда, он знает точно. Ах доктор, как мы были тогда молоды! Юноша и девушка, почти дети, Шотландия, вереск цветет… Ах, волшебная пора! Все было так невинно, так свежо – какие мы были тогда глупенькие. Эдвард сказал, что, как честный человек, должен жениться – я согласилась, дурочка. Тайный брак… Нас обвенчал сельский священник – в Шотландии, знаете, не так следят за формальностями. И мы на следующий же день разъехались – он в Кембридж, я в Италию. Я очень переживала потом, что вышла замуж – влюбленность в Эдварда прошла, а в Италии я встретила Марио. Какое счастье, что я так вовремя вышла за Эдварда! Марио этот был, конечно, сущим авантюристом, жиголо, как сейчас говорят, я бы доставила с этим Марио уйму хлопот моим родителям – если бы не брак с Эдвардом. Я ведь тогда думала, что брак – это нечто святое и нерушимое. И страшно мучилась, юная идиотка, что испортила себе жизнь.

С саквояжем в руке вышел Холмс. Он переменил костюм и, кроме того, обзавелся усами, бородкой и очками.

– Ватсон, если будет докучать Лестрейд, я уехал на континент. Выдумайте там что-нибудь правдоподобное, вы же умеете.

Они уже давно ушли, оживленно переговариваясь, а я сидел, пил бренди и тупо смотрел перед собой, пытаясь привести в порядок рухнувшую вселенную. Вот так живешь бок о бок с человеком, знаешь, казалось бы, его досконально – и в конце концов получаешь подобный сюрприз.

Я внимательно изучил газеты, нашел скромное сообщение о венчании Роберта Вульфа и Энн Шеррингфорд, которое должно было состояться в небольшой деревенской церкви. Наверняка оно не было бы таким скромным, если бы кто-нибудь узнал, что безликий мистер Шеррингфорд и знаменитый моими усилиями Шерлок Холмс – одно и то же лицо. Я представил себе заголовок в «Дейли телеграф»: «Великий женоненавистник показывает свое истинное лицо! Человек-машина и его семья!..»

Получили объяснение все его таинственные отлучки якобы на континент и Великое Исчезновение, из-за которого так взъелись на меня издатели и читатели!

Поистине то была ночь моего великого позора! Если бы скандальная женитьба Холмса выплыла наружу, я стал бы посмешищем, на меня бы показывали пальцами. Муж леди Тории! Я вполне понимаю, почему они жили раздельно: Холмс явно не смог бы ужиться под одной крышей с ураганом, леди Тория не смогла бы вытерпеть в своем доме вопиющую безалаберность Холмса. Ни ей, ни ему не нужен был тот домашний уют у камина, который я так ценил в нашей совместной жизни с моей милой Мэри. Две незаурядные натуры должны были существовать отдельно друг от друга, и они прекрасно существовали врозь, уважая интересы друг друга и сохраняя взаимную привязанность, а может быть, даже и любовь. Во всяком случае Энн Шеррингфорд было не тридцать лет, а всего двадцать два.

И не в силах терпеть потрясение в одиночку, я вышел на улицу и побрел по празднично освещенным улицам, среди возбужденных гуляющих людей. Ноги сами понесли меня в направлении южного Кенсингтона, и с первыми лучами солнца я обнаружил себя у дома, где жила моя Мэри. Было, конечно, еще слишком рано, и мне пришлось подождать до того часа, когда сонная служанка, возвращаясь с праздника, открыла дверь своим ключом. Я не стал ожидать, когда проснется моя милая Мэри, и поднялся к ней в спальню. Сел на низкую скамеечку у ее ног и стал смотреть на родное лицо. Она почувствовала, наверное, сквозь сон мой взгляд и открыла глаза.

– Мэри! Боже мой, Мэри, как я люблю тебя!

Она вздохнула, но в ее взгляде не было раздражения.

– Доброе утро, Джон. Ты, вероятно, выпил бочку бренди, – сказала она. – Тебя можно использовать вместо спиртовки.

Что я мог ответить?

– Мэри, – попросил я. – Прости меня, старого дурака. Я не могу жить без тебя!