Текст книги "Письма из будущего (СИ)"

Автор книги: Инна Кирьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Кирьякова Инна
Письма из будущего

Письмо, полученное вчера, было третьим (если считать невразумительный обрывок, прилетевший ко мне на третьем курсе университета – четвертым).

Уже почти ночь. Темно-фиолетовое небо ясно, сияющие точки звезд мигнут, если их застилает редкое облачко, и снова горят пронзительно-белым ровным светом. Тире-тире-точка-тире-тире... Шлют и шлют телеграфные сообщения с самого начала времен...

Мост между двумя городами, за тонким стеклом кафе плавают в черноте провала огненные шары, похожие на колеблющееся от ветра пламя свечи. Их относит ветром, подлетают другие. Движущиеся фонари.

И пробегают всполохи – фиолетовые, зеленые, белые – от сияющих вывесок.

Густой, похожий на земной шоколад напиток с шапкой розовых сливок, блюдо с крохотными бутербродами и фотография, прислоненная к светильнику.

Фотография немного поцарапана, угол помят. Это понятно – тот аппарат, который лежит у меня в ящике, под носками (а каким же еще "я из будущего" могла отправить фотографию?) вечно мнет бумагу, может и совсем "зажевать".

На фотографии – я, года на три-четыре старше. Непривычная прическа, слегка асиметричная. Одноэтажный дом с почти плоской крышей. Боковых стен не вижу, мы (я и неизвестный мужчина) стоим перед стеклянными раздвижными дверями-стенами. Я читала про Тарх-э-нанг – это, скорее всего, задний дворик, дальше – река, вдоль которой на изрядном расстоянии друг от друга стоят похожие на наш дома. Несколько деревьев с гладкими светлыми стволами и ярко-красными листьями.

Мы улыбаемся, мужчина заботливо набрасывает мне на плечи сине-зеленый платок с черными кисточками. Судя по нашему счастливому виду, нам вместе очень хорошо. На руках у нас – одинаковые браслеты, по обычаям Тарх-э-нанга их носит супружеская пара. За стеклом я вижу столик с чашками, тонкие золотые свечи. Шкаф с книгами я различаю уже смутно, но уверена – часть книг моя. По крайней мере, вижу несколько знакомых корешков и большое фото сына с кошкой на руках (этот фотопортрет у меня и сейчас в книжном шкафу).

У моего будущего мужа умное, доброе лицо, не красавец, но черты лица правильные. Выше меня (это, впрочем, несложно), короткая стрижка. На вид лет сорок пять – пятьдесят. Любопытно – кто он? Есть ли у него дети?

Если есть, то, наверно, взрослые, как и у меня. На лужайке догган, большой, черный, грызет кость. Короткая шерсть на боках серебрится – значит, лет ему немало. И значит, пес, вероятнее всего, изначально принадлежал мужчине, а не выбран нами – вместе. Может быть, я его полюблю, вон какой огромный и милый... И все же, чтобы полностью своим почувствовать – это щенком надо брать...

За домом, далеко на горизонте, синие горы в синей дымке. Чуть поодаль – высокие белесые метелки инопланетной травы. Я видела их фотографии зимой – они покрыты инеем и кажутся зарослями кораллов.

На обороте фотографии карандашная надпись: "Все будет хорошо, не переживай".

Первое письмо я получила, когда мне было двенадцать лет.

...Лето, каникулы, старая тихая девятиэтажка окнами во двор. Тополя гладят серебристо-зелеными листьями стекло, роняют белый пух – и ветер уносит его. А некоторые белые клубы с крохотными семечками оседают на давно не циклеванных полах с шаткими дощечками паркета.

Моя двоюродная бабушка, я зову ее тетя Рита, ушла на вечернюю подработку. Дневной свет потерял полуденную яркость, но сумерки еще далеко. Я сижу за широким письменным столом у окна. Передо мной глубокая тарелка с вкуснейшими сырниками (я знала точный рецепт, но мне ни разу не удались именно такие), небольшая мисочка с черничным вареньем и книга, из-за которой я забывала и о сырниках, и о мягком вечернем свете, не слышала голосов за окном.

Если бы все это было сейчас... Я читала бы медленно, отрываясь после каждой страницы, чтобы посмотреть в окно, на медленно гаснущий день. Не спеша откусывала бы кусочек за кусочком...

Потому прекрасно понимала бы, что именно это – счастье, редкие мгновения безмятежности и полного согласия между миром и собой. Мгновения, которые надо длить, длить, длить, растягивать как можно дольше.

Такие мгновения падают крупицами полновесного золота – и не ценишь. А потом время сыплется, как песок, сквозь пальцы – не ухватишь, не сбережешь.

Но тогда я не была ни в коей мере склонна к рефлексии, потому, не отрываясь от книги, подцепляла сырник, по привычной траектории несла его к варенью, вытягивала шею, чтобы не капнуть вареньем на страницу (все так же не отрываясь) и отхватывала изрядный кус.

Взгляд почти не поднимался от страниц, но на какою-то секунду я подняла глаза. А когда снова уткнулась в книгу, увидела поверх книжного листа – лист бумаги. Немного смятый, не разлинованный, исписанный неизвестным мне почерком.

Мы все умеем придумывать разумные объяснения необъяснимому. В них всегда есть натяжка, но нам достаточно правдоподобия. И я решила для себя, что бумага была вложена между страниц книги, а я ее не сразу заметила.

Я не стала бы читать – но в первой строчке письма стояло мое имя.

"Лана! Читай внимательно и сделай все, как я тебе скажу. Когда будешь заканчивать школу и выбирать институт, не подавай документы в Университет Инопланетных Языков. Пединституты тоже обходи стороной. Иди в Институт родного языка. Учись как следует, готовься и постарайся поступить на факультет "Русский язык как инопланетный". И все будет отлично!"

О том, чтобы стать филологом, я тогда не думала. Я вообще свое будущее представляла неотчетливо. Хотела стать археологом-межпланетником, искать забытые города, только на других планетах, какую-нибудь местную Трою. Потом – биологом. Даже просила найти мне лабораторию, куда меня, может быть, взяли бы практикантом – я бы там кормила белых мышей, помогала бы в научных экспериментах. Какое-то время мечтала научиться играть на арфе (почему именно на арфе – не помню), но музыкального слуха не было совсем, так что мечта исчезла практически сразу. Иногда пугала родителей идеями, что пойду работать водителем трамвая (у них сократили рабочее время до шести часов в день), а в свободное время буду писать стихи.

Как ни странно, о письме я забыла. Какое-то время пыталась угадать, кто бы это мог написать, розыгрыш это такой или, может, писали совсем не мне. Но тетя Рита уверяла, что книгу не давала никому – и никого, кроме меня, с именем Светлана не знает.

Потом о письме я вспоминала все реже. И листок тот потеряла, в конце концов, или выбросила.

Правда, названия институтов отложились в памяти. И когда в старших классах выяснилось, что я ни на что путное не способна – только читать книги – мы стали искать информацию о гуманитарных вузах.

Родители настаивали на инопланетных языках. Престижно, можно по работе попутешествовать по всей Вселенной. Платят хорошо. Мы заглянули в интернет – ох, да там конкурс тридцать пять человек на место. На платном. А про десять бесплатных мест говорить просто как-то бессмысленно. То письмо, видимо, как-то всплыло у меня в памяти – очень смутно, скорее, как некий набор отрицательных ощущений от самого названия Университета (и пединститутов тоже – хотя туда конкурс был куда меньше). И я отправилась в Институт родного языка. Про тот факультет, который упоминался в письме, я не вспомнила. Точнее, что-то мелькнуло в памяти – но сама идея мне показалась дурацкой.

Следующее письмо, точнее, обрывок, получила на втором курсе института (того самого, родного языка), в конце сессии. Мне оставалось два экзамена: английский и вторая часть языкознания (языки внеземных цивилизаций). Насчет языкознания я не волновалась – на четверку смело могла рассчитывать. А англичанка придиралась... Проблема была еще в том, что тройки она практически не ставила – или хорошо-отлично, или приходи в другой раз. .

Я учила этот проклятый предмет день и ночь, но уверенности не было. Еще ужасно нервировало то, что я терпеть не могла англичанку (и она меня). Каждая встреча с ней была стрессом. В полночь перед экзаменом, напившись кофе, валерьянки, травяного сбора для бодрости и успокоения (да-да, понимаю, как это звучит) я упала на постель. Состояние – некая смесь истерики и безнадежного безразличия. Все. Будь что будет. Больше не могу впихнуть в себя даже крупицу знаний – тошнит.

И тут на картонной обложке учебника я увидела обрывок бумаги. Почерк был мой, тут я не сомневалась, но что это и когда я это писала – непонятно. "... получишь пять по экзамену"... И это было все.

Если бы не мой почерк, решила бы, что кто-то меня разыграл, каким-то образом подсунув записку.

Я некоторое время ломала голову, прекрасно притом понимая, что все догадки, откуда взялся обрывок с "предсказанием" – иррациональная чепуха... Может, я когда-то и написала такое, по другому поводу, забыла, а вот теперь листок откуда-то выпал. Да, скорее всего, так. Но я успокоилась. Это знак судьбы.

Самое странное – я в самом деле получила пятерку. Англичанка долго думала над моей зачеткой, потом справедливость взяла верх над стервозностью. Расписываясь, кривилась, как от зубной боли. Но это было уже неважно.

До того, как мне подарят машинку, телепортирующую предметы во времени, оставалось еще три с половиной года.

Когда же это случилось... да, я писала диплом, и свободного времени у меня было больше, чем нужно. И вот от безделья... да еще лучшая подруга взялась знакомиться в сети и меня подбивала... Одним теплым майским вечером я познакомилась с молодым человеком по имени Николай. Собственно, через пару месяцев он пропал из моей жизни, и помнятся о нем лишь редкие детали: немного отрешенный вид, бесконечные разговоры на научные темы, захламленная комната, окна с рассохшимися рамами, странно пахнущие папироски, которые он сам скручивал и сыпал внутрь какие-то сушеные и смолотые травы.

Нам почти с самого начала стало ясно, что никакого романа между нами быть не может, но общаться с ним было интересно... наверно, и ему со мной. По крайней мере, я его слушала.

Мы сидели у него в комнате, пили кофе. На столе, среди бумаг, тетрадей, каких-то железок, чашек со старой заваркой, на расчищенной середине стоял прибор. Он казался принесенным со свалки, причем было очевидно, что еще до свалки жизнь обошлась с ним сурово. Колесики, провода, металлические детали – все без крышки. Сбоку – что-то наподобие кнопок калькулятора и пластиковое окошко. А снизу была прорезь – какой-то карман или двойное дно. Перекрученным проводком к конструкции прикреплена кнопка вкл/выкл.

– Если бы тебе представилась возможность написать себе самой послание в прошлое, что бы ты написала?

Я всегда любила загадки, пусть и абстрактные.

– Ну, что написала бы... Наверно, куда поступать. Чтобы не шла ни в коем случае в Университет инопланетных языков. Пошла бы на факультет, где готовят преподавателей для инопланетников.

Я представила небольшую аудиторию, ряды столов; себя в узкой юбке, длинном облегающем жакете, приветливо улыбающуюся сосредоточенным взрослым инопланетникам. Я, четко артикулируя, произношу:

– Итак, повторяем: "Наше сети притащили мертвеца".

Множество глаз смотрит на меня – глаз непривычной формы и цвета. Множество лиц, обычных человеческих лиц, не принадлежащих ни к одной земной расе. Старательно выводимые звуки:

– Притастчили... мертвессаа...

Николай кивнул и что-то пометил в блокноте.

– И какой момент своей жизни выбрала бы для внушения?

– Хм. Ну... классе в седьмом-восьмом пора бы думать уже о будущем – а у меня один ветер был в голове. Потом вот еще что можно...

– Погоди. Давай-ка с этим разберемся. Нужно точное время – год, день, час. Да, и ты должна быть в этот момент одна – иначе перемещения письма в прошлое не произойдет.

– Хм... Это так сразу и не вспомнишь.

Но тут в памяти всплыл один давний вечер, я и дату помнила очень точно – накануне дня рождения тети Риты.

Он подвинул мне какой-то листок, вырванный с зазубринами из блокнота. Я написала дату и время.

Николай вышел на кухню. Потом, минуту или две спустя, вернулся.

– Вот.

Положил передо мной листок из блокнота. Письмо начиналось: Лана...

– Видела такой когда-нибудь?

Да... что-то смутно напоминает... Ну да, да!

– А теперь аккуратно вот сюда... – он вложил в карман второго дна листок, аппарат загудел, заворчал– и листок исчез.

Я изумленно покачала головой.

Николай самодовольно улыбнулся, кивнул на страшилище:

– Хочешь, отдам тебе?

– А ты как же?

– Я себе сейчас новый делаю, более совершенный. Старая модель... уже не нужна.

Я кивнула.

– Только имей в виду. Перемещения и вообще всякие фокусы со временем строго запрещены. Так ты пользуйся не часто, чтобы сигнал не отследили. И никому не говори, а то полиция нагрянет.

Сейчас я, законопослушная и осторожная, ни за что не взяла бы такую машинку. Однако тогда слова "запрещено, держи в тайне" и тому подобное были для меня наилучшей рекомендацией.

Мы завернули страшилище в газету, потом в фирменный пакет "Вкусной и полезной еды". Для конспирации нам этого показалось достаточным.

– Да, и вот что еще. Часто использовать его нельзя, опасно и может выйти из строя, это раз. Будь внимательна, когда выставляешь время, иначе выйдет "недолет" или "перелет" не на ту дату, это второе. И продумывай до мелочей, что надо изменить в прошлом – чтобы не получить какую-нибудь пакость в будущем.

Когда перед тобой десятки путей, их не ценишь, ими легко разбрасываешься. Когда выбор той или иной дороги отсекает изрядную часть прежних возможностей, начинаешь задумываться – нельзя ли вернуться? свернуть и дотянуться до ускользающей возможности? переиграть?

Первый раз я сама отправила послание в прошлое в двадцать три года. Случился очередной кризис, как и в тот год, когда мне исполнилось пятнадцать. Но тогда у меня не было тревожных мыслей о деньгах – обо всем заботились родители.

А сейчас я металась по Москве в поисках приличной работы... более-менее оплачиваемой... хоть какой-нибудь... "Хоть какую-нибудь" – нашла. Но завидовала тем, кто мог работать путь за небольшие деньги, но на работе интересной, любимой, а то и престижной...

Что, если бы все было иначе. Если бы у меня было не бесполезное и абстрактное образование "филолога-литературоведа с правом преподавания", а что-то более насущное. Например, инопланетные языки... но туда было не прорваться... ну или попробовать остаться при какой-нибудь кафедре, чтобы уйти в науку. Это не принесет особых денег, но хотя бы – любимая работа.

И я взялась за изменение прошлого. Обдумывала каждое слово, грызла карандаш.

"Лана! Не удивляйся этому письму..."

После вступительной части расписала, как будет чудесно, если "я в прошлом" получит пять на иноземном языкознании. Тогда у меня есть шанс пойти к Яркову на семинар, потом писать у него диплом и получить рекомендацию в аспирантуру. Погружение в мир науки, стопка пыльных, не читаемых никем, кроме специалистов книг, научные открытия, собственные работы. Лекции перед студентами. Сейчас мне это казалось недостижимо-чудесным.

Письмо вышло (как мне казалось) проникновенным, убедительным, остроумным. Я выставила время – за два месяца до сессии. Вытащила из среднего ящика письменного стола диплом, с удовольствием приготовясь наблюдать, как он изменится – оценка за экзамен на втором курсе, специальность, тема диплома. Спешить было некуда – отправь сейчас, отправь завтра – письмо все равно окажется в нужном месте и нужном времени. Я налила себе чай, уселась около аппарата и аккуратно вложила бумагу в узкий "карман". Аппарат загудел, вздрогнул, забурчал где-то внутри... звякнул чем-то...не развалился бы?..

Я схватила диплом – ничего нового. Но что-то же должно было измениться?

Аппарат опять загудел, захрумкал, зашуршал. Выплюнул измятое письмо.

Без одного обрывка.

– Ты его зажевал, гад такой!!

Я все поняла: ночь перед английским, "...получишь пять", сбой на два месяца вперед...

Третье письмо я получила, когда мне было двадцать шесть (а отправила я себе его два года спустя).

Кризис шел на спад... а экономика, качелями, на подъем. У меня же все было... средненько. Ни с личной жизнью, ни с работой ничего не выходило. Иногда друзья родителей знакомили меня с кем-нибудь... но серьезных отношений не складывалось. Работа... ну, какая-то работа была. Но мне хотелось большего. И смотреть вечерами на звезды, сияющие и недостижимые, становилось все обиднее, все невыносимее.

На планете, под названием Ледяная (на Земле переводили так, собственное название было предлинным, употреблялось оно только в официальных документах) требовались рабочие руки. Там было вечное царство снегов и множество полезных ископаемых. Благодаря им (подземным богатствам, не снегам) автохтонное население жило припеваючи, нанимая на тяжелые работы инопланетных мигрантов.

Я записалась на курсы – язык, культура... Для работы мне предлагали несколько вакансий, не предполагавших непосильного физического труда, но, конечно, далеких от филологии. Я училась с утра до вечера, сидела над таблицами, обложилась словарями. Родители тревожились, спорили, отговаривали... потом смирялись на время, находя безусловные плюсы... и снова принимались взвешивать, судить и рядить... и снова тревожиться.

Конечно, можно было попробовать написать письмо в прошлое. Еще в школьное – поразмыслив, что и как скорректировать. Но меня пугали возможные изменения в настоящем, непредсказуемые, неучтенные. Вот маме сделали операцию, очень хорошо сделали – и бесплатно, что сейчас редкость. А если я изменю прошлое? Вот сестра – замужем за знакомым моей однокурсницы (и лучшей подруги). Она счастлива – и у меня двое племянников. А если я выберу себе другую жизнь (еще какая она будет, другая?) – у нее не будет этой семьи, этих детей. Какое я имею право...

Да и возможность отправиться на Ледяную решала все – тут и другой мир, непростой, но совершенно чудесный. Царство снега – и благоустроенные города, частично находящиеся на поверхности, частично – в земле. Тысячи нечитанных книг, невиданных картин... У меня будет новая жизнь!

Условия казались идеальными. Два года работы, потом возможность трудиться часть дня и учиться в местном университете. Я видела фотографии – прозрачные острые шпили, будто вытесанные изо льда, сверкающие на солнце, таинственные, фиолетово-синие в сумерках. Уютные аудитории с искусственным огнем в высоких каминах.

Видимо, автохтоны иначе не представляли себе никакое здание – только лед снаружи, уют и огонь внутри.

Поступлю на литературные курсы. Или искусствоведческие. Или стану межпланетным экскурсоводом – с дипломом Ледяной передо мной откроются все пути.... А, может, выберу сразу две специальности. Да тут просто ворох возможностей! И все, в отличие от нашего образования, бесплатно. И – новые люди, иной круг знакомств... Может быть, встречу свою судьбу...

Месяца два оставалось до отлета. И вот пришло письмо.

"Лана! Привет тебе из недалекого будущего. Хм, дурацкое положение – писать самой себе, но ты, как никто, меня понимаешь!

Послушай... Я знаю, что ты сейчас готовишься к эмиграции на Ледяную. Тебе, наверно, трудно сейчас даже представить, что этого делать не стоит. Но все-таки попробуй поверить – мне, из будущего, видно гораздо больше. Ты будешь очень нужна здесь, это во-первых. И скоро встретишь свою судьбу! Я только что вернулась из свадебного путешествия и очень, очень, очень счастлива! Поверь мне, если улетишь с Земли, сделаешь ужасную, неисправимую ошибку".

Что ж... я осталась, и, действительно, была очень нужна сначала сестре, попавшей почти на месяц в больницу и потом долго восстанавливавшейся, потом подруге, впавшей в депрессию. Еще, конечно, старалась родители – с трудолюбием и терпением жуков-древоточцев точивших мое сознание – ненавязчиво, но непрестанно: не уезжай, не уезжай, останься, останься...

Время – дорога, по которой движешься вперед, даже если остаешься на одном месте.

И я действительно встретила одного человека... и какое-то время была очень, очень, очень счастлива... И после свадебного путешествия написала послание себе, туда – на два года назад, стараясь вспомнить все до единого слова – чтобы в моем настоящем ничего не поменялось.

Почему, когда стало ясно, что мой брак – беда и несчастье, я не попробовала все изменить? Сначала не могла поверить, что обрушившееся на меня счастье потускнело, истрепалось, просыпалось песком в песочных часах. Все хорошее, что было отведено на мой брак, израсходовалось почти сразу, словно мы растранжирили все ценное и остались у пустого колодца.

И вот... когда иллюзий никаких не осталось, я уже готова была изменить прошлое. Но поняла, что у меня будет ребенок... А это менять я не хотела ни при каких условиях.

Дома – в небольшой студии, где гостиная была отделена от кухни длинным столом-перегородкой – я дотронулась до стены, зажигая плоские светильники в потолке. Велела включиться визору.

– Что желаете? Новости, фильмы, музыкальные...

– Тихая музыка и нейтральный фон.

– Не желаете посмотреть "Внезапное исчезновение"? Вы заказывали его шестнадцать раз...

– Нет. Только музыка.

– Тихая – негромкая или минорная? Как вы понимаете, это не одно и то же.

– Пусть будет какая-нибудь спокойная, нежная... сделай потише. И не умничай.

Заварила чай (я так называю довольно вкусный местный травяной напиток, никакой он не чай, разумеется), пошла к письменному столу. Из ящика вытащила рекламки «Путешествуй с нами!» Захватила их на кухню, намазала на крекеры мягкий сыр с тмином и эстрагоном (опять же, аналоги этих травок) и, прихлебывая чай, дотронулась до первой, серо-синей. Буквы "Тарх-э-нанг " на мгновение засияли, словно ожили, над листком заклубился сизый туман. Затем возникло ясное и четкое изображение размером в две ладони. Картинки сменялись одна другой, приятный женский голос рассказывал об инопланетных диковинках и чудесах.

Горы, заросшие деревьями и кустарниками, маленькие домики с покатыми крышами. Туман или облака, клубящиеся в провалах, и путь в маленьких кабинках по канатной дороге над пропастью. Черные здания горных монастырей. Ледяные озера. Пещеры с мерцающими кристаллами. Цветение сотен деревьев, словно покрытых розовыми или лиловыми облаками, три луны среди россыпи звезд.

Из всех планет эта была для меня самой притягательной. Еще не решила точно, не оплатила ничего – но уже предварительно забронировала домик в горах и оставила заявку на билет. Я бы итак туда полетела – скорее всего. К чему она (то есть "я из будущего") послала эту фотографию?

Вторая рекламка – планета Ард-Аир. Три тура – лечебный, экстремальный, экскурсионный. Горячие источники. Ярко-бирюзовый океан. Узкие тропинки под водопадами. Этно-деревушки и мегаполисы с отличным шопингом. Тоже по-своему интересно...

Я вышла на балкон. Свежая ночь, пахнущая пыльцой незнакомых цветов, наполненная томно-тревожными, протяжными криками птиц, каких на земле никогда не услышишь. Шум океана под железными сваями дома.

Тысячи огней, рассеянных в ночной черноте. Прохладный воздух. Покой и одиночество, синоним к слову "свобода". Шлейф Созвездия Вихря, множество звезд, словно мелкие капли пролитого молока.

До выхода оставалось около часа. Работаю я в книжном круглосуточном магазине-библиотеке. Подсказываю нужную книгу, копирую, если нужно. Книги здесь продают самые разные, в основном на эйлангском языке, но сделанные по технологиям самых разных планет. Книги из листов, книги-свитки. Объемные книги-шары. Шар нужно активизировать, и роман или повесть развернутся перед тобой в картинках, сопровождающих читаемый текст.

Кроме того, у меня остается время (особенно в ночную смену) для написания историй-сценариев. Я их придумала больше пятидесяти. Сначала их отвергали (ну, разумеется), однако год назад приняли мое "Внезапное исчезновение". А три месяца назад взяли "Закон перемены судьбы"...

Это прекрасно, когда много свободного времени... но чем его больше, тем больше грызут мысли. Когда "земную жизнь пройдешь до половины" и дальше... пусть изрядная ее часть пройдена не на земле, трудно не взвешивать достигнутое – и мои весы показывают, что взвешенное найдено слишком легким.

Сын взрослый. Профессия? Консультант по книгам...

А если бы я поступила на инопланетные языки? А если бы я осталась при кафедре и занялась наукой?

Я вижу в моем книжном озабоченных учебой студентов-филологов, берущих десятки романов или целые тома научных трудов, ученых дам, запрашивающих редкие монографии.

Я встречаю около музея или на мосту энергичных экскурсоводов. Они ведут очередную группу от одной достопримечательности к другой, они повидали десятки миров, сотни городов, музеев, диковин...

В юности нам свойственно придумывать себе будущее. Когда проходит и юность, и молодость, начинаешь перекраивать прошлое.

И я мечтаю... переигрываю жизнь заново... придумываю версии своей жизни одну за другой.

Но ведь прошлое может измениться так, что у меня не будет сына? А вдруг он – или я – погибнем в какой-нибудь катастрофе или аварии?

Я боюсь даже пытаться теперь изменить что-то в прожитом – но не могу не злиться на себя, что вмешивалась в него.

Мне кажется, что я – неудачница. Да, неплохая работа. Да, сценарии, из которых два приняты. Но по сравнению с тем, что могло бы быть... Ну, да... я понимаю, что в моей придуманной жизни все выходит великолепно, потому что режиссер тут я, а не жизнь. И, на самом деле, все было бы совершенно иначе, и, может быть, сидя в какой-нибудь убогой комнатушке я бы мечтала – а что было бы, выбери я в свое время эмиграцию на Эйланг?

Да, я мечтала когда-то о том, что увижу десятки иных миров. Счастливых, как детская сказка. Странных, как роман сюрреалиста. Удивительных. Непохожих.

Ну, так что ж. Я видела несколько планет, ну пусть не десятки, но все же. И еще попутешествую.

Мечтала, что буду писать истории. Такие, от которых будут плакать или просто задумаются. Целые стаи историй меня окружают. Звенят, как назойливые комары. Кричат, как подстреленные птицы. Шепчут. Требуют. Ищут лазейки в реальность. Хотят обрести некую вещественность, пусть всего лишь в виде черных значков на бумаге или экране.

Но зачем роптать – два моих сценария приняли. Возможно, примут и другие. Это немного не то... Но все равно я очень и очень довольна.

Лучше четверть мечты, да пусть одна десятая, чем ничего. Нехорошо желать слишком многого.

Рекламки на столе... Отпуск уже скоро... но я ни на что не могу решиться. Глянула мельком на часы, зашла в сеть. Поколебавшись, удалила бронь на гостиничный номер и билет на Тарх-э-нанг. Есть в запасе еще несколько недель. Я подумаю...

Перед выходом взглянула на фотографию. Мне стало не по себе, хотя я не сомневалась, что будущее куда податливее прошлого...

Мужчина накидывал мне на плечи платок совсем другого цвета. Собака не лежала справа от нас, а совалась к огню. Сын отталкивал доггана, а девушка около него смеялась.

Я и ждала, и не ждала изменений на фото... Пожалуй, меня это испугало больше, чем мне вначале показалось. Руки дрожали, когда я закрывала дверь. И я забыла выключить лампу. Голос из-за двери поинтересовался, нужно ли оставить свет или погасить.

– Погасить, – крикнула на ходу.

Может быть, когда попаду в то время, которое на фотографии (зачем я ее послала? или опять аппарат перепутал время, и там, где я должна была получить фотографию, я бы поняла, зачем?) – так вот, может быть, там я буду счастлива и довольна выбором. Но отказаться от всего сейчас? Улететь с Эйланга, где живет сын, бросить пусть шаткую, но складывающую карьеру сценариста? Мне, из будущего, виднее?

...Машину, имеющую длинное научное название, все именуют коротко «звездоплан». Конечно, он перемещается иным образом, нежели паровой мобиль или флаер.

Но в условных окнах проплывают созвездия, яркой вспышкой, будто чиркнули спичкой по небу, пролетают метеориты. Это скрашивает долгое путешествие – в моем случае, почти четыре часа.

Я отдала чемодан в отделение для багажа, оставила себе небольшую сумку. Уселась в уютное кресло с высокой спинкой, взяла у стюардессы сок и воду, упаковку горячих бутербродов. Пока искала наушники, выбирала фильм – мы уже взлетели. Кстати, одна из моих "историй" у них в фильмотеке. Это приятно... Выбрала комедию. Прежде, чем включить просмотр, проверила фотографию.

Ее не стало – просто белый лист фотобумаги. Чистый – с обеих сторон...

Не знаю, не знаю... может быть, я совершила самую главную, окончательную ошибку в своей жизни. А, может, приобрела в великой жизненной лотерее выигрышный билет. Что теперь говорить? Выбор сделан. Звездолет летел на Ард-Аир, и неизвестные созвездия мерцали десятками сияющих огней.