Текст книги "Ветер перемен"

Автор книги: Инид Джохансон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

4

Образ нерожденного младенца не часто тревожил ее во сне, но эта ночь стала одним из тех редких исключений. Она грезила о своем ребенке, которому не суждено было родиться.

Алисия проснулась с тягостным сознанием собственной вины и зарыдала, не в силах остановиться. Сон оказался тем более мучительным, что она давно его не видела.

На похоронах и во время поминок в доме, на которых присутствовала лишь горстка знакомых покойного, глаза ее оставались сухими. Слезами невидимыми, но от того не менее горькими, обливалось ее сердце. Однако она оплакивала не Леона, хоть и давно его простила. Она скорбела по ребенку, с утратой которого никогда, пока живо в ней чувство вины, не смирится. Если бы она тогда так не расстроилась – из-за Леона, оболгавшего ее, из-за Нормана, отвернувшегося от нее с презрением, – может, у нее и не случился бы выкидыш, может, ей удалось бы сохранить свое дитя!

Она постаралась скрыть следы тяжелой ночи: накрасилась ярче, чем обычно, надела темный строгий костюм. Но лицо ее оставалось каменным, черты застыли в неестественной неподвижности. Алисия поймала на себе пронизывающий оценивающий взгляд серых прищуренных глаз Нормана. Интересно, догадывается ли он о причине ее скорби?

Нет, конечно. Куда уж ему? Он бросил ее с ребенком, повернулся к ним спиной и думать забыл об их существовании. Откуда ему знать, что случилось с младенцем, отцом которого он был? Кроме Карен и ее добрых отзывчивых родителей, никто об этом не знает.

И он даже не спросил ни разу. Ему безразлично, кто у него родился – мальчик или девочка, как ребенок учится, счастлив ли он, здоров. И жив ли вообще.

Боль утраты и предательства терзала Алисию. Эта боль не уйдет, значит, уйти должна она, и как можно скорее.

Заметив, что Норман вышел в холл проводить последних гостей, она собрала на поднос тарелки с бокалами и понесла в кухню. Миссис Фирс, глаза которой покраснели от слез, завидев Алисию, скрестила на животе руки и обиженно произнесла:

– Зря суетитесь. Я сама бы убрала. Пока это еще моя работа.

– Как раз об этом я и хотела с вами поговорить.

Алисия поставила поднос на один из кухонных столов. Скоро она уедет, вот только покидает в сумку вещи и тут же покинет Мэлверн. Навсегда. Она не желает больше встречаться с навязчивыми призраками прошлого. Следовательно, это последняя возможность переговорить с экономкой с глазу на глаз.

– Если у вас нет каких-то своих планов, мне бы хотелось, чтобы вы остались здесь и присмотрели за домом, пока все утрясется. Я сейчас уезжаю к поверенному отчима. – Алисия звонила ему утром, и тот сказал, что будет рад ее видеть в любое время после четырех. – Если вы согласны, я скажу ему, что вы пока поживете в Мэлверне, а он позаботится, чтобы вам выплатили жалованье, и подготовит все необходимые счета по расходам на поместье.

Вести разговор с миссис Фирс ей было нелегко. Алисия набрала полную грудь воздуха, чтобы голос не дрожал, и объявила:

– В Мэлверне я жить не стану, поэтому дом в скором времени будет продан.

– Я так и думала, – сдержанно обронила экономка.

Пожилая женщина теряла одновременно и работу, и жилье, при этом перспектива трудоустройства в будущем для нее была маловероятна. Но она приняла удар судьбы с несгибаемым мужеством, внешне никак не выражая своего отчаяния. Алисия поспешила развеять тревоги миссис Фирс.

– Когда это произойдет, из средств от продажи поместья вам будет назначена пенсия, на которую вы сможете жить не работая. Это один из вопросов, который я собираюсь обсудить сегодня с поверенным. – А заодно поговорит о садовнике Мартине. Ему она тоже выделит содержание, раз об этом не позаботился Леон. Ну и, разумеется, есть еще Эдуардо с Жозефой и вилла на острове у северозападных берегов Африки.

Алисия чуть расслабилась. Она сделала то, что должен был сделать Леон, не ожидая выражения благодарности или протестов. Тем более что это все равно было не в стиле миссис Фирс. А потом боль вновь дала о себе знать. Боль пронзительная, нестерпимая. Боль давнего предательства и тяжелой утраты.

Боясь разрыдаться перед экономкой, Алисия быстро повернулась и пошла прочь.

– Насколько я понимаю, ночевать вы не останетесь, – настиг ее голос миссис Фирс. – И вряд ли когда еще возвратитесь сюда.

Алисия в ответ лишь покачала головой. Говорить она не могла, потому что слезы, которые, как ей ошибочно казалось, она выплакала много лет назад, снова подступили к горлу.

– В таком случае, задержитесь, пожалуйста, еще на несколько минут. У меня кое-что есть для вас.

Есть что-то для нее? Алисия медленно обернулась. Миссис Фирс в прошлом разве что улыбкой ее жаловала, и то не часто. Что же вдруг теперь она приготовила ей? Экономка подошла к одному из высоких стенных шкафов, вытащила картонную коробку и поставила на стол.

– Когда вы покинули дом и жили у подруги до отъезда в Штаты, ваша мать распорядилась, чтобы я очистила вашу комнату. Я предположила, что вы поссорились, ибо мне было приказано отнести все до единой вещи, что принадлежали вам, в благотворительное заведение. – Пожилая женщина провела заскорузлыми ладонями по коробке, выпрямилась… и огорошила Алисию признанием: – Мой муж умер через год после свадьбы. Детей у нас не было. Но будь у меня ребенок, я совершенно точно знаю, что никогда не смогла бы вычеркнуть его из своей жизни, что бы ни произошло. Я подумала, что ваша мать, возможно, в один прекрасный день смилостивится или, что более вероятно, вы сами вернетесь, потому кое-что из вещей отложила. Так, всякие мелочи.

Тронутая до глубины души Алисия раскрыла коробку, в которой хранились частички невинного доверчивого существа, коим она некогда была, осколки и обрывки прошлого, которое она не желала помнить.

Старая тетрадка, исписанная банальнейшими любовными стишками, которые сочиняла девочка, верившая в страстную любовь до гроба. Фотография Нормана из семейного альбома, вставленная в серебряную рамку. И шарф, в котором он как-то холодной зимой приехал на выходные в Мэлверн и случайно забыл. Шарф и фотография всюду сопровождали ее – в школу, к Карен, в Мэлверн.

Другие вещи: книги, которыми она зачитывалась; несколько дешевых украшений, подаренных бабушкой, которые Алисии были очень дороги. Бабушка, по крайней мере, любила ее и, когда удавалось, покупала внучке милые блестящие пустячки. В доме не водилось лишних денег, пока мать не встретила Леона, а к тому времени бабушка уже три года как лежала в могиле.

– Спасибо, – прошептала Алисия. – Вы очень внимательны.

Она больше не могла сдерживать унизительных слез. Миссис Фирс была не глупа: она прекрасно видела, как липнет к Норману во время его визитов в Мэлверн нескладная девочка-подросток, не спускает с него наивных коровьих глаз. И вот сохранила трогательные памятки. Возможно, потому, что под суровой личиной пожилой женщины кроется романтическая душа.

Наверное, экономка вообразила, что Норман изменит свое отношение к похорошевшей, постройневшей Алисии…

Размечталась! Если только ей удастся убраться из этого дома, не встречаясь с ним, она будет более чем счастлива. Завизжит от восторга!

Норман закрыл парадную дверь и прислонился к ней спиной. Его обступила воцарившаяся в доме тишина. Все прошло гладко. Удивила его только Алисия – она была просто убита горем. Конечно, она старалась скрыть свою скорбь, но его не проведешь.

Леон любил поразвлечься на стороне. Норман это начал замечать, когда еще мать была жива. Заводил тайные интрижки то с семнадцатилетней безмозглой служанкой, которую наняли в помощь миссис Фирс, то с девятнадцатилетней дочерью содержателя местного паба, то… Список его мимолетных привязанностей, если задуматься – чего Норман старался никогда не делать, – можно было продолжать и продолжать. И всегда это были молоденькие девочки. Поэтому, когда Леон заявил, что Алисия сама бросилась ему на шею, он не поверил ни единому слову отчима и, как только Алисия выскочила из ванной, устроил ему настоящий разнос.

Но теперь, впервые, в душу закрались сомнения. А может, Леон все-таки не лгал? Алисия переписывалась с отчимом, встречалась с ним по возвращении в Англию. Тот оставил ей все свое состояние, весьма существенное. И горевала она сегодня более чем искренне.

К тому же тогда он и не знал вовсе, какая Алисия на самом деле. Пока он защищал ее перед Леоном и Филлис, безоговорочно принявшей сторону мужа, Алисия, очевидно, уже планировала избавиться от ребенка.

Давние события замелькали перед мысленным взором словно кадры кинопленки…

Обнаружив, что автомобиль, которым ей разрешали пользоваться, исчез, он вполне резонно предположил, что Алисия отправилась к Карен и, следовательно, с ней будет все в порядке. Сам он намеревался задержаться в Мэлверне всего на несколько часов, чтобы сообщить о предстоящей женитьбе. Ему необходимо было срочно вернуться в Лондон и поработать вечером дома, так как утром следующего дня он инструктировал барристера, выступающего в суде по очень важному делу о предполагаемом мошенничестве.

Вернувшись домой, он позвонил Карен. Трубку снял ее брат Майкл. Он сказал, что, да, Алисия у них и в настоящий момент спит, но он передаст ей, что Норман звонил.

Следующие несколько дней он пытался связаться с Алисией, хотел заверить, что он с ней и с их ожидаемым ребенком. Но безрезультатно. На работе его ждала куча дел, ему требовалось быть в конторе, и он в отчаянии позвонил Филлис, объяснив, что у Карен никто не подходит к телефону.

– Что, совесть замучила, дорогой? – съязвила та. – И ты еще смел обвинять беднягу Леона! Алисия позвонила мне в тот же вечер и сообщила о беременности. Если она и впрямь беременна, на что мне, честно скажу, плевать, это только лишний раз доказывает, что она сама домогалась Леона, а вовсе не наоборот, как ты нагло утверждал. Если ребенок твой, значит, очевидно, и тебе она сама навязалась. Но ты в отличие от Леона, пославшего ее куда подальше, выставил себя полнейшим идиотом. Как бы то ни было, можешь спать спокойно. Проблемы больше не существует. Она избавилась от ребенка, за что ты должен благодарить меня, поскольку это я подсказала ей столь мудрое решение.

Связаться с ней тебе не удастся. Эта ее подруга с братом сегодня утром забрали мою дочь из частной клиники и повезли восстанавливать силы куда-то на побережье, где у них летний домик. В общем, как я уже сказала, проблема разрешена и говорить больше не о чем. Леону я даже не заикнусь обо всей этой мерзкой истории, а тебя попрошу никогда не упоминать имя гнусной распутницы в моем присутствии.

Он и не упоминал. Более того, вообще перестал ездить в Мэлверн и вычеркнул Алисию Робинсон, уничтожившую ребенка, которого, к своему удивлению, он ждал с огромной любовью и нетерпением, из своих мыслей, из своей жизни…

Пока обстоятельства снова не свели их вместе.

Однако скоро я освобожусь от нее, решительно сказал себе Норман. Вот только бы убедиться, что она переговорила с поверенным Леона и что Мартин и миссис Фирс не останутся без соответствующего вознаграждения.

Норман стиснул зубы. Пожалуй, стоит позвонить вечером Эстер, пригласить на ужин. Они встречались вот уже почти год. Журналистка, красивая женщина, Эстер всю себя отдавала работе. Они приятно проводили вместе время, наслаждались сексом и не стремились связать друг друга долгосрочными обязательствами.

Его это более чем устраивало. Он утратил всякое желание, а вероятно и способность, серьезно увлекаться женщинами, кто бы это ни был, с тех пор как…

Норман оторвался от двери и решительным шагом направился в кухню. Сначала он сообщит миссис Фирс, что уезжает, затем найдет Алисию, скажет ей, что должен сказать, и уберется прочь отсюда.

С Алисией он столкнулся в коридоре. Она несла картонную коробку. По лицу ее струились слезы, в огромных глазах застыла мука, губы были плотно сжаты, словно она запретила себе разговаривать с ним.

Ему следовало бы сказать ей спокойно все, что он собирался, и распрощаться подобру-поздорову. А вместо этого почему-то не мог отвести от нее взгляда, словно стремился запечатлеть в памяти каждую деталь – роскошные волосы, рассыпанные по плечам, золотистые глаза в обрамлении влажных темных ресниц, изящные линии скул, утративших юношескую округлость, тонкую шею. Норман, не отдавая себе отчета, сунул руки в карманы и, покачиваясь на каблуках, протянул презрительно:

– Бог мой, Алисия, ты будто оплакиваешь безвременно ушедшего возлюбленного, в котором души не чаяла, а не старого отчима, с которым виделась от случая к случаю.

Ему не следовало задевать ее. Он мгновенно возненавидел себя, как возненавидел бы всякого, кто намеренно проявил жестокость. Увидев, как страдальчески скривилось ее лицо, услышав судорожный вдох, Норман пожалел, что вовремя не прикусил язык, и начал извиняться. Но она перебила его:

– Ты так и не понял, что все это была ложь, да? То, что наговорил Леон. – Ее голос огрубел от терзавшей ее боли, вызванной тяжелыми воспоминаниями. Как же она ненавидит этого мужчину в элегантном темно-сером костюме с отталкивающе холодным лицом и издевательски беспощадным взглядом. – Или, может быть, – зло продолжала она, подстрекаемая ненавистью и все той же болью, – тебе просто выгодно было поверить? Такой замечательный предлог отказаться от обязательств, оставаясь в своих и чужих глазах порядочным человеком! Ты с готовностью отвернулся от меня и нашего ребенка, благодаря судьбу, что тебе не придется жениться на толстой бестолковой соплячке, из-за которой ты стал бы всеобщим посмешищем. Тебе было плевать на нас. – Огромные глаза потемнели от ярости. – А я хотела этого ребенка, больше всего на свете. Тогда ты не соизволил поинтересоваться, что произошло, так с какой же стати я теперь должна отчитываться перед тобой? – Алисия гордо вскинула голову. – Ты задерживаешь меня. Я тороплюсь. – Не ожидая, когда Норман отступит в сторону, она протиснулась мимо него и зашагала прочь – надменно, размеренно, спокойно.

Она напомнила ему, какой он низкий, подлый тип. И это стало единственным утешением.

Удача на моей стороне, думала Алисия, возвращаясь в Лондон. Через пять минут после стычки с Норманом она покинула Мэлверн, и до отъезда; слава Богу, он больше не попался ей на глаза. Встреча с поверенным Леона прошла гладко, и дорога оказалась не очень запружена.

Что дальше делать, она точно знала. Обустройство квартиры, шторы, полки подождут.

Остаток отпуска она проведет на тропическом острове. Уедет от противной английской зимы, забудет мужчину с неприветливыми серыми глазами, будет нежиться на мягком песке, загорать, купаться в прозрачной голубой воде, вдыхать аромат олеандров и наслаждаться фантастической стряпней Жозефы. Будет восстанавливать свою неуязвимость.

Решено. Она едет на остров. У нее все будет хорошо.

5

Горячий белый песок обжигал даже сквозь ткань шорт. Алисия поднялась и стряхнула с себя налипшие песчинки. Она уже три дня провела на вилле и за это время успела немного загореть.

Но и только. Больше ничего не изменилось. Спокойствия духа, за чем, собственно, она и летела в такую даль, так и не обрела. Да и о каком спокойствии духа можно мечтать, если она не в состоянии выбросить Нормана из головы? Если его образ преследует ее и во сне и наяву?

Лучше прервать отпуск и вернуться на работу, раздраженно думала Алисия. Потеряв ребенка, она долго не могла прийти в себя, но, когда наконец оправилась от травмы, работа и карьера стали для нее смыслом жизни. И теперь, возможно, деловая рутина помогла бы ей быстрее избавить сознание от прошлого.

Краем глаза она заметила, как Эдуардо вывел катер из маленькой естественной гавани на противоположной стороне небольшой укрытой бухточки. Послышалось глухое тарахтение мотора. Алисия приставила ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от слепящего солнечного света, отражающегося от прозрачной водной голубизны. Интересно, куда он отправился? Просто порыбачить, как всегда? Или плывет на соседний, более крупный остров, чтобы купить продуктов на рынке?

Надо было бы и ей с ним поехать. Как-никак это тоже занятие, которое помогло бы ей отвлечься от мыслей о Нормане, отрешиться от терзающей пронзительной боли, вновь всколыхнувшейся в душе от встречи с ним.

Наблюдая за скольжением маленького катера, она ощущала на плечах обжигающие поцелуи утреннего солнца, а потом услышала окрик Жозефы:

– Иди немедленно сюда, мисс Алиси, и надень шляпу. Я кому говорю?

Властные зычные интонации вывели ее из мрачной задумчивости. Алисия обернулась и, широко улыбаясь, махнула женщине рукой, давая понять, что повинуется приказанию.

На острове мало что изменилось с тех пор, как она приезжала сюда с Леоном и матерью спустя полтора года после их женитьбы. Жозефа по-прежнему считала своим долгом распоряжаться всем и вся. «Для их же собственного блага», – безапелляционно заявляла она. И Эдуардо, ее многострадальный, но преданный супруг, все так же мгновенно кидался выполнять любую команду жены. Только вот волосы Эдуардо совсем поседели, а дородная Жозефа растолстела еще больше.

Алисия зашагала к дому через цветущие кусты красного жасмина и бугенвиллеи, которыми поросли низкие скалы.

– Хочешь в вареного омара превратиться? – отчитала ее Жозефа. – Пойдем в дом. Я приготовила тебе холодный лимонный напиток.

– Ты, как всегда, абсолютно права, – согласилась Алисия.

Лицо ее оставалось серьезным, но в глазах плясали смешинки. Если бы кто-то другой посмел говорить с ней, как с ребенком, ее острый язычок быстро поставил бы наглеца на место!

Приятно было сменить промозглый холод снежной английской зимы на тепло. Однако придется получше намазаться защитным кремом и найти широкополую шляпу, прежде чем вновь высовывать нос на улицу.

Но у Жозефы было другое на уме.

– До приезда гостя у тебя еще есть время, чтобы принарядиться и начать разбирать вещи твоей несчастной матери. Теперь ты здесь хозяйка, значит, и порядок наводить тебе. Ведь мистер Леон после так и не приехал сюда, чтобы заняться этим. Боялся тяжелых воспоминаний.

Жозефа уже шагала по газону с сочной изумрудной травой, за которым любовно ухаживал ее муж. Алисия, хмурясь, поравнялась с ней.

– Что-то я не уловила, Жозефа. Вроде бы я не жду никаких гостей. – Должно быть, экономка что-то напутала. Или она просто ослышалась.

Пожилая женщина повернулась, уперла руки в толстые бока и, глядя на нее с насмешливой укоризной, сказала:

– Как это не ждешь, мисс Алиси? Что это нашло на тебя? Неужто память отшибло? Мистер Норман звонил недавно с Мадейры. Эдуардо уже поехал за ним, а заодно и свежей рыбы привезет. – Она двинулась к низкому белоснежному строению в колониальном стиле. – Так что, как я уже сказала, пора привести себя в надлежащий вид и разобраться в комнате твоей несчастной матери. Негоже оставлять там все в беспорядке. А потом ты вряд ли найдешь время. Нужно ведь будет мистера Нормана развлекать.

Алисия похолодела от дурного предчувствия. Норман последовал за ней на остров и, судя по всему, внушил экономке и ее мужу, исполняющему обязанности сторожа, что его приглашали. С чего бы это?

В Мэлверне он радовался ее обществу не больше, чем она его. Оба излучали такую взаимную неприязнь, что аж воздух, казалось, потрескивал от напряжения.

И у нее нет возможности вскочить в автобус и укатить куда подальше. С острова так просто не уедешь. Значит, придется торчать с ним на маленьком пятачке суши, пока она не переоформит обратные билеты на более раннюю дату.

На ступеньках, ведущих на широкую тенистую галерею, опоясывающую дом, Алисия резко остановилась и, стиснув зубы, расправила плечи. Что, черт побери, с ней происходит? Привычка бежать и прятаться от неприятностей была присуща неуверенной в себе и заискивающей перед Норманом маленькой глупышке.

Теперь правила изменились. Она не отступит. Встретит смело любое испытание. В том числе и Нормана.

Самолет пошел на посадку. Норман, глядя в иллюминатор на бирюзово-синюю водную гладь, окружающую остров, почувствовал, как засосало под ложечкой.

Неприятные ощущения были вызваны отнюдь не креном самолета, делающего крутой вираж, или страхом перед быстро надвигающейся на них посадочной полосой. Его мутило в преддверии встречи с Алисией, с мучительным прошлым, от которого пришла пора избавиться раз и навсегда.

После того, что она сказала о ребенке, им владела только одна мысль: последовать за ней, объясниться, узнать, была ли в случившемся доля и его вины – хоть бы она заключалась лишь в том, что он счел Алисию более взрослой, чем та тогда была на самом деле. Ведь если бы он тогда заверил ее в своей полнейшей преданности, если бы признался, сколь дороги ему и она сама, и ребенок, возможно, Алисия не кинулась бы в панике делать аборт.

Но пробудившееся в нем чувство – непреодолимое стремление стать ей мужем и отцом ребенка, которого она вынашивала, – было настолько ново для него, что он едва ли мог осмыслить его. А как же можно убеждать в том, что для тебя самого является загадкой?..

Самолет медленно подкатил к зданию аэровокзала. Норман насупил темные брови, недовольный тем, что ищет себе оправдание. Это случалось с ним крайне редко.

Ладно, в этой истории есть и другой неприятный аспект. Ее отношения с Леоном. Когда отчим обвинил Алисию в непристойном поведении, он, зная, что тот собой представляет, естественно, не поверил. Ну а потом, после известия об аборте, ему уже было все равно, кто из них двоих стал на самом деле объектом сексуального домогательства.

Прежде всего потому, что Норман был разъярен ее безответственным поступком – погубила созданную им жизнь! – и просто опасался, что ему не хватит выдержки, если он начнет пытать ее о случившемся и двигавших ею мотивах. А когда он остыл немного, было уже поздно: Филлис сообщила, что ее дочь благополучно и, судя по всему, без всяких сожалений отправилась в Штаты. Тогда он направил все свои усилия на то, чтобы забыть ее.

И ему это удалось: она долго не тревожила его сознание. Пока Леон не сказал, что Алисия вернулась в Англию и они иногда обедают вместе. Так каким же образом она склонила отчима отказать ей все свое состояние? Невинного объяснения он не примет – во всяком случае, теперь, после того как нашел в ней искушенную жизнью женщину, утонченную, практичную, себе на уме и необычайно сексуальную. Тем более что и замашки Леона ему были хорошо известны.

Норман с угрюмым видом отстегнул ремень безопасности и поднялся. Ему плевать на наследство Леона – важно, чем тот руководствовался в своем решении. И он приехал сюда с одной-единственной целью – узнать правду. Истинные причины, побудившие Алисию сделать аборт, истинную суть ее отношений с отчимом. Как только цель будет достигнута, он опять отправит ее в прошлое. Запрет и оставит там навечно.

Едва заметив огибающий мыс катер, с тарахтением направляющийся в бухту, Алисия опустила жалюзи и отвернулась от окна. Она готова к приему незваного, непрошеного гостя.

В высоком зеркале на противоположной стене отражалась стройная фигура в неброском наряде: узкие серовато-желтые брюки из хлопчатобумажной ткани, тонкая рубашка в тон, без воротника и с длинными рукавами, волосы заплетены в косу. Единственный яркий цвет – алые губы. И это тоже умышленно. Красный цвет – символ дерзости и непокорности.

Не дожидаясь, пока Жозефа прикажет ей выйти встречать гостя, как и подобает доброй хозяйке, Алисия покинула спальню. Беззвучно ступая босыми ногами по холодному мраморному полу, она быстро пересекла холл. Но по мере приближения к распахнутой двери замедлила шаг и, выйдя на тенистую галерею, остановилась.

Ни ближе ни дальше.

Было время, когда она, едва заслышав о приезде Нормана, мчалась ему навстречу с обожанием в глазах и улыбкой во весь рот. Было и прошло. Подобного не повторится.

Чтобы снять напряжение, она вдохнула полной грудью воздух, насыщенный ароматом цветов, пышными каскадами свисающих из керамических вазонов. А то Норман, чего доброго, сочтет, будто она натянута как струна оттого, что ее мучает совесть. Нет уж, стыдиться и прятать ей нечего. Приветствием ему будет холодное безразличие.

Но когда он показался на ступенях лестницы, ведущей от гавани, внутри у нее все свело судорогой.

Он не имеет права так воздействовать на меня! – сердито думала Алисия, украдкой вытирая о брюки внезапно увлажнившиеся ладони. Теперь у нее нет никаких чувств к нему, никаких, кроме презрения. Она стиснула зубы, усилием воли вновь заставляя себя расслабиться.

Однако от презрения сердце не трепещет и во рту не пересыхает.

Норман шагал с присущей ему грациозной раскованностью, которой она не замечала ни в одном другом мужчине и которая лишь подчеркивала таящуюся в нем силу. Через плечо небрежно перекинут легкий пиджак, в руке дорожная сумка, но это Алисию не обмануло. В холодном оценивающем взгляде, когда Норман наконец дошел до нее, беспечностью даже не сквозило.

Ее сознание едва ли отметило приветствие Эдуардо: «Доброе утро, мисс Алиси», проносившего мимо нее в кухню в глубине дома коробку с продуктами. Она ничего не замечала вокруг, кроме устремленных на нее глаз Нормана.

Нервы были напряжены до предела, мышцы свело, так что даже язык не шевелился. Вот и прекрасно. Пусть первым объяснит, зачем приехал, когда его сюда не звали. Она отрешенно уставилась вдаль, всем своим видом выражая смертельную скуку. Недруг не должен заметить, что она взволнована.

Норман молчал, изучающе разглядывая ее окаменевшие черты. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он соизволил заговорить:

– Ну как, устроилась?

Издевательски приподнятая темная бровь, покровительственные нотки в протяжном голосе вернули ей дар речи. Однако, отвечая, Алисия тщательно подбирала слова, имитируя его презрительную интонацию:

– Вполне. Хотя не могу сказать, что очень уж рада видеть тебя. Может быть, все-таки удовлетворишь мое любопытство и объяснишь, зачем ты здесь.

Очевидно, хотел удостовериться, что она не прогнала в шею Эдуардо с Жозефой или не навезла с собой ораву друзей порезвиться на природе. А может, просто своим присутствием решил испортить ей отдых.

Дымчатые глаза потемнели, волевой подбородок дернулся.

– Чтобы расставить все точки над «i» в наших отношениях, что, вообще-то, давно следовало сделать. – Более чем давно, если он желает оставшуюся жизнь прожить в мире и согласии с самим собой.

У Алисии радостно ёкнуло сердце. Не обольщайся, тут же одернула она себя. Обсуждать им нечего. Она холодно пожала плечами.

– Насколько мне известно, все точки над «i» в наших отношениях, – Алисия ледяным тоном выделила его слова, – расставлены окончательно и бесповоротно много лет назад.

Как Норман собирался ей возразить, она так и не узнала, поскольку за спиной раздался восторженный голос:

– Мистер Норман! Бог мой, какой же ты стал красавчик!

– Жозефа! – Дорожная сумка и пиджак полетели на землю. Норман шагнул на галерею и заключил дородную островитянку в объятия. – Как я уже говорил Эдуардо, давненько не виделись.

– Не то слово. А ведь когда отчим купил этот остров для твоей матери – да упокой Господь ее добрую душу, – ты приезжал сюда каждый год по два-три раза, рос на моих глазах. Ох и щуплый ты был в детстве – кожа да кости, ручки-ножки тонюсенькие. Но озорной – вся голова из-за тебя поседела! А теперь посмотрите – пригож, как сам дьявол. И как это такой красавчик до сих пор не обзавелся женой и кучей детишек? Ну-ка выкладывай! Да прекрати мять мои старые кости. Пойдем лучше в дом.

Экономка подняла с земли пиджак и зацокала языком.

– И кто только в тебя вселился? Прежде ты всегда бережно обращался со своими вещами. – Она с ожесточением встряхнула пиджак, словно сбивала скверну, и со счастливой улыбкой на лице повела его в дом. – Не разлюбил еще стряпню старой Жозефы – шоколадное печенье, домашний лимонад?

Норман широко улыбнулся и беззаботно ответил:

– Если тебе все равно, я лучше выпью джина с тоником. И льда как можно больше.

Все так же улыбаясь, он проследовал за экономкой в прохладу мраморного холла, а позабытая всеми Алисия прислонилась к колонне галереи, чуть ли не до крови кусая губы.

Она готова смириться с тем, что ею пренебрегают, как вчерашней газетой. Нет проблем! Ее возмущает другое. Почему в ней проснулась жгучая ревность, когда Норман по-медвежьи обнял Жозефу, приветствуя старую экономку с искренней любовью?

Неужели ей хочется, чтобы он и ее так обнимал? Ни за что на свете! Только пусть пальцем тронет, она завопит от омерзения.

Так с чего вдруг этот примитивный укол ревности?