Текст книги "Знак ворона"

Автор книги: Ингвар Хольгерсон

Соавторы: Кириан Этлинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Дэниел смеялся про себя, думая, каким хитрым способом обеспечил себе тылы. А ведь и в мыслях такого не держал, просто жалко было разгильдяев.

К холмам, на которых стоял Саргол, они вышли только поздним вечером, в сумерках. Вдали уже виден был могучий донжон цитадели, почти двойник карисского Альстока. Дэниел слегка удивился, увидев на два пальца левее башни дрожащее пламя многих костров. Казалось, что целая армия встала лагерем под стенами. Хотя, откуда было взяться той армии?

Но все вопросы разрешились очень легко, когда они свернули направо и начали подниматься вверх по холмам, к городу. За поворотом стоял орденский патруль. К счастью, никого из рыцарей в нем не оказалось. Было здесь с дюжину воинов, которых возглавлял, похоже, не менее, чем сотник, широкоплечий мужчина с рыжей бородой. С усмешкой оглядев разномастное воинство из десятка всадников и двух десятков пеших, он мрачно спросил:

– Кто и куда?

Вся гоп-армия замялась, только бурчали что-то невнятное, и Дэниелу пришлось выехать вперед.

– Сборный отряд, отступаем из-под Кариссы.

Сотник скользнул по Дэну тяжелым взглядом.

– А ты кто?

– Дэн, наемник из людей Эда де Барна.

– Значит так, наемник, въезд в город закрыт, веди своих вон туда.

Сотник махнул кольчужной рукавицей в сторону костров.

– Там таких уже много набралось. Утром доложишься кому-нибудь из лагерных командиров.

Один из бедолажного воинства, сын торговца сукном, не выдержал:

– Как же так, сударь, я ведь здесь и живу, на Каменной улице, второй дом от площади.

Сотник ничего не сказал. Он просто слегка опустил кончик копья, потом повернулся к Дэниелу.

– Заткни щенка и веди людей. И быстро.

Дэниел понял, что дешевле будет последовать совету, и развернул коня.

Лагерь раскинулся где-то в полулиге от городских стен и напоминал собой какой-то бродячий табор. Для жилья здесь приспособлены были и какие-о обозные телеги с болтающейся мешковиной, и настоящие шатры, и просто навесы, под которыми спали вповалку. По всему лагерю горело побольше десятка больших и маленьких костров, от которых доносились голоса. Дэниел различил здесь пьяные вопли, перебранки, чье-то самозабвенное пение... Воняло около становища так, как не воняет даже в хлеву. "Вот свиньи!" – подумал Дэниел про себя. – "Даже выгребные ямы вырыть не удосужились." Он спрыгнул с коня, намотал повод на руку, но, прежде, чем уходить, обернулся к новым приятелям.

– Вот что, парни, до Саргола я вас довел, а отсюда уж все дороги открыты. Так что теперь у меня свои дела, а у вас свои. Мне этот лагерь не нравится, так что начальство ваше изображать вовсе не собираюсь, и вам здесь задерживаться не советую.

– А вы куда же? – растерянно спросил один из неудачливых искателей счастья.

– Своих встречу, поговорю, да и посмотрю. А потом, наверное, в Тааль подамся. Место там хлебное, и нашего брата любят. А вы бы по домам расходились, так оно лучше выйдет.

И, оставив своих спутников в замешательстве, Дэниел уверенным шагом отправился в лагерь, ведя коня в поводу. Проходя между костров, он внимательно оглядывал сидящих. В большинстве своем были это такие же бедолаги, потерявшие своих командиров и просто боявшиеся податься до дому. Воинской дисциплиной здесь, естественно, и не пахло. Один раз Дэниелу заступил дорогу пьяный бородач с ножом в руке, который прогнусил что-то вроде: "С чего это к нам бла-а-родный пожаловал?" просто смахнул его с дороги, ударив в лицо окованой перчаткой, и двинулся дальше. Породистый конь брезгливо попятился в сторону, дергая повод, чтобы не переступать через распростертое тело. костра раздался вой и непечатная ругань.

– Слышь, Гуги, тут кто-то лихой Карлу нашему по морде дал! Дай-ка, я его сейчас дубиной!..

Дэниел так же молча обнажил меч и продемонстрировал его честной ком-пании. Пыл у той явно поубавился. Но двое или трое все ж таки двинулись навстречу, непотребно ругаясь. Однако драке состояться было не суждено. Рослый человек в хорошей кольчуге встал рядом с Дэниелом и сказал:

– Вы что, не помните, что наш лейтенант любому драчуну обещал задницу на голову натянуть? Распоясались, сучье племя!

А после обратился к Дэниелу:

– Пошли к нашему огню. Там люди военные собрались, не этот сброд.

Дэниел убрал меч в ножны и кивнул.

Вскоре они вышли к одному из самых больших костров лагеря, имевшему, к тому же, наиболее приличный вид. Да и собрались вокруг него не деревенские мужики и не разбойники, а действительно профессиональные солдаты. Это было заметно по всему: по речи, по выправке, по оружию. У Дэниела мелькнула мысль: "А вдруг здесь кого-нибудь из "своих" найду? Ведь эти самые Свободные воины обычно наемниками-то и прикидываются." Однако, никого, отмеченного каким-нибудь традиционным знаком, в поле зрения не было. Тогда Дэниел привязал лошадь к оглобле телеги и присел к костру. Сосед предложил ему кусок сыра и хлеб, и Дэниел принял еду с благодарностью. Когда же ему дали отхлебнуть из кувшина терпкого дешевого вина, он и вовсе почувствовал себя как дома.

Не успел он насытиться, как угощавший его сосед, нескладный рыжеволосый парень с веснушками на лице, которому на первый взгляд нельзя было дать больше семнадцати лет, спросил:

– Из-под Кариссы?

– Из-под нее, – кивнул Дэн.

– А у кого был?

– У Эда-Смутьяна. Который сеньор де Барн.

– Свинья этот ваш де Барн, – нетрезво откликнулись с противоположной стороны костра. – Ни хрена денег платить не желает!

Говорившего перебил еще кто-то, плохо видимый в отблесках костра.

– Тише вы! Пусть лучше расскажет, что под Кариссой было.

Дэниел почесал в затылке и начал излагать события. Рассуждать о происшедшем с точки зрения осаждающего оказалось весьма трудно, но это пошло на пользу. Рассказ, в результате, не выглядел этакой книжной речью и оттого вполне подходил к маске. Как любой не особо умевший говорить наемник, Дэниел сбивался с темы на тему, частенько напирая на собственное участие.

– Ну, вот, хватанул лошадь и был таков, – закончил он. – Хозяин-о все равно мертв, не понадобиться она ему. А потом по дороге всякий сбродный народ прибился.

– Да, крепко вам там дали, – потер голову его рыжий сосед. – Ничего-ичего, мы тоже здесь сидим, как совы в дупле. Черные, гады, все дороги перекрыли, не слинять никуда. Защищаться готовятся. А нас, помяни мое слово, поставят между молотом и наковальней. маршал Дэниел идет. Это тебе не какой-нибудь хвост собачий.

Дэниел не мог скрыть удивление.

– Да он же, вроде, помер.

– Как же, помрет такой. Он просто в отставку временно ушел, а нынче, как дело плохо стало, король его и позвал. Говорят, тысяч двадцать ведет, больше, чем у Гельмунда было, и через неделю под Сарголом встанет. Правда, город черные ему задешево не отдадут, слезами умоется, да только нам с того не легче.

– А чего в город-то не пускают?

– Готовятся они там. Уж не знаю, как готовятся, а по утрам над цитаделью воронье кружит, как над покойником.

В этот момент рыжего перебили:

– Эй, там, подвиньтесь, и кончайте трепаться! Слепой пришел, петь будет.

Седой человек с лютней в руке появился в отблесках костра. Он давно не стриг усов и бороды, и было сложно сказать, сколько ему лет: сорок или все семьдесят. Однако, он сохранил гордую осанку, и на лице со слепыми, как будто выжжеными глазами, застыло выражение спокойствия. Он уселся в круг неподалеку от Дэниела, отхлебнул предложенного вина, восприняв такое предложение явно как должное, и стал настраивать свой инструмент, бряцая струнами. Но не лютня и не слепота певца приковали внимание Дэниела. Еще не веря в удачу, он глядел на скреплявшую поношенный плащ железную пряжку. Такого знакомого вида пряжку с изображением совы.

Тем временем слепой настроил свой инструмент, взял на пробу звучный аккорд, потом примолк на секунду, перебирая струны, и вдруг запел. Трудно было поверить, что столь сильный голос принадлежит пожилому человеку, почти старику. В этом голосе звучали военные трубы и лязгала сталь. Дэниел даже не заметил, как пролетели три песни. Он не успевал уловить слов, но смысл был понятен: казалось, лютня, костер и голос слепого певца просто вызывали в памяти или заново рождали картины. Картины войны, полотна побед и поражений, живые описания высокой славы и подлого предательства. Битва шла во всем мире, дралось над окровавленными трупами воронье, и на фоне черного неба, украшенного кровавыми звездами, плыл, извиваясь в воздухе змееподобным телом белый крылатый дракон. Такой же, как на орденских гербах.

Вдруг музыка оборвалась. Тишина ударила по ушам, как гонг. И в этой тишине отчетливо прозвучали слова слепого, произнесенные обычным уже, хриплым, надтреснутым голосом:

– А знаете, парни, что отличает солдата от воина? Воин всегда знает, за что сражается. Мне будет жаль, если отряд Корвальда, ваш отряд, станет просто еще одним заградительным валом, отделяющим трандальцев от королевских войск.

После этих слов старик встал с явным намерением уйти, и никто не стал его задерживать. И, как только он отошел, тишина сразу разорвалась.

– Я же говорил тебе, Беррит, что пора отсюда мотать. Слепой дело говорит!

– А не надо было брать эти деньги, сам первый орал, что золото и с покойника золото.

– У них не только золото, у них все с покойников! Да и сами-то на кого похожи.

Кто-то, видимо, мирно дремавший на телеге, привстал:

– Заткнитесь, падлы! Мы уже взялись удержать это сборище лопухов, а кто струсил – может катиться прямо к троллям!

Рыжий сосед Дэниела вскочил и заорал, срывая голос:

– Чума на тебя, Откель! Заткни свою поганую пасть! Это ты снюхался с трандальцами и из солдата превратился в пастуха, который гонит скотину на убой. Не слишком ли быстро ты решил за остальных?

Дэниел не стал дожидаться назревающей свалки и быстро скользнул в темноту, надеясь догнать загадочного барда.

Заслышав его шаги, старик резко повернулся и что-то блестнуло у него в руке. На одно мгновение Дэниел успел заметить широкий гэльский нож, который уютно расположился вдоль предплечья хозяина, повернувшись к локтю остро отточеным жалом.

– Кто ты? – требовательно спросил слепой.

– Я... – Дэниел даже растерялся на секунду. – Я Дэн, воин Грифона. Эро, воин Волка, называемый Ульфом, дал мне имя Гест.

– Хорошо. Пойдем со мной, – спокойно сказал старик, не выказывая ни малейшего удивленмя.

Они прошли почти весь лагерь и остановились у маленькой палатки, представлявшей собой просто растянутый на трех шестах кусок ткани. Слепой вытянул из нее какую-то подстилку и мех с вином и предложил Дэниелу сесть. Потом он откупорил мех, пролил несколько капель вина на землю, отхлебнул и передал мех Дэниелу. Хотя хозяин и не мог видеть его, Дэниел повторил странный жест, прежде чем пить. И как только он откашлялся и проглотил застрявшее в глотке невиданной крепости вино, слепой спросил:

– Чего ты ищешь здесь, воин Дэн? Чего ты хочешь?

Дэниел задумался, а потом единым махом вымолвил, словно бросаясь головой в холодный омут:

– Уничтожить камень Саргола и победить орден, – потом замялся и добавил: – Только не знаю, как это сделать.

– Значит, ты ищешь ответов, – подытожил слепой. – Тогда задавай вопросы.

Дэниел сглотнул внезапно вставший в горле комок и спросил:

– Что такое камень Саргола?

– Камень? – Старик чуть задумался. – Камень как камень. Здоровенный кусок вороньего глаза, только очень чистый и красивый. В свое время на него именем одного из богов было наложено заклятие, охраняющее город. Только в конце концов, этот камень остался одним из немногих предметов, связываюших людей с этим богом, предметов, на которых лежал отпечаток древней силы. Специально для камня в центре Саргола была построена небольшая часовня. Камень удерживал город лучше, чем самое сильное и могучее войско. Люди весьма долго просто в него верили. А если верить во что-то, то оно обязательно сбудется, не важно когда: сейчас или через поколение. Если верить в какого-нибудь безвестного бога, он может и вправду начать оказывать влияние на твою судьбу. Если верить в даже не очень сильный камень, он станет могучим талисманом. Только вот использовать этот талисман могли только слуги Всеотца, чье имя на нем и лежало – вернее, одно из многих имен.

– Простите, – сказал Дэниел, с трудом подбирая слова. – Но ведь Камень – вещь для мага, а вы все говорите о богах.

Слепой рассмеялся.

– А кто принес магию на землю первым, если не боги? Между магом и жрецом вовсе нет пропасти. Иногда эти понятия даже соединяются. Например, маг, когда пишет заклинание, нередко поминает в нем имена богов и их деяния. А хороший жрец предпочитает знать магические приемы, чтобы не тревожить своего покровителя по пустякам.

Все это ни на шаг не приближало Дэниела к решению проблемы и он продолжил спрашивать:

– А почему этот камень дает черным такую силу? При чем тут боги?

– Вполне даже причем. Рыцари из Трандаля раньше изредка обращались к силе одной из самых темных сторон Всеотца, именуемой Повелителем Павших, а этот камень дал им неограниченные возможности для экспериментов. Вот тогда-то и появились эти полумертвые. Ведь морион, черный хрусталь, называемый вороньим глазом, сам по себе тяготеет к некромантии.

Дэниел потер виски. У него уже в голове бурлило от всяких богов и их воплощений, соответствий камней силам и прочей магической науки, которая едва ли могла помочь ему сейчас.

– Тогда я спрошу так: что нужно, чтобы уничтожить камень, и каковы будут последствия?

Старик развел руками.

– Я уже битый час толкую тебе. Что это почти обычный камень и его можно просто разбить. От этого уже ставшие измененными не погибнут, но без камня едва ли появятся новые, потому что сил и знаний у самих трандальцев на это не хватит, а поддержки Повелителя Павших они лишатся. Да и у этих измененных сил поубавится. А они все же вполне смертны и их можно просто убить мечом.

Дэниел ненадолго задумался. Да, Рейвен был прав, и именно Камень Саргола являлся ключом к сверхъестественному могуществу рыцарей. Значит, его нужно было уничтожить любой ценой. Он снова обратился к слепому:

– Я благодарю за все сказанное. Оно помогло мне принять окончательное решение. Этим синеглазым полутрупам на земле не место, а если они еще и будут плодиться... Эавтра я попытаюсь проникнуть в цитадель, и...

– И пусть поможет тебе Тир, покровитель воинов, – закончил за него фразу старик. – Только не торопись лезть на рожон. Между двумя крайними башнями цитадели, там, где ров пересыхает, в стену между камней вбиты стальные костыли. Сильный человек сможет по ним подняться наверх.

Дэниел даже приподнялся на подстилке.

– Так значит, вы знали все это и еще не сделали ни одной попытки?

Слепой пожал плечами.

– Настоящий воин всегда побеждает, потому что знает, когда надлежит нанести удар. И если никто еще не совершил этого деяния, значит, никто не был к нему готов. А ты уже решил для себя, что выйдешь на этот бой, даже если он окажется для тебя последним, в тебе нет страха. И потому твоя единственная попытка может принести больше пользы, чем если бы мы насильно посылали туда добрый десяток лучших воинов. Сейчас я советую тебе лечь отдохнуть и привести в порядок перед завтрашней ночью мысли и чувства. Ты должен оставаться хладнокровным.

Но Дэниел не мог лечь спать, не задав последний вопрос.

– Вы назвали имя бога. Я ничего не знаю о нем и... Понимаете, я всегда считал, что единственно достойным для рыцаря является поклонение Митре.

Слепой засмеялся странным кашляющим смехом.

– Поверь мне, Дэниел, когда-то бывший королевским маршалом, Дэниел, имени которого боятся даже наемники из отряда Корвальда, таальского рыцаря-разбойника, поверь мне, когда-то носившему имя Эрика, рыцаря Железной звезды, что Тиру Победителю оказывали дань уважения тысячи наидостойнейших воинов, многие из которых не называли себя рыцарями.

– Ты... Ты – Эрик Эвелендский, дядя тамошнего короля? Герой романов и песен?

Удивлению Дэниела не было предела. А старик, почувствовав его мысли, лишь печально усмехнулся.

– Да, это я. Точнее, я был им. И получил за это слепоту и забвение. А когда я стал Свободным воином, то перестал быть фигурой в игре без правил и слава больше никогда не тревожила меня. Герои должны быть безымянны, Дэниел. Тогда им легче выполнять свое предназначение.

Сказав это, он удалился в палатку с достойным короля величием и оставил гостя осмысливать все услышанное.

Да, путь вверх по железным костылям оказался и вправду доступен не каждому. Неизвестно, кто и когда их вбил, но были они ржавые от постоянной сырости и какие-то осклизлые. Все время казалось, что очередная подпорка сломается или вырвется из рук. Как же екало сердце, когда Дэниел висел, распластавшись на крепостной стене, словно древесная лягушка, заслышав наверху стук подкованных сапог. И самым большим его желанием было, чтобы никакому идиоту не взбрело в голову, высунувшись между зубцами, посмотреть вниз. Но идиоты в саргольской цитадели в правление Ордена не иначе как вывелись. Видимо, никто и в мыслях не держал, что кто-то мрачной дождливой ночью полезет по крепостной стене, в одиночку рискнув проникнуть в замок. Не пришло это в голову и патлатому, видимо, изображавшему древнего морского разбойника-викинга, красавцу, с которым Дэниел столкнулся, поднявшись на стену. И нет бы хоть для порядку заорал, поднял тревогу, а то просто схватился за оружие. Наверное, решил этот самый "викинг" показать на незваном госте свою лихость и еще раз отточить мастерство. Но вытащить он свой длинный клинок так и не успел: Дэниел ударил коротким мечом снизу вверх, целясь ровно под подбородок. Широкое острие разорвало, не разрезало даже, горло, и красные капли звездами упали на черный плащ с белой эмблемой, совсем, как в том полусне, навеянном песней слепого Эрика. Только и дел осталось, оттащить труп в какой-то глухой закуток на стене.

Спуститься со стены было уже сложнее. Не через башню же идти, право слово! Да только там, где стена изгибалась, рос старый дуб, такой старый, что у прежнего хозяина Саргола просто на него рука не поднималась, а у орденских руки, видать, просто не дошли. Конечно, пролезть по суку на ствол и спуститься на землю так, чтобы кольчуга не гремела, это номер прямо-таки для балаганного канатоходца. Но Дэниел с детства был приучен, спасибо графу де Брасу, тренировать для боя не только силу, но и ловкость с гибкостью, и потому номер этот у него удался. Хотя потом, спрятавшись в бурьяне под стеной, он добрых четверть часа пытался отдышаться.

Полдела было уже сделано, и теперь Дэниелу только и оставалось, что пересечь двор и найти вход в странное здание. Был он, вроде, с противоположной от донжона стороны, в одном из углов, образованных крестом. Но Саргол, в отличие от карисской цитадели, Дэниел помнил нетвердо, и предпочел лишний раз осмотреться, вместо того, чтобы рисковать.

Да, изменился теперь саргольский замок. При толстом добродушном сэре Отфриде, прежнем хозяине, в донжоне допоздна горел свет, и слышалось аж в городе эхо веселой гульбы. Да, хороший человек был Отфрид, хоть и невеликого ума, но добрый, щедрый и начисто лишенный злобы. Пировал он и так каждый день, а уж по случаю приезда знатных гостей закатывал такие празднества, что потом долго вспоминались. И, притом, хотя пил и гулял на славу, не пропил свой лен, как граф Герман, исправно платил все налоги в казну и крестьян своих податями не мордовал. И в городе и в окрестностях его любили. У кого бы спросить, куда делся сейчас толстый веселый рыцарь, и почему в донжоне не видно ни одного огонька в окнах, даже маленькой свечи. В темноте, что-ли, эти гады видят, как совы? Да нет, челядь их ходит с факелами. Вон и сейчас мимо донжона проследовала целая процессия и скрылась за углом того самого дома-реста. Пора, значит.

Быстро и бесшумно, словно тень, Дэниел пересек двор и прижался к холодному камню стены. Ну, вот, теперь цель еще ближе, остались только две короткие перебежки.

Выждав немного, он так же бесшумно перебрался от сложенной из крупных каменных блоков стены донжона к одному из концов креста. Это хорошо, что в донжоне не горят окна. Барон любил пировать во втором этаже, и пламя факелов сейчас бы его, Дэна, хорошо освещало, прямо, как днем. Только слепой не заметил бы.

Снова застучали шаги, и Дэниел вжался в стену. Никак, караульный офицер пошел, крепостные посты проверять. Вот невезение! Сейчас будет хай на всю цитадель. А если и его тоже... Дэниел плавно шагнул за угол, извлекая из ножен меч, и узнал в офицере того самого рыжебородого сотника, остановившего отряд на дороге. Жалко, лучше бы был кто-то незнакомый. На секунду в груди поднялось знакомое, рыцарское: подло ударить врага в спину... Ну, что ж, каков враг, таков и удар. Нет, не свистят мечи в воздухе, падая на добычу. Это все выдумки поэтов. Только стрелы свистят, и то, скорее, свистяще шипят. А меч тихо шелестит, как падающий с дерева железный листок. Хорошо упал, точно, ровно промеж лопаток, даже крикнуть рыжебородый сотник не успел. Ну, что ж, родной, посиди вот здесь, у стеночки, в темноте и в тишине, утром тебя всяко найдут, а вот раньше не надо.

Впервые в жизни убийство воспринималось как работа. Именно убийство, а не бой. И если рыцарская гордость пыталась брыкаться и шевелиться, вставали в памяти бледное лицо Гельмунда с голубыми бликами вместо глаз, и серьезная мордашка Альты, ральфовой приемной дочери, которую старый капитан любил, как родную, а от беды уберечь так и не сумел.

Ну, вот и дверь. И кольцо стальное висит. Подергай за кольцо – дверь и откроется. Только дергать, вот, не надо, лучше толкнуть. А дверь даже не заперта. Интересно, что там, внутри?

А внутри были плетеные циновки из тростника, покрывавшие пол в узком коридоре. Хитро, оказывается, строилась изнутри загадочная часовня: дверь выходила в коридор, окаймляющий внутренний крест, а вход в это внутреннее здание наверняка находился с противоположной стороны, или в одном из торцов. Неплохо придумано. Да только один дельный мечник в проходе удержит целую сотню. Ну, может, не сотню, может, полсотни. Значит, надо заложить дверь тяжелым стальным засовом, чтобы никто не зашел в спину. Придет время, сам и открою.

Хоть шуршал под ногами сухой тростник, но шаги, все же, скрадывал. И уж слишком легко все получалось: добрался, зашел... Значит, в конце судьба готовила редкостный по своей мерзости подарок. А может, они все там? Оставил же кто-то в подсвечниках на стенах горящие свечи. Вот смешно будет, если явится хренов бесстрашный герой, а в часовне – все орденские рыцари! Тут-то герою и предстояло закончить свое бренное существование.

Вход действительно находился в торце внутреннего креста, и здешний коридор, такой же узкий, преграждала гигантская, повыше Дэниела, железная фигура. То-ли какого-то великана-бойца заковали в латы, то-ли латы удерживал какой-то колдовской костяк. Но самым страшным было его оружие: огромная двулезвийная секира с короткой, всего в пару локтей, рукоятью.

Дэниел сразу оценил невыгодность положения. С длинным мечом он мог бы держать противника на расстоянии укола, подобно тому, как делал это Рейвен и, уже не опасаясь попасть под страшный удар, искать его уязвимые места. А здесь должен был развернуться ближний бой, по самому страшному сценарию, причем, и уклониться было особо некуда. И думать некогда, противник на приветствие время тратить не стал, а сразу нанес первый удар. И спасла Дэниела собственная его постыдная трусость. Шарахнувшись от тяжелого лезвия в сторону и назад, он споткнулся, и десятифунтовая обоюдоострая смерть пронеслась мимо. Дэниел тут же рубанул противника по рукам, но из-за неудобного положения хорошего удара не вышло, только меч по наручам лязгнул.

И тут началось. Сколько длился этот жуткий бой, Дэниел не знал. Противник, казалось, не ведал усталости. Впрочем, и техника его разнообразием не отличалась. Просто рубил смаху, сплеча, и секира, пролетая мимо, нередко зубрилась, откалывая каменные крошки из стен. Однако, и все опасные удары этот неведомый боец парировал, слабые же спокойно пропускал, будучи уверенным в прочности доспеха. У Дэниела такого преимущества не было, он понимал, что тяжелое лезвие может изуродовать даже ударом плашмя, потому ему приходилось употреблять все возможное искусство, чтобы каждый раз уводить секиру в сторону, заставлять падать под собственной тяжестью, его вовсе не задевая.

Но долго такая игра продолжаться не могла, и отточеный угол лезвия пропорол перчатку, окрасив правую руку кровью. Рука сразу же начала неметь, как будто опущенная в прорубь с ледяной водой. увидел свой последний шанс. Когда тяжелое, уже окровавленное, лезвие секиры пошло вниз, он перехватил меч левой рукой и ударил колющим, повернув клинок плашмя и при этом сблизившись с противником так, будто готовился его обнять. Острие вышло из-под шлема с другой стороны, разрывая ремни, скрепляющие его с доспехом, и шлем просто упал назад. Не было в нем никакой головы, да и вообще ничего в латах не было, иначе как бы тогда они с грохотом осыпались. Да, именно осыпались, а не осели.

Дэниел перешагнул через них и пошел дальше по коридору. Он уже не надеялся ни на какую победу, надеялся только на один удар, и то удар, нанесенный не человеку, а камню. И совершенно не мог понять, почему из глубин часовни дует ледяной ветер, увеличивая давление, и чьи голоса звучат внутри.

Ему открылась восьмиугольная комната с алтарем в центре. Может, конечно, не алтарем, но как еще назвать глыбу серого гранита с наполненным водой углублением в центре, в котором покоится черный каменный шар размером с детскую голову, освещенный тринадцатью свечами.

Но не шар и не свечи ошеломили Дэниела, когда он увидел, что происходит в часовне, то лишился дара речи. По одну сторону алтаря, или как он там назывался, стояли трое рыцарей без шлемов, и в их голубых глазах играло пламя свечей, по плечам рассыпались скомканные седые волосы. Седые... А может, и просто кажущиеся седыми в этом неверном свете – кто его поймет. Двое из них опирались на мечи, а третий держал в руке какое-то подобие жезла из окрашенного в черный цвет дерева с золоченым копейным наконечником. При этом средний говорил по-нордмарски, на самом древнем из диалектов, и обычные слова становились в его устах заклинательными ритмами.

А их противник, один против трех, стоял по другую сторону камня, скрестив руки на груди, и неведомо откуда берущийся ветер развевал темно-синий, почти фиолетовый плащ. У него не было никаких атрибутов, но это, пожалуй, не мешало. Только поза и осанка Рейвена стоили всех этих магических побрякушек, вместе взятых. И гордость, с которой он отвечал носителю жезла, легко рифмуя древние слова.

Но самым страшным во всем этом была тень ворона. Нет, не Рейвена, а самого настоящего ворона, которая, ничем не отбрасываемая, в дрожании свечей металась вверх-вниз по стене, и периодически издавала громкое карканье, то злобное, то одобрительное.

По залу взад-вперед гулял холодный ветер, в воздухе метались зыбкие тени, а четыре черных коридора, казалось, вели просто в ледяную пустоту. И незыблемым центром всего этого гигантского беспорядка являлся камень, тот пресловутый черный шар. Да шар ли? Нет, он был неровный и напоминал сейчас Дэниелу скорее обросшую каменной корой мертвую голову, этакий вечный череп. И нарастало желание расколоть эту нетленную пакость раз и навсегда.

Он стоял, и будто боролся с собой. Боролся с тяжестью, которой наливалась рука, с каким-то мелким, подлым страхом. Так и виделось, как он рванется к алтарю, и эти трое ударят его невидимой силой, которая даже зеленую траву может заставить запахнуть могильным склепом.

И словно толчком прозвучали слова Рейвена:

– Бессмертие суть небытие. Вечность суть безличие.

Гибнут стада, родня умирает,

Все смертно и смертен ты сам.

Одна только слава смерти не знает,

Нет смерти достойным делам!

Дэниел, в три неимоверно длинных и медленных шага преодолел расстояние от арки коридора до алтаря и обрушил левой рукой свой меч на черный камень.

И ничего не произошло. То-есть, почти ничего. Камень, как всякий хрусталь, от такого невежливого обращения покрылся трещинами, а от меча полетели искры. Но, когда клинок отзвенел свое, как тонкая струна, ответом ему послужил далекий, но очень явственный гром, и тень ворона, будто слегка став объемной, одобрительно каркнула.

А потом три фигуры начали растворяться в воздухе, становясь из живых или почти живых людей просто плоскими черными тенями.

Рейвен схватил Дэниела за локоть и буквально поволок его в коридор, крича прямо в ухо:

– Сматываем! Здесь сейчас такое начнется!..

И, словно в подтверждение, из зала донесся и вовсе немыслимый там цокот многих копыт, звуки рогов и жуткий волчий вой.

Когда они выбежали во двор, над замком бушевала страшная, необъяснимая сухая гроза, в это время годаа едва ли возможная. Ярко-желтые молнии с грохотом разрывали небо на части, разбрасывая ошметки туч. От ветра гудел даже старый дуб у стены. И немудрено, что замковые воины и слуги бестолково метались по двору.

Рейвен подлил масла в огонь, заорав истошным, не своим голосом:

– Боги снизошли, боги!!! Сам господин Тор на огненной колеснице! – и завершил эту мифологическую тираду весьма прозаичным призывом:

– Спасайся, кто может!

Как будто в подтверждение его слов, над замком расцвела особенно яркая Т-образная молния. Этого аргумента хватило, чтобы дисциплинированные орденские воины, приподняв воротную решетку замка на высоту чуть меньше человеческого роста, первыми же и бросились бежать из крепости, вовсе не разбирая дороги. Рейвена с Дэниелом просто вынесла толпа визжащих от ужаса слуг.

В самом городе творился не меньший бедлам. Где-то ярко полыхали дома, отовсюду слышались вопли ужаса и проклятия. Но Дэниел не обратил на происходящее внимания вовсе. Он смотрел только на друга.

– Слушай, Рей, а что там происходило? И как ты, паршивец, вообще смог меня опередить?

На что Рейвен ответствовал:

– Болваном ты был, болваном и остался. Нашел место и время для излияний. Лично я собираюсь убраться отсюда раньше, чем это безобразие примет уж совсем бедственные масштабы.

И после этой гневной отповеди спросил совершенно серьезно:

– Слушай, а ты не знаешь, где здесь можно украсть лошадь?

/вместо эпилога/

Когда Дэн вошел в нижние покои Альстока, Герберт был единственным, кто узнал его сразу. Кроме меня, разумеется. Барон просто замолчал, забыв про беседу, и двинулся Дэну навстречу. И обнял его со всей медвежьей силушки. Дэн даже охнул, а потом смущенно сказал:

– Вы бы поосторожнее, рука...