Текст книги "Невероятное подземное путешествие барона Трампа"

Автор книги: Ингерсол Локвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава VI

Мое отчаяние, когда я обнаружил, что воронка слишком мала для моего тела. – Луч надежды для меня. – Полный отчет о том, как мне удалось пройти через воронку. – Мой проход через нее. – Своевременная помощь Балджера. – Мраморная дорога и некоторые любопытные вещи, касающиеся входа в мир внутри мира.

Каменистые края воронки Полифема были отполированы, по-видимому, так же хорошо, как и у любой другой жестяной воронки, которую я когда-либо видел, висящей на кухне замка Трамп, так что, крепко привязав себя и взяв Балджера на руки, мы двинулись вниз по склону.

До дна пути оставалось около ста футов. И прежде чем продолжать спуск к самой вершине этого гигантского конуса, я зажёг свечу и огляделся.

Дорогие друзья, в этот момент меня охватили дрожь и ужас, потому что взглянув на трубу воронки, я сразу понял, что она слишком мала, чтобы я смог пролезть через нее. В голове у меня промелькнула мучительная мысль, что я совершил ужасную ошибку – что принял за колодец великанов какую-то огромную яму, что в безумной и беспричинной спешке я разрушил жизнь Балджера и свою собственную, что я никогда не достигну чудесного мира внутри мира.

Или, подумал я, может быть, мастер Дон Фум сам допустил ошибку, утверждая, что труба воронки Полифема достаточно велика, чтобы пропустить человеческое тело?

В этом почти безумном состоянии я подошел к самому устью воронки и, опустившись в нее, позволил своему телу погрузиться так далеко, насколько это было возможно.

Плечи мои не проходили, и после тщательного осмотра я был вынужден прийти к мучительному выводу, что мой верный Балджер и я прошли вместе нашу последнюю милю.

Нам ничего не оставалось делать, как лечь и умереть.

Лечь и умереть? Никогда! Спускаясь в колодец великанов, я заметил, что одна из его сторон была очень похожа на стену, выложенную каменными блоками. С Балджером, привязанным к моей спине, я рассчитывал подняться наверх, пока силы не покинут меня. А еще я надеялся, что старуха Юлиания ещё вернется собирать свои травы, и, возможно, мне удастся позвать ее.

В отчаянии я вздохнул и сжал кулаки, и в этот момент одна из моих ладоней коснулась чего-то холодного и скользкого, похожего на жир. Взяв немного этого вещества, я задумчиво потер его между большим и указательным пальцами, и тогда луч надежды прорвался сквозь ужасный мрак, который так безжалостно окутывал меня. Это был графит – сомнений быть не могло. Вероятно, он просочился сквозь трещину или щель в воронке Полифема. Я подумал, что если натереть им внутреннюю часть воронки, а также хорошеньки измазать им себя, то, может быть, мне все-таки удастся проскользнуть в мир внутри мира!

Во всяком случае, я твердо решил двигаться внутрь, несмотря ни на что.

Чтобы основательно собраться с мыслями и затем уже шаг за шагом двигаться в том безупречном порядке, который так характерен для всех моих чудесных подвигов, я сел и, обняв милого Балджера, добрых полчаса беседовал сам с собой.

План был готов! И чтобы доказать вам, дорогие друзья, насколько осторожен был Балджер, чтобы не прервать ход моих мыслей, я должен рассказать вам, что даже когда небольшая крыса высунулась из расщелины в скале, пока я сидел в размышлениях, и как я мог видеть при свете моей крошечной восковой свечи, она имела наглость сначала понюхать хвост Балджера, а затем игриво укусить его, даже и тогда мой верный спутник ни на волос не сдвинулся с места.

– Раз разум приказал, теперь пусть руки делают! – воскликнул я, вскакивая и начиная снимать с себя верхнюю одежду. Сделав это, я вскарабкался на край воронки и начал собирать куски графита, которые положил рядом с отверстием трубы. Следующее, что нужно было сделать, – это спустить Балджера через трубу, перед тем, как начну спускаться я сам. С этой целью из своей одежды я сделал некое подобие сумки для пса, и начал спускать его вниз.

Через шестьдесят пять или семьдесят футов он ударился о дно и своим громким лаем дал мне понять, что с ним всё в порядке, и что теперь я могу спуститься сам. Услышав его голос, я несколько раз резко дернул за веревку. Он сразу понял, что я имею в виду, и через мгновение не только сам вылез из импровизированной сумки, но и освободил мою одежду, чтобы я смог вытащить веревку.

Мой следующий шаг состоял в том, чтобы найти способ утяжелить себя на время спуска, так как я был уверен, что никак не смогу проскользнуть через трубу, если только что-то не будет тянуть меня вниз.

Отрезав около десяти футов веревки, я привязал один ее конец к большому, длинному куску скалы весом около ста фунтов. Его я положил рядом с устьем трубы. Теперь предстояло самое трудное – подвести плечи к груди и крепко привязать их в этом положении. Это, как я рассчитывал, уменьшит мое тело в ширину, по крайней мере, на добрых два дюйма.

Эти два дюйма, приобретенные или, скорее, потерянные таким образом, могли бы позволить мне проскользнуть через трубу воронки Полифема и достичь огромного подземного хода, ведущего в мир внутри мира. Накинув петлю на грудь, как раз под ключицами, я подтянул плечи к груди так туго, как только мог, и жестко зафиксировал их; затем, привязав другой конец веревки к краю воронки, я начал оборачиваться ей, как это часто делают домохозяйки с колбасой, чтобы она не лопнула. Закончив с этим, я принялся кататься по черному графиту, пока полностью не вымазался им.

Теперь, прежде чем бросаться в устье воронки, оставалось сделать еще только одно, а именно, привязать к ногам груз. Это была нелегкая задача, так как я был обвит веревкой и руки мои были привязаны к телу, но с помощью скользящих узлов я, наконец, справился и с этой задачей. Я сел, сунул ноги в трубу и глубоко вздохнул, потому что чувствовал себя так, словно на меня надели смирительную рубашку.

Наклонившись, я окликнул Балджера. Он ответил радостным визгом, который придал мне уверенности и новых сил. Теперь наступил главный момент, который должен был закончится грандиозным успехом или сокрушительной неудачей. Неудача! О, до чего же это страшное слово! И все же как часто человеческие уста произносят его! Быстро опустив свой импровизированный утяжелитель вниз, я соскользнул с края отверстия и, выпрямившись, проскользнул в трубу. Остановился ли я, как пробка, или всё же двигаюсь? Да, двигаюсь, вниз, вниз, осторожно, медленно, бесшумно я скользил через воронку Полифема. Какое мне было дело до того, что из-за этого веса веревка врезалась мне в лодыжки? Я двигался, я приближался все ближе и ближе к Балджеру, чей радостный лай я слышал время от времени, чем ближе я становился к вратам мира внутри мира!

Но горе мне! Я внезапно останавливаюсь, и, несмотря на все мои усилия продолжить спуск, извиваясь и поворачиваясь, тело отказывается опускаться даже хотя бы на дюйм. Я застрял!

– Ах, Балджер, Балджер, – простонал я, – мой верный друг, если бы ты только мог дотянуться до меня. Всего один рывок мог бы спасти твоего верного друга!

Охватываемый диким отчаянием, я постарался расслабиться и успокоить себя на сколько мог в своем положении, и через мгновение или около того я обнаружил причину своей столь внезапной остановки. Я застрял в той части трубы, которая имела что-то наподобие резьбы и мне пришла в голову мысль, что если бы мне только удалось придать вращательное движение своему телу, то я бы с каждым поворотом опускался бы все ниже и ниже к концу трубы.

Я чувствовал, что костяшки моих рук и кончики пальцев были покрыты синяками и рваными ранами от этой тяжелой работы, но какое мне было дело до этой острой боли, которая пронизывала мои руки от кистей к запястьям и от запястий к локтям! Это было все равно, что медленно вкручивать винт в длинную гайку, только резьба в этом случае была на гайке, а пазы в винте, и этот винт был моим бедным, ушибленным, маленьким телом!

Внезапно, по раскачиванию груза, я понял, что он освободился из трубы. Он безжалостно тянул меня за нежные лодыжки, но я больше уже не мог пошевелиться, силы мои были на исходе. Я был уже на грани обморока, когда услышал громкий лай Балджера, а в следующее мгновение я почувствовал сильный рывок. Я застонал от боли, но этот рывок спас меня! Это Балджер, подпрыгнув и, схватив зубами веревку, вытащил своего маленького хозяина из плена воронки Полифема!

Все мы свалились в одну кучу: Балджер, я и камень, который служил мне утяжелителем. Последствия могли быть очень серьезными для меня, если бы мое падение не пришлось на груду моей одежды, помещенную прямо под отверстием. И, дорогие друзья, что бы вы не говорили, вы не сможете заставить меня поверить в то, что мой четвероногий брат не положил туда эту одежду сознательно. Вещи ведь не были свалены в кучу как попало, а лежали друг на друге специально, чтобы смягчить мое падение.

Освободившись от веревок, я зажег одну из своих восковых свечей, и поспешил сбросить с себя нижнее белье, покрытое черным графитом. Переодевшись, я внимательно осмотрел пол. Он был выложен из огромных блоков мрамора разных цветов, отполированных почти так же гладко, как будто рука человека сделала это и тогда я понял, что нахожусь на той самой мраморной дороге, ведущей к городам подземного мира, о которой упоминал Дон Фум в своей рукописи. Я вспомнил также, что он говорил о великолепных природных мозаиках, огромных фантастических фигурах на стенах этих высоких коридоров, составленных из разноцветных блоков и фрагментов, которые тысячи лет назад были уложены один на другой как будто по какому-то замыслу, а не просто дикой прихотью природных сил. После нескольких часов отдыха, в течение которых я пытался подлечить свои разбитые руки и ушибленные пальцы, мы с Балджером снова поднялись и отправились в путь по этой широкой, великолепной мраморной дороге. Сложно передать, но нас окружала не чернильная тьма обычной пещеры, через которую нас вела извилистая дорога, о нет, это было далеко не так. Мрак был смягчен слабым сиянием, которое постоянно сопровождало нас по пути, словно заблудившийся луч сумерек. Как бы то ни было, Балджер, как я заметил, прекрасно видит; поэтому, привязав кусок веревки к его ошейнику, я послал его вперед, убежденный, что более надежного проводника мне сейчас не найти.

Время от времени наш путь на мгновение освещался вырывающимися наружу маленькими язычками пламени то с боков, то с крыши галереи пещеры. Какое-то время я был озадачен, не зная, откуда они исходят, но наконец увидел источник или, скорее, создателя этого явления. Вспышки исходили от похожего на ящерицу животного, которое обладало способностью испускать эту внезапную и чрезвычайно яркую вспышку фосфоресцирующего света, и при этом раздавался резкий треск, похожий на звук от электрической искры. Балджер был в восторге от этого зрелища; и, видимо, не в силах совладать со своим чувством восхищения, он громко залаял, после чего около десяти тысяч этих маленьких факиров в одно мгновение наполнили обширное пространство пещеры вспышками света почти молниеносной силы.

Пёс был так напуган таким результатом своего поведения, что после этого постарался больше не шуметь.

Глава VII

Наша первая ночь в подземном мире, и как за ней последовал первый рассвет. – Предупреждение Балджера и что оно означало. – Мы встречаемся с обитателем мира внутри мира. – Его имя и призвание. – Таинственное возвращение ночи. – Земля постелей, и как наш новый друг предоставил нам одну из них.

Наконец мои веки так отяжелели, что я понял, что во внешнем мире наступила ночь, и мы остановились. Я растянулся во весь рост на этом мраморном полу, который, между прочим, был приятно теплым на ощупь; и воздух тоже странно успокаивал легкие, так как в нем совершенно отсутствовали запахи земли и сырости, столь распространенные, как правило, в подземных пещерах.

Мой сон был долгим и глубоким. Когда я проснулся, Балджер уже не спал. Я сел и попытался осмотреться.

Он начал дергать за веревку, которую я привязал к его ошейнику так, как будто хотел куда-то меня отвести. Я не стал сопротивляться и последовал за ним. К моей радости, он привел меня прямо к водоёму с восхитительно сладкой и прохладной водой. Мы напились и после весьма скромного завтрака из сушеных фруктов снова отправились в путь по мраморной дороге. Внезапно, к моей большой радости, слабый свет этого места начал постепенно усиливаться. Казалось, что вот-вот наступит день, как в верхнем мире, так тонки и различны были оттенки, в которые облекался всё усиливающийся свет; затем, словно испугавшись своей собственной всевозрастающей славы, он снова исчезал, превращаясь почти в мрак. Не пройдет и нескольких мгновений, как это слабое и таинственное сияние вернётся, начавшись с мягких желтых оттенков, затем сменится дюжиной различных цветов, подобно непостоянной деве, не знающей, что надеть. Мы с Балджером бродили по мраморной дороге, боясь нарушить тишину, настолько глубокую, что мне казалось, будто я слышу голоса этих веселых лучей света, играющих на разноцветных камнях, образующих этот величественный коридор через который мы держали путь.

После очередного поворота мраморной дороги, на нас обрушился ослепительный поток света.

Это был восход солнца в мире внутри мира.

Откуда взялся этот поток ослепительного света, который заставил стены и сводчатую крышу искриться и сверкать, как будто мы внезапно оказались в одном из огромных хранилищ природы, где хранятся миллионы драгоценных камней? Прикрыв глаза рукой, я огляделся вокруг, чтобы попытаться разгадать эту тайну.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять откуда всё это. Дорогие друзья, потолки, купола и сводчатые крыши этого подземного мира были покрыты металлическими пластинами, швы между ними тянулись повсюду, как жилы гигантских листьев. В опредёленные часы потоки электричества из какого-то огромного внутреннего резервуара начинали струиться сквозь эти металлические узоры до тех пор, пока они не начинали светиться так сильно, что испускали потоки ослепительного света, о котором я уже говорил.

Это не было внезапным порывом или всплеском, а начиналось всегда мягко и робко, как будто сначала свет нащупывая свой путь. Отсюда и прекрасные смены оттенков, которые всегда предшествовали восходу солнца в этом нижнем мире. Все это и делало его так похожим на солнечный свет нашего внешнего мира.

Дальше была развилка и дорога разделилась на две части, уходящие вправо и влево, они окружали небольшой, но изысканно украшенный парк, или, если можно так выразиться, развлекательную площадку, оборудованную лавочками из какого-то тёмного дерева, которые были прекрасно отполированы и украшены резьбой. В парке было четыре фонтана, воды которых били из хрустальных чаш и разливались перистыми брызгами, похожими на искрящийся в ослепительно белом свете снег. Когда мы с Балджером направились к одной из скамеек, намереваясь немного отдохнуть, он тихим рычанием предупредил меня, чтобы я был настороже. Я присмотрелся, на скамейке сидел человек. Вне себя от любопытства столкнуться лицом к лицу с первым встретившимся на нашем пути обитателем подземного мира, я все же остановился, решив удостовериться, прежде чем подойти к нему, что он совершенно безобиден.

Он был небольшого роста и одет в черную, свободно развевающуюся одежду, очень похожую на римскую тогу. Голова его была непокрыта, и то, что я смог разглядеть, было круглым, гладким и розовым, с таким же количеством волос или, скорее, пушком, как у шестинедельного младенца. Лицо его было скрыто черным веером, который он держал в правой руке. О том, как им здесь пользовались, вы узнаете чуть позже. Его глаза были защищены от яркого света очками из цветного стекла. Когда он поднял руку и она оказалась между мной и светом, у меня перехватило дыхание. Я видел его насквозь: кости его были прозрачны, как янтарь, голова его тоже была лишь немного менее непрозрачной. Внезапно мне вспомнились два слова из рукописи Дона Фума, и я радостно воскликнул:

– Балджер, мы в стране прозрачного народа!

При звуке моего голоса маленький человек встал и низко поклонился, опустив веер на грудь. Его детское личико было одновременно печальным и торжественным.

– Да, господин незнакомец – сказал он низким мелодичным голосом, – ты действительно находишься в стране Миккаменков[7]7
  Букв. «Mica Men» – «слюдяных людей»


[Закрыть], в стране прозрачного народа, называемой также страной изумленных глаз; но если бы ты заглянул в мое сердце, то ты бы увидел, как мне глубоко больно думать, что я оказался первым, кто приветствовал тебя здесь, ибо знай, почтенный чужестранец, что ты говоришь с Мастером Холодной души, придворным угнетателем, самым печальным человеком во всей нашей стране. И, кстати, господин, позволь мне предложить тебе пару очков для тебя самого, а также для твоего четвероногого спутника, потому что наш интенсивный белый свет ослепит вас обоих уже через несколько дней.

Я горячо поблагодарил Мастера Холодной души за очки и сразу надел одну пару себе, а другую на моего друга Балджера. Затем я самым учтивым образом сообщил Мастеру, кто я такой, и попросил его объяснить причину его великой печали.

– Ты должен знать, маленький барон, – сказал он после того, как я сел рядом с ним на скамью, – что мы, любящие подданные королевы Галаксы, королевское сердце которой почти истощилось, – прости мне эти слезы, живя в этом прекрасном мире, так непохожем на тот в котором живешь ты. Он, как говорят наши мудрецы, построен, как это ни странно, на самой внешней стороне земной коры, где она наиболее подвержена воздействию потока ослепляющего снега, ледяному ветру, граду, проливным дождям и удушающей пыли, – жить так, как мы живем, говорю я, в этом огромном храме, построенном собственными руками природы, где неизвестны болезни, и где наши сердца, аналогично однажды заведенным часам, постепенно замедляют свой ход. Мы склонны, увы, быть слишком счастливыми; слишком много смеяться; проводить слишком много времени в праздном веселье, болтая всё время напролёт, словно бездумные дети, увлечённые безделушками и восхищённые мишурой. Знай же, маленький барон, что мое дело – сдерживать это веселье, положить конец этому детскому ликованию, подавлять дух нашего народа, чтобы веселье не захватило его полностью. Отсюда моя одежда чернильного цвета, мое печальное лицо, мои слезы и мой голос, всегда настроенный на печаль. Простите меня, маленький барон, мой веер тогда соскользнул; неужели вы видели меня насквозь? Я не хотел бы, чтобы вы видели моё сердце сегодня, потому так или иначе я не могу заставить его биться медленней; оно ужасно неуправляемо.

Я заверил его, что еще не видел его насквозь.

А теперь, дорогие друзья, я должен объяснить вам, что по законам страны Миккаменков каждый мужчина, женщина и ребенок должны иметь на своей одежде отверстие на груди прямо над сердцем, и соответствующее отверстие на спине, так чтобы при определенных условиях, когда это позволяет закон, можно было взглянуть на сердце любого жителя этой страны и точно увидеть, как оно бьется – быстро или медленно, скачет или пульсирует спокойно и естественно. Но эта привилегия предоставляется, как я уже сказал, только при определённых условиях, поэтому для того, чтобы не привлекать любопытных взглядов, каждому миккаменку разрешается носить черный веер, которым он закрывает вышеописанное отверстие и таким образом в некоторой степени скрывает свои чувства. Я говорю «в некоторой степени», потому что могу сказать вам точно, что ложь неведома или, правильнее сказать, невозможна в стране прозрачного народа по той причине, что их глаза так удивительно ясны, прозрачны и кристальны, что малейшая попытка соврать, волнует и затуманивает их, как будто капля молока упала в стакан с чистейшей водой.

Глядя на это странное маленькое существо, сидевшее на скамейке рядом со мной, я вспомнил разговор, который вел с одним русским ученым в Сольвычегодске. Он сказал о своем народе: «Все мы рождаемся со светлыми волосами, блестящими глазами и бледными лицами, ибо мы выросли под снегом». И я подумал про себя, с каким восторгом он смотрел бы сейчас на это странное существо, рожденное не под снегом, а далеко под поверхностью земли, где в этих огромных залах этого мира внутри мира этот странный народ, подобно растениям, выросшим в темном, глубоком подвале, постепенно расстался со всеми своими цветами, пока их глаза не засверкали подобно хрусталю, пока их кости не обесцветились до янтарной чистоты, и их бесцветная кровь не стала течь по бесцветным венам. Пока я сидел в раздумьях, чистый белый свет вдруг начал мерцать и исполнять фантастические трюки на стенах, танцуя в постоянно меняющихся оттенках, то ярко-желтых, то бледно-зеленых, то великолепно пурпурных, то тёмно-малиновых.

– Ах, маленький барон! – воскликнул Мастер Холодной души. – Это был необыкновенно короткий день. Встань, пожалуйста.

Я поспешил повиноваться. И тут он коснулся какого-то механизма, и скамья, раскрывшись в центре, превратилась в две очень удобные кровати.

– Через несколько минут наступит ночь, – продолжал он, – но, как видишь, что мы не были застигнуты ею врасплох. Я должен объяснить тебе, маленький барон, что из-за капризной манеры, с которой наша река света склонна как начинать, так и прекращать свое течение, мы никогда не можем сказать, как долго продлится день или ночь. Сейчас это то, что мы называем сумерками. В твоем мире, я полагаю, день никогда не заканчивается в тишине, ибо наши мудрецы говорят нам, что в верхнем мире ничего нельзя сделать без шума; что твой народ действительно любит шум; и что человек, производящий наибольший шум, считается у вас величайшим человеком.

Из-за того, маленький барон, что в нашей стране прозрачного народа никто не может сказать, как долго продлится этот день или как долго нам придётся спать, наши законы не позволяют никому устанавливать точное время, когда будет сделано то или иное дело, или давать обещание сделать что-либо в определенный день, потому что, благослови тебя Господь, этот день может не продлиться и десяти минут. Поэтому мы всегда говорим: «Если завтра продлится больше пяти часов, приходите ко мне в начале шестого часа»; и мы никогда не желаем друг другу просто спокойной ночи, а всегда говорим: «Спокойной ночи, пока она длится». Более того, маленький барон, поскольку ночь часто застает нас врасплох, по закону все кровати в этой стране принадлежат государству, никому не позволено иметь свою собственную кровать, потому что, когда наступает ночь, ты можешь быть на другом конце города, а какой-нибудь другой подданный королевы Галаксы может оказаться перед твоей дверью, и независимо от того, где ночь настигнет нас, каждый в нашем мире обязательно найдет себе постель. Здесь повсюду стоят кровати. С помощью специальных механизмов, они выдвигаются, как ящики, из стен, могут находиться под столами и диванами, в парках, на базарной площади, у обочин дорог; скамейки, урны, ящики и бочки могут в одно мгновение превратиться в кровати. Это – страна постелей, маленький барон. Но ах! Вот, сумерки и подходят к концу. Спокойной ночи, пока она длится! – И с этими словами Мастер Холодной души лёг и захрапел, предварительно тщательно прикрывшись, чтобы у меня не было возможности взглянуть на его сердце, если вдруг я проснусь первым. Балджер и я были также рады улечься на настоящую кровать, хотя по тому, как мой четвероногий братец ходил вокруг да около, я видел, что он был не особенно восхищён её мягкостью.