Текст книги "Мне не забыть..."
Автор книги: Инга Берристер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Но что это? За окном – незнакомый пейзаж, престижный фешенебельный район, роскошные особняки. Ее коттедж в противоположной стороне.
– Куда ты меня везешь? Эта дорога ведет не к моему дому, ты перепутал указатели.
– Вовсе нет, – невозмутимо сказал Тони и, немного погодя, добавил: – Мы едем ко мне. Нам есть о чем побеседовать.
Жулик! Заманил ее в ловушку. Любопытно, что за фортель он выкинет на этот раз?
– Вот как? – с еле сдерживаемым бешенством осведомилась Эмили. – И о чем же?
– О прошлом… И о будущем.
6
О прошлом!.. Что за игру он затевает? Припереть ее к стенке, убедить отречься от своих обвинений, порочащих Гарри и бросающих тень на честь семьи Богарт? Или хочет припугнуть как следует, чтоб и впредь помалкивала?
До чего свирепый вид! Ну как же – задета его гордость, божество потеснили с Олимпа! Нелегко ему, бедняге, переварить правду. Заставив Эмили пойти на попятный, он удовлетворит попранное тщеславие.
Допустим, всякая привлекательная женщина действительно представляет собой серьезную угрозу непрочному супружескому союзу Гарри и Долли. Но неужели после всего, что высказала Эмили, ее можно заподозрить в пособничестве неверным мужьям? И неужели из ее признания Тони заключил, что она вынашивает план мести и собирается, пока обидчик поблизости, учинить расправу?
По-видимому, дело обстоит именно так, иначе зачем было устраивать маскарад, имитировать любовную связь? Зачем понадобился тот поцелуй?
Тот поцелуй… При воспоминании о нем кровь быстрее струится по жилам. Нет мочи противиться потоку вожделения и чувственности, прорвавшему непоколебимую плотину одиночества и равнодушия.
Мужчины и раньше целовали Эмили, но то были чужие губы, они вызывали отвращение. Другое дело – губы Тони… Открытие, что в поцелуе может таиться столько волнующих, запретных ощущений, ошеломило Эмили и сопровождалось тоскливым осознанием собственной никчемности, даже чувством вины. Она не смогла противостоять соблазну, более того, человек, растормошивший дремлющие в ней инстинкты, использовал ее как приспособление для своих хитроумных махинаций.
Чтобы подобные казусы не повторялись, она должна постоянно напоминать себе, кто такой Тони Богарт, какая пропасть разверзлась между ними. Также следует помнить: их отношения ничуть не изменились от того, что она вспылила и сдуру бросила ему вызов.
У Ховардов Тони и не помышлял защищать ее, как она по наивности своей вообразила, он примчался на выручку брату и невестке, чтобы укрыть их за своими могучими плечами.
От Эмили?
Да она сама готова бежать от них хоть на край света. Право же, лучше бы Гарри никогда не покидал Новой Зеландии.
К счастью, вечеринка в доме родителей, очевидно, выветрилась у него из памяти – неудивительно, если учесть, сколько вина он выпил.
В первое время после того, как Гарри ее изнасиловал, Эмили в страхе ждала, что он растрезвонит направо и налево о своей победе и скоро ей вслед начнут показывать пальцем, шушукаться, смакуя каждый нюанс скандальной истории. Но поскольку ничего похожего не случилось, само собой напрашивалось объяснение: Гарри забыл.
Приятная неожиданность, однако в то же время до чего несправедливо и жестоко, что разрушительный ураган, прогулявшийся по жизни Эмили, не оставил ни малейшего следа в судьбе Гарри. Он живет припеваючи и не ведает, что бывают на свете и страдания, и потери.
На его лице не заметно и проблеска какого-либо чувства, кроме самолюбования и похоти. Слава Богу, его первенцу не придется стыдиться своего отца, как сыновьям Долли. Хорошо, что малыш умер, ведь, говорят, в момент зачатия частично закладываются черты характера и нрав ребенка.
Эмили содрогнулась от кощунственных мыслей, лезущих в голову, и краешком глаза уловила, что Тони как-то странно поглядывает на нее, словно уличив в этом чудовищном предательстве.
– Почти приехали, – сказал он.
В устах другого мужчины эти слова могли прозвучать как проявление предупредительности, вежливого внимания, но Эмили уже имела возможность убедиться, насколько мало беспокоят Тони ее репутация и доброе имя. Публично объявить о несуществующих интимных отношениях, поцеловать ее посреди улицы – это ли не признак неуважения?
Да, теперь нравы проще, не то что в начале века: сейчас влюбленные открыто живут под одной крышей, и не обязательно регистрировать брак: духовные и телесные узы связывают крепче, чем обручальные кольца. Многие родители не без доли хвастовства заявляют всем друзьям и знакомым, что ни в коем случае не намерены понукать детей заключить официальный союз, дабы соблюсти формальности, и что для будущего малыша любовь мамы и папы куда важнее, чем узаконенный семейный статус.
Однако родители-пуритане, преданные консервативным общественным устоям, думают иначе: как ни популярны среди молодежи новомодные веяния, лучше справить свадьбу по старинке и желательно до того, как дедушке с бабушкой преподнесут горячо любимых внуков.
Эмили твердо знала: ее родители не осудят, не опротестуют ее выбора, но будут огорчены известием о тайных похождениях дочери, о том, что они с Тони близки и не собираются к алтарю.
И еще остаются ее клиенты. Многие из них ровесники Эмили, некоторые моложе. Им-то ровным счетом наплевать, как она распоряжается личной жизнью. Но, когда мистер Ормонд ушел на пенсию, в ведение Эмили поступили дела и его клиентов – почтенных пожилых людей, с точки зрения которых, кресло отца для нее великовато. Стоит ли говорить, что, как только сплетни распространятся по городу и коснутся их слуха, они лишь укрепятся в своем мнении, поскольку твердо усвоили с младых ногтей: леди не имеет права себя компрометировать. Общественное положение Эмили пошатнется, соответственно, она утратит уважение отцовских клиентов, и совместная деятельность полетит ко всем чертям.
Эмили устало закрыла глаза, тяжело вздохнула от безысходности и бессилия…
Тони взглянул на нее, и глубокая морщина прорезала его лоб. Даже сидя рядом с ним в интимном полумраке автомобиля, она умудряется закупориться наглухо, как джинн в бутылке.
Его сердце больно сжалось, ударило молотом. Четырнадцать лет прошло, а ничего не изменилось, Эмили так же прячется под своим панцирем. У нее свой, обособленный внутренний мир, и в эту святая святых она никого не пустит.
Конечно же, она его ненавидит, Тони всегда это знал. Впервые ненависть отразилась в ее глазах в ту ночь, когда он застал ее в спальне с Гарри, и вспыхивала с новой силой при каждой последующей встрече.
До сегодняшнего вечера.
Сегодня в глазах Эмили не было ненависти. Но не было и любви, честно признал Тони.
* * *
Ему было двадцать пять лет, когда он безоглядно влюбился в Эмили. Ей едва исполнилось шестнадцать – малышка, школьница, тихая и скромная, миловидная, но без тени откровенной, вызывающей сексуальности, отличавшей некоторых ее сверстниц.
Чистая, невинная голубка, она и не ведала, какая буря эмоций взметнулась в нем, как влекут его эти ясные глаза, эта женственность.
Тони, как гладиатор, сражался с необузданной страстью, настигшей его там, где он меньше всего ждал нападения. Он – зрелый мужчина, пресытившийся женским вниманием, она – совсем дитя, это чувство взрывоопасно для них обоих.
Он всегда был необыкновенно удачлив, не знал проигрыша ни в коммерческих предприятиях, ни в сердечных делах. И вот на закуску благодетельница-судьба припасла для него самое отменное блюдо: бессонные ночи, дни, проведенные как на раскаленных углях. Так и свихнуться недолго.
Все пройдет, должно пройти. Не пристало взрослому мужчине сохнуть от любви к шестнадцатилетней девочке, лишь смутно догадывающейся о его существовании. Его бесшабашному кузену и то проще подступиться к этой маленькой фее. Стало быть, баснословное везение заканчивается в ту минуту, когда на карту поставлено твое счастье?
И однажды он застал свою принцессу в постели с Гарри. Сосед дядюшки и тетушки Тони, находящихся в отъезде, позвонил и высказал недовольство, что в доме иллюминация, и музыка грохочет на всю улицу.
Тони сразу же примчался туда и в гостиной и в других комнатах на первом этаже нашел подвыпивших подростков, приветствовавших его приход отборными ругательствами или вовсе никак не отреагировавших.
Гарри нигде не было видно, и Тони поднялся по лестнице наверх, заглянул в комнату брата… потом заметил полоску света под дверью спальни дяди и тети. Гарри стоял у кровати, полностью одетый, и застегивал рубашку, а Эмили…
Тони что есть мочи стиснул руль. Никогда ему не забыть тех жутких мгновений…
Она лежала неподвижно, растрепанная, раскрасневшаяся, с обнаженной грудью. Одежда порвана – в угаре безумной страсти? – и в беспорядке валяется на полу. Тони, двигаясь как сомнамбула, подошел, чтобы посмотреть ей в лицо. Эмили повернула голову и подняла на него погасший взгляд, который он расценил как удовлетворенное желание.
У Тони потемнело в глазах от приступа дикой ревности. Он задавался вопросом: если у Эмили возникла неодолимая потребность заняться любовью, почему ее выбор пал именно на Гарри? Почему она не пришла к нему, Тони?
Вообще-то ответ ясен: она едва знакома с ним. Наверное, Гарри стал предметом ее девичьих грез и, зная, что тот вскоре покинет Ирландию, быть может, навсегда, Эмили на прощание подарила ему ночь любви.
К счастью для Гарри, у старшего брата, одержимого мыслью раздавить и уничтожить соперника, достало мужества и воли сдержать звериную, бешеную злобу и не наброситься на него с кулаками.
В припадке слепой ревности Тони хотел покарать ничтожного мальчишку, посягнувшего на его сокровище, но Гарри представил все в ином свете, и ярость Тони обратилась на Эмили… Теперь он не мог толком понять, отчего поверил каждому слову кузена.
Тонкое личико Эмили было белее простыни, которую она натянула до подбородка, укрываясь от нескромных взглядов, и Тони тогда показалось: она поняла, какие терзания он испытывает… А сейчас…
Он посмотрел на нее: не мигая глядит в окно, как обычно далекая и недосягаемая…
И вдруг, словно снег на голову, Тони узнает, что над ней надругались, накачали наркотиками, что она никогда не любила его брата, а тот хладнокровно спланировал, как бы больнее отплатить ей за безразличие…
А его, Тони, во всех своих мучениях она винила в первую очередь. Из-за нескольких жестоких, эгоистичных фраз его любимая крошка мучилась четырнадцать лет! И наверняка не жаловалась, не проронила ни слезинки на людях вплоть до недавней вспышки, когда Эмили накинулась на него, точно разъяренная тигрица…
А сегодня Тони отчетливо увидел в ее глазах подтверждение тому, какие чувства она питает к Гарри.
Надо было тщательно все взвесить, проанализировать. Он же любил ее, так что вполне мог бы догадаться, через какие испытания ей довелось пройти.
Если б он не был слепым, черствым себялюбцем, Эмили пришла бы к нему за помощью и утешением, но он сам все испортил, оттолкнул ее своим идиотским поведением, старательно демонстрировал презрение.
А пусть бы он и не любил ее – нельзя поступать с ребенком столь беспощадно.
Вот только в день, когда Тони наведался к ней, желая убедиться, что юные пташки по неопытности и в нетрезвом состоянии не переборщили с развлечениями, сквозь него глянули невидящие глаза женщины, и в них явственно сквозила горечь поражения и немое отчаяние.
Тони решил тогда, что в скорой разлуке с любовником она обвиняет его, и даже не подозревал, что для Эмили весть об отъезде Гарри как целебное снадобье.
Зато он знает теперь…
“Ягуар” проехал по широкой асфальтированной аллее, окаймленной аккуратно подстриженным кустарником, свернул направо, и перед глазами Эмили запестрели очаровательные домики с черепичными крышами и высокими каминными трубами.
У нее созрел план бегства: набрать побольше воздуха в легкие, скороговоркой выпалить категорический отказ идти с Тони куда-либо и говорить с ним о чем бы то ни было, а потом вызвать такси. Однако что-то в выражении его лица заставило Эмили прикусить язык*
Автомобиль затормозил у светло-бежевого кирпичного дома, обнесенного низким заборчиком и обсаженного кустами боярышника. Архитектура современная, но крыша черепичная, каждое окно забрано ставнями, а у парадного входа высится белая арка с четырьмя колоннами. С одного боку пристроена застекленная веранда, с другого – гараж.
Тони вышел из машины, услужливо распахнул дверцу для своей спутницы, терпеливо дождался, пока Эмили выйдет. О правилах этикета он осведомлен в полной мере и прекрасно воспитан – этого у него не отнимешь. Подобные знаки внимания Тони оказал бы любой женщине, но с Эмили он не ограничивается простой любезностью, смотрит как-то странно, настороженно.
Этот взгляд Тони, обращенный на нее, Эмили замечала и раньше, до того как побывала в гостях у Гарри, и не могла понять, что за этим кроется. Она всегда трепетала перед Тони, возможно, потому, что плохо его знала. Их представили друг другу, но знакомство прервалось при известных малоприятных обстоятельствах, и он давно перестал внушать ей прежний благоговейный страх.
Тони отпер входную дверь, пропустил Эмили вперед. Она очутилась в просторной, со вкусом декорированной прихожей. Все кругом начищено и отполировано, ни соринки, ни пылинки, ни единого свидетельства того, что помещение обитаемо.
Лето на дворе, а отсутствует даже ваза с цветами. Сразу видно: в доме нет женщины.
– Стерильно и гигиенично, не так ли? – Тони словно прочитал ее мысли. – Этот распорядок заведен отчасти из-за того, что я подолгу бываю в отъездах, а еще потому, что домработница, миссис Вулф, которая навещает меня три раза в неделю, строго-настрого запретила подсовывать ей “цветы и тому подобный мусор”.
– Ее можно понять. – Непроизвольная улыбка тронула губы Эмили.
– Но у тебя-то, верно, цветы расставлены повсюду, хоть от них и образуется беспорядок, по мнению моей чистюли-домработницы?
Эмили, обескураженная проницательностью Тони, встретилась взглядом с его смеющимися глазами. Выращивать цветы и впрямь было для нее наслаждением, а зимой она без колебаний разорялась на самые дорогие букеты, пленяясь изысканным ароматом или красотой соцветий, и хранила цветы до тех пор, пока не увянет и не опадет последний лепесток.
– Нам будет удобнее всего в гостиной, – сказал Тони, нарушив затянувшееся молчание, и через длинный коридор, устланный пушистым светло-коричневым ковром с длинным ворсом, проводил гостью в комнату.
Как и в холле, здесь абсолютно не к чему было придраться, если судить по степени чистоты и качеству меблировки. Несмотря на солидные размеры гостиной – примерно пятнадцать футов в длину и десять в ширину – обстановка, выдержанная в спокойных бежево-коричневых тонах, производила вполне благоприятное впечатление уюта и комфорта. Плюшевые кресла и пуф, журнальный столик, стеллажи, заставленные книгами и заморскими безделушками, телевизор, проигрыватель и магнитофон. Огромное окно во всю стену пропускало много света. Одна только вещь не вписывалась в общий интерьер – двухместный диванчик напротив камина, обитый золотистым велюром.
– Он принадлежал моей бабушке, – пояснил Тони, заметив, что Эмили с любопытством изучает необычную форму дивана и выделку ткани. – Дизайнер уговаривала меня не нарушать композицию, но я не позволил устранить столь ценную реликвию.
– Он выглядит замечательно и, наверное, очень удобный, – одобрительно сказала Эмили.
Для чего эта прелюдия, эти пространные объяснения? Почему бы не сказать все как есть напрямик, откровенно, не увиливая и не смягчая удара? Голос Тони – даже не верится – звучит ласково, почти виновато…
– Да, очень, – подтвердил он. – Попробуй, присядь.
Эмили не успела опомниться, как уже погрузилась в пуховые подушки сиденья. Тони рассмеялся:
– Ты как маленькая девочка, которая пришла на чай к бабушке с дедушкой, чинно сидит и выжидает, когда же ее похвалят за примерное поведение.
Эмили покраснела от смущения, потому что вдруг почувствовала себя именно глупенькой, маленькой девочкой: ее хрупкая фигурка совсем затерялась среди мягких подушек и ноги не доставали до пола.
– Так не годится, тебе же не удобно. Снимай туфли и забирайся на диван с ногами, – посоветовал Тони.
– О нет… Я боюсь испортить обивку…
– Это не музейный экспонат, Эми. Вещи служат людям, а не наоборот. Устраивайся поудобнее, нам предстоит долгий разговор. Хочешь, приготовлю тебе ужин? Ты ничего не ела у Ховардов.
Она отрицательно покачала головой. На самом деле после легкого завтрака, состоявшего из чашки кофе и тостов с джемом, у нее во рту маковой росинки не было, но, как ни странно, Эмили не мучил голод.
– Позволь хотя бы предложить тебе чай… Или кофе?
Она снова отрицательно помотала головой, с досадой подумав: с ума сойти – какой такт, какая деликатность! Нервы у нее звенят, как рождественские колокольчики, а Тони своим настойчивым гостеприимством лишь продлевает пытку.
– Тогда я угощу тебя кое-чем повкуснее, – загадочно улыбнулся он и исчез.
Через пару минут он вернулся в гостиную, а тем временем Эмили почувствовала себя раскованнее, отважилась наконец скинуть туфли и уселась на диване, согнув ноги в коленях. Признаться, Тони был прав – так гораздо удобнее, и пропало неприятное ощущение невесомости.
Тони присел рядом, поставил на журнальный столик поднос с двумя бокалами и бутылкой муската. Когда один из них, наполненный до середины, был предложен Эмили, она отчаянно запротестовала.
– Пей, не бойся. Это вино несколько лет хранилось в подвале, я приберег его для особого случая.
Вино из подвала Богартов ей уже приходилось пробовать. Не вспомнил ли Тони ее рассказ о том, как “друзья” подмешали ей в бокал наркотик? Она и вправду испугана на всю жизнь и никогда не пьет даже пива. Но еще хуже предстать перед этим человеком жалкой трусихой.
Нехотя Эмили приняла бокал, покрутила на свету, разглядывая густую, медового цвета жидкость, вдохнула насыщенный аромат изысканного букета и сделала крохотный глоточек.
Это всего лишь вино, убеждала себя Эмили, и всего лишь один бокал. Тони неотрывно смотрел на нее, и она осмелилась отпить из бокала еще и еще раз.
Итак, подготовительный этап завершен. Очевидно, сейчас он предпримет первый штурм.
– Эмили, той ночью, когда вы с Гарри…
– Сделай милость, думай что пожелаешь, плевать я хотела на твои угрозы! И не пытайся меня запугать, не выйдет. Все, что я сказала – правда от первого до последнего слова, и я от нее не отступлюсь!
– Не сомневаюсь… – произнес он спокойно.
Ожесточение схлынуло, Эмили от души глотнула живительной влаги, и теплая волна отогрела ее онемевшие пальцы, расслабила мышцы, натянутые как тетива.
– Ты… ты мне веришь? – неожиданно для себя задала она вопрос.
– Да.
Под пристальным, выжидательным взглядом Тони Эмили расхрабрилась и залпом опустошила бокал.
– Сейчас веришь, а тогда и слушать не стал…
Самые разные чувства боролись в Тони, отражаясь на его лице, и под конец оно выразило жалость и покаяние.
– Нет, не стал бы, – повторила Эмили, отрицая то, что прочла в его глазах.
– Послушай…
– Ты смотрел на меня с такой… ненавистью, так презрительно…
Не сводя с нее глаз, он тоже в один присест допил вино, поставил бокал на столик.
– К тебе это не имело отношения, – хмуро ответил Тони. – Просто я был уверен, что ты вообразила себя влюбленной в Гарри. Я думал, ты отдалась ему по доброй воле.
Эмили передернуло от кошмарного воспоминания.
– Я и тогда его терпеть не могла. Он все время потешался надо мной и дразнил, потому что я не… – Краска залила ее щеки, и она отвернулась к камину.
– Потому что у тебя не было мужчины, – подытожил Тони.
* * *
Она не вымолвила ни звука, только протянула ему пустой бокал, и Тони, исполняя молчаливую просьбу, налил еще вина.
Когда он привез ее к себе домой, Эмили никак не предполагала, что у них выйдет такой личный, задушевный разговор и Тони безоговорочно поверит всему, что она скажет.
Происходит что-то непонятное, кажется, будто все недоразумения между ними каким-то чудом улажены. У Эмили появилось чувство, что ее сердце спустя много лет вызволили из железных тисков.
– Мне было очень стыдно и страшно… И я полагала, что сама виновата…
– Страшно… Вполне естественная реакция, но виноват во всем Гарри. – В его тоне звучало искреннее сострадание. – А стыдиться надобно мне.
– Ну, теперь все это уже не имеет значения, – с деланным спокойствием сказала Эмили.
Ха, как бы не так! Значение есть, и очень важное. Она не забыла гневной отповеди Тони. И откуда ей было знать, что презрительный, испепеляющий взгляд адресован не ей?
– Ты ушла с вечеринки из-за того, что увидела Гарри?
Резкий переход от прошлого к настоящему застиг ее врасплох, и Эмили призналась:
– Да. Я увидела вас обоих… – Она запнулась, прикусила губу, но Тони успел угадать окончание незавершенной фразы, о чем свидетельствовал понимающий взгляд и суровая складка у рта.
– Что ж, я это заслужил. Мне очень жаль, если Гарри расстроил и напугал тебя.
– Переживу как-нибудь. Самое главное, он позабыл ту памятную ночь. Он тогда был сильно пьян…
– Настолько, что посмел причинить тебе боль.
Его резкое замечание напомнило Эмили о сегодняшних событиях.
– Я прекрасно понимаю, по какой причине ты пытаешься помочь Долли, – осторожно начала она, – и не собираюсь тебе препятствовать. Эти твои нелепые маневры действительно ни к чему. Даже если бы у Гарри не было жены и детей, я и тогда отказала бы ему. – Эмили осушила второй бокал. – Так что ты напрасно заявил своему брату и Джессике, что мы с тобой… Теперь колрейнские сплетницы раструбят на всех углах о нашей якобы любовной связи… И хотя гражданский брак не может шокировать современное общество, а сексуальные отношения между мужчиной и женщиной не должны быть непременно скреплены печатью. – Эмили чувствовала, что краснеет от стыда, но твердо решила высказать все до конца.
– Между нами таковых вообще не должно быть. Полагаю, именно это ты пытаешься довести до моего сведения?
Тони Богарт в своем репертуаре: глаза отчужденные, в голосе сквозит нескрываемое раздражение и напряженность.
– Это же маленький город, – с досадой парировала она, – где некоторые жители придерживаются традиционных воззрений. Если бы не мой бизнес…
– Тогда ты, конечно, ничего не имела бы против такого партнера по сексу, как я?
Тони придвинулся ближе, и Эмили машинально отшатнулась, свернулась в клубочек, как котенок, под его скептическим взором.
– Я не то хотела сказать, – испуганно пролепетала она. – Ты не…
– Значит, не я, – мягко повторил Тони, и Эмили с удивлением увидела, как он взволнован и серьезен. Сдерживая дыхание, он тихо проговорил: – Хочу кое о чем спросить тебя, Эми… Сколько мужчин… возлюбленных было у тебя за все эти годы?
Вот оно! Так или иначе каждый, кто ухитряется проникнуть за кулисы ее личной жизни, обязательно задает подобный вопрос… И до сего дня никто не удостоился честного ответа. Но раньше Эмили в любой момент готова была отразить атаку. Сейчас – нет.
– Ни одного. Это невозможно. Я не могла…
– Эмили, Эмили…
Тони забрал у нее пустой бокал, приподнял ее, усадил к себе на колени, как дитя. Эмили порывисто обняла его за шею, уткнулась ему в плечо и разрыдалась, вздрагивая всем телом.
Слезы, словно раскаленная лава, текли по щекам, смачивали рубашку Тони, и он чувствовал, как горячее дыхание опаляет его шею.
От молниеносного осознания происходящего рассудок Эмили на миг прояснился, и она попыталась разнять руки, вырваться из объятий, но Тони не позволил. Он принялся укачивать, убаюкивать ее, шепча ласковые, утешительные слова, говорил, что поможет ей, что избавит от боли и страданий, что ей необходимо поплакать и не надо стесняться.
И постепенно предостерегающий внутренний голос, не умолкавший в Эмили на протяжении стольких лет, затих, и долго сдерживаемые эмоции темным горьким потоком хлынули на волю.
И, может быть, не так уж странно, что рядом оказался именно этот мужчина: Тони повстречался ей в начале пути, и продолжение закономерно.
– Вот умница, девочка, – ласково приговаривал он. – Тебе больше не придется терпеть все это, ты и без того намаялась.
Он гладил Эмили по голове, сильная мужская ладонь касалась ее волос легко и бережно, принося прощение и утешение.
Казалось, дотрагиваясь до нее, он вбирал в себя ее тело и душу и сам становился частью ее существа.
Слова, перегоняя друг друга, складывались в предложения и срывались с губ Эмили неукротимым, бурным потоком. Время повернуло вспять, ей снова шестнадцать лет, но все свои горести она созерцает с высоты прожитых тридцати.
Эмили явственно видела перед собой обидчика, на этот раз не более могущественного, чем она. Ей вдруг неудержимо захотелось дать сдачи, и Тони получил весьма чувствительный удар в грудь.
Ей не приходило на ум, отчего объектом ее ярости избран не Гарри, а его старший брат, сейчас трезвые логические выводы делал за нее Тони.
Он видел жизнь Эмили как на ладони, впитывал превратности ее судьбы, будто высасывал змеиный яд из ранки, а его собственная жизнь и судьба отодвинулись на второй план.
Непростительное, преступное заблуждение – он осудил и обрек на жестокие мучения любимую женщину, а насильнику даровал помилование. Окажись на месте Эмили любая другая девушка, отнесся бы он к ней столь же предвзято? Там, где любовь шагает рука об руку с ревностью, не бывает великодушия и справедливости. Выходит, он попросту наказал Эмили за то, что она досталась не ему.
Его дорогая девочка, измученная, оскверненная, оцепенела от боли и унижения, а он сквозь призму ревнивой злости разглядел на ее застывшем лице признаки удовлетворения, молчание расценил как признание вины. Эмили нуждалась в его помощи и защите, а он отвернулся от нее. Грубая грязная похоть Гарри – и та не идет в сравнение с такой изощренной жестокостью.
Тони с неимоверными предосторожностями, взвешивая каждое слово, расспрашивал Эмили, освобождая ее истерзанную память от страшных воспоминаний. И она, уже не смущаясь, раскрывала все интересующие его подробности.
Из этого сбивчивого повествования Тони понял, что ее душевная травма несоизмерима с телесной, и что не из-за Гарри, а из-за него совершился в Эмили душевный переворот.
Он задавал вопросы, слушал и утешал, а сам думал: она никогда не простит, а ему вовек не искупить своей вины. Он проклинал и презирал себя и преклонялся перед стойкостью маленькой женщины. Четырнадцать лет они провели порознь и сражались с прошлым один на один, но ей было во сто крат труднее и совершенно не на кого опереться. Тони понимал, что должен был стать для нее этим кем-то, а теперь драгоценные годы упущены.
Самым лучшим женщинам приходится тяжелее всех. Отважная малютка, жаловаться и стенать – не в ее привычке, только замкнулась в себе, а уж он-то знает, каково в одиночку нести бремя своей судьбы. И он, сам того не ведая, все эти годы заставлял ее молча терпеть.
Понятно, почему у нее так и не было возлюбленного и она не изведала любви настоящего мужчины. Увы, Эмили никому не позволяла доставить ей наслаждение: в каждом, даже самом порядочном поклоннике она видела своего первого “любовника”… и его брата.
Эмили затихла в его объятиях, всхлипывания становились все реже, только плечи подрагивали. Словно ни одной косточки не осталось в ее теле, она прильнула к Тони, податливая, невесомая, обессилевшая от волнения,
Он крепче прижал ее к себе, пушистые, мягкие волосы щекотали его подбородок. У Тони щипало глаза, по щеке скатилась скупая слезинка, не из жалости к себе – он не заслужил жалости, – а от скорби за любимую.
Тони представлял, как бы это могло быть… Нет, о том, чтобы Эмили его полюбила, нечего и мечтать, но если б она полностью доверилась ему, пусть даже все ограничится дружбой и взаимопониманием… Он желал ее, но желание не было таким острым, неотступным, как испытываемая к ней любовь.
Что-что, а сдаваться он не намерен. Надо только не зевать, и счастье ему улыбнется. Он завоюет расположение Эмили настолько, что она разрешит ему доказать свои чувства на деле.
Он не выдержит больше ни секунды, желание обладать ею – уже не жалкие вспышки огня на тлеющих углях, а яркий пожар, воспламенивший его плоть и кровь.
Тони достиг зрелости, и давнишнее убеждение окрепло: эта роковая страсть неистребима. По натуре он однолюб, и суррогат ему не нужен. Он мужчина и не собирался давать монашеских обетов, однако с тех пор, как в его сердце вселилась Эмили, все отношения с женщинами завязывались не по его инициативе и очень скоро сходили на нет. Он уступал лишь затем, чтобы не зачахнуть окончательно в одиночестве и не нанести даме смертельного оскорбления отказом.
При слабом свете сумерек Тони всмотрелся: каштановая прядь-завитушка выбилась из прически, упала Эмили на лоб.
Родная моя девочка, я сделал тебе больно, я, а не Гарри. Мое неумолимое осуждение отпечаталось в твоем сознании, медленно, но верно подтачивало твое неженское мужество.
Ее голова покоилась у Тони на груди, и в ушах Эмили гулко отдавалось его сердцебиение, вторя ритму ее сердца. Она вдыхала чистый, теплый, очень мужской запах, так быстро ставший знакомым.
Тони сказал, что она ошибалась на его счет, он ни в чем ее не упрекает, и уж тем более не презирает, и Эмили по его глазам видела, что это правда.
Сметено первое препятствие, и начинают сходиться края пропасти, которая пролегла между ею и Тони, остается лишь говорить, говорить все без утайки. Только об одном она умолчала – о своем не рожденном ребенке.
Сейчас она свободна, вместе со слезами выплаканы горькие, въедливые воспоминания, и появилась такая легкость, будто паришь над землей.
Эмили сидела, поджав ноги, не шевелясь, пустив чувства на самотек. А чувства сплавились воедино, обратились в инстинкт самосохранения, повелевавший ей не разлучаться с Тони.
Она закрыла глаза, погрузилась в дремоту, но Тони вдруг нежно взял ее за подбородок, приподнял ее голову, заглянул в глаза, заправил за ухо непокорную прядь, прошептал ее имя.
Затрепетав от ласкового прикосновения, Эмили вспомнила поцелуй перед домом Ховардов, перевела взгляд к губам Тони; ее губы приоткрылись, вздохнули мечтательно и счастливо.
Ни с кем ей не доводилось испытывать такого всепоглощающего, беспредельного сладострастия. Мир опрокинулся, перевернулся, и на его вершине хватает места лишь для двоих.
В предвкушении поцелуя у нее перехватило дыхание, все тело сладко заныло. Эмили облизала пересохшие губы и потянулась губами к его губам.
Чудесная истома обволакивала ее, заглушая страхи и сомнения. Отрава вожделения проникла и растворилась в крови Эмили. Пускай Тони поцелует ее, как тогда, сейчас она готова полжизни отдать за это ощущение.
Тонкие, нежные пальчики Эмили коснулись его щеки, как некое незримое дуновение.
