Текст книги "Сказки"

Автор книги: Имант Зиедонис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Зиедонис Имант
Сказки

ИМАНТ 3ИЕДОНИС

СКАЗКИ

Пересказал с латышского Юрий Коваль

Камни умеют летать.

Уж это точно.

А спички залезают в норы и шевелятся там.

Четвёртая ножка письменного стола прекрасно понимает, что стол устоит и на трёх.

Ей хочется путешествовать.

Солнце читает листья на деревьях, но только с одной стороны.

Зато уж ветер и с той и с другой.

Сказки вроде грибов.

Никогда не увидишь, как они растут.

Посмотри, как кувыркается под ветром флажок, – невозможно угадать, каким будет его следующий кульбит.

А уж камни-то летают.

Из скалы в скалу, из горы в печь, из земли в перстень.

Пока они ещё в воздухе, мы их ловим и называем – "сказки".

Для этой книжки я ловил перелётные камни на латышском, а на русском их подхватил мой друг.

Мы ловили, мы солили, а уж вам пробовать.

СИНЯЯ СКАЗКА

Синий-синий конь в горохе!

Синий конь в горохе!

Я видел его вчера.

Он жевал синие цветы гороха, а я знаю, почему он синий.

Собрались кони со всего света – чёрные, чалые, гнедые, саврасые, вороные и в яблоках – и сказали:

– Если машины победят – мы все погибнем. Сделаем так, чтоб один конь был вечным!

И они решили, что вечный конь будет синим. Это цвет мечты и надежды.

Коню дали синие крылья и назвали его

СИНИЙ КОНЬ НАДЕЖДЫ.

И ещё на Общем Собрании Всех Коней решили, что Синий Конь будет одинок. Ведь сильнее всех печалится и мечтает, надеется и ждёт одинокий. Так пусть у него не будет ни друга, ни подруги, ни синих жеребят.

И тут загрустил Синий Конь, но ему сказали, что грусть тоже синяя и очень подходит ему.

– Ты Конь мечты, – сказали ему. – Ты можешь есть и пить то же самое, что и мы, – но тогда ты погибнешь, потеряешь свой цвет. Ты Конь мечты – ты должен давать цвет незабудкам. Синие цветы – твой хлеб. А захочешь пить – отыщи за синей горой в синем бору три синие ольхи: там синий родник.

Там три синие молнии синими саблями гонят зайца.

Там три синих облака в синей бочке заснули.

Там... впрочем, сам разберёшься.

А жить ты должен в синей дали. Ведь люди надеются, смотрят вдаль. В даль моря – синего, в даль неба – далёкого, в даль леса – далёкого, синего. Только в сумерки, только синим утром, только в вечернем тумане можешь подойти к людям.

Так решило Общее Собрание Всех Коней – так оно и есть на самом деле. Увидеть Синего Коня очень трудно.

Но ранней весной, когда прилетают дрозды и в лесу зацветают подснежники, смотрите, нет ли там следов Синего Коня?

А летом идите тихо по полю. Там лён цветёт, там васильки – там Синий Конь пасётся.

А уж белою зимой глядите в сумерки, туда, где ёлки роняют свои тени. Там Синий Конь лижет синие тени.

Тот, кто едет верхом на Синем Коне, весь мир видит синим. Черёмуха для них синяя, заяц синий, даже гриб-дождевик и тот синий.

Вот почему латыши говорят: синие чудеса!

Синий Конь – синее чудо. И тот, кто едет на нём верхом, видит синие чудеса.

Правда, Синий Конь почти никого к себе не подпускает.

Разве только некоторых поэтов.

Но если у вас есть немного синего овса... Есть у вас горсточка синего овса?

ЯНТАРНАЯ СКАЗКА

– Как? У тебя нет янтаря? – Глаза у Крота сделались огромными, как булавочные головки. Это означало, что Крот удивлён, ведь у кротов глазки такие маленькие, что их почти не видно. – Как? У тебя нет ни одного янтаря?

– Нет, – сказал я.

– Тогда следуй за мной, – строго сказал Крот. – Правда, у тебя какие-то редкие брови.

Крот придирчиво рассматривал меня.

– Привяжи к бровям зубные щётки, а то песок насыплется в глаза.

Махнув мне лапой, он пропал в норе. Потом снова вылез наружу:

– Ну, а ты что стоишь?

Привязав к бровям зубные щётки, я полез в нору.

Через пару часов Крот сказал:

– Ты слишком медленно ползёшь. Мы проползли только десять метров. А до озера Энгурес – десять километров. Иди лучше по земле, а я поползу. Чтоб ты меня не потерял, я буду иногда высовывать голову. Не спутай меня с другими кротами! Смотри: у меня один зуб янтарный. Высуну голову из-под земли и засмеюсь – сразу узнаешь, что это я.

Тут Крот засмеялся – крикс-крикс-крикс! – как будто трижды переломил карандаш.

Крикс! Крикс! Крикс!

Я отвязал щётки, и мы снова отправились в путь.

Добирались долго. Три недели.

По дороге я часто отдыхал. Крот не успевал за мною, под землёй ползти всё-таки трудней, чем шагать по поверхности. По пути нам попадались ручейки и канавы. Я их перепрыгивал, а Кроту приходилось ползти под ними.

Поджидая Крота, я читал книжки. Прочитал всё о кротах, о янтаре, об озере Энгурес. Оказывается, в этом озере так много янтаря потому, что когда-то здесь было море. Янтарь лежал на дне моря.

На третью неделю мы были уже неподалёку. В земле, взрытой Кротом, иногда поблёскивали кусочки янтаря.

– Отдаёшь их мне? – спросил я.

Крот засмеялся.

– Это ещё не янтарь, – сказал он, – очень уж маленький. Таких маленьких янтарчиков здесь много. Походи по картофельным бороздам.

Я походил и действительно набрал полный карман янтарчиков.

Видел я, как мальчишки ходили за плугом. Отец пахал, а они шли следом и собирали янтарчики, как грачи собирают червей.

Потом мы попали в большой сосновый бор на берегу озера. Здесь не было ни кустика, ни травинки, а на земле меж сосен светлел серый мох, в котором росло много грибов.

Крот высунул голову и сверкнул – крикс-крикс-крикс! – янтарным зубом.

– Здесь, – сказал он. – Ползи за мной.

Я снова привязал к бровям зубные щётки и пополз.

Мы ползли и ползли, пока не вползли в какой-то зал. Здесь работало много кротов. Все стены были здесь из чистого янтаря, и кроты выламывали его из стен, точили, шлифовали, пилили и сверлили.

– Здесь янтарь раздевают, – сердито сказал Крот. – С каждого янтаря срывают его камзольчик, причёсывают и так шлифуют, что все становятся одинаковыми. А потом делают из них ручки для мухобоек, янтарные мыльницы и мундштуки.

– Кому нужны янтарные мыльницы? – удивился я.

– Дуракам. Их делают глупцы для дураков.

Кроты, которые делали мыльницы, сами разукрасились как могли. Один привинтил себе янтарные уши, другой вставил янтарный глаз, третий привинтил к башмакам янтарные каблуки. Видно было, что каждый хочет показать, как сильно любит янтарь. Мне здесь не понравилось. Янтарь здесь тратили как картошку: жарили, варили, снимали кожуру.

И я вдруг услышал, как янтарь жалуется и плачет, ругает этих мастеров. Но они ничего не понимали. Они не знали янтарного языка.

– Это – глупцы, – повторил Крот. – Они не знают янтарного языка. Ползём дальше.

Привязав покрепче щётки, я пополз за Кротом. Ползли мы, ползли и приползли в новую мастерскую.

– Здесь знают язык янтаря, – сказал Крот.

И верно, я слышал, как мастер разговаривал с кусочком янтаря:

– Хочешь, я сохраню этот блеск справа?

– Угу.

– А эту неровность?

– Полируй.

Здесь всё принимали во внимание, сохраняли каждый изгиб, каждую линию.

Если у какого-нибудь янтарчика было три ноги, его не мучили, третью не отрывали. Пускай не будет похож на других и живёт как может, с тремя ногами.

Четыре уха? Тоже хорошо. Пускай останется четырёхухим!

Здесь каждый кусочек янтаря сам выбирал, что хочет.

– Мне мельхиоровый воротник!

– А мне деревянную рамочку!

– Ну, а тебе серебряную цепочку.

И обыкновенный янтарь вдруг так поворачивался, что все удивлялись:

– Смотрите – какой красивый!

– Здесь работают художники, – сказал Крот, – которые делают не только украшения. Они создают человеческие свойства. Видишь вон ту куклу?

Я увидел соломенную куклу. В пупке у неё сиял янтарь.

– Это Хвастливость, – сказал Крот.

Когда мы уходили, Крот разрешил мне выбрать то, что я хочу взять с собою из янтарной сказки. Я, признаться, выбрал Любовь.

Это такой странный янтарь, что я не могу его описать или нарисовать.

Но когда я взял его в руки, показалось – он запел далёким голосом моей мамы. Когда я уже полз обратно и остановился передохнуть, вдруг почувствовал: на меня кто-то смотрит. Это был мой янтарь. Мне стало хорошо и легко, потому что так смотрели люди, которые любили меня.

Я вылез из норы – янтарь мой внезапно исчез и засиял вдали, как звезда. И я сразу узнал его. Среди тысяч звёзд я всегда узнаю свою.

Вернувшись домой, я положил его на стол, и мне никогда не бывает с ним скучно.

В новогоднюю ночь он горит бенгальской свечой, по вечерам пахнет сосновыми цветами.

Порою он разговаривает со мной. И если я устал, он найдёт слово, от которого проходит усталость.

Когда приходит ко мне неважный человек – янтарь мой меркнет, а уж если хороший придёт – оживает янтарь и сияет так, что у меня сердце кружится и глаза становятся тёплыми.

Мне хорошо и легко жить с моим янтарём.

А Крота-то моего я больше не видал. Видел разных кротов, но того, с янтарным зубом – крикс! крикс! крикс! – не видал.

Если встретите его, не бойтесь, смело ползите с ним, и он приведёт вас в янтарную сказку. А может, в другую.

Всё равно мы все ещё встретимся.

Может быть, в цветной сказке, а может быть, в сказке запахов. А может быть, в той сказке, где ветер шумит в листве и море бушует?

Сказок ведь очень много, и они никогда не кончаются.

БЕГУЧАЯ СКАЗКА

Бегучий Листок сорвался с макушки дерева.

Он летел вниз и слышал, как стонут вокруг комары:

– Бегучий Листок! Бегучий Листок падает!..

А Бегучий Листок летел и думал, что он – Летучий Листок.

Но тут упал на дорогу и сразу понял – надо бежать!

Всё вокруг бежало: огонь в небо, вода в море, и даже сердце убегало куда-то.

Бегучий Листок подобрал свои краешки, точно так, как девушка подбирает подол длинного платья, и пустился бежать.

"Быстрее! Быстрее!" – думал он на бегу.

Вдруг он увидел на дороге что-то дырявое. Это был Дырявый Зуб. Он тоже бежал.

– Ты куда бежишь? – крикнул Бегучий Листок.

– За сахаром!

Бегучий Листок помчался дальше и увидел на дороге что-то белое. Он подумал, что это сахар, но это была Снежная Баба.

– Куда, Баба, бежишь?

– От дождя убегаю.

Побежал дальше Бегучий Листок, и скоро его догнал Дождь.

– А ты, Дождь, куда бежишь?

– За облаком! Без облака я пропаду! Без облака мне лить неоткуда!

Все вокруг бежали – кто за облаком, кто за сахаром. Волна за волной. Ципочки за пяткой.

"А я-то за кем бегу?" – думал Бегучий Листок, но не мог подумать как следует – боялся, что ноги вперёд убегут. Поди потом догоняй собственные ноги.

Бегучий Листок бежал и поглядывал по сторонам.

В придорожных канавах полно было опавших листьев. Они никуда не бежали.

"В чём дело?" – подумал Бегучий Листок и сбавил скорость.

У дороги рос Подорожник.

– Почему ты не бежишь? – наивно спросил его Бегучий Листок.

– Я расту, брат, и цвету как могу, – отвечал Подорожник, – но если тебе нужно бегающее растение – обратись к Перекати-Полю. Только его не видно нигде. Убежало, брат.

К вечеру добежал Бегучий Листок до куста бузины, забрался под ветки переночевать и сразу почувствовал рядом что-то тёплое. Здесь было гнездо, в котором лежали три яйца.

Бегучий Листок забрался в гнездо, успокоился, пригрелся и крепко заснул.

– Ох, как не хочется вставать! – говорил он на следующее утро. – Ещё бы поспать часочек... Ну почему я должен всё время бежать, бежать, бежать?!

– Ничего не поделаешь, друг, – сказало Самое Старшее Яйцо. – Ты должен бежать, чтоб часы не остановились.

– Неужели остановятся?

– Конечно. Все бегут и думают, что бегут, потому что часы бегут. Ерунда. Часы – ленивы. Они не сделали бы ни шажка, ни секундочки, если б не видели, что все бегут и надо бежать. Они бы спрятались где-нибудь в тёмном уголке, засунув стрелки за пазуху. Поэтому из каждого дома кто-то бежит, убегает, чтоб показать часам пример. Вчера из нашего гнезда убежало Бегучее Яйцо.

Из него никогда не вылупится птенчик, у него в желтке – бегучая мысль. А теперь и ты беги дальше, ведь ты же – Бегучий Листок.

И Бегучий Листок побежал дальше.

Вчера я случайно видел его.

Он бежал через большое поле, и он крикнул мне, сложив ладони трубочкой:

– Иди домой! Погляди, не встали ли часы. Скажи им, что мы бежим!

Я пошёл домой и сказал часам:

– Не тикайте так жалобно и не думайте снова встать. Посмотрите, как все бегут ради вас.

Бегучие Реки,

Ползучие Раки,

Плывучие Рыбы,

Шальные Собаки...

И люди, и звери, и звёзды бегут

Секунды,

минуты,

часы

берегут.

Я видел, как после вечерней зари

По улице к морю

Бегут фонари,

А в небе бегут, догоняя часы,

Созвездие Девы и Гончие Псы.

А бывает, что поздно ночью вдруг забьётся на верёвке Бегучая Простыня. Вы только не пугайтесь, не думайте, что это привидение. Это просто – Бегучая Простыня из Бегучей Сказки.

СКАЗКА О ЖАДИНЕ

У меня под ногтем Жадина объявился. Сидит и грязь собирает, ну, эту, ногтевую черноту.

Я-то рыбу ловил, червей копал – под ногти земля набилась, а он её всю себе забрал. А ведь это не его земля! Эта земля принадлежит клубнике!

Мы поссорились! Я схватил пилку для ногтей и вычистил ногти.

Жадина заорал, как будто его режут:

– Ты мою собаку задавил! Я в суд подам!

Да какая у него собака? Думаете, ньюфаундленд? Микроб-терьер самый паршивый!

Через пару дней смотрю – опять Жадина под ногтем сидит, а с ним целая свора микроб-терьеров. Сидит, ногтевую черноту копит. И набрал кое-что: три пылинки каменного угля, две занозы и немного сливочного масла с того бутерброда. Слепил всё это вместе – тут у него якобы будет горный сад! Он будет грядки копать, ранний салат взращивать!

Ну, я взял пилку и ногти почистил.

Ужасно заорал Жадина:

– Ты у меня драгоценный камень украл!

Какой камень? Песчинка сахарная!

Слава богу, что у меня только один Жадина. А у Юрочки – десять! А летом, честно сказать, двадцать! Юрочка летом босиком ходит.

У него Жадины богато живут. Он их бережёт и даже, когда руки моет, кончики пальцев пластырем заклеивает. Любит, значит.

БЕЛАЯ СКАЗКА

Вчера выпал снег, и теперь всё белым-бело. Так бело, что ничего не видно.

Белая курица снесла белое яйцо да и потеряла его в снегу!

Белый петух спел белую песню. Она взлетела под крышу да и примёрзла там. Висит себе, как белая сосулька.

У белки белой бельчата родились белые-пребелые. Попрыгали на белые ёлки. Белка бедная ищет – не найдёт. Деревья белые – бельчат не видно.

А я сам по лесу иду, не пойму, где дерево, где белый день.

Чернила у меня в чернильнице побелели. Пишу-пишу, а не вижу, что написал. Как это вы всё читаете?

Ладно, белого хлебца пожую, белым кофейком отопьюсь, ботиночки почищу белым гуталином и на речку пойду.

Речка наша, Гауя [Гауя – так называется речка в Латвии. Это слово я не умею перевести. Зато у нас в России есть речка, которая называется Белая. Я там живу. (Примеч. пер.)], сами понимаете, лежит белая в белых берегах.

Я кинул спиннинг – щуку белую тащу. Распорол ей брюхо, а в ней белый утёнок (обжора белая!).

Я утёнку в хвост эту сказку воткнул – пускай летит по белу свету.

Как поймаете утёнка, грейте ему живот белою грелкой! Каждый вечер! А яйцо снесёт белое – сразу мне пишите:

Белому Кроту на берегу Гауи.

Можете, конечно, всё это нарисовать, но только белилами, без единой чёрной чёрточки!

ЧЁРНАЯ СКАЗКА

Это – чёрная сказка. Такая чёрная, что ничего не видно. Конечно, в ней что-то есть, а что именно – не видать.

А ну-ка, закройте глаза да завяжите их чёрным платком. Ну? Теперь вы понимаете, как темно в этой сказке? Даже чёрта не видно. Можно только в темноте руками размахивать да ощупывать. Темно, как в аду, правда?

Между прочим, эта сказка и происходит в аду. Нащупали этого, косматого? Думаете, это Янцис? Ничего подобного, это сам чёрт. Чёрный, как обувная щётка. Этим бы чёртом башмаки почистить. Нос у него набит пеплом. А рот? Засуньте-ка ему палец в рот! Чувствуете? Полон рот пепла.

Только не щекотать его, а то чихнёт – вся сказка рассыплется, как пепел.

Щупаем дальше. Что-то вроде ящика. Это телевизор!

Чёрт смотрит телевизор!

Ну и дела! Чёрный телевизор, в котором ни черта не видно. Чёрт, может быть, что-нибудь и видит, а может, и не видит, но смотрит упорно.

На телевизоре что-то лежит. Чувствуете – книга. Чернющая. Черти только чёрные книги и читают, а чертенята нарочно из книг буквы выгрызают, чтоб другим нечего читать было.

Чертенята вообще очень завистливы. Чёрная зависть! Слыхали?

Получит, например, какой-нибудь чёртов ребёнок на уроке двойку и давай скакать от счастья, а уж другой у него из дневника эту двойку выгрызает от зависти. Выгрызает, понимаете? Ну, выедает, выкусывает, выкушивает. И всё от зависти. Для чертей ведь двойка или кол – любимые баллы. А уж хуже пятёрки нет. У чертей вообще всё наоборот. Молоко пьют чёрное, сахар сосут чёрный. Вода у них тоже какая-то черноватая, не поймёшь, грязная, что ли?

По утрам черти чистят чёрные зубы чёрным зубным порошком да ещё и чёрной водой полощут, чтоб ни одного белого пятнышка на зубах не было.

Один чёртов сын как-то не вымыл уши чёрной водой – вот шуму было! Чёртов учитель за ухо его схватил да и целый флакон туши в ухо!

Ладно, щупаем дальше. Кто-то сидит. Кто это здесь сидит?

Чертёнок. На чёрном ночном горшке. Осторожнее с ним, начнёт ещё кричать чёрным-пречёрным голосом. Придётся свет зажигать, глядеть, что случилось.

А света у чертей в квартирах быть не должно! Если свет вдруг проник куда-нибудь в коридор – его тут же ловят, да по лучику в снопы связывают, в чёрные газеты заворачивают. А когда черти выйдут на свет, пойманный свет выбрасывают вместе с газетами.

Один чертёнок карманный фонарик где-то раздобыл, притащил в ад. Видели бы вы, какой переполох поднялся! Созвали суд да чертёнка этого из ада вытолкали, до сих пор обратно не пускают.

Он теперь вечерами по улицам шастает, карманные фонарики у прохожих отбирает.

Трудно, конечно, ему приходится. При свете жить чертям очень тошно, так же, как и нам жить в темноте. Поэтому открывайте-ка, братцы, скорее глаза.

ЖЁЛТАЯ СКАЗКА

Солнце, как яичный желток, висело над землёй.

А по лучам на землю шли цыплята, и все они были, конечно, жёлтые.

Жёлтая пчела подлетела к цыплёнку, стала приглашать в свой жёлтый улей. Но цыплёнку в улей не залезть: дырочка маленькая.

"Ладно, – подумал он. – Вот жёлтые бабочки летают, полетаю с ними".

Цыплёнок подпрыгнул, но тут же вспомнил, что у него крыльев нет, полоски какие-то вместо крыльев.

"Стану курицей, – мечтал цыплёнок. – Буду летать высоко".

А солнце сияло на небе, как жёлтый блин с такими вкусными хрустящими краешками.

Пчёлы летели от одуванчика к одуванчику и возвращались в свой жёлтый улей. Он выглядел как огромная жёлтая библиотека. Рамки для сотов будто полки до потолка и все наполнены сотами. А соты похожи на жёлтые шестиугольные телевизоры, только вместо экранов блестит жёлтый мёд.

До самого горизонта желтели луга – это цвели жёлтые ветреницы и примулы, но больше всего было одуванчиков. Все холмы сияли одуванчиками.

И казалось, что солнце только что на вершине холма лежало в одуванчиках.

Тут я и сам не удержался, взял да и повалился в одуванчики.

Опылился весь, облепился, обсыпался жёлтой пыльцой.

Подошла жёлтая корова, подумала, что я одуванчик, да и съела меня, жёлтого. Так что писать дальше нет возможности.

МЕДВЕЖЬЯ СКАЗКА

У мамаши-Медведицы каждую весну рождались медвежата. А в эту весну родились трое: Ягодный Медведь, Мушиный Медведь и Медведь Медовый.

Ягодный был у мамаши любимчик – самый спокойный, самый послушный медвежонок на свете. Никуда-то он не бегал, не прыгал, не гонялся за другими медвежатами. Он всегда сидел и ел ягоды.

Сидит, бывало, в чернике и урчит:

Приди, о черника, в медвежью пасть,

В которую очень приятно попасть.

– Ох уж этот Мушиный Медведь! – вздыхала мамаша-Медведица. – Наказанье. Настоящий медвежий непоседа!

И правда, никто никогда на свете не видел медведя, который бы так любил гоняться за мухами. Он бегал за ними с утра до вечера. Он рычал на мух, он прыгал за ними, он падал и расшибался и однажды даже вывихнул свой куцый хвостик.

– Я – охотник на мух! – хвалился он.

Запах мухи он чуял за два километра и тонко понимал мушиные следы. Только глянет на оконное стекло – и сразу скажет, какая муха здесь прошла.

Мушиный Медведь прекрасно понимал мушиные песни.

Оконные мухи пели больше под нос. Носы у них были сломаны от постоянного битья об стекло. У зелёных мух и песня была какая-то зелёная, как плесень на варенье. У потолочных мух все песни звучали вверх тормашками.

А Медовый Медведь был, конечно, сластёна. Ему никогда не хватало ни сахару, ни конфет.

Утром, за завтраком, он столько сахару насыпал себе в чашку, что весь кофе выливался и в чашке был только – сахар, сахар, сахар.

– Вот это настоящий кофе! – говорил Медовый Медведь. – Что надо!

Мамаша-Медведица не разрешала ему особенно рассахариваться, и Медовый пускался на разные хитрости.

Как-то вечером, когда все кончили пить чай, он спрятался в сахарницу и сидел там до утра. Его искали, искали, с ног сбились – не нашли.

А утром Мушиный Медведь только было сунул ложку в сахарницу – оттуда крик:

– Уберите ложку! Уберите ложку! Только не это!

Медовый Медведь так наелся сахару и так растолстел, что вылезти из сахарницы никак не мог.

Сахарницу в конце концов разбили, и мамаша запретила Медовому чудаку залезать в бидоны, в термосы и в бутылки с сиропом.

Но однажды Медовый – и смех и грех! – влип в книжку. Очень была такая сладенькая книжечка, и Медовый в неё влип. А книжка возьми и захлопнись! Сплющила Медового Медведя! Стал он плоским, как переводная картинка. Потом уж держали книжку над паром, покуда Медведь не отлип.

Отлипнуть-то отлип, да сделался плоским, как блин. Пришлось влить в него пятьдесят литров мёда, чтоб он слегка округлился.

Очень ласковым и сладким был Медовый Медведь, и девочки-медведицы всегда хотели с ним дружить. Им нравилось лизнуть его в нос. Они говорили, что нос у него смахивает на мороженое и чуть-чуть на молочный коктейль.

А Медовый и сам знал, что он – медовый, и, когда не было вокруг ничего сахарномедовоконфетнопрекрасносладкого, он сосал свою лапу. И сосать он её мог две недели кряду.

– Смотри, – предупреждали его медведи, – свалишься в реку и растаешь, как кусок сахара.

– Увы, друзья! Ничего не поделаешь! Я создан для сладкой – для медовой и сахарной жизни, – отвечал он.

Так и жила мамаша-Медведица со своими медвежатами.

Медовый Медведь – медовничал, Ягодный – ягодничал, а Мушиный – на мух охотился.

Долго ли, коротко – постарела мамаша-Медведица, заболела она и умерла. Осиротели медвежата.

В лесу и не знали, что с ними теперь делать. Малы медвежата. Каждый вечер их пылесось да спать укладывай, а днём только и гляди, чтоб не перемедовничались да не переягодничались. В общем, решили их куда-нибудь пристроить.

Мушиного легко пристроили. Отдали его в одну столовую мух бить. В первую же неделю он пришиб двести восемьдесят миллионов мух. В газете "Вечерняя Рига" появилось тогда и объявление:

"ПРИНИМАЮТСЯ НА РАБОТУ МЕДВЕДИ-МУХОБОИ.

ЛУЧШИМ МУХОМЕДВЕДЯМ ВЫДАЮТСЯ ПРЕМИИ. ДЛЯ ПОВЫШЕНИЯ КВАЛИФИКАЦИИ ОРГАНИЗУЮТСЯ КУРСЫ ПОД РУКОВОДСТВОМ ВЕЛИКОГО МУШИНОГО МЕДВЕДЯ.

Больше о Мушином Медведе я ничего не слыхал, а когда сплю днём на солнышке и мухи надоедают, жалею, что на курсы не записался.

А с Медовым Медведем была такая история.

Как-то раз он увидел на дереве дупло, в которое влетали пчёлы. Из дупла пахло мёдом, а перед самым дуплом был привязан к ветке здоровенный чурбак.

Медовый залез на дерево – чурбак мешает заглянуть в дупло. Оттолкнул Медовый чурбак. Чурбак отлетел да и вернулся назад, он ведь был на верёвке. Вернулся и ударил Медовому под рёбра.

– Стыдись! – взревел Медовый Медведь и отшвырнул чурбак изо всей силы. Чурбак скоро вернулся и так хватил медведя, что тот с дерева свалился.

А по лесу в этот момент Аусма гуляла, девочка такая, Аусмой звать. Пожалела она Медового чудака и взяла его к себе. У неё, дескать, и так живут 39 медведей, и Медовый будет как дома.

Труднее всего найти место в жизни было Ягодному Медведю. Ну где, скажите на милость, взять столько ягод, сколько в лесу?

Отдали его в конце концов Травяной Бабусе.

Эта Травяная Бабуся стоит обычно у самых ворот рынка, а на столе перед ней разные сухие травы, корешки-корешочки, чаи-чаёчки.

Бабуся-то наша Травяная старенькая уже стала. Зимой она в сто платков кутается, а всё равно насквозь промерзает.

В самые жуткие морозы вместо неё на рынке теперь Ягодный Медведь торгует. У него в шерсти мороз как пчела запутывается. Медведь торгует, а Бабуся дома на диванчике лежит, журнал читает.

А Медведю Ягодному нравится быть продавцом. Покупатели его веселят. На руках у них – смешно сказать – варежки, а на ногах – ещё смешней – валенки. Ну, чудаки! Почти как медведи, только смешнее. Купят, к примеру, пучок полыни, а кому он нужен, такой-то пучок? Да всякий приличный медведь такой пучок одной ноздрёй втянет, а в другую выдует. Уж если у медведя живот заболел, он столько полыни умнёт, что – о-го-го! Телегу!

Да хотя бы взять вот эту самую клюкву. Купят полбанки, клюют по ягодке и морщатся. Да будь у Бабуси клюква, да он бы тогда эту клюкву взял да так бы её... Жалко, нету у Бабуси клюквы. Есть в чулане два ведра. Разве ж это клюква? Вот лето придет, осень настанет – соберем бочек двести. Вот это будет клюква.

А это – не клюква. Это два ведра.

Травяной Бабусе, конечно, нравится, что у нее такой работящий Медведь. Она его сушёной рябиной кормит, черникою можжевеловой ягодой. Не бог весть какая еда, да ведь медведю зимой много не надо.

Ну, а если хочешь чего поплотней или поягодней – иди в магазин, помогай ящики грузить.

Раз пошел Ягодный ящики грузить и получил за работу ящик чернослива. А он чернослив раньше и в глаза не видел.

"Это, – думает, – головастики сушеные".

Налил в таз воды да и высыпал туда головастикоягоды. Чернослив в воде разбух, округлился.

– Бабуся! – радуется Медведь. – Скоро у нас лягушкоягоды будут.

– Чего-чего?

– Как это чего? Из головастиков лягушки вырастают, а из головастикоягод что получится, по-твоему? Не знаешь? А я знаю – лягушкоягоды.

– Ох, Миша-Миша, – вздыхала старушка, – симпатичный ты...

Нравилось медведю тяжести носить. Отторгует, бывало, на рынке – лапы чешутся. Увидит сломанную машину и дотолкает её до гаража. А деньги он за помощь не брал.

– На кой мне ваши деньги? – говорит. – Сейчас бы землянички бы, чернички бы, малинки бы... Или бы абрикосик пушистенький. Я хоть и Ягодный Медведь, а абрикоса не едал.

Как-то раз в парке выставку скульптур устраивали. Ягодный тут как тут, помогает каменные глыбы таскать. Понравился ему один каменный медвежонок. Ягодный его сам притащил и в саду усадил.

Уже все домой ушли, а Ягодный Медведь всё сидит рядом с каменным. Что-то шепчет ему на ухо, бормочет.

Пришёл сторож, стал его домой гнать.

– Я и медвежонка с собой возьму.

– Нельзя, никак нельзя, – говорил сторож.

– Да ведь мы оба с ним медведи.

– Медведи, да только разные, – сказал сторож, – этот медведь произведение искусства, а ты-то – настоящий.

– Да я ведь тоже произведение искусства, про меня в сказке Имант написал, а дядя Юра на русский перевёл.

– Не знаю, не знаю ничего, – сказал сторож, – не читал. Валяй, милый, домой.

Опечалился Ягодный Медведь. Пошёл домой, голову повесил. Не знал он, чудак, что в любом городе полно медведей – плюшевые, каменные, гипсовые, тряпочные, деревянные... В каждом городе куда больше медведей, чем можно себе представить.

Но Ягодный с ними не был ещё знаком. Потом-то они познакомились, и жить Ягодному стало веселей. Но об этом – другая сказка.

СКАЗКА С ПУГОВИЦЕЙ

Пуговица и Шпилька сидели в кафе.

Пуговица была молоденькая, а Шпилька повидала немало и была в жизни немного разочарована, потому что никогда не могла отличить настоящие волосы от искусственных.

– Главное, – говорила Шпилька, – берегись, чтоб тебя не пришили.

Пуговица слушала разинув рот.

– Всякие иголочки теперь водятся, – продолжала Шпилька. – И ниточки. Пришьют за милую душу.

Пуговица напугалась. Кое-как допив кофе, она бросилась бежать и дома сразу спряталась под кровать. А под кроватью Шило валялось, которое, как ни крути, было похоже на иголку.

– Как жизнь, Пуга? – приветливо сказало Шило.

– Нормально, – ответила Пуговица, вскочила в ужасе на стол и бросилась в кисель. В киселе было как-то спокойней.

Вылезши из киселя, Пуговица отряхнулась. Шило пока не пришивало. Зато неподалёку Пуговица увидела Вилку. Лежит, не шевелится! Но уж если тебя пришьют вилкой! Вот ужас-то!

Содрогаясь, Пуговица выскочила на улицу. А на улице – ёж! Вот где иголочки!

Пуговица побежала по тротуару, вдруг видит – телевизионная башня! Игла! Ужас! Ужас! Если такая пришьёт – о-го-го!

Пуговица прыгнула вправо-влево – и упала в грязь. Пока вылезла – все дырки грязью позабивала. Побежала домой, к киселю поближе. С ним как-то спокойней. Уж кисель никогда не пришьёт, разве немного замочит.

Вдруг видит Пуговица: на углу автомат с газировкой.

У автомата Молния стоит. Не та, что в небе гремит, а та, на которую куртки застёгивают.

Молния пить хотела, а трёхкопеечной монеты у неё не было.

– Эй, Кружочек! – крикнула она Пуговице. – Иди-ка сюда, я тебя в автомат брошу, пить охота.

– Я не Кружочек. Я – Пуговица.

– А где ж твои дырки? Как Пуговица ты не проходишь. Глянь в зеркало.

Пуговица глянула – и верно: все дырки забились грязью.

– Ты, наверное, Вилка, – смеялась Молния, блистая медным зубом, – или ложка? А может, ты – самолёт?

– Я – Пуговица.

– Коррова ты! – грубо сказала Молния и толкнула Пуговицу плечом.

Стал собираться народ.

И тут откуда ни возьмись – Иголка.

– Иди-ка сюда, – поманила она Пуговицу пальцем. – Пойдём-ка к Нитке.

Пуговица совсем растерялась, и Иголка отвела её к Нитке.

Нитка сурово глянула на Пуговицу:

– Ты где пропадала?

– Да я так...

– Служила?

– Да нет, я с киселём...

– Ах, ты была свободна, – сказала Нитка и прочистила Пуговице иголкой один глазок. – Это хорошо. – И она прочистила другой глазок. – Хорошо быть свободным. – И она прочистила третий. – Но в киселе нет счастья, надо делом заниматься. – И она прочистила Пуговице последнюю дырку и тут же иголочкой её и пришила.

Пуговица огляделась. Рядом с ней были пришиты и другие пуговицы, которые всё время застёгивались. Всё вокруг было застёгнуто.

Даже небо. Днём застёгнуто оно на Солнечную пуговицу, ночью – на Лунную.

А там далеко-далеко, в глубине небесного свода, всегда мерцают над нами звёздные пуговички. Они держат на себе огромные миры, чтоб те не рассеялись в пространстве.

СЕРАЯ СКАЗКА

Я – Серый.

Я – серый, как мышонок.

Как птица, как пепел, как пыль.

Я – Серый, но что бы делали без меня Яркие!

Где я? Повсюду.

Вот растаял снег, обнажилась земля – серо вокруг, скучно.

Весна пока что серая. Но вот лопнула серенькая скромная почка – расцвела верба. Разве она была бы так хороша и бела, если б я не был таким серым?

Вот вылезает из серой земли тюльпан, а вот и ревень высовывает свои красные, как у чёрта, рога!