Текст книги "У незримой границы"

Автор книги: Имант Ластовский

Имант Ластовский
У НЕЗРИМОЙ ГРАНИЦЫ

Записки инспектора уголовного розыска

Даже когда я еще не умел читать, меня неудержимо влекли книги. Может быть, потому, что я часто видел, как мать, перелистывая страницы, глубоко вздыхала или мягко улыбалась, словно разговаривая с кем-то невидимым. А едва научившись складывать из букв слова, я и сам попал в плен к книгам. Это, по-моему, самый лучший плен, в каком только может оказаться человек.

Как живых, полюбил я Тома Сойера и Гекльберри Финна, совершал удивительные путешествия с Робинзоном Крузо и детьми капитана Гранта, не спал ночей, переживая гибель Павлика Морозова и Олега Кошевого, а самыми близкими моими друзьями стали Павка Корчагин и бесстрашный Овод.

Те дни давно прошли. Но испытанные тогда чувства живы и сегодня – ведь первые представления о том, что хорошо и что плохо, о добре и зле возникают у нас еще в раннем детстве. С этим духовным багажом мы идем в первый класс, его, пополненный и обогащенный, сохраняем на всю жизнь.

 
Я возвращаюсь в детство,
Где, на мою беду,
Мне никуда не деться
От сторожа в саду;
Где «неуды» по физике,
А то – по астрономии…
Где синяки нанизаны
На физиономии…
И в молодость я тоже
Когда-нибудь вернусь —
Когда к тебе я с дрожью
Случайно прикоснусь.
Вернусь опять – нечаянной
Любовью первой, хрупкой…
Вернусь в твое молчание
В телефонной трубке;
Письмом нераспечатанным
Вернусь я – без ответа…
И на бумаге вмятиной —
Вернусь я строчкой этой.
 

Что-то подобное возвращению к своей молодости испытываю я каждый раз, когда мне теперь, в милицейской работе, случается беседовать с молодежью. Те мои слушатели, которые ожидают рассказа о захватывающих приключениях, поначалу испытывают разочарование, так как чаще всего я начинаю разговор с другого. С мыслью о ценностях – ценностях истинных и мнимых. Обычно, развивая эту тему, перечисляют машины, мотоциклы, телевизоры – все то, что мы называем житейскими благами. Затрагивают и культурные ценности человечества: литературу, искусство, музыку. Но как же быть с нравственной стороной нашей жизни – честью, совестью, любовью? С той любовью, какую показал Шекспир в «Ромео и Джульетте», или любовью к Родине, о которой рассказано в повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие». Как же быть с ценностью совершенно неповторимой и стоящей превыше всего – с человеческой личностью?

Иногда мне возражают, что еще более неповторима человеческая жизнь. Это так. И все-таки личность я ставлю выше, потому что ей нередко свойственны такие высокие моральные принципы, какие нельзя купить даже за столь дорогую цену, как жизнь.

Личность и жизнь… Сколько тысяч известных и неизвестных героев выбрали смерть, когда выжить можно было только за счет предательства! Еще и сегодня мог ли быть среди нас Имант Судмалис, генерал Карбышев, Зоя Космодемьянская, Рихард Зорге… Но они погибли, потому что выжить – означало бы предать.

Есть на шкале моральных ценностей и еще одна, имя которой – мир. Если люди не сохранят мир, то все прочие ценности могут оказаться никому не нужными.

У читателя может возникнуть обоснованный вопрос: что же общего у этих размышлений с уголовным розыском? Попытаюсь на вопрос ответить вопросом же: а что, люди прежде всего ищут в книге? Думаю, они ищут обоснование жизненной позиции человека, взявшегося за перо. Это одно объяснение. Есть и другое – с проблемой нравственных ценностей мы, сотрудники уголовного розыска, сталкиваемся в своей работе ежедневно. На скамье подсудимых обычно оказываются люди, сделавшие главными в своей жизни материальные интересы. Считая духовные критерии никчемными, они так и не попытались открыть мир этих ценностей для себя. Скорее всего именно здесь нужно искать решение проблемы: почему люди совершают преступления, почему человек вообще становится преступником? Им ведь не рождаются. Преступником становятся. Почему же? Этот вопрос волнует писателей и юристов, социологов и педагогов и многих, многих других. Проблема эта не столько юридическая, сколько социальная, и поэтому борьба с преступностью – задача не только милиции и прокуратуры. Это обязанность каждого.

Мне кажется, большинство людей думает именно так.

Однажды после беседы со старшеклассниками я попросил слушателей написать их мнение о людях, сознательно ставших на путь преступлений. Ответы были разными. Но в основном отношение молодежи к преступности было категорически осуждающим. Во многих записках высказывалась мысль, что меру наказания преступникам следовало бы усилить. Пришлось объяснить, что чрезмерная строгость никогда не приводила к избавлению общества от нарушений закона. История знает немало примеров, когда за незначительные проступки предусматривалась жесточайшая кара, однако это не удерживало от преступлений. В старину, когда на городской площади казнили карманников, их собратья по профессии шныряли в толпе, опустошая карманы стоявших в ожидании кровавого зрелища зевак. Об этом я рассказал в тот раз ребятам.

Одну из записок я сохранил по сей день. Четким школьным почерком в ней написано: «Мне хочется сравнить преступника с безводным колодцем. Человек рыл колодец в надежде добраться до воды, но долгожданная влага так и не появилась. Вместо нее пришло разочарование: большой труд оказался напрасным. Не так ли и с преступниками? Ведь родители надеялись, что их ребенок вырастет порядочным человеком, а он принес лишь горе, и не только отцу с матерью».

Вот почему я начинаю свои записки с рассуждений о нравственных ценностях. О таких непреходящих категориях, как достоинство, честь и совесть, как общественная польза совершаемых поступков – обо всех тех духовных качествах, без которых слово «человек» становится пустым звуком.

Я очень хочу, чтобы написанное мною усилило в читателе внутреннюю потребность глубже вглядеться в жизнь. И не только всмотреться, но и не пройти мимо, не остаться равнодушным, если он встретит на своем пути что-то идущее вразрез с благородными понятиями, о которых мы только что говорили.

А для лучшего взаимопонимания с читателем я решился включить в эти записки и некоторые свои стихи – те, что перекликаются с затронутыми здесь темами.

 
Как листьям осени, нам нет покоя,
Как листья осенью, уходят люди…
Ты будь сегодня самим собою, —
Быть может, завтра уж поздно будет.
 

За окном моросит унылый дождик. Я открываю страницу дневника, с которой началась моя милицейская жизнь.

Помню как сейчас: 26 августа 1963 года настроение было особенно торжественным. Мне исполнилось девятнадцать лет. В таком возрасте жизнь всегда обещает очень многое. Отныне для меня начинался новый ее этап. Я подошел к какой-то незримой, но реальной и важной границе. В тот день я был зачислен в ряды милиции. И я понимал, что с сегодняшнего дня мое существование будет наполнено риском, множеством трудностей, обостренным желанием приносить людям пользу.

На следующий день я впервые надел тогда еще синюю с красным форму, получил служебный пистолет, стрелять из которого и по сей день мне доводилось разве что в тире. Старшие товарищи начали знакомить с работой. И я вдруг понял, что теперь каждое мое слово чаще всего будет восприниматься как сказанное не только от моего имени, но и от имени всех тех, кто доверил мне охрану незримой границы между добром и злом. И пусть не было еще по-настоящему ясно, чем именно мне придется заниматься, но я знал – предстоит борьба.

Моя милицейская служба началась в небольшом латвийском городе Тукумсе. Сначала я вместе с более опытными товарищами патрулировал на улицах. С первого взгляда это может показаться неинтересным делом. Но для меня именно то время стало подлинной милицейской академией.

Одним из первых искусств, какими пришлось овладевать, было умение находить общий язык с людьми самых разных возрастов, взглядов и занятий. Помню пожилого человека. Пропустив лишний стаканчик, он поскандалил дома, ударил жену. Меня послали охладить его пыл. Но как это сделать? По возрасту и жизненному опыту он годился мне в дедушки. Понюхал, наверное, пороху в окопах, побывал в разных передрягах. И вот я, сам не знаю как, нашел нужные слова, и угомонить старика все-таки удалось.

С тех пор не раз приходилось попадать в такие ситуации. Не могу сказать, что всегда это было легко. Но куда сложнее было общаться с парнями моего возраста и совсем еще юными – с подростками. Меня всегда волновало: зачем они ломают свою жизнь? Видимо, под влиянием таких встреч вскоре стали возникать и сомнения – ту ли я выбрал себе профессию? Впрочем, пока я терзался в раздумьях, служба шла своим чередом и на работе у меня приключались всякие недоразумения.

…Я работал тогда помощником дежурного по райотделу. С утра, как принято, задержанные в административном порядке люди, в большинстве своем это хулиганы и пьяницы, начали уборку помещения милиции. Я распределил работу и перестал обращать на них особое внимание. Все нормально – носят воду, моют, вытирают… Однако, когда пришло время сдавать смену, я столкнулся с неприятной неожиданностью: один из арестованных сбежал. Исчез, и все тут. Разговор в кабинете начальника был предельно кратким – найти немедленно!

В документах я обнаружил его возможные адреса. Остановил случайную машину. Заехал на один хутор, на другой. Такой-то? Да вы же сами его арестовали! А в глазах говорящего – явная ирония: давай, мол, ищи, лови ветра в поле, тебе за это деньги платят… Едем дальше – на хутор, где живет подруга сбежавшего. Отворяет. Захожу, спрашиваю о беглеце. Ответ тот же: он у вас, арестован. А на вешалке висит его пиджак, тот самый, что был на беглеце утром. Хозяйка охотно показывает все закоулки дома. И становится ясно, что здесь его нет. Где же искать?

Взгляд падает на окно. Оно приоткрыто. Не по сезону, потому что на дворе поздняя осень. Не через него ли скрылся разыскиваемый? За стеклом видно поле, вдоль и поперек изрытое мелиораторами. Стоят их машины, у машин снуют люди. И я, подчиняясь интуиции, пошел к ним. Здороваюсь. Глядят неласково – какой черт тебя принес? Ищу такого-то, говорю я, не видели случайно? Нет, не видели. Но у меня уже возникли смутные подозрения. Поблизости стояла закрытая грузовая машина, в которой размещалась мастерская-летучка, и за ее окошком – почудилось мне – словно бы промелькнула тень. На двери фургона висел замок. Я поинтересовался, кто хозяин, попросил отпереть. Но вот беда: ключ, оказывается, у инженера, а он как раз уехал в Тукумс… Поблизости вижу лом. Жаль замка, конечно, но придется сорвать. Хозяевам тоже жаль замка. «Ладно уж, – нехотя произносит один из них, – попробую отомкнуть своими ключами – может, какой и подойдет…» А я уже чувствую, что подойдет обязательно. Дверь распахнулась. Я поднялся по ступенькам, огляделся. Ни души. А как же тень в окошке? В мистику я не верю, стал приглядываться повнимательнее. У верстака куча всякого тряпья. Не там ли он? Так и есть – тряпье зашевелилось, и сбежавшему не оставалось ничего другого, как покинуть свое укрытие.

Сказав несколько недобрых слов мелиораторам, я усадил, задержанного в машину, и мы пустились в обратный путь. С начала инцидента не прошло и двух часов, когда я доложил начальнику, что сбежавший задержан.

Лет через пять судьба перебросила меня в Мадонский район Латвии – теперь уже инспектором уголовного розыска. Эта самая трудная и самая интересная из всех работ, какие есть в милиции. Я должен был раскрывать преступления, находить виновных, старавшихся по понятным причинам держаться от нас подальше.

Хотя, откровенно говоря, дебют мой получился не особенно блестящим.

В городе было совершено несколько крупных краж. Преступник ухитрился не оставить никаких следов. Почерк свидетельствовал, что все кражи – «работа» одного и того же «гастролера». Наконец, квартирному вору не повезло: дома оказался семилетний мальчуган. От него мы узнали приметы разыскиваемого. А это уже немало.

День проходил беспокойно. Всем не терпелось поскорее схватить вора. Не провалился же он сквозь землю! Я в глубине души надеялся, что задержать преступника удастся именно мне. И предчувствие не обмануло.

Случилось это так. В столовой за столик рядом со мной присел незнакомец. Я обратил внимание на то, что очки как бы мешали ему видеть, и он глядел поверх стекол. Трудно объяснить, каким образом, но сильные подозрения одновременно возникли у нас обоих. Мой сосед неожиданно встал и торопливо пошел к выходу. Я догнал его и, представившись, попросил предъявить документы. Внезапно успокоившись, он протянул несколько удостоверений: любуйся, мол, на здоровье, коли больше делать нечего. Пока я просматривал его бумажки, незнакомец попросил разрешения зайти в буфет за сигаретами. Я – о наивность! – не стал возражать. И мой сотрапезник испарился – как оказалось, воспользовавшись кухонным выходом. Документы оказались фальшивыми. Поэт Петерис Юрциньш – тогда он был начальником Мадонского районного отдела милиции – рассердился со всей силой своего поэтического темперамента.

Однако в критический момент та же фортуна улыбнулась мне вторично. Под вечер я снова встретил своего беглеца – на этот раз на шоссе, где он поджидал попутную машину, чтобы исчезнуть в неизвестном направлении.

Не может ли после таких злоключений развиться в человеке недоверчивость, становящаяся порой профессиональной болезнью некоторых работников милиции? Наверное, это было бы естественно. Все же и сегодня моим правилом остается – доверять людям.

Помнится, вскоре после только что описанного случая у меня возникла похожая ситуация. Мы задержали парня, обвинявшегося в краже японского магнитофона. Хотя в моем распоряжении были уже все данные, свидетельствующие о том, что это его работа, сам магнитофон еще не был изъят. Парень не запирался и рассказал, что похищенное спрятано у него дома. Поехали к нему на квартиру. Недалеко от дома задержанный попросил остановиться и стал умолять, чтобы я позволил ему сходить домой одному; у него тяжелобольная мать. Конечно, естественным было бы не раздумывать долго: вины своей парень не отрицает, магнитофон принесет, и какая разница – следовать за ним или разрешить ему идти в одиночку. Но ведь только всего несколькими днями раньше я получил горький урок! А кто может поручиться, что мой подопечный не врет и что он на самом деле вернется? И все же я рискнул. Честно говоря, минуты эти были нелегкими: если бы он не вернулся, я скорее всего больше не смог бы работать в милиции. Но он вернулся…

В Мадонском районе мне довелось впервые столкнуться и с более серьезными случаями, и с людьми, умевшими профессионально скрываться от правосудия. Для борьбы с ними требовалось больше знаний, чем те, которыми я обладал. Пришлось поступить на вечерний юридический факультет, одновременно продолжая работать в уголовном розыске.

…Стояла осень, небо затянули серые тучи, слышались голоса отлетающих птиц. В эти дни мы получили неприятное сообщение: школьники обнаружили в лесу труп. Прибыв на место, мы поняли даже без заключения судебно-медицинского эксперта, что произошло убийство. Покрытый бурыми пятнами нож валялся в двух шагах. Это был первый случай, когда мне пришлось участвовать в расследовании убийства. Меня все время терзала мысль – почему, по какому праву один человек отнял у другого жизнь? Впоследствии виновный пытался объяснить, что крепко выпили, повздорили из-за какой-то мелочи…

Жители ближайших хуторов опознали в убитом колхозного тракториста. Вскоре выяснилось, что он был в плохих отношениях со своим соседом. А сосед, как оказалось, вот уже несколько дней не появлялся дома. Наступила ночь. Меня вместе с опытным сослуживцем оставили в засаде в доме подозреваемого. Ночь прошла без происшествий. Но ранним утром в дверь трижды тихо постучали. Я осторожно отвел задвижку. На пороге стоял человек. Я скомандовал: «Руки вверх! Не двигаться!» И тут я узнал в пришедшем нашего сотрудника. Да, перестарался. Он сообщил, что разыскиваемого уже задержали в другом месте. А я совсем забыл о нашем условном сигнале.

Но пришло время расстаться и с Мадоной. Порой мне казалось, что в этом городе я прожил долгие десятилетия. А на самом деле я проработал там всего два года. Скольким жителям города я благодарен за то, что чувствовал себя там как дома! С особой теплотой вспоминаю своих стареньких соседей, с первых же дней ставших мне близкими благодаря их сердечности и бескорыстию. И фамилия у них была подходящая: Лабсвири, по-латышски – добрые люди.

В 1970 году началась моя служба в Риге. Чтобы побыстрее освоиться в столице, я проработал несколько лет в Рижском районе в должности, связанной с предупреждением правонарушений несовершеннолетних. По сравнению с Мадоной нагрузка возросла во много раз. И, что скрывать, здешние ребята сразу же дали мне почувствовать, что столица отличается от провинции не только количеством культурных учреждений, но и образом жизни подростков.

Позже, уже в Московском районе Риги, я еще раз убедился на собственном опыте в том, что все, и положительные и отрицательные стороны урбанизации накладывают на горожан свой отпечаток. А в уголовном розыске это особенно чувствуется: ведь наша работа чаще всего связана с вмешательством в очень сложные переплетения человеческих отношений.

Через семь лет после моего переезда в Ригу в работе с подростками произошли изменения: вместо бывших детских комнат милиции были созданы инспекции по делам несовершеннолетних. В такой инспекции я и стал работать, и поэтому в моих размышлениях подростки заняли совершенно особое место.

ПРАВДА И ПОЛУПРАВДА

Правда, полуправда, ложь… Как отличить ложь от правды? По оттенкам голоса? Потупленному взгляду? Дрожащим рукам? За рубежом следователи призывают на помощь детектор лжи. Мы же больше полагаемся на самих себя.

В кабинете следователя сидят двое: следователь и допрашиваемый. И нередко допрашиваемый совсем не заинтересован в том, чтобы сказать правду. В то же время задача следователя состоит в том, чтобы в любом случае установить истину. И порой он вступает в единоборство. С допрашиваемым. С самим собой. Со своими сомнениями…

 
Не прожить мне ни дня без сомнений,
Их внезапных и острых атак.
Не уйти, как от собственной тени,
От бессонных «А может, не так?».
 
 
Я бы встретил их крепким ударом,
Чтоб сомнения скрылись во мрак,
Только слышу: «А может, не так?» —
И удары расходую даром.
 
 
В этой схватке, сплеча и вслепую,
Мне ничей не поможет кулак.
Только сам сделать выбор смогу я
Между «Так!» и «А может, не так?».
 

…Жителей хутора Ренцены обокрали, когда их не было дома. Воры влезли в окно, набили вещами хозяйские сумки и чемоданы, забрали деньги и ценности. Служебная собака только жалобно скулила: сильный дождь смыл все следы. Оставалось искать какие-то другие зацепки, искать и возможных свидетелей.

Воры, как и все преступники вообще, стараются обойтись без свидетелей. Ну а если все же?.. Следственная практика показывает, что именно очевидцы способны лучше всего подтвердить или, наоборот, опровергнуть любые предположения и сомнения. Конечно, не меньшее значение имеют и вещественные доказательства – ведь не зря их называют безмолвными свидетелями. Они были в самом центре событии, «видели» и «слышали» все. Надо только уметь расшифровать их язык.

Так было и на этот раз. Мы опросили жителей окрестных хуторов, людей, работавших неподалеку от Ренценов. Но безуспешно, никто никого не видел и ничего не слышал. Соседка, живущая на ближайшем хуторе Зиемели, вечером проходила мимо Ренценов в магазин, но ничего конкретного не могла сказать.

Однако всего через день эта женщина сидела в милиции и писала заявление о краже из ее дома точно таким же способом.

Мы поспешили на место происшествия. Молчаливым упреком глянуло на нас окно с вынутым стеклом. Конечно, после Ренценов нам следовало более внимательно прочесать окрестности и подольше держать их под наблюдением. Судя по всему, преступники тогда затаились и пережидали где-то поблизости.

Теперь мы тщательно осмотрели второй хутор. Отпечатков пальцев или следов обуви воры опять не оставили. Значит, они не были новичками. Пока мы уверены лишь в одном: обе кражи совершены одними и теми же людьми.

Старший нашей оперативной группы распределил обязанности, мы усилили наблюдение за окрестностями. Как знать, может быть, воры, ободренные безнаказанностью, запланировали еще и другие кражи? Снова переговорили с людьми, но с тем же самым результатом: никто ничего не видел и не знает. Просто удивительно: невидимками сделались преступники, что ли?

Однако во время очередного такого разговора нам показалось, что потерпевшая вроде бы хочет сообщить что-то еще. Хочет, но не решается, начинает – и умолкает на полуслове. Заметив это, мы не успокоились до тех пор, пока она наконец не призналась, что в день, когда обокрали Ренцены, видела двух человек с чемоданами и сумкой в руках. Встретились они ей на лесной дороге. Завидев женщину, незнакомцы тут же свернули в чащу. Нет, не здешние, здешних она бы узнала… Почему не сказала раньше? Не хотела оказаться в роли свидетельницы, побоялась мести преступников.

Так и получается. Если бы не обокрали ее дом, она никогда и не рассказала бы правды. И жила бы себе со спокойной совестью: она сама ведь никого не трогает, а до других ей дела нет… Мы пытались втолковать потерпевшей, что если бы она рассказала все в самом начале расследования, то вторая кража и не произошла бы.

Теперь нам стали известны приметы разыскиваемых. Один из них лет сорока, высокий, худощавый, с рыжеватыми волосами. Второй помоложе, лет тридцати, среднего роста, широкоплечий, загорелый. Для уголовного розыска такие приметы – целое богатство!

В милиции созвали оперативное совещание, обсудили возможные «кандидатуры». Наиболее правдоподобной показалась версия, по которой обе кражи были делом рук нашего «знакомого», ранее уже судимого. Приметы старшего из незнакомцев весьма напоминали его облик. К тому же и в прошлый раз его судили именно за квартирные кражи. Мы быстро выяснили, что месяц назад он освободился из колонии и поселился в соседнем районе. Что касается его компаньона, то о нем, кроме внешних примет, у нас пока еще не было никаких сведений.

Мы созвонились с коллегами, и они пообещали помочь нам людьми: было решено ночью нанести визит «старому знакомому».

Вечером опергруппа прибыла в соседний район, где нас уже ждали товарищи. В полночь, выключив огни, мы углубились в лес. Оставили машины на полянке, недалеко от хутора Силмалы, который и был целью нашей поездки, и неслышно подошли к темной массе строений. Вел нас местный участковый инспектор, хорошо знавший расположение зданий, дверей, окон – всех возможных путей бегства. Сначала все было спокойно. И вдруг внезапно залилась лаем собака. В ночной тишине ее голос так ударил по нервам, что я мысленно чертыхнулся. Однако поднятая псом тревога запоздала – наши люди уже перекрыли пути отступления, а мы с участковым громко стучали в дверь. Никто не откликался. Зато мы услышали, как тихо отворилось окно со стороны сада и из дома выскочили люди. Вспыхнули фонарики, прозвучал окрик: «Стой! Не двигаться!»

Оба беглеца пришли в себя далеко не сразу. В доме мы нашли почти все похищенные вещи. Закончилась еще одна розыскная операция. Но не оставляла мысль о том, что она могла бы закончиться куда быстрее, если бы соседи – та же соседка – с самого начала поняли, что борьба с преступниками – это не только наше дело…

В милицию или прокуратуру люди редко приходят для собственного удовольствия. Чаще всего наши клиенты – это потерпевшие. Казалось бы, они должны вызывать только сочувствие. Но так бывает далеко не всегда. К сожалению, в нашей практике нередки случаи, когда человек вроде бы пострадал, но после проверки оказывалось, что на него никто не нападал, никто не похищал его добра. Просто-напросто потерпевший по своей Доброй воле вступил в сомнительную сделку с преступником и стал жертвой собственной доверчивости или алчности.

…Слушаю горестный рассказ молодого человека. Янис приехал в Ригу из Мадонского района сдавать вступительные экзамены в институт. После консультации зашел пообедать в кафе «Торнис». Вскоре к его столику подсели два молодых человека. Не обращая на него никакого внимания, они стали прикидывать, как побыстрее продать два импортных джинсовых костюма. Один из парней поинтересовался, «фирменные» ли это вещи. Конечно, фирма, да еще какая: «Леви Страус»! Тот, кто продавал, только что получил из Канады посылку от тетки, но у него самого джинсы есть, а вот с наличными туговато. Так что отдал бы комплект за сотню, хотя настоящая цена ему не меньше двухсот. Приятель сказал, что, пожалуй, знает покупателя – надо захватить товар и ехать к нему. Порешив так, они заторопились к выходу. Но у дверей их догнал Янис. Он был готов купить оба костюма – один для себя, другой – товарищу.

Продавцы наскоро обсудили новую ситуацию и поинтересовались, с собой ли у клиента деньги. Затем направились за джинсами. У какого-то дома племянник канадской тетки с приятелем остановились, взяли деньги и велели обождать: сейчас вынесут – им только подняться на второй этаж.

Долго ждал Янис свою заветную «фирму», пока наконец не понял, что никаких джинсов он так и не увидит и что парни его просто-напросто надули. Позже следствие установило, что в этом доме молодые люди никогда не жили и, получив деньги, поспешили улизнуть через другой выход. На их совести были уже десятки простаков, обманутых таким способом.

Сейчас виновные отбывают наказание за мошенничество. Казалось бы, и дело с концом. Но в подобных случаях думаешь: преступление могло бы и не произойти… Могло бы не произойти, если бы в самом потерпевшем не возобладало желание разжиться вещами с зарубежной фирменной маркой, приобрести кажущиеся блага, обходя законный порядок стороной. Поэтому в делах такого рода судебные и следственные органы напоминают потерпевшим об их собственной не совсем благовидной роли.

В практике следственной работы порой встречаешься с такими случаями, которые в первое мгновение кажутся неправдоподобными, абсурдными. Мне приходилось читать циничные угрожающие письма, адресованные самому себе; принимать заявления о никогда не совершавшихся преступлениях, каждая деталь которых была неплохо продумана. Только при тщательной проверке удавалось установить истину. Причины? Они бывают самыми разными. Иногда это желание избежать ответственности за собственную халатность или даже за сознательные злоупотребления. Наиболее распространенные из них – инсценировка ограбления магазина, предпринятая, чтобы скрыть недостачу, иногда – мотивы личные. Вот один из таких случаев, с которым пришлось столкнуться, когда я работал в Рижском районе.

…Из взволнованного рассказа потерпевшей мы поняли, что минувшей ночью ее жестоко избили и ограбили. Как это произошло? После ночной смены она на такси ехала из Риги домой, за город. Когда дорога свернула в лес, таксист неожиданно остановил машину, избил пассажирку, отнял у нее кошелек и вытолкнул из салона. В тот день у нее была получка, в кошельке находилось около восьмидесяти рублей. Номер машины потерпевшая не заметила – была очень взволнованна, да и водитель поспешно уехал. Зато она прекрасно описала внешность грабителя и была уверена, что узнает его в любое время.

Было возбуждено уголовное дело. Сотрудники уголовного розыска, воспользовавшись полученными у потерпевшей приметами, без труда нашли шофера. Нашлись и свидетели, видевшие, как женщина той ночью садилась в такси, за рулем которого находился задержанный нами водитель. Следственный отдел юридически закреплял все доказательства – проводил допросы, очные ставки, опознания. Одновременно мы искали новых свидетелей, еще раз провели осмотр места происшествия, получили характеристики на участников дела с мест их работы…

Но вот незадача: отзыв о таксисте был, без преувеличения, идеальным, да и коллеги говорили о нем одно только хорошее. Зато на месте работы потерпевшей мы узнали, что два месяца назад она была уволена за прогулы, и с тех пор ее там не видели. Это была первая неувязка, но отнюдь не последняя.

Шофер рассказал, что действительно вез эту пассажирку. Женщина со ссадинами на лице была заметно пьяна. Она пожаловалась, что на вокзале к ней пристали какие-то хулиганы. В лесу, когда, по ее словам, до дома оставалось немного, женщина попросила остановить машину. Сказала, что муж будет злиться из-за ее позднего возвращения, а так она ему скажет, что пришлось добираться пешком.

Однако «потерпевшая» – теперь это слово уже смело можно взять в кавычки – категорически настаивала на своих показаниях: ее избил и ограбил шофер. Она перечисляла даже, какого достоинства купюры были в отнятом у нее кошельке. Шофер же стоял на своем и даже предположил, что его бывшая пассажирка нездорова и заговаривается.

Нет, больной она не была. Лишь после того, как мы показали ей справку с покинутой ею два месяца назад работы, где она, следовательно, никак не могла получить вчера какие-то деньги, нашей клиентке и на самом деле сделалось дурно: отныне она из потерпевшей превращалась в обвиняемую.

Следствие установило, что эта гражданка после увольнения вот уже третий месяц нигде не работала, вступала в случайные связи, жила за счет мимолетных знакомых, а порой, если удавалось, и сама попросту облегчала их кошельки. В ту ночь, после очередной выпивки, она поехала к своему жениху, но по дороге сообразила, что ссадины на ее лице могут показаться будущему мужу подозрительными, и инсценировала не существовавшее в действительности ограбление. Женщина объяснила, что не хотела доводить дело до суда; выдумка с ограблением понадобилась ей для жениха – поверит, простит и позднее возвращение, и кровоподтеки. А тут милиция взяла да и приняла ее заявление всерьез, возбудила дело, предприняла расследование…

Чем закончилось это дело? Его направили в суд, и «потерпевшая» была осуждена к лишению свободы. Чем не «волшебное» превращение?