Текст книги "Мрак твоих глаз"

Автор книги: Илья Масодов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

С диким воем Леший выпрыгивает из кабины на обочину, одёжда на нём горит. Наташа ищет глазами Соню, чтобы пристрелить её из обреза, но Сони больше нет, она видит только бешеное лицо Фёдора, направляющего трактор прямо на неё, чтобы обогнуть слева брошенный водителем грузовик. Наташа бросается в деревья, на ходу стреляя по трактористу, сзади неё Медведь открывает огонь из автомата. Пули разбивают тело Фёдора, вырывая из его одежды кровь вместе с мясом, но твёрдые руки безногого всё больше разгоняют сатанински ревущую машину. Медведь отступает в сторону, продолжая всаживать в Фёдора пулю за пулей, откуда-то с другой стороны дороги, перекрывая рёв мотора, начинает стрекотать пулемёт Крысы. Шины трактора лопаются, он начинает буксовать в грязи. Где-то с другой стороны врезается в дерево грузовик, окончательно разбивая свою горящую кабину. Сквозь трактор проходит огненная волна, пронизывая пламенем стоящего посреди колеи Медведя. От боли командир отряда свирепо ревёт и пятится под прикрытие деревьев. Далеко впереди трактора Наташа замечает бегущую по дороге Соню, утратившую от быстрого движения свою невидимость. Наташа прицеливается в неё, приложив обрез к плечу. Фигурка Сони расплывается в горячем воздухе, идущем от охваченного огнём трактора, где находит себе достойное великого викинга погребение безногий Фёдор, и вдруг просто исчезает в воздухе. Наташа кричит от злобного бешенства и тяжело начинает бежать ей вслед, но дорога впереди совершенно пуста, и она скоро останавливается, бессильно рыдая и, подняв обрез, не целясь стреляет в безжизненный лес.

Чёрная Москва

Он положил на меня десницу Свою

и сказал мне: не бойся;

Я есмь Первый и Последний, и живый;

и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь;

и имею ключи ада и смерти.

Откр. 1.17—1.18

На ходу сорвав с себя куртку и бросив её на дорогу, Соня бежит и бежит от места боя, не замечая, что ни партизан, ни горящих машин сзади уже нет. Она останавливается, только когда из воздуха появляются лёгкие снежинки, липнущие к лицу и холодными капельками остающиеся на коже. Заслонив запястьем глаза, она оглядывается назад и видит только поле под сплошным снежным небом. В поле стоит такая тишина, что слышно, как шуршат друг о друга снежинки. Соня идёт по покрытой белым налётом дороге, оставляя маленькие босые следы, пока впереди не появляется широкая тёмная полоса каменных деревьев.

Каменный лес заполнен кладбищенским снежным покоем. Соня не отражается ни в зеркальной коре чёрных стволов, возносящихся в туманную бездну зимнего неба, ни в перламутрово мерцающем лабиринте антрацитовых ветвей, словно её не существует в реальности. Здесь снег падает непрерывно и медленно, не тревожимый никаким ветром, и никакая птица не прерывает неподвижность деревьев, когда-то охваченных неразрушимой вечностью своего нового материала.

Соня всё глубже уходит в лес, чувствуя на лице обжигающее дыхание царствующего в нём мороза, но снег уже не жалит её босых ступней, а только с нежным хрустом заворачивает их в свои мягкие ладони. Сквозь занавесь падающих снежинок Соня начинает различать среди сугробов замороженные фигуры мёртвых пионеров, поднявших руки для салюта и прямо глядящих синими лицами в вечный покой зимы. Алые галстуки пылают на их шеях, снежинки тают на шёлковой ткани, не в силах погасить космического огня детской памяти. Соня проходит мимо них, вглядываясь в спокойные юные лица с такими же ясными, как у неё, глазами. Она находит среди них Таню, стройно выпрямившуюся у зеркального ствола с поднятой рукой, и новая эта рука, не знающая крысиной крови и ядовитых ночных дождей кажется чище всего тщательно вымытого смертью Таниного тела.

– Ты узнаёшь меня, Таня? – шёпотом спрашивает Соня, останавливаясь напротив Тани. Таня молчит. Её глаза смотрят сквозь Соню в вертикальное течение снега. Обернувшись, Соня видит, что напротив Тани стоит Алексей, и лицо его больше не мрачно, а полно чистого и светлого созерцания времени, которому суждено наступить через множество лет.

– Таня, это я, Соня, – Соня касается пальцами лица девочки. Кожа Тани холодна как речной лёд. Не слыша Сониного голоса, она продолжает смотреть на своего друга Алексея. Ресницы её покрывает иней, а волосы полны нападавших с неба снежинок. Соня кладёт ладони на танины щёки и дышит ей в лицо. Но даже её жаркое дыхание не может растопить вечную мерзлоту заколдованного сна Тани.

Соня идёт по каменному лесу, иногда подходя к инеевому мальчику или инеевой девочке и тщетно пытаясь заставить их вспомнить о жизни. Она гладит пионеров руками, целует их синие с золотыми губами лица, прижимает к ним своё горящее сердце. Однако страшный вечный мороз, не имеющий температуры, сильнее Сониной любви, и пионеры продолжают отдавать свой салют, и снег продолжает опадать, как лепестки цветущих на небе ледяных вишен, и зеркальные деревья, словно покрытые негативной плёнкой, отражают его непрерывное движение вниз.

Лес редеет и Соня выходит на бесконечный мраморный космодром. Снег не лежит на нём, но ступни Сони всё равно пронизывают морозные иглы, когда она ступает босиком на полированный чёрный камень. Посередине каменного пространства стоит огромная чёрная пирамида, и двенадцать прекрасных комсомолок с заплетёнными косами, в чёрных платьях до колен, держат в руках факелы, горящие синеватым пламенем коммунистической весны.

Соня медленно приближается к пирамиде, и снежинки тают на её немигающих глазах. Она подходит к лестнице, восходящей по стене пирамиды к вершине. Комсомолки спускаются к ней, неслышно ступая стройными босыми ногами по широким мраморным ступеням.

– Здравствуй, смелая девочка, – шепчет ей одна из них, у которой каштановые волосы. – Наконец ты пришла, девочка со страшным талисманом в груди, чтобы солнце надежды встало над вечной зимой, – комсомолка наклоняются к Соне и целует её в висок.

– Кто вы? – спрашивает Соня.

– Мы – архангелы революции, – в один голос отвечают шёпотом девушки. – Мы – весталки Чёрной Пирамиды, хранительницы вечного огня коммунизма, мы, комсомолки, умершие юными и безгрешными, собираем человеческую кровь, чтобы огонь коммунизма не погас в сердцах будущих поколений. Наши ноги, ступающие по ступеням священного камня, не знают неудобных туфель, уши, слышащие все звуки мира – золотых серьг, ногти, касающиеся жертвенных пиал – химического лака, а рты, несущие вещее слово коммунизма – лживой помады. Наши косы не могут быть расплетены, потому что их заплетает завет вождя, наши платья не могут быть сняты, потому что их скрепляет завет вождя, наши мысли всегда чисты, потому что в них вечно длится мысль вождя…

– Ленин, – тихо произносит Соня, закрывая глаза. – Он здесь, рядом.

– Ленин спит, – шепчет комсомолка с каштановыми волосами, которую зовут Вера. – В своём Чёрном Мавзолее, на Чёрной Площади Чёрного Кремля.

– Спит? – переспрашивает Соня.

– Вечный холод сковывает вождя, сила ужасного проклятия охраняет его смертный сон, – шепчет вторая девушка, у которой русые волосы и имя Женя. – Никто, никто не может проникнуть в Чёрный Мавзолей, потому что нет туда входа. Только ты можешь сделать это, ты, смелая девочка со страшным талисманом в груди. Но для этого тебе нужно войти в Чёрный Кремль, который охраняют мёртвые коммунисты. Они могут убить тебя вечной смертью. Они могут сделать так, что ты исчезнешь навсегда. Они погрузили всё в вечный мороз. Скоро они проникнут и сюда, потому что огонь коммунизма слабеет. Ему не хватает чистой человеческой крови.

– Да, человеческая кровь стала грязна, – вздыхает черноволосая худая комсомолка со знакомыми Соне чертами лица. – Она всё более походит на кровь свиней.

– Я где-то видела тебя? – спрашивает Соня. – Мне кажется знакомым твоё лицо.

– Конечно ты видела меня, – с нежной грустью улыбается девушка. – Смотри, – она оттягивает рукой воротник платья, показывая лиловый рубец на тонкой шее.

– Зоя, – узнаёт Соня. – Значит ты живёшь здесь. Значит они не смогли повесить тебя.

– Я была жива ещё прежде революции, и человеческая смерть не властна надо мной. Но скоро мы все умрём. Скоро вечный холод времени окутает нас.

– Нет, – говорит Соня. – Я пойду и разбужу Ленина.

– Мне очень жаль тебя, смелая девочка, – говорит Зоя. – Но у тебя слишком мало силы, чтобы победить мёртвых коммунистов. Ты погибнешь, как погибли многие, приходившие к Ленину прежде.

– У неё есть страшный талисман в груди, – перебивает её Вера. – Может быть, он поможет ей.

– А вы? – спрашивает Соня. – Вы не поможете мне?

– Мы не можем оставить Чёрную Пирамиду, – отвечает комсомолка с разбитой губой, по имени Аня. – Это завет вождя, и мы не в силах его нарушить. Мы должны до последнего защищать огонь коммунизма. Наверное, наша вера была недостаточно сильна. Мы не можем жить далеко от священного пламени.

– Но мы можем сделать кое-что для тебя, – тихо добавляет Зоя. – Мы дадим тебе немного священного огня. Самую малость, потому что он уже слаб.

Зоя поворачивается и подходит к стене Чёрной Пирамиды, сливается со своим отражением и исчезает. Скоро она возвращается, держа в руке искру слепящего света.

– Этого достаточно, чтобы разрушить мороз смерти для одного человека снаружи, – шепчет она, перемещая огонь в протянутую руку Сони. – Милая девочка, это всё, чем мы можем помочь тебе. А теперь прощай, тебе нужно спешить, пока искра в твоей руке не погасла.

Космический мороз вновь заполняет Соню по мере отдаления от Чёрной Пирамиды, так что ей даже становится тяжело дышать. Сложенными лодочкой руками она несёт искру священного огня в каменный лес, боясь, что по пути её может потушить падающий снег. Огонь всё тише греет ладони, и Соня бежит, прижимая руки к груди и скользя по ледяному чёрному мрамору. Она подлетает к первому же пионеру, стоящему к ней спиной, споткнувшись и чуть не упав в сугроб, и прижимает ладонями искру подаренного ей пламени к его спине.

Некоторое время пионер остаётся неподвижным, и Соня, затаив дыхание, смотрит на его поднятую в салюте тонкую руку. Наконец рука медленно опускается и отирает иней с лица.

– Эй, – говорит Соня. Её голос как-то странно звучит в давящей снежной тишине каменного леса.

Мальчик поворачивается к Соне. У него худое лицо и тёмные курчавые волосы. На груди его висит пионерский барабан.

– Это я разбудила тебя, – говорит она. – Дело Ленина в опасности. Пока он спит, огонь коммунизма может угаснуть. Его нужно разбудить во что бы то ни стало.

Пионер поднимает глаза к небу, словно что-то вспоминая, и Соня пугается, уж не забыл ли он от морозного сна кто такой Ленин, но руки мальчика вдруг хватают барабанные палочки и сухая дробь пионерской тревоги звучит в каменном лесу. Барабанщик колотит отчаянно, исказив своё тонкое лицо, и Соня видит, как по всему лесу пробуждаются от сна мёртвые пионеры, готовые исполнить свой священный долг.

– Попал-таки, – рявкает Упырь, замечая на дороге брошенную Соней куртку.

– Это только куртка, – холодно говорит Леший, глядя в полевой бинокль. – А девчонки в ней нет. Ушла, падло.

Оспа ругается матом и плюёт в лежащий по обочине непривычно чистый снег заброшенной дороги. Леший поворачивает бинокль перпендикулярно дороге и видит в нём бесконечные чёрные стены Москвы.

– Москва, – блаженно хрипит он. – Москва, братцы.

Медведь долго смотрит в отобранный у Лешего бинокль и сопя нюхает падающий снег. Повинуясь его немому знаку, партизаны сворачивают с дороги и заснеженным полем идут к Чёрной Москве. Их обветренные лица морщатся от крепнущего мороза. Еле слышно Крыса начинает петь мрачную партизанскую песню, повествующую о безысходной тоске заброшенных во вражеские тылы живых мертвецов.

Стены Москвы безмолвно вырастают из снежной пустыни, словно огромный наползающий на партизан бронированный корабль. Металл автомата до ломоты в костях морозит Наташе руки, ледяные гвозди всё глубже проникают в глаза, с болью выдавливая слёзы, капающие с её белых щёк, и высыхающие губы стягиваются в неподвижное подобие улыбки. С этой улыбкой куклы Наташа идёт по бугристому полю, а перед глазами её лениво набегает на пустынный зимний берег холодное кровавое море.

– Стоять, – тихо командует Медведь. В стороне от трассы отряда посреди поля стоит человек в военной шинели и ушанке с полустёршейся алой звездой. Партизаны беззвучно опускаются в снег.

– Эй, парень! – кричит солдату Упырь. – Ты кто будешь?

Солдат поворачивается. Его лицо покрыто нестираемыми морщинами прошедших боёв. В руках у него винтовка.

– Солдат я, – просто отвечает он. – Даже фамилии у меня нет.

– Бросай винтовку, а то пристрелю, – вопит Крыса, устанавливая перед собой пулемёт.

– Стреляй, сволочь, меня пуля не берёт, – спокойно говорит солдат. – Я здесь на страже стою, скоро вражеское наступление будет.

Для проверки Медведь стреляет в солдата одиночным. Пуля пробивает гимнастёрку на груди бойца, не давая даже крови.

– Наш, – ревёт Медведь, глядя в рваную дыру на гимнастёрке, за которой темнеет пустота. – Скажи нам, где враг, мы до последнего станем.

– Здесь последний рубеж, – отвечает солдат. – Москва за нами.

Не трудясь рытьём мёрзлой земли, партизаны залегают в поле, готовясь к бою. Неизвестный Солдат стоит над ними, как знамя. Наташа устраивается за бугорком одубевшей земли, раскладывая на расстелённом по снегу испачканном кровью носовом платке патроны. Она закрывает глаза, чтобы они меньше болели от мороза. Вдали раздаётся барабанный бой.

– Идут, – тихо хрипит Упырь. – Идут, гады.

По заснеженной пустыне движутся разреженные цепи мёртвых пионеров, чеканя босоногий шаг. Детской кровью пылают сквозь метель алые галстуки на их шеях. Они подходят всё ближе, и песня барабана несётся ввысь, говоря о неизмеримой и вечной радости погибнуть за дело Ленина. Эта песня летит над красивыми белыми детскими лицами, светящимися счастьем оправданной смерти, и партизаны цепенеют в своих могилах, как лягушки, выползшие на январский лёд. Золотые губы детей шевелятся в прозрачной пионерской клятве, сила которой растёт, даже пелена снежинок, падающая с неба, становится золотой.

– Вперёд, – безумно вскрикивает Неизвестный Солдат и идёт навстречу врагу, поднимая штык. – Вперёд, братцы.

Но партизаны не могут встать за ним. Они уже видят ясные глаза наступающих пионеров и читают в них свою окончательную смерть.

– Ура! – орёт Неизвестный Солдат, не ускоряя шага. – Ура!

Полосы огня расходятся от его сапог по снежным полям, врезаясь в ряды пионеров и сея всесжигающую погибель. Некоторые пионеры с тонкими криками падают в снег, превращаясь в синий пепел. Руки пионеров взмахивают салютом и голубая молния соединяет поле с невидимым небом. Неизвестный солдат падает, распоротый электричеством пополам, и с тела его испаряется снег, ставший дождём в разветвлении молниевых ручьёв. Пионеры вновь взмахивают руками, и вторая молния бьёт в Солдата, убивая тысячами заключённые в нём жизни. Несколько раз поднимается и снова падает солдат, пока последний удар не зажигает его опустошённого тела, которое навсегда остаётся лежать в поле, объятое вечным огнём.

Партизаны молча смотрят на расправу. Перестраиваясь на ходу, чтобы заполнить образовавшиеся от огня бреши в своих рядах, мёртвые пионеры проходят мимо Солдата. Наташа уже может различить их лица, она узнаёт Таню, некогда бросившую ей в голову ломик, и палец её стискивает гашетку. Выстрел перекрывает на миг барабанную дробь, и, очнувшись от проклятого оцепенения, партизаны открывают стрельбу. Раздираемые пулями, несколько пионеров валятся в снег. Тонкие руки снова резко отдают салют, и молнии с грохотом выбивают промёрзшую землю. Перезаряжая дрожащими руками обрез, Наташа видит, как горит упёршееся лицом в снег тело Лешего, и кровь, медленно пропитывая снег, расползается вокруг него тёмным пятном. Голова Лешего раскроена, как полусъеденная дыня. Впереди рвутся гранаты, брошенные Оспой. Два пионера, мальчик и девочка, взлетают в метель и падают головами в землю, ломая шеи. Недалеко от воронки остаётся лежать ещё один растопыривший руки мальчик, которому оторвало всё тело ниже живота, в яму из него хлещет кровь и сползают кишки. Наташа целится в лицо Тани, но от бешеного грохота у неё темнеет в глазах, и она падает ртом на ствол обреза, бросая волосы в окровавленный снег.

Этим же ударом Оспу отшвыривает назад, отрывая кисть руки вместе с автоматом от запястья и она с размаху бьётся спиной о жёсткую землю. Одежа Оспы полна крови. Время идёт для неё медленно, снег повисает в воздухе, не в силах опуститься на лицо. Повернув голову, она смотрит на свою разорванную руку, красящую алым снег, и дальше, на куски большого тела командира, разбросанные в радиусе нескольких метров по кровавому кругу, и дальше, на изуродованный труп одноглазого Крысы с порванным горлом, застывший у захлебнувшегося своим лаем пулемёта, и на тело Наташи, сжимающей во сне обрез, и на Упыря, устало ползущего вперёд, навстречу врагу. Она смотрит, как он выдёргивает кольцо из гранаты, и как взлетают вверх каменные комья земли. Лицо Оспы обжигает взрывной волной, капельки свежей крови падают ей на щёки. Она видит лицо мальчика, склонившееся над ней, и верит, что видит ангела, после стольких лет вспоминая молитвы своей довоенной матери и икону у тараканьей печки. Золотые губы касаются её сжатого рта, и удар тока навеки прокалывает горло.

Наташа открывает глаза. Снег движется бесконечно, как полчища белых мохнатых мотыльков, спешащих оставить потомство за короткое время своей жизни. Соня сидит на коленях рядом с ней. Они находятся на дне тишины. Наташа чувствует, что конец близок. Безмолвный взгляд смерти остановился на ней. Она начинает слышать единственный звук: течение крови в глубине неба.

– Как так может быть? – тихо спрашивает она Соню. – Ведь жизни нигде больше нет.

– Ты не знаешь о жизни, – отвечает Соня. – На, пей, – она прикладывает запястье к Наташиному рту. – Возьми свою кровь обратно.

– Я не хочу, – шепчет Наташа. – Я устала ходить.

– Пей, – ласково говорит Соня. – Я люблю тебя.

Наташа осторожно надкусывает запястье девочки. Огненная кровь обжигает ей рот, она стонет от боли.

– Пей, – терпеливо повторяет Соня, плотнее прижимая руку ко рту Наташи.

Наташа делает два всасывающих глотка, и Соня отнимает руку.

– Я слышу песню солнца, – говорит Наташа, и бледная улыбка поражает её лицо. – Его не видно, но я слышу, как оно поёт.

– Это хорошо, – отвечает Соня, закрывая рану куском снега. – Значит, смерть кончилась. Ты снова жива.

– Как я могу быть жива? – не верит Наташа. – Во мне тоска посмертного скитания.

– Это пройдёт, – говорит Соня. – Чувствуешь, твоя кровь снова становится красной. Как цветущие розы.

Наташа простирает руки в стороны, кладя их в холодный снег. Огромное пространство больше не кажется ей чужим, если есть Соня, которая любит её. Наташа вдыхает пространство в себя, наполняясь холодом вечной любви.

– Мне надо идти, – говорит Соня. – Сейчас начнётся штурм.

– Я с тобой, – говорит Наташа.

– Нет, ты пойдешь туда, – Соня показывает рукой в сторону, откуда пришли партизаны. – Семена зла уже давно проросли. Найди их и помоги мне. Если я буду жива, – грустно добавляет она.

– Если ты будешь жива? – со страхом повторяет Наташа.

– Без Ленина все мы умрём, – уверенно говорит Соня. – Без Ленина всё погибнет. Наступит вечный мороз.

Соня встаёт и идёт в сторону Чёрной Москвы. Вдали начинает бить пионерский барабан. Ступая снежными полями, Наташа оглядывается и видит, как цепи мёртвых пионеров приближаются к стенам города. „Взвейтесь кострами, синие ночи!“ – поют наступающие пионеры. Чёрные ворота, на которых выгравированы черепа, растворяются, и из них молча выходят чёрные чекисты. У них нет человеческих лиц, как у сделанных из мягкой материи кукол. Они поднимают винтовки и стреляют с сухим треском, не целясь. И каждая серебряная пуля попадает прямо в сердце. Пионеры падают, из их белых рубашек расползается снегом кровь, их тела начинают гореть, превращаясь в недолговечные светлые костры. В голубых отсветах молний всё новые ряды чекистов выходят из провала ворот. Наташа, не оглядываясь больше, бежит вперёд. Дрожащая от грома земля расстилается перед ней без конца и края, словно проклятый Галилей обманул человечество.

Она бежит, перепрыгивая через мёрзлые бугры и крича страха, потому что не знает, что её ждёт в безлюдных пространствах полей. Впереди показывается дорога, на которой лежит Сонина куртка, возле неё прямо в снегу стоят двухметровые зелёные стебли с листьями и крупными бутонами. Выбившаяся из сил Наташа подходит к растениям, стиснув зубы до боли. Они растут у неё на глазах, едва заметно, но неотвратимо расширяясь в морозное пространство царства смерти.

– Чёртовы подсолнухи, – говорит Наташа невесть откуда возникшее в её голове название. – Чёртовы подсолнухи, милые цветы зла.

Руки её сами тянутся к закрытым бутонам, вставшим сквозь холодное бесплодие непроницаемой мерзлоты из волшебных мичуринских семян. Она уже понимает их новое свойство, созданное не природой, а научным колдовством, и лицо её озаряет нежная радость знания.

– Смотри! – вскрикивает Наташа, поднимая лицо к пустому небу. – Смотри, что у меня есть для тебя! – её руки разрывают плотные стенки бутонов, разворачивают желтеющие на свету лепестки.

Один за другим открывает Наташа подсолнухи, вглядываясь в уже чёрные, словно сожжённые адским огнём семечки. И начинается дождь. Далеко, у стен Чёрной Москвы, Соня, радостно смеётся и протягивает руки к льющейся с неба воде. Над полем битвы яснеет огромная радуга. Из белесой бездны снежных облаков проступает пылающий свет, это выходит притянутое чёртовыми подсолнухами солнце.

Мёртвые чекисты с воем встречают наступление искусственной весны, пытаясь скрыться в провале чёрных стен. Они загораются, ещё не успев упасть, и тающий снег покрывается кучами горящего пепла. Они падают и катаются по земле, пытаясь погасить пламя, жгущее их изнутри. А где-то в талых полях молодая девушка с красивым крестьянским лицом ласково разворачивает лепестки ужасных цветов, наполненная любовью к бесчувственной растительной жизни, и шепчет им слова на непонятном языке, каким говорит солнце.

Сняв с убитого серебряной пулей пионера барабан, Таня бьёт утреннюю зарю. По пылающим грудам тел пионеры с пением входят в Чёрную Москву. Все улицы горят гибнущими воинами смерти, и Соня ужасается их огромному числу. Их горение создаёт такой жар, что талые воды уже струятся под ногами пионеров, собираясь в ручьи. Поперёк пустынного проспекта, усеянного островками огня, косо стоит чёрный старинный автомобиль, объятый спереди пламенем, на заднем сидении которого откинулся головой назад худой офицер в кожаном пальто. Из трещин в круглых стёклах маленьких очков капает кровь. Лицо офицера тёмно-землистого цвета. Соня подходит к машине и, сняв двумя пальцами с убитого очки, с размаху разбивает их об асфальт. Труп в машине медленно покрывается пламенем, потому что очки Берии больше не помогают ему видеть будущее и уклоняться от пристального взгляда смерти.

Солнце нестерпимо блещет в лужах талой воды. Ведомые барабанной дробью, пионеры идут по улицам Чёрной Москвы, мимо нежилых домов, окна которых разбиты, а стены полуобрушены и побурели от времени. Окружающий их огромный город мёртв, никто не живёт в нём, и дома разрушаются сами по себе, подавленные бесцельностью своего существования.

Зоркие глаза Сони видят в конце длинной улицы чёрную полосу, и чуткие ноздри её улавливают полосы ужасного смрада, текущие навстречу отряду маленьких победителей. Она понимает, что там впереди собирается новый враг, ещё страшнее и опаснее предыдущего. Соня криком останавливает своих воинов и идёт одна навстречу ветру, несущему невыносимую вонь.

Подожди меня, говорит голос Наташи в её висках. Теперь моя очередь убивать их. И Соня послушно останавливается посреди улицы, чтобы ждать.

Когда Наташа разгладила лепестки последнего подсолнуха, она легла в чернеющий снег и стала смотреть на голубое небо, зовя улетевших навсегда к югу птиц. Ей хотелось, чтобы вышло второе солнце, такое же яркое как первое, потому что солнцу ведь одиноко одному в безграничном голубом пространстве, у него нет Сони, нет маленькой ясноглазой сестры, которая могла бы любить его. И пусть два солнца сожгут всё живое, думала Наташа, это не важно, пусть кипящий жар обрушится на землю, пусть всё погибнет, потому что природа всего совсем не жизнь.

И тогда возле неё с треском раскололась земля, бывшая замёрзшей рекой, и куски её поплыли тающим полем, и свежий весенний воздух ворвался в освобождённую воду, и из воды вышел речной дьявол, ведущий под уздцы чёрного мёртвого коня, и голова его была насквозь пробита пулей, но рана со временем зажила.

– Ты растопила лёд вечной зимы, красивая девушка, – шипящим голосом сказал речной дьявол. – Ты вернула рыб в мир света, ты освободила меня от проклятия смерти. Возьми моего коня и мою саблю, потому что я чувствую, как ты любишь убивать.

Наташа встала ногами в грязь и взяла ржавую саблю из его зеленоватой руки. Малахитовые глаза речного дьявола светились новой молодостью, клыки оскалились в подобии радостной улыбки.

– Наконец моя сабля снова обагрится кровью, – прошипел он. – Теперь я не должен хранить её на дне реки. Скачи красивая девушка, неси смерть. Скачи и убивай, да не ослабеет рука твоя рубить и сечь. Рубить и сечь.

Наташа вставила сапог в стремя и поднялась на спину лошади, которая злобно захрапела под ней и рванула вперёд. Сабля словно приросла к её ладони, и Наташа ощутила огромную силу смерти, поднимающуюся в груди. Она оглянулась на то место, где стоял речной дьявол, но его уже не было. И тогда она вспомнила, где видела это хитроватое усатое лицо. Лошадь несла её тающими полями, пахнущий вечной весной ветер бил в глаза. Любовь и ненависть слились в одно огромное мучительное чувство, огонь нечеловеческой свободы пылал в крови. Никто не мог остановить её, потому что в руке её был второй страшный талисман – сабля героя гражданской войны красного конника Чапаева.

Когда мёртвые матросы с ужасным рёвом бегут в штыковую, Соня бросает в них огонь. Его удар разрывает два могучих бурых тела на зловонные куски. Соня пятится и бросает огонь снова, но матросов слишком много, и ей не остановить их чёрную волну. Снова начинает бить барабан, и из безоблачного неба бьют голубые молнии, словно вся небесная твердь состоит из плоского электрического конденсатора, копящего смертельную энергию в своей ладони. Соня бежит назад, и матросы врезаются в ряды пионеров, пропарывая штыками детские тела и разбивая прикладами головы. Убивая, матросы зверино ревут, и их сапоги топчут трупы упавших на асфальт пионеров, давя и пачкая их землистой грязью. Их вождь, громадный матрос-партизан Железняк, прорубается к барабанщице и втыкает ей в лицо, как вилы, длинный штык, пробив Тане череп и разодрав ударом горло. Девочка падает на спину, и палочки судорожно ударяют несколько раз в асфальт, прежде чем её руки застывают в неподвижности. Двигаясь дальше, матрос наступает Тане на живот, ломая страшным весом рёбра. Один из пионеров бросается Железняку в спину и вцепляется руками ему в затылок. Лицо матроса схватывает судорога от мощных разрядов тока, бьющих из рук мальчика, но он всё же бьёт прикладом через плечо, и Алексей падает назад с проломленным черепом, разжимая руки. Развернувшись, матрос втыкает ему в живот штык, как лопату, оперевшись на согнутую ногу и поднимает на нём дёргающееся тело Алексея в воздух, чтобы отбросить к краю улицы. И тогда хрипящая лошадь проносится мимо него, и сабля Чапаева со свистом сносит большую голову матроса с косыми глазами на опухшем лице, и гигантское тело как подкошенное валится на дорогу, ударяя в неё фонтаном вонючей крови.

Наташа рубит наотмашь, рассекая второго матроса наискось, отрубает третьему сперва руку, потом голову и бросает лошадь вперёд, чтобы проломить копытами грудь четвёртому, который держится рукой за раненую током шею. Один из матросов бьёт лошадь штыком в бок, пуская угольную кровь, всадница разворачивается и разрубает его голову, как арбуз, до самых ключиц, обрызгивая лицо стоящей рядом белобрысой пионерки вонючим мозгом. Сабля со свистом делает взмах за взмахом, и матросы, потерявшие уже своего вождя, подаются назад. Наташа рубит сверху, упираясь в стремена, до боли в спине вкладывая в удар вес своего тела, и сбоку, занося саблю за спину и резко разворачиваясь корпусом в сторону врага. Она кричит, как птица, рассекая кости и мышцы могучих мужских тел, чтобы выпустить текущие булькающими толчками потоки тёмной крови.

Группа матросов собираются перед ней в короткую линию, выставив вперёд штыки, но брошенный Соней огонь врезается в строй, разбивая его посередине, и хрустящие удары саблей окончательно ломают сопротивление врага. Матросы бегут, и Наташа несётся за ними, убивая каждую жертву одним точным и сильным ударом сабли. Она скачет по улицам мёртвого города, дико крича, и эхо пустых окон подхватывает её крик. Она убивает, пока не становится некого убивать, и только тогда хищной рысью возвращается к месту боя. Соня сидит на земле у трупа Тани, погрузив ладони в потоки талых вод.

– Возвращайтесь назад, – говорит Соня нескольким уцелевшим пионерам. – Дальше вам идти нельзя. Вы должны остаться держать вечный салют.

Пионеры молча и скорбно смотрят на тела павших товарищей. В их глазах нет слёз.

– Вы победили, – говорит Соня. – Ваша вера была сильнее. Никто больше не стоит на моём пути.

Она поднимается и идёт навстречу приближающейся Наташе, окутанной ореолом бархатных солнечных лучей. По щиколоткам Сони несётся чистая талая вода. Она приветствует возвращение Наташи криком, и подруга отвечает ей, опуская свои длинные ресницы в тёплый весенний свет.

По сверкающей улице лежат чёрные трупы порубленных Наташей матросов, из которых вода вымывает дёгтеобразную кровь. Мимо Сони проносится медленно кружащаяся по поверхности воды матросская фуражка с короткими лентами. Вокруг копыт Наташиной лошади поток образует завихрения и водовороты. Оглянувшись назад, Соня видит уходящих пионеров и отражения на воде слепых разрушенных домов. Соня с грустью вспоминает Таню и Алексея, продолжая путь, и мысленно прощается с ними в тишине, прерываемой журчанием потока и плеском своих собственных шагов. Она берётся рукой за стремя и ведёт Наташу к Чёрному Кремлю. Ветер развевает их волосы.

Между домами видны башни Кремля, увенчанные чёрными горящими звёздами. Они горят над стенами, в недостижимой высоте, куда ветер приносит белые облака. Соня останавливается, поражённая величественным зрелищем волшебного покоя, копящегося в лазурном просторе над столицей смерти. И земля вздрагивает под её ногами. Чуткой кожей босых ступней Соня безошибочно определяет, что удар распространяется справа и поворачивает туда лицо, чуть отводя голову назад, чтобы выглянуть из-за перекрывающей ей обзор Наташи. Она видит исполинскую фигуру, упирающуюся головой в небо. Каменный Ленин.