Текст книги "Гниды"

Автор книги: Илья Масодов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Масодов Илья
Гниды

Илья Масодов

Гниды

Папа так ударил ногой в дверь, что одна из створок вырвалась из петли, на ней раскололось стекло, упало на паркет и хрустнуло смертельными трещинами. Аня затряслась в шкафу. Она крепко вцепилась себе руками в плечи, чтобы не трястись, но не могла, тело всё равно дрожало, мелко-мелко билось в стенку шкафа, Аня уже вся взмокла, каким-то противным, липким потом. После удара в дверь несколько секунд было совсем тихо, потом грохнула об пол ваза, она шмякнулась с сухим треском и разлетелась на куски. Аню чуть не вырвало. В туалете за стеной завыла мать, тоскливо, как отравленная собака, которую привязали к дереву где-нибудь в лесу, а сами ушли, чтобы не видеть, как она будет дохнуть, ползать по земле и дохнуть. Сегодня мама выла как-то особенно жутко.

– Анька? – хрипло спросил папа.

Через замочную скважину дверки шкафа Аня видела, что папа не зажёг в комнате свет.

– Анька, ты где?

Аня уткнулась лицом в колени и затряслась пуще прежнего. Мать выла за стенами, лишь изредка прерываясь, чтобы набрать воздух. Он её уже надрал, поняла Аня. Он её надрал, но ему этого мало.

– Анька, – обиженно прохрипел папа. – Не прячься.

Казалось, его удивляло, что она прячется. А ведь она всегда пряталась, когда он начинал драть маму. Но теперь он её найдёт. Недаром он разбил дверь. Он знает, что она тут.

– Анька! – трубно взревел папа. – Иди ко мне, падло!

Аня заползла поглубже в заросли одежды. Она услышала, что отец включил телевизор, как всегда, погромче, и пошёл к шкафу. Мама за стеной вдруг перестала выть. Аня вся сжалась и слушала тяжёлые, неспешные шаги отца, который приближался, неотвратимо, как катящийся с горы камень. По телевизору передавали какой-то фильм, папа всегда включал погромче телевизор, потому что Аня могла очень слышно кричать. Тело отца с силой навалилось на закрытый шкаф, так, что захрустели переборки.

– Ворообушеек! – гадко прогудел он, сложив губы трубкой и подражая воздуху, гуляющему в вентиляционных дырах. – Ворообушеек!

Он тихонько постучал по дверце шкафа. Аня сидела не дыша.

– Где наш маленький воробушек? – сам себя спросил папа, ёрзая по поверхности шкафа. – Где же наш воробушек? Тут, – он опять застучал в дверцу. – Тут наш воробушек. Лучше будет, если ты ответишь папе. Где наш воробушек?

– Тут, – еле слышно отозвалась Аня.

– Ага. Тут, в коробочке. Неужели тут? Что-то не слышно.

– Чирик, – тихонько выдавила из себя Аня.

– А, теперь слышу, – сыто прохрипел папа.

Дверца шкафа заскрипела, отворяясь. Аня прижала пятки к попе и закрыла руками лицо. Над её головой зашуршала одежда.

– Ишь, куда забралась, – хрипло шепнул отец. – Знаешь, что будет больно. Папа надерёт.

– Не надо, – слабо попросила Аня. Она, впрочем, знала, что просить бесполезно.

– Разве воробушки разговаривают? – вдруг зло гаркнул отец. – Я спрашиваю! – заорал он из платяной чащи.

– Чирик! – пискнула Аня, еле сдерживая слёзы. Она знала, что плакать нельзя, это хуже всего. – Чирик, чирик.

Откуда-то сверху влезла сильная рука отца и нащупала Анину голову.

– Ага. Вот мы где.

Ладонь отца провела по рукам, которыми Аня закрывала себе лицо, по сведённым плечам девочки, залезла на спину, разворачивая волосы, потом вернулась и согнутым пальцем скользнула по Аниной шее, вверх, повторяя линию до уха. Внезапно, ухватив Аню за щиколотку, рука потащила её вверх.

– Ай, папочка, не надо! Не надо, не надо, папочка, миленький! заголосила Аня, упираясь изо всех сил и пытаясь вырваться, но отец держал мёртвой хваткой. Он вытащил её из шкафа и бросил на пол, Аня больно стукнулась коленками, но что могла значить эта боль по сравнению с тем, что её ожидало, ведь Аня знала, что папа будет её драть, потому и вопила, и плакала, и дёргалась у него в руке. – Не надо, пожалуйста, не надо, папочка, не надо!

– Что не надо? – гадливо спросил отец, нагибаясь над упавшей Аней и запуская ей вторую пятерню поглубже в волосы.

– Драть, – упавшим голосом пролепетала Аня. – Пожалуйста, не надо драть.

– А ты ж не слушаешься! – с хитрецой заметил отец. – Я тебя звал – ты не пришла.

– Я боялась, папочка, я боялась, – жалобно заскулила Аня.

– Ага, – крякнул отец, подтаскивая её за шиворот к тахте. – Боялась. Ясно. А теперь снимай тряпки.

– Папочка...

– Снимай тряпки, падло! – заорал отец, так громко, что Ане забило уши. – А то изорву!

Аня неожиданно вывернулась и попыталась укусить отца за пальцы, но он вовремя одёрнул руку и ударил девочку локтем в лицо. Аня замертво упала на пол.

– Кусаться? – ехидно спросил отец. – Я тебе покусаюсь. Я тебя сам так покусаю, что сдохнешь. Так и запомни: сдохнешь!

Аня запомнила. Если отец обещал сделать что-нибудь плохое, то всегда потом делал.

– А где мама? – спросила Аня, расстёгивая платье и посасывая разбившуюся изнутри о зубы губу.

– Мама скоро придёт.

Раздевшись, Аня бережно сложила платье на стуле, потому что за неопрятность отец мог её добавочно побить, и влезла на тахту. Теперь она стояла на пёстром покрывале в одних трусиках.

– Ну, чего стала? – спросил отец. – Пляши!

Аня стала плясать.

– А что такая мрачная? – рявкнул отец, который уже уселся в кресло и закинул ногу за ногу.

Аня стала улыбаться.

– И руками делай.

Аня стала поворачиваться и делать руками всякие фигуры. Она и до того их делала, но мало. Она танцевала и поворачивалась, хотя ей до сих пол никак не удавалось унять дрожь в ногах. Обычно папа ставил ещё на проигрывателе пластинку, но теперь не поставил, а без музыки танцевать было трудно, тем более, что мешал телевизор, там как раз задолбили миномёты: фильм был про Великую Отечественную войну.

Неожиданно в комнату вошла мама. Она была бледная, как смерть.

– Филипп, – сказала она с порога. – Меня тошнит.

Папа перестал улыбаться. Какое-то время они молча смотрели, как Аня старательно пляшет на тахте.

– Зачем ты вазу разбил? – спросила мать.

– Посмотри, она хорошо пляшет, – глухо сказал отец.

– Всё к чёрту, Филипп. У меня в животе словно котёл с землёй. Мне всё осточертело.

Отец поморщился. Аня перестала плясать и отёрла выступивший на лбу пот.

– Погляди на неё, Катя. Погляди, как таращится, будто муха.

– Всё к чёрту, Филипп, – мать села на стул, ударившись локтями в расставленные колени и бессильно уронила голову. Волосы свесились перед ней. – Я не могу уже на всё это смотреть.

Аня заплакала. Теперь уже можно было плакать.

– Да заткнись ты, вонючка, – устало произнёс отец.

Аня села на тахту, отвернувшись к стене и стала плакать в руки, без голоса.

– Выключи это дерьмо, – тихо попросила мать.

Отец встал и выключил телевизор.

– Зачем ты разбил вазу, дерьмо, – без выражения сказала мать. – Она была дорогая.

– Да, – угрюмо согласился папа. – Я – дерьмо.

– Ты всегда был дерьмом. Всегда был и остаёшься дерьмом, – мрачно произнесла мать. – Аня, ты не пойдёшь завтра в школу. Завтра мы поедем на кладбище, к Наташе.

– Катя, ну зачем, – застонал папа. – Мы же были там на прошлой неделе.

– Заткнись, дерьмо. Ей мало, – в голосе мамы послышалось тошнотворное отвращение. – Она лазит ко мне каждую ночь. Сядет на край кровати и гладит лицо. Ручки у неё такие ледяные.

– Катенька, замолчи, – тихо застонал папа.

– Каждую ночь, – тупо повторила мать. – Она вонючая, холодная.

Папа сел в кресло, потому что не мог больше стоять.

– После того, как она приходит, меня тошнит, – сказала мама. – Мне тошно смотреть на всё вокруг, особенно на тебя, Филипп. На твою свиную рожу. А ты ещё выкамариваешь. Унитаз опять сегодня был грязный. Кому ты это оставил? Ты всё должен сжирать, всё! Ясно тебе?

– Оно жидкое было, Катя, стекало.

– Стекало? Тряпкой собери. Ты же говноед, а не я. Что я могу поделать, если у меня расстройство кишок?

Папа слез с кресла и лёг на пол, потому что не мог больше сидеть.

– А отчего у меня расстройство кишок? – продолжала мама.

– От моей свиной рожи, – глухо ответил папа, медленно сгибаясь в животе.

– Верно, Филипп, – подтвердила мама. – От твоей свиной рожи.

Аня тем временем перестала плакать и снова стала одеваться, потому что ей было холодно. Одевшись, она подошла к окну, переступив через вытянутую по полу руку отца. Погода была пасмурной, во дворе кругом блестели лужи.

– А ещё я сегодня утром слышала, как кто-то воду сливал, – сказала мать. – А, Филипп? Ты сливал?

– Это не я, – испуганно промямлил отец. – Это, наверное, Анька.

– Анька? – подозрительно спросила мать.

– Да мама, это я писать ходила.

– Врёшь, – пусто сказала мать. – Он тебя запугивает, я знаю.

– Нет, Катенька, нет! – захрипел отец, дёрнувшись на полу. – Я ел, я не смывал!

– Гнида, – отчётливо произнесла мать. – Гнида ленивая. А ты, Анька маленькая, трусливая гнидка. Мне за вас одной перед вонючей Наташкой отвечать. Мне одной отвечать.

Аня дохнула на холодное стекло и нарисовала на нём пальцем крестик. Завтра они поедут на кладбище, и она станет на Наташкину могилу. Наташка там, в земле, станет скрестись, рыть гнилое дерево ногтями. Каждую ночь она приходит и просит у Ани одно и тоже. Плачет, катается по ковру. "Ну скаажи", – мысленно перекривляла Аня Наташку, – "только скаажи, что ты меня лююбишь. Ну я тебя оочень прошу". Нет, Аня никогда ей такого не скажет. Никогда.