Текст книги "Стихи"

Автор книги: Илья Эренбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Илья Эренбург
Стихи

***

Чем расставанье горше и труднее,

Тем проще каждодневные слова:

Больного сердца праздные затеи.

А простодушная рука мертва,

Она сжимает трубку или руку.

Глаза еще рассеянно юлят,

И вдруг ныряет в смутную разлуку

Как бы пустой, остекленелый взгляд.

О, если бы словами, но не теми,Быть может, взглядом, шорохом, рукой Остановить, обезоружить время И отобрать заслуженный покой!

В той немоте, в той неуклюжей грусти -

Начальная густая тишина,

Внезапное и чудное предчувствие

Глубокого полуденного сна. 1939 или 1940 Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Знакомые дома не те.

Пустыня затемненных улиц.

Не говори о темноте:

Мы не уснули, мы проснулись.

Избыток света в поздний час

И холод нового познанья,

Как будто третий, вещий, глаз

Глядит на рухнувшие зданья.

Нет, ненависть – не слепота.

Мы видим мир, и сердцу внове

Земли родимой красота

Средь горя, мусора и крови.

1942

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

… Я бы мог прожить совсем иначе,

И душа когда-то создана была

Для какой-нибудь московской дачи,

Где со стенок капает смола,

Где идешь, зарею пробужденный,

К берегу отлогому реки,

Чтоб увидеть, как по влаге сонной

Бегают смешные паучки.

Милая, далекая, поведай,

Отчего ты стала мне чужда,

Отчего к тебе я не приеду,

Не смогу приехать никогда?..

Февраль или март 1913

Серебряный век русской поэзии.

Москва: Просвещение, 1993.

ВЕРНОСТЬ

Жизнь широка и пестра.

Вера – очки и шоры,

Вера двигает горы,

Я – человек, не гора.

Вера мне не сестра.

Видел я камень серый,

Стертый трепетом губ.

Мертвого будит вера.

Я – человек, не труп.

Видел, как люди слепли,

Видел, как жили в пекле,

Видел – билась земля.

Видел я небо в пепле.

Вере не верю я.

Скверно? Скажи, что скверно.

Верно? Скажи, что верно.

Не похвальбе, не мольбе,

Верю тебе лишь, Верность,

Веку, людям, судьбе.

Если терпеть без сказки,

Спросят – прямо ответь,

Если к столбу, без повязки,Верность умеет смотреть.

1958

Лирика 50-х годов.

Составитель. В.Я.Вакуленко.

Фрунзе, "Кыргызстан", 1976.

ДА РАЗВЕ МОГУТ ДЕТИ ЮГА

Да разве могут дети юга,

Где розы блещут в декабре,

Где не разыщешь слова "вьюга"

Ни в памяти, ни в словаре,

Да разве там, где небо сине

И не слиняет ни на час,

Где испокон веков поныне

Все то же лето тешит глаз,

Да разве им хоть так, хоть вкратце,

Хоть на минуту, хоть во сне,

Хоть ненароком догадаться,

Что значит думать о весне,

Что значит в мартовские стужи,

Когда отчаянье берет,

Все ждать и ждать, как неуклюже

Зашевелится грузный лед.

А мы такие зимы знали,

Вжились в такие холода,

Что даже не было печали,

Но только гордость и беда.

И в крепкой, ледяной обиде,

Сухой пургой ослеплены,

Мы видели, уже не видя,

Глаза зеленые весны.

1958

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Самоубийцею в ущелье

С горы кидается поток,

Ломает траурные ели

И сносит камни, как песок.

Скорей бы вниз! И дни, и ночи,

Не зная мира языка,

Грозит, упорствует, грохочет.

Так начинается река,

Чтоб после плавно и лениво

Качать рыбацкие челны

И отражать то трепет ивы,

То башен вековые сны.

Закончится и наше время

Среди лазоревых земель,

Где садовод лелеет семя

И мать качает колыбель,

Где день один глубок и долог,

Где сердце тишиной полно

И где с руки усталый голубь

Клюет пшеничное зерно.

1939

Русская советская поэзия. Сборник стихов. 1917-1947.

Москва: Художественная литература, 1948.

***

Все за беспамятство отдать готов,

Но не забыть ни звуков, ни цветов,

Ни сверстников, ни смутного ребячества (Его другие перепишут начисто).

Вкруг сердцевины кольца наросли.

Друзей все меньше: вымерли, прошли.

Сгребают сено девушки веселые,

И запах сена веселит, как молодость:

Все те же лица, клятвы и слова:

Так пахнет только мертвая трава.

1940

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Морили прежде в розницу,

Но развивались знания.

Мы, может, очень поздние,

А, может, слишком ранние.

Сидел писец в Освенциме,

Считал не хуже робота -

От матерей с младенцами

Волос на сколько добыто.

Уж сожжены все родичи,

Канаты все проверены,

И вдруг пустая лодочка

Оторвалась от берега,

Без виз, да и без физики,

Пренебрегая воздухом,

Она к тому приблизилась,

Что называла звездами.

Когда была искомая

И был искомый около,

Когда еще весомая

Ему дарила локоны.

Одна звезда мне нравится.

Давно такое видано,

Она и не красавица,

Но очень безобидная.

Там не снует история,

Там мысль еще не роздана,

И видят инфузории

То, что зовем мы звездами.

Лети, моя любимая!

Так вот оно, бессмертие,Не высчитать, не вымолвить, Само собою вертится.

1964-1966

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Сочится зной сквозь крохотные ставни.

В беленой комнате темно и душно.

В ослушников кидали прежде камни,

Теперь и камни стали равнодушны.

Теперь и камни ничего не помнят,

Как их ломали, били и тесали,

Как на заброшенной каменоломне

Проклятый полдень жаден и печален.

Страшнее смерти это равнодушье.

Умрет один – идут, назад не взглянут.

Их одиночество глушит и душит,

И каждый той же суетой обманут.

Быть может, ты, ожесточась, отчаясь,

Вдруг остановишься, чтоб осмотреться,

И на минуту ягода лесная

Тебя обрадует. Так встанет детство:

Обломки мира, облаков обрывки,

Кукушка с глупыми ее годами,

И мокрый мох, и земляники привкус,

Знакомый, но нечаянный, как память. 1938 или 1939 Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Так ждать, чтоб даже память вымерла,

Чтоб стал непроходимым день,

Чтоб умирать при милом имени

И догонять чужую тень,

Чтоб не довериться и зеркалу,

Чтоб от подушки утаить,

Чтоб свет своей любви и верности

Зарыть, запрятать, затемнить,

Чтоб пальцы невзначай не хрустнули,

Чтоб вздох и тот зажать в руке.

Так ждать, чтоб, мертвый, он почувствовал Горячий ветер на щеке.

1912

Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов.

Москва: Художественная литература, 1988.

***

Тяжелы несжатые поля,

Золотого века полнокровье.

Чем бы стала ты, моя земля,

Без опустошающей любови!

Да, любовь, и до такой тоски,

Что в зените леденеет сердце,

Вместо глаз кровавые белки

Смотрят в хаотические сферы.

Закипает глухо желчь земли,

Веси заливает бунта лава,

И горит Нерукотворный Лик,

Падает порфировая слава.

О, я тоже пил твое вино!

Ты глаза потупила, весталка,

Проливая в каменную ночь

Первые разрозненные залпы.

Январь 1922

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Как скучно в «одиночке», вечер длинный,

А книги нет.

Но я мужчина,

И мне семнадцать лет.

Я, "Марсельезу" напевая,

Ложусь лицом к стене.

Но отдаленный гул трамвая

Напоминает мне,

Что есть Остоженка, и в переулке

Наш дом,

И кофе с молоком, и булки,

И мама за столом.

Темно в передней и в гостиной,

Дуняша подает обед…

Как плакать хочется! Но я мужчина,

И мне семнадцать лет…

Март или апрель 1912

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

Были липы, люди, купола.

Мусор. Битое стекло. Зола.

Но смотри – среди разбитых плит

Уж младенец выполз и сидит,

И сжимает слабая рука

Горсть сырого теплого песка.

Что он вылепит? Какие сны?

А года чернеют, сожжены…

Вот и вечер. Нам идти пора.

Грустная и страстная игра.

1943

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Умрет садовник, что сажает семя,

И не увидит первого плода.

О, времени обманчивое бремя!

Недвижен воздух, замерла вода,

Роса, как слезы, связана с утратой,

Напоминает мумию кокон,

Под взглядом оживает камень статуй,

И ящерицы непостижен сон.

Фитиль уснет, когда иссякнет масло,

Ветра сотрут ступни горячей след.

Но нежная звезда давно погасла,

И виден мне ее горячий свет.

1940

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Нет, не забыть тебя, Мадрид,

Твоей крови, твоих обид.

Холодный ветер кружит пыль.

Зачем у девочки костыль?

Зачем на свете фонари?

И кто дотянет до зари?

Зачем живет Карабанчель?

Зачем пустая колыбель?

И сколько будет эта мать

Не понимать и обнимать?

Раскрыта прямо в небо дверь,

И, если хочешь, в небо верь,

А на земле клочок белья,

И кровью смочена земля.

И пушки говорят всю ночь,

Что не уйти и не помочь,

Что зря придумана заря,

Что не придут сюда моря,

Ни корабли, ни поезда,

Ни эта праздная звезда.

1938

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

ДОЖДЬ В НАГАСАКИ

Дождь в Нагасаки бродит, разбужен, рассержен.

Куклу слепую девочка в ужасе держит.

Дождь этот лишний, деревья ему не рады,

Вишня в цвету, цветы уже начали падать.

Дождь этот с пеплом, в нем тихой смерти заправка, Кукла ослепла, ослепнет девочка завтра, Будет отравой доска для детского гроба, Будет приправой тоска и долгая злоба, Злоба – как дождь, нельзя от нее укрыться, Рыбы сходят с ума, наземь падают птицы, Голуби скоро начнут, как вороны, каркать, Будут кусаться и выть молчальники карпы, Будут вгрызаться в людей цветы полевые, Воздух вопьется в грудь, сердце высосет, выест.

Злобу не в силах терпеть, как дождь, Нагасаки.

Мы не дадим умереть тебе, Нагасаки!

Дети в далеких, в зеленых и тихих скверах,Здесь не о вере, не с верой, не против веры, Здесь о другом – о простой человеческой жизни.

Дождь перейдет, на вишни он больше не брызнет.

1957

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Наши внуки будут удивляться,

Перелистывая страницы учебника:

"Четырнадцатый… семнадцатый… девятнадцатый…

Как они жили!.. Бедные!.. Бедные!.."

Дети нового века прочтут про битвы,

Заучат имена вождей и ораторов,

Цифры убитых

И даты.

Они не узнают, как сладко пахли на поле брани розы, Как меж голосами пушек стрекотали звонко стрижи, Как была прекрасна в те годы Жизнь Никогда, никогда солнце так ярко не смеялось, Как над городом разгромленным, Когда люди, выползая из подвалов, Дивились: есть еще солнце!..

Гремели речи мятежные,

Умирали ярые рати,

Но солдаты узнали, как могут пахнуть подснежники За час до атаки.

Вели поутру, расстреливали,

Но только они узнали, что значит апрельское утро.

В косых лучах купола горели,

А ветер молил: обожди! минуту! еще минуту!

Целуя, не могли оторваться от грустных губ, Не разжимали крепко сцепленных рук, Любили – умру! умру!

Любили – гори, огонек, на ветру!

Любили – о, где же ты! где?

Любили – как могут любить только здесь, на мятежной и нежной звезде.

В те годы не было садов с золотыми плодами, Но только мгновенный цвет, один обреченный май!

В те годы не было "до свиданья",

Но только звонкое, короткое "прощай".

Читайте о нас – дивитесь!

Вы не жили с нами – грустите!

Гости земли, мы пришли на один только вечер.

Мы любили, крушили, мы жили в наш смертный час, Но над нами стояли звезды вечные, И под ними зачали мы вас.

В ваших очах горит еще наша тоска.

В ваших речах звенят еще наши мятежи.

Мы далеко расплескали в ночь и в века, в века Нашу угасшую жизнь.

Март 1919

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Был тихий день обычной осени.

Я мог писать иль не писать:

Никто уж в сердце не запросится,

И тише тишь, и глаже гладь.

Деревья голые и черные – На то глаза, на то окно,Как не моих догадок формулы, А все разгадано давно.

И вдруг, порывом ветра вспугнуты,

Взлетели мертвые листы,

Давно истоптаны, поруганы,

И все же, как любовь, чисты,

Большие, желтые и рыжие

И даже с зеленью смешной,

Они не дожили, но выжили

И мечутся передо мной.

Но можно ль быть такими чистыми?

А что ни слово – невпопад.

Они живут, но не написаны,

Они взлетели, но молчат.

1957

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Я знаю: будет золотой и долгий,

Как мед густой, непроходимый полдень,

И будут с гирями часы на кухне,

В саду гудеть пчела и сливы пахнуть.

Накроют к ужину, и будет вечер,

Такой же хрупкий и такой же вечный,

И женский плач у гроба не нарушит

Ни чина жизни, ни ее бездушья. ‹1940›

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

***

Был час один – душа ослабла.

Я видел Глухова1 сады

И срубленных врагами яблонь

Уже посмертные плоды.

Дрожали листья. Было пусто.

Мы простояли и ушли.

Прости, великое искусство,

Мы и тебя не сберегли!

1943

Примечания Эренбург дважды писал об этом сюжете: «Осенью 1943 года в Глухове, накануне освобожденном нашей армией, я увидел фруктовый сад, а в нем аккуратно подпиленные яблони; листья еще зеленели, на ветках были плоды. И наши солдаты ругались, как французы на Шоне… Я писал в этой книге, как немцы, отступая, подпиливали или рубили плодовые деревья; это я видел в 1916 году в Пикардии и снова увидел на Украине… Много лет спустя редактор моей книги, дойдя до этого восьмистишия, уговаривал меня изменить последнюю строку: „Почему „и“? Хорошо, не сберегли искусство, но сберегли другое…“ Да, но и много, очень много потеряли. Почему я вспомнил про искусство? Да потому, что яблоню нужно вывести, вырастить, это не дичок, потому что думал не только о развалинах Новгорода, но и о молодых поэтах, погибших на фронте, потому что для меня искусство связано с подлинным счастьем, с тем высшим миром, где даже печаль светла.» О слове «уже» в четвертой строке этого стихотворения поэт А.Межиров говорил: «Я всю жизнь был влюблен в это слово, которое литконсультант подчеркнул бы. Это одухотворяющая небрежность, великая сила поэзии Эренбурга… Насколько здесь отсутствует эгоизм культурной элиты!» (

1. Глухов – город на Украине. Обратно

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

***

Мне никто не скажет за уроком «слушай»,

Мне никто не скажет за обедом "кушай",

И никто не назовет меня Илюшей,

И никто не сможет приласкать,

Как ласкала маленького мать.

Март или апрель 1912

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

О МОСКВЕ

Есть город с пыльными заставами,

С большими золотыми главами,

С особняками деревянными,

С мастеровыми вечно пьяными,

И столько близкого и милого

В словах: Арбат, Дорогомилово…

Февраль или март 1913

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

ВОЗМЕЗДИЕ

Она лежала у моста. Хотели немцы

Ее унизить. Но была та нагота,

Как древней статуи простое совершенство, Как целомудренной природы красота.

Ее прикрыли, понесли. И мостик шаткий

Как будто трепетал под ношей дорогой.

Бойцы остановились, молча сняли шапки,

И каждый понимал, что он теперь – другой.

На Запад шел судья. Была зима как милость, Снега в огне и ненависти немота.

Судьба Германии в тот мутный день решилась Над мертвой девушкой, у шаткого моста.

1942

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

Я не трубач – труба. Дуй, Время!

Дано им верить, мне звенеть.

Услышат все, но кто оценит,

Что плакать может даже медь?

Он в серый день припал и дунул,

И я безудержно завыл,

Простой закат назвал кануном

И скуку мукой подменил.

Старались все себя превысить -

О ком звенела медь? О чем?

Так припадали губы тысяч,

Но Время было трубачом.

Не я, рукой сухой и твердой

Перевернув тяжелый лист,

На смотр веков построил орды

Слепых тесальщиков земли.

Я не сказал, но лишь ответил,

Затем что он уста рассек,

Затем что я не властный ветер,

Но только бедный человек.

И кто поймет, что в сплаве медном

Трепещет вкрапленная плоть,

Что прославляю я победы

Меня сумевших побороть?

Июль 1921

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

ГОНЧАР В ХАЭНЕ

Где люди ужинали – мусор, щебень,

Кастрюли, битое стекло, постель,

Горшок с сиренью, а высоко в небе

Качается пустая колыбель.

Железо, кирпичи, квадраты, диски,

Разрозненные, смутные куски.

Идешь – и под ногой кричат огрызки

Чужого счастья и чужой тоски.

Каким мы прежде обольщались вздором!

Что делала, что холила рука?

Так жизнь, ободранная живодером,

Вдвойне необычайна и дика.

Портрет семейный,– думали про сходство,

Загадывали, чем обить диван.

Всей оболочки грубое уродство

Навязчиво, как муха, как дурман.

А за углом уж суета дневная,

От мусора очищен тротуар.

И в глубине прохладного сарая

Над глиной трудится старик гончар.

Я много жил, я ничего не понял

И в изумлении гляжу один,

Как, повинуясь старческой ладони,

Из темноты рождается кувшин. 1938 или 1939 Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

В ЯНВАРЕ 1939

В сырую ночь ветра точили скалы.

Испания, доспехи волоча,

На север шла. И до утра кричала

Труба помешанного трубача.

Бойцы из боя выводили пушки.

Крестьяне гнали одуревший скот.

А детвора несла свои игрушки,

И был у куклы перекошен рот.

Рожали в поле, пеленали мукой

И дальше шли, чтоб стоя умереть.

Костры еще горели – пред разлукой,

Трубы еще не замирала медь.

Что может быть печальней и чудесней -

Рука еще сжимала горсть земли.

В ту ночь от слов освобождались песни

И шли деревни, будто корабли.

1939

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

«Разведка боем» – два коротких слова.

Роптали орудийные басы,

И командир поглядывал сурово

На крохотные дамские часы.

Сквозь заградительный огонь прорвались,

Кричали и кололи на лету.

А в полдень подчеркнул штабного палец

Захваченную утром высоту.

Штыком вскрывали пресные консервы.

Убитых хоронили как во сне.

Молчали.

Командир очнулся первый:

В холодной предрассветной тишине,

Когда дышали мертвые покоем,

Очистить высоту пришел приказ.

И, повторив слова: "Разведка боем",

Угрюмый командир не поднял глаз.

А час спустя заря позолотила

Чужой горы чернильные края.

Дай оглянуться – там мои могилы,

Разведка боем, молодость моя! 1938 или 1939 Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

В кастильском нищенском селенье,

Где только камень и война,

Была та ночь до одуренья

Криклива и раскалена.

Артиллерийской подготовки

Гроза гремела вдалеке.

Глаза хватались за винтовки,

И пулемет стучал в виске.

А в церкви – экая морока! -

Показывали нам кино.

Среди святителей барокко

Дрожало яркое пятно.

Как камень, сумрачны и стойки,

Молчали смутные бойцы.

Вдруг я услышал: русской тройки

Звенели лихо бубенцы,

И, памятью меня измаяв,

Расталкивая всех святых,

На стенке бушевал Чапаев,

Сзывал живых и неживых.

Как много силы у потери!

Как в годы переходит день!

И мечется по рыжей сьерре

Чапаева большая тень.

Земля моя, земли ты шире,

Страна, ты вышла из страны,

Ты стала воздухом, и в мире

Им дышат мужества сыны.

Но для меня ты с колыбели -

Моя земля, родимый край,

И знаю я, как пахнут ели,

С которыми дружил Чапай. 1938 или 1939

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

БАБИЙ ЯР

К чему слова и что перо,

Когда на сердце этот камень,

Когда, как каторжник ядро,

Я волочу чужую память?

Я жил когда-то в городах,

И были мне живые милы,

Теперь на тусклых пустырях

Я должен разрывать могилы,

Теперь мне каждый яр знаком,

И каждый яр теперь мне дом.

Я этой женщины любимой

Когда-то руки целовал,

Хотя, когда я был с живыми,

Я этой женщины не знал.

Мое дитя! Мои румяна!

Моя несметная родня!

Я слышу, как из каждой ямы

Вы окликаете меня.

Мы понатужимся и встанем,

Костями застучим – туда,

Где дышат хлебом и духами

Еще живые города.

Задуйте свет. Спустите флаги.

Мы к вам пришли. Не мы – овраги.

1944

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

Я смутно жил и неуверенно,

И говорил я о другом,

Но помню я большое дерево,

Чернильное на голубом,

И помню милую мне женщину,

Не знаю, мало ль было сил,

Но суеверно и застенчиво

Я руку взял и отпустил.

И все давным-давно потеряно,

И даже нет следа обид,

И только где-то то же дерево

Еще по-прежнему стоит.

1945

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

«Во Францию два гренадера…»

Я их, если встречу, верну.

Зачем только черт меня дернул

Влюбиться в чужую страну?

Уж нет гренадеров в помине,

И песни другие в ходу,

И я не француз на чужбине,От этой земли не уйду.

Мне все здесь знакомо до дрожи,

Я к каждой тропинке привык,

И всех языков мне дороже

С младенчества внятный язык.

Но вдруг замолкают все споры,

И я – это только в бреду,Как два усача гренадера, На запад далекий бреду, И все, что знавал я когда-то, Встает, будто было вчера, И красное солнце заката Не хочет уйти до утра.

1947

Строфы века. Антология русской поэзии.

Сост. Е.Евтушенко.

Минск, Москва: Полифакт, 1995.

***

Про первую любовь писали много,Кому не лестно походить на Бога, Создать свой мир, открыть в привычной глине Черты еще не найденной богини?

Но цену глине знает только мастер -

В вечерний час, в осеннее ненастье,

Когда все прожито и все известно,

Когда сверчку его знакомо место,

Когда цветов повторное цветенье

Рождает суеверное волненье,

Когда уж дело не в стихе, не в слове,

Когда все позади, а счастье внове.