Текст книги "Хрустальные дни (СИ)"

Автор книги: Илья Сёмкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Сёмкин Илья

Сёмкин Илья

Хрустальные дни

ХРУСТАЛЬНЫЕ ДНИ

Студж спустился по идущей под уклон улице и оказался на морском берегу. Накрапывал дождик, и пляж был пуст. Металлическое небо, чисто условно, разделялось нитью горизонта с грифельным морем. Он зашагал к пенящейся кромке воды. Мокрый песок одновременно хрустел под подошвами и стремился их засосать. Студж подошёл к воде и опустился на знакомое, невесть откуда взявшееся на берегу, бревно. Ему здесь нравилось. И больше всего – отсутствие каких бы то ни было рамок: никаких стен, только бездонное небо и почти бездонное море. «Ты всегда стремился к свободе», – сказал Студж сам себе. Вместе с разливающимся по телу теплом он почувствовал, как всё в мире становится на свои места – бесконечно собирающийся кубик Рубика. Ему нравилось это сравнение. Именно тут, в этом условном центре мира, легко рождались стихи, часто совсем простые, как, например, то, что появилось секунду назад:

Пустая жестянка

Лист бумаги

Небо вода

Студж мог сидеть в этом месте часами, ни о чём не думая или, точнее, думая обо всём сразу. Ему не мешала капающая с неба вода, он не ощущал себя одиноким. Ветер доносил из города различные звуки: крики людей, гудки машин, перезвон трамваев. И это звучало как музыка. Воспоминания редко посещали его – настолько чужд он был любой ностальгии (хотя ему было, что вспомнить). Но вот что интересно – даже когда всплывало в памяти чьё-то лицо, это не вызывало ничего: ни грусти – если это было лицо друга, ни раздражения – если принадлежало недругу. И ещё: чем Студж становился старше, тем прозрачней и светлее становилось вокруг, тем медленнее вращался, приводящий сам себя в гармоническое равновесие, кубик Рубика.

«Артемида, вставай!». Вставать совершенно не хотелось, но голос матери звучал настойчиво и даже раздражённо. «Азохенвей», – подумала она и подняла очень тяжёлую голову.

– Ну и?... – вопрос прозвучал не менее раздражённо.

– Что и? Поднимайся и ползи в школу.

– Так каникулы же...

– Тебя физик ждёт, тройку твою исправлять!

Раздражение нарастало, причём с обеих сторон.

– Мне и с тройкой норм. Стоило будить...

– Встала и марш в школу. О будущем подумай!

– Вот сейчас встану и начну думать о будущем. Ага!

–Ага! Ага! Вот встанешь и начнёшь!

Это становилось невыносимым.

– Но это же моё будущее! Кх!

Палец приставленный к виску изобразил пистолет. Мать махнула рукой и ,двинувшись на кухню, безапелляционно констатировала:

–Завтракать и в школу бегом.

Дочь отправилась чистить зубы и рассматривать себя в зеркале особым подростково-мазохистским способом: упиваясь своими, чаще всего выдуманными, недостатками. Надо сказать, что Артемида была вполне симпатичной девушкой, считавшей, что у неё "отвратительно жидкие волосы, маленькая грудь и толстые икры". Неуклюжие ухаживания сверстников она принимала за сарказм, отвечая, путалась в показаниях и не очень понимала, чего, собственно, хочет. Сказать, что эта не слишком успешная ученица была полной социопаткой, склонной к саморазрушению, было бы неверно, однако, ей не были чужды эти прелести переходного возраста. При этом Артемида обладала проницательным умом, интуицией и неумело замаскированной добротой. Стремление к свободной и гармоничной жизни естественным образом существовало в ней, бок о бок с различными комплексами и, часто, вопреки навязчивой материнской опеке. Искусав зубную щётку и ещё больше взлохматив и без того спутанные волосы, она вошла в кухню, даже не взглянув на кашу, одним глотком расправилась с кофе и, накинув косуху, направилась к двери.

– А поесть? Причешись! Надеюсь, ты в школу? Потом домой? Позвони, как там с физикой. Ты почему не отвечаешь?

– Если я отвечу, мы опять поругаемся.

И, не взглянув на мать, Артемида скользнула за дверь.

Студж услышал лёгкие шаги, повернул голову и увидел, как на противоположный конец бревна опустилось юное существо женского пола. Несмотря на закрывающую пол-лица спутанную синюю чёлку, пирсинг в губе и тёмные очки, он заметил, что черты лица у незнакомки правильные и приятные, а вид немного растерянный. Довольно продолжительное время никто не произносил ни слова. Наконец, девушка вежливо спросила:

– Я вам не мешаю?

– Вовсе нет. А я вам?

– Тоже вовсе нет. Совсем.

Когда Артемида смущалась, фразы выходили у неё какими-то деревянными. Она приподняла голову и, чуть откинувшись назад, посмотрела на собеседника. Вроде, на первый взгляд, ничего особенного: пожилой, располневший мужчина с окрашенными в жёлтый цвет волосами, среди которых пробивалась седина, одетый в тёплую клетчатую рубашку на "молнии", обтрёпанные джинсы и потёртые кроссовки. Но черты его, уже немного расплывшегося, лица хранили пожизненную печать благородства, а взгляд выцветших глаз был твёрдым, как сталь. "Он, определённо, герой" подумала Артемида. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Я – Студж. – сказал Студж.

– Ого! – сказала Артемида. – Гуру интеллектуального рока Студж? "Вызов вечности", "Колесо сансары вращается обратно", все дела? Укусите меня, чтоб я проснулась!

Студж смотрел на неё с той фирменной загадочной улыбкой, которую так хорошо знали все его поклонники.

– Это песни с нашего последнего альбома. Который вышел пять лет назад. Ну а тебя как звать?

– Родители, видимо находясь в наркотическом угаре, назвали меня Артемидой. Демократичные сверстники зовут меня Тёмой.

– Пойдём. – внезапно Студж резко встал и, с неожиданной для его фигуры лёгкостью зашагал в сторону города. Его новая знакомая еле поспевала за ним.

– Мы это куда идём?

Студж шёл всё так же улыбаясь, со взглядом, устремлённым вдаль.

– Надо где-то поесть. У тебя глаза голодные.

Они сидели в каком-то полутёмном и полупустом кафе. Артемида приканчивала омлет, запивая его крепким несладким кофе. Её тёмные очки валялись на столе. Студж потягивал молочный коктейль и время от времени кидал в рот кусочки шоколада, отламывая их от увесистой плитки.

– Кстати, ты не мог видеть, что у меня глаза голодные. Из-за очков.

– Мог, мог. Я же провидец. К тому же ты облизывалась.

– Вот ни фига! Не было такого! Я вообще облизываться не умею!

– Ладно, ладно. Не умеешь. Но у меня чудовищная интуиция.

– Страшно подумать! А чем ты сейчас занимаешься? В смысле, чем рок-н ролл заменяешь?

– Рок-н-ролл заменить нельзя. Если он был, то остаётся навсегда. Меняется форма.

– И во что он переформатировался?

– Да так. Стишки пишу.

– Их печатали где-нибудь?

– Пока нет. Но я над этим работаю.

– И не скучно? После рок-н-ролловых бурь?

– Ни хрена. Веселее ещё никогда не было. Серьёзно.

Студж немного помолчал и продолжил:

– Знаешь, в последнее время мне кажется, что мир очень похож на саморазбирающийся и, затем, самособирающийся кубик Рубика. Точнее не один кубик, а сколько там нас ... в общем у каждого свой. И в то же время он один. Такой вот, почти теологический парадокс. Догмат о множественности и единстве вселенского кубика Рубика от Скуджа.

Он усмехнулся:

– И зачем я тебя этой дурью гружу?

Артемида посмотрела на него снизу вверх, подперев голову ладонью.

– Да это и не дурь вовсе. А загрузить я себя и сама могу. Причём по полной программе.

– И чем грузишь?

– Книги читаю. Я ведь шибко умная.

– А какие, если не секрет?

– Знаешь, у меня всё дико бессистемно. Могу сегодня дешёвые детективы читать, завтра Сартра с Набоковым, а послезавтра – комиксы какие-нибудь.

– А самое любимое?

– Сэлинджер, "Над пропастью во ржи".

– Ты ведь знаешь, что ей некоторые маньяки и прочие асоциальные типы зачитывались?

– Ну да. Только фигня это всё и не важно. Дело в том, что, как мне кажется, её многие вообще неправильно понимают.

– В чём?

– Все считают, что главный герой – Холден Колфилд, молодёжный протест, все дела ... А я думаю, что центральный персонаж – его младшая сестрёнка Фиби. И вот этот её старший брат отчаянно пытается быть на неё похожим, только выходит у него это из рук вон плохо. В этом, собственно, и заключается весь драматизм, как-то так.

Образовалась пауза и вдруг стало отчётливо слышно, как за соседним столиком ссорятся двое мужчин, причём один из них говорил особенно грубо и резко, а речь его процентов на семьдесят состояла из нецензурной брани. Редкие посетители старались не смотреть в эту сторону, чувствуя опасность, но Студж, сидевший к ним спиной, обернулся. Его удивила внешность этого нарушителя спокойствия. Лицо грубияна казалось честным и открытым, но, через небольшие промежутки времени, оно на несколько секунд, неожиданно, искажалось омерзительной гримасой, чтобы тут же вернуться к своему привычному состоянию. Студж встал и, улыбаясь, обернулся к соседу.

– Прошу прощения, но не могли бы вы перестать материться и говорить потише? Со мной девушка, школьница и, боюсь, эти речи не для её ушей.

Реакция матерившегося оказалась немедленной и совершенно непредсказуемой. Ни произнеся в ответ ни слова, он распрямился, схватил со стола бутылку пива и шарахнул ей о край стола так, что в руке у него появилась "розочка", которой он ударил Скуджа в лицо. Хлынула кровь, а нападавший, не дав опомниться, повалил его на столик, поставил колено на грудь и занёс своё орудие, целясь в горло. Артемида схватила стул и изо всех сил врезала им по занесённой руке. Та разжалась и смертоносное стекло, ударившись о кафельный пол, разлетелось вдребезги. Лишённый оружия заревел, вскочил и, выбив из рук девушки стул, схватил её за ворот. И в этот момент раздался голос:

– Немедленно отпусти её! Или я стреляю!

В дверях стояли двое полицейских, один из которых целился в преступника. Стальные пальцы разжались. Подошедший офицер защёлкнул на дебошире наручники. Артемиду била дрожь. Она кинулась к Студжу, который сидел на полу, зажимая ладонями рану. Между пальцев текла кровь.

– Я в порядке, – сказал он и даже попытался улыбнуться. Подошёл один из полицейских.

– Мы отвезём вас в больницу. Это по пути в участок.

"Ужас, ужас какой-то. Это, наверное, адски больно", – думала Артемида, помогая Скуджу, при помощи офицера, подняться на ноги. Они направились к машине: впереди первый полицейский конвоировал пленника, следом брели остальные. Преступника, с лица которого теперь не сходила безобразная гримаса, запихнули в задний, отгороженный отсек, причём он продолжал рычать и упираться. Один из стражей порядка уселся за руль, а его напарник, стучащая зубами Артемида и Студж, в залитой кровью рубахе, залезли в салон.

– Вам повезло, что администратор сразу нажал тревожную кнопку, а мы оказались совсем рядом, – сказал первый полицейский, заводя машину.

– Мне повезло, что девочка вовремя двинула ублюдка стулом, иначе я лежал бы сейчас на полу в луже крови и с бутылочным стеклом в горле, а моё лицо было бы заботливо прикрыто скатертью, – Студж произнёс это слабым голосом, но твёрдо.

– Да, ты молодчина, – сказал второй полицейский и потрепал Артемиду по плечу. Но она не обращала внимания ни на кого, кроме Студжа:

– Тебе очень больно, да?

– Не придавай этому такого значения. Я не придаю. Всё это часть игры.

Машина подъехала к обочине и затормозила.

– Больница на противоположной стороне улицы, – сказал тот, что был за рулём. – Сами дойдёте?

– Как-нибудь, – сказала Артемида. – Спасибо, кстати.

– Удачи, – сказал второй и открыл дверь.

В больнице было холодно и сумрачно. Они прошли мимо крашенных белых дверей, к посту медсестры, где горел дежурный свет. Там было пусто. На зов никто не отозвался. Подождали. Кровь капала на пол. Артемида пожала плечами, подошла к стене, сорвала тяжёлый огнетушитель, дошла с ним до лестницы, ведущей в подвал, и швырнула его вниз по ступеням. Тот со страшным грохотом устремился вниз. Студж улыбнулся той половиной лица, что не была зажата ладонью.

– Часть игры, – удовлетворённо констатировала девушка. Из-за двери выскочила всклокоченная и сонная дежурная медсестра.

– Кто здесь хулиганит? Сейчас полицию вызову!

– Позовите врача, пожалуйста. И побыстрее. Видите – человек кровью истекает. Хотите, чтоб он у вас на глазах помер? Боюсь, что тогда уже не у меня будут проблемы с полицией.

Медсестра впала в какой-то ступор. Артемида одновременно злилась и хотела заплакать:

– Ну, что? Может мне на колени встать?

Выйдя из ступора, дежурная набрала номер на местном телефоне и сказала в трубку что-то малопонятное. Студж стоял, прислонившись к стене, бледный и измученный. Было видно, что боль усилилась, да и кровь всё продолжала течь. Но, если не обращать внимания на закушенную губу, лицо его было совершенно спокойным, можно даже сказать – безмятежным. Через пару минут явились сразу три врача и, уведя Студжа с собой, велели ожидать здесь, на кушетке. Время начало замедляться и вскоре почти совсем остановилось. Артемида влезла на кушетку с ногами и прислонилась к холодной, выкрашенной зелёной краской, стене. Сначала она стала считать, перечисляя поимённо, участников всех групп, потом всех знакомых, затем сочинять музыкальные рецензии на вымышленные рок-банды и, наконец, устав от всего, принялась выдумывать какие-то нелепые сказки. "Это называется – убивать время" думала Артемида. "Но убивать – это деструктивно. А что ещё с ним делать?". Потом она задремала и очнулась, когда услышала голос Студжа:

– Хэй, просыпайся. Мне удалось вырваться из рук этих садистов в белых халатах.

Артемида резко села и открыла глаза. На левый глаз пациента наложили повязку, соответствующая сторона лица была вся залеплена пластырями.

– Как ты?

– Отлично. Глаз цел, наложили пятьсот швов. Художественное шрамирование в подарок.

– Нам надо в участок. Дать показания.

– А может, ну его?

– Тогда, негодяя отпустят, и он опять начнёт на людей кидаться. Так что это – не обсуждается.

– Мучаешь раненого человека, – сказал Студж, когда они уже направлялись к двери. На самом деле он понимал, что Артемида права. Просто хотелось немного повыпендриваться. Они шагнули на улицу, где уже было темно и прохладно, и пошли, наступая на причудливые тени деревьев, что росли вдоль дороги. Некоторое время молчали, потом Артемида, ещё раз критически осмотрев изменения во внешности своего попутчика, спросила:

– Ну и как кубик Рубика, уже собирается?

Студж довольно улыбнулся:

– О, да. Уже почти готов. И, знаешь, какой момент стал поворотной точкой от распада к приведению ситуации в гармоническое единство?

– Совсем не знаю.

– Момент, когда ты двинула этого психа стулом.

– Да ладно! Я в эту секунду вообще ничего не соображала. Типа рефлекс.

– И тем не менее.

– И у тебя что, уже ничего не болит?

– Не-а. Ни фига. Мне, вроде как, что-то вкололи.

Они подошли к участку, куда их почему-то долго не хотели впускать. Дежурный ничего не понимал настолько, что всё казалось каким-то театром абсурда. Наконец, через полчаса, явился начальник, и всё вдруг оказалось до удивления просто, а сама процедура заняла всего-навсего пять минут. Потом Артемида позвонила маме, которая тревожилась, ругалась и ничего не могла понять из путаных и неполных объяснений дочери.

– Короче, пока, скоро буду, целую, – сказала та и вырубила телефон. Потом Студж захотел вызвать такси и отправить Артемиду домой, а она возражала что "домой скорее надо ехать тебе, раны зализывать, а я всяко и сама дойду". Наконец, прибыло такси и, после долгих препирательств они влезли туда вдвоём, потому что Студж убедил девушку, что если сделать небольшой крюк и завезти её домой, он не помрёт. Когда машина тронулась, он повернулся к Артемиде, и, улыбаясь, сказал:

– Видишь, какая фигня. Ты сегодня спасла меня. От смерти, в общем-то. Услуга неоценимая, а отблагодарить я тебя должен, ибо неблагодарность, по моему, во всяком случае, мнению, грех тягчайший. И что прикажешь мне делать?

– Я должна очень серьёзно подумать.

Она напустила на себя мрачный вид. Прошло секунд десять.

– Я решила. С тебя подборка твоих стихов. И ещё ты должен прийти ко мне в воскресенье с тортиком.

– И всё? Ладно. Кстати, мои стихи – тоже бесценные.

– Ну, в этом ещё надо убедиться. Все вы так говорите.

Машина затормозила у дома Артемиды. После обмена телефонами, она чмокнула Студжа в непострадавшую щёку и кинулась к дому, где, с весьма недовольным видом, стояла ожидавшая её мать.

В воскресенье Артемида проснулась в хорошем, по её представлениям, настроении – «если утром тебе не хочется расстрелять всех, считай, день выдался удачным» – рассуждала она. Даже «мелкие и подлые» подколы матери не могли всё испортить.

– Ну, когда твой кавалер придёт? – спросила она, когда дочь, ещё сонная, в пижаме появилась на кухне, чтобы выпить кофе.

– Никакой не кавалер.

– Ну, пенсионер.

– Не пенсионер, хватит издеваться! Вот увидишь его, сама поймёшь, что он за человек.

– Так когда он придёт?

– Ну, типа к обеду. Когда там у людей обед бывает?

– Если считать, что обед поздний – вы же все совы – значит, часов в пять.

– Кто "мы все" совы?

– Подростки и рокеры, которые до старости подростки.

– Завидуешь, мама, – заявила Артемида и, с гордо поднятой головой, отправилась в душ.

Однако Студж заявился гораздо раньше, часа в два, и с порога заявил, что обед его не волнует, он пришёл к друзьям, а к друзьям ходят общаться, а не есть. Одет он был в те же джинсы и кроссовки, только поверх рубахи надел защитного цвета пиджак. Ещё на нём были тёмные очки. Прямо с порога он сунул Артемиде папку со стихами и торт, потом протянул руку матери:

– Я – Студж.

– А я – Элина.

– Как вы насчёт того, чтобы быть на "ты"?

Он улыбнулся своей загадочной улыбкой. Элина кивнула. За столом Студж попросил стакан воды и, выпив его, сказал, обращаясь к матери:

– Этот мир преподносит нам много сюрпризов. Мы не всегда готовы к ним, так?

– Боюсь, что так.

– А иногда мы их просто не замечаем.

– Возможно.

– Похоже, нам надо быть более чуткими и внимательными.

– Пожалуй, но это не так-то просто.

– Проще, чем кажется. Это врождённые качества. Но важно не забывать о них.

Студж немного помолчал и продолжил:

– Твоя дочь не такая как все. Ты согласна?

Артемиде захотелось куда-нибудь спрятаться. Элина пожала плечами:

– Она, конечно, сумасшедшая. Но, в определённом смысле, умнее меня.

– Все люди сумасшедшие. Не это важно.

– А что?

– Важно правильно расставлять акценты. Это я как музыкант говорю. Она это умеет.

Артемида вконец смутилась и решила вмешаться:

– Вы меня с кем-то путаете. Это не я!

Она выглядела такой взъерошенной и возмущённой, что гость с мамой невольно улыбнулись.

– Я просто хочу, чтобы вы были счастливы. Обе, – сказал Студж. И, после небольшой паузы, добавил:

– В этом мире не меньше чудес, чем в сказке про Алису. Ответственно заявляю.

– Давайте, уже есть торт, – сказала Артемида. – Что-то подсказывает мне, что он может сделать меня счастливой.

Потом они пили кофе (Студж, правда, попросил травяной чай) и говорили о музыкальных предпочтениях каждого. Выяснилось, что Элина к музыке относится достаточно спокойно и особых пристрастий не имеет, Артемида любит рок "чем тяжелее, тем лучше". А Студж сказал, что слушает авангардный джаз и диско, но это "тоже рок-н-ролл".

– Да у тебя всё рок-н-ролл. Просто жуть какая-то, – заявила девушка, поедая торт.

Потом Элина захотела услышать какую-нибудь историю из звёздного периода жизни их гостя. Студж пожал плечами:

– Никогда не любил старпёрских воспоминаний. Но могу коротко рассказать о двух знаковых моментах. Если, вы не против.

Так как никто не возражал, он продолжил:

, – Мне понадобятся две вещи. Во-первых, хоть я и не курю уже лет сто, сигарета. Здесь должны быть сигареты.

Мать вздохнула, а Артемида притащила пачку дешёвых сигарет и зажигалку, пошипев, что "как раз бросает".

– Во-вторых, чтоб всё было по-честному, я сниму очки. Шрамы на лице не страшнее тех, что внутри.

Он снял очки ("Шрамы, как шрамы" – пронеслось в артемидиной голове), щёлкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Потом заговорил:

– Так получилось, что я жил без матери, а потом помер и отец. Помер как-то нелепо, отравившись палёным алкоголем, хотя всегда покупал его лишь в дорогих магазинах, да и пьяницей не был. Но от судьбы не уйдёшь. Я был тогда примерно в возрасте Артемиды и уже вовсю играл рок. Отец этого не одобрял, всё хотел, чтоб я в институт поступил, получил хорошую специальность, все дела. Ну и ругались мы с ним часто, конечно. И вот, когда он умер, мне стало казаться, что это моя вина. В общем, я забил на всё и стал бухать. Мне и до этого, разумеется, приходилось выпивать, в компаниях, на вечеринках. Но тут я стал бухать по-страшному – один совсем, просто сидел целыми днями и пил. На репетиции перестал ходить. Когда деньги кончились – начал пропивать вещи, посуду, хрень там всякую. И вот пропил почти всё – даже мебель. И тут ко мне наш гитарист пришёл. А я сижу на каком-то ящике и смотрю на него. Он что-то говорит, а я вообще не врубаюсь. Как будто звук выключили. У гитариста кликуха была – Майкл. И вот, этот Майкл понял, видимо, в чём дело, подошёл ко мне и стал трясти за плечи. И звук включился! И я слышу, он говорит мне: "Отец тебя любил, да. А кто тебя ещё любит? Да никто, кроме наших фанов. Никому ты, кроме них не нужен. А они нас ждут, кстати. Мы через две недели должны в тур ехать. А как мы без тебя поедем? Да никак. А люди ждут". И так далее, в том же роде. И тут меня проняло. Просто мысль, что кто-то где-то меня ждёт. Короче, я позволил Майклу засунуть меня под холодный душ, а потом отвезти в клинику, где провели полную детоксикацию моего организма. И через две недели мы поехали в тур, который оказался успешным, потом записали альбом, который стал золотым. Но это уже другая история.

Студж затушил сигарету, которой затянулся, кажется, всего один раз. Поднял глаза на слушательниц:

– Не утомил? ОК. Тогда эпизод второй. Произошло это, когда мне уже стукнуло сорок. До этого рок-н-ролльная жизнь шла своим чередом. Помимо музыки, присутствовало саморазрушение в различных формах, как то: беспробудное пьянство, эксперименты с наркотиками, множество девушек, к которым я относился, исключительно как к сексуальным объектам (что тоже весьма разрушительно). Естественно, что организм начал давать сбои. Я старался, до поры до времени, не замечать этого, пока однажды не потерял сознание прямо на сцене. Народ подумал, что это часть шоу. Ребята унесли меня со сцены. Остановили концерт, вызвали "скорую". Я пришёл в себя в больнице, рядом врач – пожилой, седой. Он мне сказал, что это просто переутомление, нервы и всё такое. Но необходимо обследование: чтоб исключить возможные риски. Ладно – надо так надо. Я там пробыл неделю – анализы, обследования, всё по полной программе. Тот же врач вызвал меня перед выпиской. Сказал, что люди мы взрослые, и он хочет сказать мне начистоту: проблем со здоровьем у меня выше крыши. Гипертония, серьёзный риск инфаркта и инсульта, увеличенная печень, что-то с почками ... Впрочем, он заметил, что всё это поправимо – надо только изменить образ жизни. А если продолжать в том же духе, то он даёт мне год, от силы – два. Решение за мной. На этом мы с ним расстались. Я отправился в гостиницу. Ничего менять я не собирался, ибо был уверен, что без алкоголя, наркотиков и прочего – рок-н-роллу конец. По пути купил бутылку виски и пачку сигарет, чтобы успокоить нервы. Вот только, придя в номер, не пить, не курить я не захотел. Решил лечь спать. На следующий день, мы играли концерт, вместо отменённого. Перед концертом я снова не смог выпить, что меня даже испугало: трезвым играть я уже отвык. Но отыграли отлично. После выступления решил оттянуться – опять та же фигня. И вот с тех пор я не пил, не курил (за исключением сегодняшней затяжки), не говоря уже о наркотиках. И главное, меня ни разу не потянуло! Люди, плохо знакомые с психологией, могут решить, что я просто испугался смерти. Но это не так. Я знал людей: смертельно больных, испуганных до последней степени. Людей, которые продолжали убивать себя, не в силах справиться со своей зависимостью. Так что же произошло со мной? Моя версия – это было чудо. Я в этом даже не сомневаюсь.

Студж закончил свой рассказ и отхлебнул ещё своего травяного чая. Все молчали.

– Тебе надо книгу обо всём этом написать, – сказала Артемида. – А что? Ведь классно будет.

Артемида взяла только что полученную на почте бандероль и зубами (лень было идти за ножницами) сорвала с неё бумагу. Внутри была чёрная книга с оранжевыми буквами:

СТУДЖ

РОК-Н-РОЛЛ: ЛИЧНЫЙ ОПЫТ

И тут же зазвонил телефон. В трубке раздался знакомый голос:

– Артемида, привет!

– Приветик, Студж! Я получила книгу! Спасибо-спасибо!

– Как ты?

– Отлично! А ты?

– Всё хорошо. Включай телек, там как раз сейчас будет сюжет о презентации моей книги! После созвонимся, пока!

– Ага! Пока-пока!

На экране был виден маленький зальчик, забитый народом. На небольшом возвышении стол, на нём микрофон. Рядом с ним – стопка книг. Из задней двери вышел Студж и уселся за стол, приветственно взмахнув рукой. Все зашумели, кто-то захлопал. Показали лицо крупным планом – оно показалось Артемиде уставшим и осунувшимся. Но вот Студж ослепительно улыбнулся – и от этого впечатления не осталось и следа. Он откашлялся и заговорил:

– Всем привет! Приятно видеть столько молодых лиц – хоть я на вашем месте ни за что не стал бы читать книгу такого старикана, как я!

Раздались одобрительные смешки.

– Оправдывает меня только одно – я до сих пор целиком и полностью остаюсь тем пятнадцатилетним подростком, что много лет назад оголтело рубил рок в отцовском гараже.

Кто-то захлопал.

– Хочу передать привет девушке, которой принадлежит идея этой книги. Артемида, привет!

– Привет! – Артемида помахала экрану рукой.

Студж попросил задавать вопросы.

– Скажите, ваша книга отчасти философская?

– Конечно, философская! В ней не меньше философии, чем в дереве за окном или в мясорубке.

– Последнюю часть книги занимают ваши стихи, написанные в последние годы, уже после распада группы. Какое они имеют отношение к рок-н-роллу?

– Но это и есть рок-н-ролл! Не меньше, чем концерты или альбомы нашей группы. Сменился формат, но не суть.

– Ваши ближайшие планы?

– Хочу отправиться в небольшой тур, где буду представлять свою книгу, читать стихи и отвечать на вопросы. Возможно, буду исполнять под гитару некоторые дискотечные хиты, для которых я написал свои тексты. В качестве шизового бонуса.

– Спасибо за ответы!

– Спасибо, что пришли!

Артемида выключила телевизор и открыла книгу.

ИЗ КНИГИ СТУДЖА:

"Помню мой первый трезвый концерт. Я вышел на сцену и увидел перед собой огромную массу народа. Мне стало страшно, но отступать было некуда. Барабанщик задал темп, и на зрителей обрушился забойный рифф. Первый куплет я пел на автопилоте. И вдруг меня попёрло. Стены зала будто исчезли, я забыл о публике. Существовала только музыка – мощная и неудержимая, как горный поток. И я нёсся в этом потоке, я был им. Два часа пролетели, как несколько минут. Это был один из лучших наших концертов".

«Ну вот всё и кончилось, подумал я. Был выпущен последний альбом, отыграны прощальные концерты и, наконец, прошла финальная пресс-конференция, на которой было официально объявлено о прекращении деятельности группы. Некуда было спешить. Я спустился в город и позавтракал в ближайшем кафе. Мне всё время казалось, что вот сейчас на меня навалится ужасная депрессия, но этого не происходило. Я пошёл вниз по улице и, когда добрался до конца, передо мной открылась величественная панорама морского простора. И вдруг меня охватило ощущение такого кайфа, такой свободы! Господи, подумал я, ведь это же и есть самый настоящий рок-н-ролл!»

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

"Никогда никого не хотел учить, но есть три вещи, которыми бы я поделился. Вот они:

1.Этот мир полон любви. И все мы – лишь проводники этого тока.

2.Есть золотое правило: получил – передай другому. И мы здесь только затем, чтобы всеми возможными способами делиться этой любовью друг с другом.

3. Если кто-то уверяет, что мы рождены, чтобы воевать, делать карьеру, получать материальные блага или, расталкивая всех, карабкаться к славе – это всё полная лажа. Говорю, как человек, обладающий абсолютным музыкальным слухом.

С любовью, всегда ваш, Студж."

Элина проснулась сегодня рано, со странным ощущением, что случилось нечто невероятное. В комнатах было совсем тихо. Она накинула халат и, пройдя по коридору, вошла в кухню. На столе лежал тетрадный лист, на котором маркером было написано:

"Мама! Утро доброе! Только не падай в обморок, пожалуйста! Я сегодня, безо всяких видимых причин, решила приготовить тебе завтрак. Блинчики на столе, какао на плите. Приятного аппетита! Сама я потопала в школу.

Твоя любящая дочь Артемида"

Элине, если не считать раннего детства, никто никогда не готовил завтраков.

ИЗ КНИГИ СТУДЖА (РАЗДЕЛ «СТИХИ»)

***

Каждый новый день

Всё тоньше

С каждым днём

Прозрачней небо

Тем дороже

Хрупкие

Дни мои

Хрустальные

Май 2016 года