Текст книги "Цветы над адом"

Автор книги: Илария Тути

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

4

Австрия, 1978

В деревне ходило много баек о Школе, хотя на самом деле там почти никто не бывал. По большей части, все эти россказни были чистой воды фантазиями, навеянными ее загадочным видом. Порой по утрам, на рассвете, здание в центральноевропейском стиле, видневшееся среди гряды облаков, напоминало мираж, сотканный из переменчивого солнечного света. Прямоугольный цоколь был сделан из камня, добытого в местных пещерах, а первый этаж облицован под рустику. От верхних этажей его отделяла живая рамка из переплетенных лоз винограда. Центральный фасад, от которого ответвлялись восточное и западное крыло, украшали четыре ионические колонны и большие окна с треугольными фронтонами. Последний, четвертый этаж венчал полукруглый купол. На центральной мансарде располагались часы, стрелки которых на людской памяти ни разу не сдвинулись с места. Поговаривали, что они показывают время смерти своего создателя – молодого архитектора из Линца, которого ровно в три часа убило молнией, когда он подошел к озеру, чтобы полюбоваться своим творением. Даже сейчас, спустя два столетия, старики говорили, что архитектора постигла Божья кара: эти места были созданы для тишины, ветра и альпийских цветов, а не для людской гордыни.

Теперь, когда Магдалене выпала возможность рассмотреть Школу вблизи, до нее дошло, почему это место окружало столько слухов: все в этом здании было неуместным, излишним. Прихоть избалованного аристократа, не знавшего ни в чем меры.

Она добралась сюда пешком по дороге, ведущей от деревни до плоскогорья. Затем прошла по тропинке, огибающей гору с противоположной стороны, чтобы сократить путь. Озеро источало едкий запах водорослей и болотного ила. Оно казалось земной зеницей.

Оказавшись перед входом, она совсем запыхалась, а из аккуратного шиньона выбилась кудрявая прядь. Проверяя чистоту туфель, она заодно подколола и непослушный локон. Массивная дверь распахнулась прежде, чем девушка успела коснуться звонка в форме волчьей головы. На нее сурово смотрело широкое, неопределенного возраста лицо.

– Полагаю, вы и есть Магдалена? Следуйте за мной.

Медсестра Агнес Браун была точной копией Школы, в которой она обитала: неприступной и запущенной. Густые седые волосы обрамляли еще довольно молодое, вопреки ожиданиям Магдалены, лицо. Эта женщина могла бы без особых усилий выглядеть куда привлекательнее, но, видимо, в Школе царили иные порядки. На собеседование Магдалену попросили явиться без макияжа, с гладко зачесанными волосами и в неброской одежде.

С холодной вежливостью Браун показала девушке то, что считала своими владениями, судя по надменной, царственной походке, которой она шествовала среди мрамора, позолоты и остатков роскошной мебели. В здании царила такая тишина, что Магдалена спросила себя: куда подевались воспитанники?

Аккуратный вход украшала мозаика с гербом Австро-Венгерской империи – двуглавый черный орел на золотом фоне. На стенах теснились изображения охотничьих сцен. Единственным мрачным пятном в этом полинявшем царстве были настенные часы с головами мавров по бокам. Выражение их вырезанных из черного дерева лиц наводило ужас, а из распахнутых ртов торчали острые клыки из слоновой кости.

Агнес Браун заметила удивление, промелькнувшее на лице Магдалены.

– Материал для этой вещицы доставили прямо из Африки, – польщенно пояснила она. – Часы принадлежали семье управляющего. Затем он преподнес их в дар Школе.

Магдалена сочла часы отвратительными, но через силу улыбнулась.

Теперь Браун неторопливо изучала ее, скрестив руки на животе.

– Сделано со вкусом, не правда ли? – поинтересовалась она.

– Да, – пролепетала Магдалена, тут же осознав, насколько фальшиво прозвучал ее ответ.

Взглянув на женщину, Магдалена заметила улыбку на ее лице. Агнес Браун выглядела весьма довольной.

– Не смущайся, – услышала в ответ Магдалена. – Твоя маленькая ложь говорит о том, что ты сможешь приспособиться к этому месту. Работа в Школе требует преданности. Это значит, что тебе придется поступиться личной свободой – в том числе и свободой мысли. Ты со мной согласна?

Магдалена и сама не заметила, как утвердительно кивнула. В этой женщине было нечто пугающее. Как и со Школой, с ней что-то было не так.

5

Взрослые были чем-то напуганы. Матиас понял это по тревожным взглядам, которые мама то и дело бросала на него, разговаривая с учительницей и остальными родителями, будто дергала невидимый поводок, чтобы держать сына при себе даже на расстоянии. Мама качала на руках Маркуса, его новорожденного братика. И хотя тот давно уснул, она так и не положила его в коляску.

В актовом зале школы то и дело раздавался нервный шепот. Яркий свет проекторов высвечивал разноцветные костюмы, брошенные прямо на сцене. Репетицию рождественского представления прервало появление двух мужчин, которых Матиас прежде никогда не встречал. Поговорив с учительницей, они направились к маме Диего, и после короткого разговора та последовала за ними как зомби – бледная и подавленная. Если бы не оклик мамы Матиаса, она так бы и ушла, не вспомнив о сыне. Вернувшись, она попросила Диего вести себя хорошо, слушаться учительницу и оставаться в школе, пока за ним не придет бабушка. Голос ее при этом сильно дрожал.

Матиас нашел Диего взглядом. Тот сидел в зрительном зале, уставившись сквозь оконное стекло на черное небо. С каждым днем темнело все раньше: казалось, ночь отбрасывает свою мрачную тень и на людей. Деревня Травени уже не была прежней. В последние часы ее лихорадило от подозрений, обрушившихся на жителей как снег на голову. С тех пор как пропал отец Диего, страх отравлял даже воздух.

Матиас подошел к приятелю, лицо которого в столпе света со сцены напоминало грустную и немного сердитую луну. Матиас и хотел бы утешить друга, но понимал, что слова тут бессильны.

Отец Диего мертв. Никто еще не произнес этого вслух, но мальчики знали, что так оно и есть. Так знают, что удар непременно попадет в цель; так знают, что поднимается температура, даже когда лоб еще холодный.

Матиас скомкал свой берет на манер мяча и бросил другу. Молниеносным движением Диего поймал его, не отрывая глаз от черного окна.

На лице Матиаса промелькнула улыбка. Диего все еще с ним, хотя и в полном смятении. Они были и лучшими друзьями, и постоянными соперниками. Однако сейчас Матиасу хотелось сказать, что он больше не хочет быть первым, пусть Диего займет его место, ведь у него есть все качества лидера. Но он смолчал, понимая, что так будет нечестно. Они и дальше будут соперничать друг с другом, снова и снова, но это никак не отразится на братских узах, которые их связывают.

Эти слова уже были готовы сорваться с губ Матиаса, как вдруг внезапная мысль заставила его произнести нечто совершенно другое:

– Где Оливер? – спросил он.

При звуке этого имени Диего пришел в себя. Оливер был всего на год младше, но друзья опекали его и стояли за него горой.

Они тревожно переглянулись. Нужно непременно найти Оливера. И защитить, ведь здесь, в стенах школы, он особенно в этом нуждается.

Коридор, ведущий к школьному туалету, вился бесконечной темной лентой. Кто-то потушил свет, и классы, пахнущие мелом и бумагой, казались огромными черными дырами.

Оливер сглотнул и испугался шума слюны в горле. Попытался нашарить выключатель, но не вспомнил, где тот находится: ему еще не доводилось включать свет самому. Снова обернулся к спасительному слабому пятну: за углом, посередине второго коридора, располагался актовый зал.

«Я тут не один», – повторил он.

Посмотрел вперед. Он уже преодолел несколько страшных метров без посторонней помощи.

Оливер знал: он где-то там, в темноте, складывает на место инвентарь в спортзале или закрывает окна в столовой. Он всегда ходил бесшумно и сурово смотрел на всех. Но только Оливер знал, кто он такой на самом деле – злодей из сказок. Жестокий без причины и без меры. При этой мысли у мальчика скрутило живот.

Оливер несколько раз моргнул. Ему казалось, что темнота, липнущая к ресницам, коже и одежде, вот-вот припечатает его своим весом к полу. Он сделал шаг, другой. Представил, что оказался внутри темного шара и движется к его центру, удаляясь от света.

А вдруг из темноты появится рука и утащит его… Оливер отогнал от себя эту мысль, но боль в животе то и дело напоминала о ней. Дверь в туалет должна быть где-то здесь. Еще несколько метров – и он коснется ее руками, выставленными вперед, и яркий свет унесет прочь все страхи. Как обрадуются Матиас и Диего, теперь-то он им почти ровня!

Он сделал несколько шагов вперед и наткнулся на гладкую стену. Нащупал в темноте дверь и опустил ручку вниз. Резкий запах хлорки и химии, ударивший в нос, подсказал, что он не ошибся.

Оливер замешкался, пытаясь найти силы, чтобы протянуть руку в плотную тьму.

– Ну я и дурак! – проговорил он, сгорая от стыда, хотя вокруг никого не было.

Сжав губы, вытянул руку вперед. Его трясло от холода и кидало в жар. Наконец он нащупал выключатель. Щелчок – и с легким потрескиванием одна за другой загорелись неоновые лампы.

Голубой кафель отражал холодный свет. Из плохо закрученного крана в одной из раковин капала вода.

Оливер облегченно выдохнул – никто не подкарауливал его в темноте. Он приблизился к кабинкам: все три двери, стоявшие в ряд, были распахнуты настежь. Выбрал среднюю и принялся расстегивать брюки. Разделавшись с первой пуговицей, замер на месте.

В туалете кто-то был. Прямо у него за спиной. К его дыханию присоединилось чье-то еще – с тяжелым запахом чеснока и сигарет.

– Привет, гаденыш!

Оливер медленно обернулся, не в силах противиться этому развязному голосу. Он весь дрожал.

Из-за возвышавшейся над ним тени своего извечного кошмара Оливер ощущал себя размером с ноготок.

Абрамо Визель работал школьным сторожем в Травени. Он был старше родителей Оливера, но моложе бабушек и дедушек. Тело его было настолько огромным, что при ходьбе его мотало из стороны в сторону, как корабль в бушующем море. Однако Оливер не считал Визеля толстым. Всякий раз, когда он натыкался на сторожа и терпел его издевательства, в его мозгу всплывало слово «сильный». Как злодей в комиксах про супергероев. Настолько сильный, что может раздавить его голыми руками.

Он взглянул на кулаки сторожа: каждый размером с его голову. Представил, как тот сжимает ее своими короткими волосатыми пальцами.

– И как у тебя хватило духу прийти сюда в одиночку? – сказал сторож. – Плохая идея!

Оливер промолчал. Он уже понимал, что любое слово будет неправильным. Синьор Визель так развлекался: глумился над ним с того самого дня, как появился в школе. Пока только на словах, но Оливер догадывался, что это до поры до времени. Он снова перевел взгляд на руки сторожа и заметил, как по ним пробегают легкие судороги, заставляя мышцы под кожей подрагивать. Это походило на то, как речная рыба выпрыгивает из воды, чтобы схватить добычу.

Мальчик догадывался, что добычей Визеля, способной утолить самый сокровенный голод, был его, Оливера, страх. Он посмотрел ниже, на огромное брюхо сторожа, загородившее проход.

– Меня там ждут, – наконец пролепетал он на одном дыхании.

Брюхо сторожа заходило ходуном от ехидного смешка.

– Ты пришел сюда отлить. Так чего встал? Вперед! – приказал он, заблокировав плечом дверь.

Оливер зажмурился. Мочевой пузырь раздулся так, что стало больно.

– Отпустите меня, – сказал он. – Ну пожалуйста.

– Никуда ты не пойдешь. Будешь стоять тут по стойке смирно, пока в штаны не напрудишь.

Оливер почувствовал, как из глаз покатились слезы.

– Ну что нюни распустил, как девчонка! – продолжал глумиться сторож.

Оливеру пришло в голову, что, хотя Лючия и девчонка, она все равно храбрая и сильная. Распахнув глаза, он посмотрел на своего мучителя сквозь пелену слез.

Тот подался вперед со словами:

– Ты же знаешь, что я с тобой сделаю, если хоть слово кому сболтнешь?

Оливер ничего не ответил.

– Я приду к тебе ночью, когда ты заснешь, и…

Визель сделал вид, что хватает его. Оливер едва не закричал, а Визель зашелся от хохота. Но тут что-то ударило его по лицу и упало на пол.

Оба уставились на перепачканную мелом губку, оставившую белый след на щеке сторожа.

Визель обернулся, а Оливер со всей мочи ринулся в образовавшийся просвет между дверью и телом сторожа.

– Стой! Ты куда? – неслось ему вслед, но Оливер уже был в безопасности.

Матиас и Диего встали стеной между ним и его мучителем.

– О! Явились не запылились твои защитнички! – хрюкнул сторож. – Когда ты перестанешь быть таким ссыкуном?

– Не трогайте его! – сказал Матиас.

– А тебе чего, Клавора? Папаша мало порол на этой неделе, хочешь еще?

Сторож вытер мел со щеки.

– И Валент-младший тоже здесь, – не унимался сторож, переключившись на Диего. – Ну а твой старик и подавно плохо кончил.

– Не надо! – прокричал Матиас, но к нему никто не прислушался.

Оливер видел, как товарищ схватил Диего за руку и попытался увести прочь, но тот будто окаменел.

– Пойдем отсюда, – умолял Матиас.

– Я слышал, о чем трепались полицейские там, на парковке, прежде чем увезти твою мамашу, – подмигнул Визель. – Хочешь, расскажу?

Диего стоял, не говоря ни слова, и неотрывно смотрел на сторожа. Оливер подумал, что друг сейчас похож на загипнотизированного.

– Хочешь, расскажу, как его грохнули?

Тут уже все трое обратились в слух.

Абрамо Визель вытянул руки, скрючил пальцы как когти и медленно поднес их к лицу Диего.

– Его отвезли в лес и вырвали глаза! Вот так!

Жуткий рассказ прервал голос учительницы из коридора. Матиас схватил Диего и Оливера и потащил прочь.

До них еще долго долетали жалобные причитания Визеля, сетовавшего на слабое здоровье и на то, как он устал драить сортиры после проделок невоспитанных мальчишек. Даже не оглядываясь, Оливер не сомневался, что одной рукой Визель мнет губку, а другой – подпирает поясницу.

Вместо этого он взглянул на Диего и не узнал друга. Тот стал мертвенно-бледный, как покойник. Точь-в-точь как его отец.

6

В полутемном помещении на экране друг за другом мелькали снимки, сделанные на месте преступления.

Крупный план сжатых синюшных губ. Капилляры, разбегавшиеся под кожей, словно ручейки. Бледная грудная клетка. И две черные впадины вместо глаз.

Такие снимки – основа основ каждого дела. Тот пластилин, из которого со временем слепится лицо – лицо убийцы, оно впоследствии обретет и имя. Именно составление профиля – психологического портрета – позволяет выйти на преступника.

Тереза смотрела на экран, утонув в кресле между двумя друзьями – главным следователем Амброзини и заместителем прокурора Гардини, – соблюдавшими на службе строгую субординацию. За ними разместилась оперативная группа.

Все они совсем недавно вернулись в участок с места преступления, продрогнув до костей. Расследование только началось, и рабочий день грозил плавно превратиться в рабочую ночь.

Глаза Терезы, воспаленные от усталости, тем не менее внимательно смотрели на экран.

Еще снимки – на сей раз запечатлевшие девственную природу. Среди растительности тут и там виднелись таблички и надписи, расставленные криминалистами. Такими табличками обозначали всё: следы крови, отпечатки обуви, ветки, обломанные зверем в человечьем обличье.

И, наконец, самая впечатляющая из этих макабрических находок: Тереза почувствовала, как дыхание сидевшего рядом заместителя прокурора участилось. В этот момент она окончательно поняла, что они имеют дело не с «обычным» убийством. Помимо психической составляющей, в этом деле проглядывало нечто еще более опасное, чему она пока затруднялась подобрать название.

Привычные мотивы не могли пролить свет на это преступление. Человеческий разум не в состоянии сотворить такое из ревности, мести либо из-за денег. Появившийся на экране тотем нес в себе глубинный смысл. Он требовал к себе внимания, потому что о многом мог рассказать.

– Вот это, пожалуй, больше всего и пугает, – пробормотал Амброзини.

Тереза разделяла его мнение, но теперь, когда она пригляделась внимательнее, в голове у нее промелькнула смутная догадка. Но ухватить ее суть никак не удавалось: мысль, вертевшаяся на поверхности, то появлялась, то сразу же исчезала, как только Тереза подбиралась к ней вплотную.

– Что-то не так? – поинтересовался заместитель прокурора.

Она помедлила, надеясь, что ощущение обретет форму, но все было напрасно. В конце концов она лишь молча покачала головой. Вводить коллег в заблуждение своими ничем не обоснованными подозрениями не хотелось. И все же, если отвлечься от всех обстоятельств, если не обращать внимания на пятна крови, чучело поневоле наводило на мысли о чем-то ребячливом – в каком-то смысле даже игривом…

Тереза уставилась на сделанные из ягод глаза.

– Нужно понять, где убийца их раздобыл, – сказала она. – Я не видела поблизости никаких ягод. Думаю, это важная деталь.

Заместитель прокурора кивнул.

– И что это значит? – спросил он.

Тереза была не до конца уверена, однако ответила:

– Убийца хотел, чтобы у чучела были глаза. Если чучело – это наш убийца, значит, он за чем-то наблюдает.

Но за чем? За агонией жертвы или за деревней неподалеку?

Во время осмотра места преступления Тереза отметила, что глаза чучела устремлены на деревенскую колокольню, и это ее потрясло.

– Отсутствие рта намекает на немоту, – вставил Гардини.

– Таким образом убийца экранирует эмоции, – пояснила Тереза. – Мы не знаем, что он чувствовал в тот момент – злость или страх, беспокойство или возбуждение.

Заместитель прокурора тяжело вздохнул.

– Убийца не оставил нам ничего, что могло бы указать на его мотивы, – пробормотал он.

– Он и не собирался ничего оставлять, – поправила его Тереза. – Не думаю, что мы имеем дело с обычной забывчивостью.

– Почему ты пришла к такому выводу?

– Да потому, что он выверил все до мелочей. Вероятно, долго вынашивал свои фантазии. Мы должны были обнаружить жертву именно в таком виде. Помните силки из бечевки? Наш убийца – перфекционист.

– Значит, он довел нас до определенной точки, а затем решил спутать нам все карты?

Тереза кивнула.

– Мне кажется, отсутствие носа – тоже своего рода знак, – проговорила она. – Обоняние – более чувственное восприятие, чем зрение. И тесно связано с половым влечением…

– Если ты права, то какой вывод из этого напрашивается?

Тереза потерла глаза. От нее ждали не просто ответа – от нее, как всегда, хотели озарений, способных помочь раскрыть преступление прямо здесь и сейчас. Или, на худой конец, хотя бы выбрать правильное направление расследования.

– Слишком рано говорить о выводах, – ответила она.

Однако Гардини и не думал отступать.

– Скажи только, что у тебя на уме, – четко произнес он, и мягкость в его тоне уступила место настойчивости.

– Я пока не готова ограничиться какой-то одной версией, – ответила Тереза тем же тоном, не глядя на Гардини.

Тот придвинулся к ней почти вплотную.

– Не беспокойся, – заверил он, – никто не собирается тебя ограничивать, пока ты не определишься с версией.

– Я вам не гадалка на кофейной гуще, – прошептала она тихо, чтобы ее не услышали на галерке.

– Никто этого и не говорит, – вмешался главный следователь. – Но ты никогда не ошибаешься. Или почти никогда. Поэтому мы и настаиваем.

Она вздохнула. Им не понять тяжести стоявшего перед ней выбора.

– Я пока не вижу четкой картины, – начала она. – Но если отсутствие органов чувств не случайно, то мы имеем дело с глубоко подавленной, сексуально нездоровой личностью. Однако не стоит торопиться с выводами, – вернулась она к объяснениям.

Теперь фотографии на экране изображали снятые с разных ракурсов часы жертвы, пристегнутые циферблатом внутрь к ветке, заменявшей запястье. Тереза не имела ни малейшего понятия, что это могло значить.

– А глаза жертвы? – шепотом спросил Амброзини, теребя кончики подернутых сединою усов. Он не оставлял их в покое в течение всего разговора.

– Мы их не нашли, – ответила она. – Возможно, их утащили птицы. Или прихватил в качестве трофея убийца. У зрения огромный символический смысл. С его помощью человек изучает, наблюдает и оценивает все вокруг, – пояснила она, жестикулируя. – Зрение пробуждает желания, порой запретные. Считается, что глаза – зеркало души. В этом есть доля истины: убийцы часто завязывают глаза своим жертвам, прежде чем нажать на курок.

Гардини обернулся. Тереза почувствовала на себе его недоумевающий взгляд.

– Трофеи, символы… Мы имеем дело не с серийным убийцей! – наконец подытожил он.

Тереза лишь пожала плечами, вперив взгляд в мелькавшие на экране фотографии.

– И все-таки здесь есть что-то ненормальное, – заметила она. – Думаю, с мотивом придется повозиться.

– Психическое расстройство налицо – мы этого и не отрицаем, однако…

– Дело не только в этом.

– А в чем?

Терезе не хотелось этого говорить, но если в поведении убийцы действительно превалировал психоз, то это противоречило скрупулезности, просматривавшейся в других деталях преступления.

Либо ты полный псих, либо – холодный и расчетливый убийца. Одно из двух.

– Думаю, многое прояснится после разговора с патологоанатомом, – ушла она от ответа. – Я возьму с собой этого новенького, Марини.

Главный следователь утвердительно кивнул.

– Хочешь его помучить? – тихо спросил он с легкой усмешкой.

Тереза искоса взглянула на новичка. Марини стоял прислонившись к стене. Судя по его непрезентабельному внешнему виду, попытки очистить перепачканную одежду при помощи мыла и воды оказались тщетны.

– Слегка, – ответила она на ходу. – Самую малость.