Текст книги "Контрудар"

Автор книги: Игорь Недозор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Возьми с собой кого-нибудь из нукеров и скачи назад! Поднимись на вершину. Оглянись кругом. Протри глаза! Никто не должен знать, куда мы свернули с дороги. Стой там столько времени, сколько понадобится, чтобы сварить полказана бычьего мяса. А потом идите! Ищите Хонуу, найдите его нукеров. Победит он или погибнет – все одно, скачите назад и ищите нас в песках, там есть колодец, там корни саксаула уходят глубоко в землю. Принесите весть от Хонуу, и тогда решим, как нам быть дальше – вернуться в родные горы или ждать!

– Я понял тебя, Инкай, – ответил Кайяал.

– Я с тобой, Кайяал-ага! – Аракао пришпорил коня.

Кайяал взглянул на старика. Старик растерянно смотрел на сына. До сих пор Аракао не участвовал в сражениях.

Парень ждал благословения отца. Но отец молчал. Он молчал потому, что считал сына слишком молодым. А еще потому, что тот был единственным из пятерых, единственным оставшимся в живых. Кроме него, у старика’ не было никого – ни жены, ни снох, ни внуков.

Сын смотрел прямо. Старик на минуту закрыл глаза, По лицу пробежала тень, чуть побледнели скулы. Когда он вновь открыл глаза, Кайяал заметил в них боль. Но голос старейшины прозвучал спокойно и твердо:

– Благословляю тебя, сын. Будь достойным воином…

Инкай провел ладонью по бороде.

– Кайяал, подставь плечо, если у него надломятся крылья…

Кайяал молча наклонил голову…

– Ступайте! – властно сказал старик.

Женщина, стоявшая ближе других и слышавшая слова Инкая, молча подала Кайяалу бурдюк. Лицо ее было суровым, голова крепко обтянута черным платком. Кайяал прикрепил бурдюк к седлу и повернул коня к одинокой сопке, оставшейся в трех-четырех полетах стрелы за караваном.

Аракао придержал своего скакуна, чтобы пропустить Кайяала вперед, взглядом обвел истерзанный караван. Юный воин, сидевший на усталом вороном коне и державший за повод навьюченного верблюда, не спускал глаз с Аракао. Караван вновь двинулся вслед за Инкаем. Юный воин все еще не трогался с места.

– Ты чего стоишь? Трогай! – раздался чей-то голос.

– Сейчас!

Воин сорвал с головы шлем, и черные волосы упали на плечи. Это была девушка.

– Сейчас, я поправлю седло.

Она соскочила с коня. Начала перетягивать подпругу, не спуская глаз с Аракао. Наконец их взгляды встретились. Поправляя колчан со стрелами, парень еле заметно кивнул ей и, пришпорив коня, помчался за Кайяалом.

Девушка долго смотрела вслед. Потом прижалась головой к седлу. Плечи вздрогнули. Накалившееся стремя обожгло щеку. Она подняла голову к небу. На глазах были слезы.

– Проклятая жара! – вырвалось у нее.

Когда она вновь взглянула на людей, в ее глазах уже не было слез.

Рядом застонала женщина. Девушка оглянулась. Женщина, только что передавшая бурдюк с водой Кайяалу, сорвала с головы черный платок и упала, забилась в истерике. Возле нее, на развернутых лохмотьях, лежало красное, сожженное беспощадной жарой тело малыша. Малыш был мертв. Женщина только что взяла его из люльки, притороченной к седлу коня, и распеленала, чтобы накормить своей иссохшей грудью.

– Высокое Небо прокляло нас! – хрипела женщина, ударяясь головой о землю. – Мы все умрем!

Девушка подняла ее с земли и прижала к себе. Караван остановился. Женщина вырвалась из объятий девушки и снова упала в пыль.

– Оставь меня, Арая, – еле слышно произнесла она. – Воды…

Девушка подобрала повод верблюда. Железное кольцо, вдетое в нос дромадера, натянулось. Атан со стоном согнул передние ноги и тяжело опустился на землю. Хромой табунщик Окдай, отец девушки, быстро отвязал кожаный мешок с водой. Деревянную чашу, наполненную влагой, Арая поднесла к губам женщины. Люди растерянно смотрели то на тело ребенка, то на женщину, то на вожака своего Инкая.

– Несите их! – приказал вожак.

И, не оглядываясь, направил коня к узкому, заросшему колючкой оврагу. Люди потянулись за ним. Двое мужчин положили женщину на носилки. Арая завернула тело малыша в лохмотья и вместе с ними пошла вслед за караваном. Конь шагал за ней…

Вскоре дорога опустела. Лишь вдали на востоке, поднимая облачко пыли, удалялись два всадника. Да в раскаленном небе кружили сытые коршуны…

Пройдя два полета стрелы от дороги, Инкай остановил свой караван и обратился к соплеменникам.

– Здесь похороним малыша. Выберите ослабевшего коня. Принесите жертву Священной Луне и Высокому Небу и накормите людей. Ночь будет темной. Все, что можно сжечь, сложите в кучу. Разберите арбы и волокуши. Пусть костер будет хорошим. Разожгите его вон там, под тем каменным навесом. Дайте отдых коням и верблюдам. Завтра двинемся через пески к Арнис-Фолю. Найдем колодец, и будем ждать наших гонцов.

Это была его самая длинная речь за всю дорогу.

– Дождь остудит жару, – закончил он.

Люди молча вглядывались в небо. Туч не было. Солнце, раскаленное солнце висело низко над землей. Но никто не усомнился в правоте его слов. Инкай всегда знал, что говорил. Хромой табунщик Окдай подошел к старику.

– Ну что, аксакал, кости ломит?

– Это желанная боль. Чем сильнее боль в моих суставах, тем скорее будет дождь и освежит землю, – ответил Инкай и, став на колени, начал молитву над могилой мальчика.

Еще один могильный холмик отметил путь каравана. Обхватив руками могилу сына, лежала мать.

Солнце уходило за горизонт. Мягко коснувшись опаленных лиц людей, вдруг пробежал ветерок. А когда мать, уставшая от слез, от тихих проклятий Высокому Небу, которое отняло у нее сына, и от раскаяний в собственных грехах, наконец, притихла, когда в казане заклокотало, и запах мяса защекотал в носу, дразня голодных людей, крупные капли дождя ударили о землю, словно высвобождая все живое из удушливых объятий зноя и смерти.

Грозный. Конец января 1995 года. Несколько кварталов от центра города.

Очнувшись, Снегирев сперва удивился, что вообще очнулся и жив. Вторым удивительным фактом было почти полное отсутствие боли. Ни в боку, ни в животе. Разве что бинты и засохшая кровь напоминала о том, что совсем недавно он был на волосок от смерти, и это ему не померещилось. Или все же все померещилось?

Генерал потянулся, присел, и обнаружил, что его правая рука прикована наручниками к холодной батарее. Он лежал на старом матрасе, запачканным чем-то черным, о природе которого думать не хотелось. В комнате – голой, разбитой, с выбитыми окнами и расколотой мебелью было несколько человек в обычных армейских зимних бушлатах и касках.

Двое возились у армейской рации, явно прослушивая переговоры.

До слуха генерала доносилось:

– Я – “Калибр-10”! Я – “Калибр -10”! Всем, кто меня слышит, подбросьте хотя бы пять коробочек к “Минутке”… Прошу, будьте людьми, мужики!

Так, он в плену. Что ж, даже с генералами это бывает.

Воспринял это отстраненно, просто как факт.

То, что делали с пленными озверевшие аборигены, он знал не из слухов, а из рапортов, из которых следовало, что самые жуткие слухи не говорят всей правды.

Это солдатику могут просто прострелить живот и бросить подыхать, пока местные псы будут обгладывать ему ноги и руки – еще живому.

А для офицеров такого “милосердия” не припасено.

Могут изнасиловать всем отрядом и возить с собой, время от времени устраивая оргии да еще снимая это на пленку. Могут заставить сражаться в гладиаторских боях с такими же пленниками – под гогот и аплодисменты двуногих скотов, заключающих пари. Могут…

Но он вроде генерал – добыча ценная. Значит, и придумают для него что-то особенное.

Пожалел, что не захватил с собой яду, как на полном серьезе советовал начмед управления майор Галустян.

Или же его используют как ценного заложника? Например, обменяют на кого-то из важных пленных.

Или…

Вот тут Снегиреву стало по-настоящему страшно.

Не секрет, что в Чечне паслись не только разнообразные боевики со всего мира – от прибалтов и юаровцев до душманов – в смысле афганских моджахедов. Не менее активно тут орудовали всевозможные разведки. И целый генерал российской контрразведки для таких – лакомая добыча. Особенно для бывшего потенциального противника, а ныне стратегического партнера. То есть, их людей тут, конечно, “нет”. Официально.

Вот тогда точно шансов не имеется. Даже из рабского зиндана выходят. А в этом случае из него сперва самыми разнообразными методами вытащат все. Воистину ВСЕ (вот у серых оперативников ЦРУ глаза на лоб полезут!), а потом прикончат и зароют далеко и глубоко.

“Но может все не так плохо?” – робко затрепетала надежда.

Ведь все чаще идут сообщения, что многие полевые командиры осведомляются в неофициальном общении с федералами о том, что будет с теми, кто добровольно сложит оружие?

– “Гром-15”, “Гром-15”! Это – “Волк-103”. Движемся по Старопромысловскому шоссе. Только что пересекли Алтайскую улицу, Алтайскую. Прием… – заверещал приемник.

– Понял вас, “Волк-103”, понял. Продолжайте движение.

– “Гром-15”. Это – “Закат-5”. Если есть возможность, выдвинитесь в район Старопромысловского, выручайте 119-й батальон… Он должен быть в районе Кропоткинской. Прием…

– Ага, вас ищут, Алексей Николаевич, – чей-то возглас вернул его к действительности.

Напротив него стоял, покачиваясь с носка на пятку и небрежно заложив руки за спину, человек в таком же, как у здешних чеченцев и у него самого зимнем армейском обмундировании – разве что на голове вместо каски или ушанки была генеральская каракулевая папаха старого образца.

Снегирев этого человека не видел прежде, но, конечно, узнал сразу.

Бывший командир лучшего артполка Советской Армии. Кавалер ордена “За службу Родине” III степени. Второй или третий человек в руководстве сепаратистов.

Организатор обороны Грозного… Член КПСС с… Вроде бы в контрах с шариатской госбезопасностью и этими… ваххабитами. Ну, что еще там было в досье собранном наспех в его конторе?

Мановение руки, и присутствующие скрылись в дверных проемах.

Они остались одни. Два гражданина одной страны. Два офицера одной армии. Два врага…

По ту сторону пролома в стене за спиной чеченца расположился небольшой скверик. Вернее, сквер там был когда-то в мирное время. Ныне глазам представал сюрреалистический кошмар. В беспорядке, как брошенные на детской площадке игрушки, на площади замерли десятки мертвых железных зверей. Это беспорядочно разбросанное стадо сожженной техники подавляло своим количеством. Сколько же ее здесь? Снегирев вспомнил, что как раз тут в первый штурм приняла бой Кубанская сводная бригада. Так и стоит, где дралась…

Взгляд генерала выделил из общей массы разбитого железа невиданную доселе конструкцию. Танковое шасси, вычурная башня, направляющие ракет, колпак локатора, стволы пушек по бокам.

Словно из декораций к фантастическому фильму.

– “Тунгуска”, – процедил чеченец, заметив его интерес. – Новейший войсковой комплекс ПВО. Какое мудило пригнало ее сюда и зачем – ума не приложу. Там за поворотом еще пара “шилок” стоит. Одних восьмидесяток двадцать. БТРы и семьдесят вторые не считали…

– Послушайте, товарищ подполковник… – тихо начал Снегирев, решив, что чему быть, того не миновать.

– Я тэбе не товарисч! – зло и вместе с тем устало прошипел Аслан с прорезавшимся акцентом. – Волк позорный тэбе товарисч! Я для тэбя гаспадын бригадный генерал! Долго же пришлось тэбя лавить. Сперва забрасывать дезу этим тваим… – он сплюнул, – федералам-педералам про архив, патом еще пастараться, чтобы тэбя паслали, патом еще лавить по всему Грозному…

– Вы за мной, что ли, следили? – пробормотал генерал.

– Такое уж время наступило, – ответил Аслан. – Разве Рассия сычас не свабодная страна? Каждый теперь имеет право следить за другим! Тем более нэ известно, кто окажется другим, – со зловещей многозначительностью добавил чеченец.

– Кстати, Алексей Петрович, а вы миня савсем не помните? – с неподдельным участием осведомился он полминуты спустя.

Снегирев покачал головой. Как он точно знал, с этим человеком они нигде совместно не служили.

– Ну да, где вам, белой чекистской кости помнить армейскую скотинку? – презрительно ухмыльнулся Аслан. – А я вот вас запомнил, хотя всего два раза видел.

Кавказский акцент в его голосе снова пропал.

– Это где ж?

– Где? – протянул чеченец. – В Октябрьске, где ж еще? Один раз на совещании по магической безопасности, второй – на совещании по взаимоотношениям с аборигенами. Помню, сидели вы в президиуме. Так, с краешка, скромно вроде, да на ус мотали…

Снегирев ощутил, как на лбу выступила испарина, а сердце замерло на миг. Вот оно как!

Ну, понятно, откуда серым затурканным “особнякам” из родного ФСК знать про такое?

Да…Что-то часто в последнее время встречаются ему люди из прошлого, которое надо забыть. Которое было приказано забыть, и которое согласились забыть все, включая и американцев и французов. Что было решено считать “не бывшим”, и чего нет даже в пресловутой “Особой папке”, чтоб Первый кому не надо невзначай по пьяни не выболтал.

Нет, конечно, шила в мешке не утаишь, и кое-что просочилось наружу. Пусть лишь на страницы желтых газетенок и разных безумных книжонок – тех, где пишут про инопланетян, сношающих земных девиц, и Гитлера, улетевшего на летающей тарелке, созданной тибетскими магами, в Антарктиду в сорок пятом. Особо хитрые журналюги и долбанутые энтузиасты уфологии, правда, начали копать это дело, так что даже пару раз пришлось принимать меры.

– Не находите это забавным, генерал? – с коротким смешком продолжил разговор Аслан. – Еще совсем недавно мы штурмовали другие миры, а сейчас вы не можете взять бывший горком бывшей партии…

– Возьмем… еще не вечер, – зло огрызнулся Снегирев.

– Да я ж не спорю… Возьмете и дворец Джохара, и Грозный. Но толку-то?.. – чеченец передернул плечами. – Потом ведь все равно уберетесь. Не через год, так через десять лет. Видел я ваших солдатиков – это ж сплошные слезы. Но они хоть немного в нормальной школе поучились, хоть ели досыта. А что дальше будет? Вам не страшно, генерал?

Снегирев промолчал, сказать было нечего.

– А ведь все могло бы быть по-другому… – тихо и печально проронил Аслан. – Могло… Но вы не захотели, именно вы. И ты…

Ощутив подступивший страх, генерал уставился на Аслана. Не может этого быть… Откуда он…

– Да, я все знаю. Не спрашивай, откуда, поймешь сам. И про спецподразделение “Прометей”, и про тетрадочки с разными предсказаниями. Вы их…– он сплюнул, глотая мат, – вашему Ельцину отдали или себе припрятали?

– Послушайте, Аслан Алиевич…– Снегирев запнулся. – Это… не такой простой вопрос… Вы можете мне не верить, но мы и в самом деле пытались сделать все, что в наших силах…

– Вах!! – махнул чеченец рукой. – Ну что ты мне будешь гаварыть – пытались-мытались? Что, Лысого Меченого притравить не могли или алкаша беспалого? Как Литовкина или бедолагу Пащенко, да? Диоксина с полонием пожалели, да?

“Откуда он про это знает?! – пронеслось в мозгу генерала. – До этого же еще далеко… Хотя… если он тоже из них…”

Его вдруг проняла крупная дрожь.

И дрожь эта была вызвана не тем, что он боялся Аслана, хотя, конечно, боялся. Но не только, и, пожалуй, даже, не столько…

Снегирев ощутил остатками умений мага третьей ступени, что было в этих руинах еще что-то, кроме них. Что-то очень сильное и злое. Тогда дела их куда более поганые, чем казалось, ибо сражаться с магом-провидцем, не имея на своей стороне никого похожего, так проще удавиться. Но, черт возьми, Эйгахаловы людишки, помнится, говорили, что в здешнем мире способен на что-то существенное маг никак не меньше восьмой ступени? Генерал точно не помнил на память всех самопальных чародеев ОГВ, вернувшихся с Аргуэрлайла на Землю, но то, что его собеседника там не было, – это факт. Он бы знал… Или тот просто не доложил о пробудившихся способностях?!

Дьявол! Так ведь это он, не иначе, вылечил его, причем от очень скверных ран! Но как же тогда быть с “правилом одного таланта”, согласно которому маги не могут почти ничего за пределами своей “специализации”? Или есть исключения? А может их “кореша” из Конгрегации просто наврали? Или… это Аслан не маг, а шаман? Эти и правда могут почти все.

– Ладно, – поднялся с места Аслан, хлопая себя по бедрам и вставая. – Все это не так важно, потому… Потому что… Не буду долго говорить, время не терпит. К нам на Землю пришел бог.

– Бог? – зачем-то переспросил Снегирев.

– Бог, самый настоящий. Тут у нас, видите ли, уже примерно лет этак тысячи с три как не было богов, – сообщил Аслан. – Почему думаете маны кот наплакал, да и та дрянная? Потому как ее проводники в наш мир – именно боги и высшие демоны, что бы эти кретины из тамошних школ не говорили. Ну вот, когда наши ученые пробивали дырку между мирами, они нашумели так, что разбудили одного крепко спящего, почитай что мертвого бога. Нет, не совсем мертвого…

Чеченец поморщился, пытаясь подобрать слова.

– Он, как бы это сказать, впал в детство, что ли? Нет… не то… – Аслан провел ладонью по лицу. – Не знаю, как объяснить. Понимаете, боги, они вообще не то, чем кажутся. Все дело в том, что он потерпел поражение… Когда-то, очень давно… Имя его никогда больше не произносилось, даже имя… Еще во времена той самой цивилизации, что была на Аргуэрлайле до той, которую мы там застали, в ее самые ранние дни. Оно было сбито с барельефов, а его изображения уничтожены все до одного. Были убиты жрецы, все до единого, и даже просто люди, знавшие, как ему правильно поклоняться. Вот такой бог-изгнанник, вышвырнутый и с Неба, и из Преисподней, одинаково проклятый и там, и там. Нет, ты не подумай, майор! – вдруг словно спохватился чеченец, назвав Снегирева по званию, в котором тот был во времена операции “Порог”. – Он был силен, очень силен! Но, – кривая усмешка, – нашлась сила и на него. По его приказу мертвые могли восстать из могил, но он не мог погасить Солнце и даже Луну, оттого и проиграл. Ибо силами Солнца его враги и пользовались…

Чеченец бормотал это каким-то странным речитативом – ни дать, ни взять служка в темном храме, привычно отчитывающий слова богохульного писания…

– И бог явился сюда по нашему следу. Обычно боги прикованы к своим вселенным, но этот был немного другой породы. Все дело в том, что он был Сыном…

Потом вдруг Аслан встряхнул головой, сурово поглядел на генерала.

– Да…чего-то я… Ну ладно, это не важно… пока.

Кроваво-красный отблеск дальнего пожара плясал на его костистом лице с уже заметно отросшей щетиной, отражался в блеклых глазах.

– Просто прими это к сведению – раньше на Земле не было богов. Теперь они есть. Теперь Он есть, – поправился. – Мы ему служим. Он пришел ко мне, когда мне было плохо, когда ваша “демократия” вышвырнула меня из армии и грозилась раскатать мою несчастную Чечню танками. И я ему поверил и впустил в себя… И теперь служу ему. Я и мои товарищи. И тебе тоже придется ему послужить. Но сперва его надо будет немного подкормить…

– Кого? – пересохшим горлом выдавил генерал.

– Нашего Владыку… – прозвучало в ответ.

И ухмылка, в которой противоестественно смешались неподдельное благоговение и одновременно умиление, с каким хозяин смотрит на любимую собаку или кошку, показалась Снегиреву на редкость омерзительной и страшной.

– Нет, ты не подумай… Ему не нужна кровь, плоть или то, что мы называем душой… – как бы размышлял его собеседник вслух. – Просто жертва отдает ему оставшиеся годы своей жизни – он питается временем, которое определено человеку. Ему все равно, чье время, хотя, конечно, у молодого времени больше, чем у старика…

Так бурча себе по нос, он вытащил из кармана разгрузки пачку свечей, затем на полу появился старинный медный тазик, наполненный водой, в которой плавали кусочки льда. Расставил свечи вокруг миски в пластиковые розеточки, какими украшали свадебные торты. И это контраст потусторонней жути и прозаических мелочей мирной жизни заставил сердце генерала сжаться.

Аслан постоял со склоненной головой три или четыре минуты, словно молясь в молчании. Затем принял у вышедшего из дверного проема автоматчика накрытый крышкой армейский котелок – самый обычный.

Под крышкой оказалась пригоршня исходящих сизыми искрами углей.

Он дунул на угли и зажег свечи от вспыхнувшего пламени…

– Нельзя использовать спички, в этом огне не должно быть ни следа серы, – объяснил он. – А это тлеющие угли от разбитого снарядом дома… Самое то – огонь смерти и разрушения…

Снегирев лишь наблюдал с обреченным отчаянием, как бывший подполковник бывшей Советской Армии расставляет свечи вокруг миски, всматриваясь в отражение огоньков.

Рослый бородатый боевик молча принес на руках спеленатого шнурами, как младенца, солдатика, кажется Еремеева, и бережно положил у огненного круга, словно боялся сделать жертве больно. Потом бесшумно, как огромный тигр, скрылся в темноте и почти сразу появился, держа на руках еще одного, точно так же связанного, с перебинтованной головой. Тот слабо стонал, не открывая глаз. Затем рядом лег так же скрученный Пашков. Следующим был – Снегирев даже не сразу поверил – чеченец с развороченной грудью, кое-как перебинтованный. После еще трое – два солдата и не первой молодости женщина, не разобрать – русская или чеченка (похоже, поймали первую попавшуюся).

Густобородый здоровяк присел на корточки рядом с обреченными. Аслан наоборот – отошел в тень. Но тут порыв сквозняка задул несколько свечей и бригадный генерал, шипя сквозь зубы проклятия, вновь раздул почти погасшие угли из котелка и зажег свечи.

И только потом бородач достал нож. Обычный столовый нож, не какой-нибудь навороченный “боуи” или “кукри” и не здешний кинжал в серебре, а заурядный сточенный столовый нож с деревянной ручкой, видать не одно десятилетие мирно служивший нескольким поколениям хозяек на какой-то грозненской кухне.

Снегирев закрыл глаза, видеть это было выше его сил. Что бы там ни было с ним дальше, он имеет право не видеть Этого.

Он услышал чавкающий звук входящего в плоть лезвия, женский стон, какое то бульканье…

Потом.

Потом пришел Он.

Или ОНО…

Что-то омерзительное и страшное…

Генерал содрогался от ужаса и отвращения, ощущая, как ледяные цепкие пальцы забираются к нему в мозг, вползают в уши, копаются в разуме и тянутся дальше, к тому, что священники называли душой. Затем из тьмы протянулись фосфоресцирующие щупальца и, воткнувшись в грудь генерала, начали вгрызаться в нее. Потом на него поглядели исполинские бледно-синие глаза колоссального спрута или кальмара…

Нарастая, в уши ворвались завывание и нечеловеческие голоса, тонкие и звенящие. Они доносились отовсюду и были невыносимы. Вибрирующий, доводящий до безумия звук на самой границе слышимости, от которого, казалось, лопнет череп.

И череп лопнул…

На бесконечную череду тысячелетий пришла неслыханная боль. Далее она кончилась, но ушла не сразу, а постепенно, цепляясь за мельчайшие осколки возрождающегося сознания, кусая, злобствуя. Затем ее не стало совсем, и тогда, хотя ни зрение, ни слух не спешили возвращаться, оказалось возможным понять: ничто не кончилось, мучители всего лишь решили передохнуть…

Закрыв глаза, он прислушивался к отсутствию боли. Первым делом попытался открыть глаза, и, несмотря на успех этого предприятия, ясности оно не добавило. Перед глазами стояла красная завеса, которую кое-где нарушали синие сполохи. Но прошла вечность, и еще одна вечность, а потом время замедлило бег, и глаза увидели свет свечей. Движения век вызвали новый приступ головной боли. Разглядел пустую холодную комнату и человека в генеральской папахе над ним. Аслан был один, он напряженно и озабоченно заглядывал в лицо Снегирева. Генерал скосил глаза.

Трупов уже не было, как и предметов жуткого обряда. И то, страшное и потустороннее, тоже ушло.

– Эй! Ты меня слышишь? Хорошо слышишь?

– Ccc… Хррр… – прохрипел Снегирев.

Означать это должно было что-то вроде “слышу хорошо”, и Аслан его понял.

– Ну вот… вот и отлично, – удовлетворенно резюмировал чеченец. – Сейчас придешь в себя, и тогда мои люди тебя проводят к федералам. Пока полежишь в госпитале, пока то да се – и на службу… Третий штурм еще не скоро теперь будет и я уж как-нибудь без тебя его отобью. Твоя очередь действовать позже придет… Да, на всякий случай, чтобы не было иллюзий… Попробуй подумать о том, как ты предаешь меня или Его? Ну, попробуй…

И Снегирев представил. Представил, как сразу по возвращении в Москву, наплевав на всю служебную иерархию и подчинение, на здравый смысл, поднимает трубку секретного телефона и, назвав пароль, просит связать его с президен…

– А-а-а… ах… ххх-ууу!!!

Боль была не такая уж сильная, вполне терпимая, но куда страшнее было то, что он ощутил за этой болью. То, что она – лишь крошечная часть тех мук и ужаса, что способен на него обрушить тот, кому предался его бывший сослуживец.

– Ну, понал, дюрачок? – с недоброй усмешкой осведомился Аслан с опять появившимся акцентом. – Так чито привикай, Ученик, тэпер тибэ уже никуда… А сичас извэни, придется тибя нимножка прадырявит, тваи раны я зарастил савсэм, а вроде как неудобно без крови ухадить, да и падазреный меньше.

В руках Аслана появился, как по волшебству, массивный “Стечкин”…

Москва. 2 апреля 1986 года.

…Алексей Снегирев проснулся. Вытерев обильную испарину со лба, осторожно, стараясь не разбудить жену, спустил ноги с кровати.

Пытался нашарить тапки под диваном, но потом плюнул и как был босиком прошел на кухню, инстинктивно стараясь потише ступать, когда шел мимо двери в комнату сына. (Умаялся на соревнованиях, пусть поспит) Сел на табуретку, зачем-то зажег газ и поставил чайник, хотя пить не хотелось. Потом вытащил из пачки “Кэмела” (еще афганские запасы) сигарету и прикурил от плиты, жадно затягиваясь.

Так, надо успокоится, прийти в себя… В конце концов, пока все в порядке. Сейчас самое начало апреля 1986 года, а не страшный кровавый январь 1995-го. До него еще почти десять лет, он не генерал этого непонятного “ФСК”, а майор КГБ, сотрудник особого подразделения “Прометей”, и завтра ему ехать в Чернобыль – предотвращать взрыв Четвертого энергоблока…

Да, еще ничего страшного не случилось…

Еще все можно исправить…

И в ответ на эту бодрую мысль перед глазами встал ослепительно-черный свет и разлетающиеся мертвенно-блестящие звезды дьявольского причастия…

И Алексею стало страшно. Страшно, как не бывало никогда. Ни когда над Гиндукушем его Ми-восьмой поймал стингер, ни когда он сидел в приемном покое роддома перед дверью, за которой решался вопрос – жить или умереть Ольге и Дениске…

Ибо если его сон не лгал, а до того такие сны не лгали, то они обречены.

Можно и в самом деле без особого труда устранить пока еще не ставшего кем-то Беспалого или еще пребывающего на подъеме Меченного, можно послать киллеров к Рейгану или Бен Ладену, можно назначить Дудаева командовать авиацией Дальневосточного округа, а этого Аслана – береговой обороной Курильских островов. Можно собрать всех отечественных воров и политиканов, каких он и такие, как он, вспомнят, на “Адмирале Нахимове”, и в сентябре этого, одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, с чистой совестью подставить старую калошу под таранный удар “Петра Васева”…

Но что толку, если темный древний бог, чудовище из немыслимых забытых преданий другого мира уже на Земле? А значит сейчас, либо через десять или двадцать лет оно все равно найдет кого-то, кто согласится впустить его в свою душу. Здесь ли, в Австралии, на Тибете или в Африке.

И ад разверзнется на этой несчастной планете!

Майор Снегирев готов был расплакаться, если бы с недавних пор не разучился плакать…

За полгода до того. Аргуэрлайл. Западно-Эльгайский хребет.

…Хотя ты можешь быть уже зрелым мужем по здешним меркам – двадцать седьмой год, хоть в руках у тебя оружие, какого в здешнем мире нет ни у кого, хоть ты не новичок в схватках, но когда чужая ночь смешивает воедино свист ветра в скалах и дальний вой пещерных гиен или еще каких явно хищных тварей… Когда при каждом шорохе рука стискивает магазин Ак-74… Последний, между прочим, магазин…

Да, тогда поневоле пожалеешь, что соблазнился пайком солдата сил самообороны, и не подался в свое время в Артмастерские или не женился на дочке соседа-лавочника – она так на тебя смотрела!

Но ведь нельзя выдать усталость и тоску ни жестом, ни вздохом, ибо рядом с тобой идет девушка, которую ты любишь, и которая не ноет и не падает духом.

Кири, замедлив шаг, обернулась в его сторону.

– Всё! Устала, больше не могу! – сообщила она на смеси всеобщего и недавно выученного русского. – И Луна скоро заходить. Пойдем дальше – свернуть обе свои шеи! И вообще, как говорил мой дядя, который кабан съел: “Ночью по горам ходить – в Нижний мир ходить”.

Все правильно. Но что поделаешь, если нужно было как можно дальше уйти от разоренного врагами селения, оторваться от возможной погони и избегнуть встречи с похитителями людей? Но теперь им требуется и в самом деле перестать убегать, и найти безопасное место, чтобы приткнуться до рассвета.

Хорошо бы найти уютную пещерку, поросшую мохом, куда можно натаскать веток, на которые ляжет плащ девушки. А потом можно будет окликнуть Кири… Нет, лучше не окликать. Лучше будет молча подойти, положить руки на плечи, повернуть к себе лицом, припасть губами к губам…

Резкий толчок в плечо вырвал его из сладостной мечты.

– Не шевелися! – прошипела девчонка прямо в ухо. – Там впереди – нехорошее.

Минут пять он всматривается из-за кустов в ночной мрак, прежде чем в лунном свете смог рассмотреть человека, сидящего на корточках у каменной груды. Ага, не просто сидящего, а разжигающего ударами кресала маленький костерок в нише, словно в печурке. Становится кстати видно, что камни эти не простые – плоская плита, положенная на четыре валуна, и два отдельно стоящих высоких острых обломка, ребристыми гранями отражающие лунный свет. Кажется, похожие камни в его мире называли кромлехами.

Вот между ними и полыхает костер, куда незнакомец что-то сыплет, отчего пламя становится неприятно зеленоватым. Видимо творит какой-то обряд в честь одного из сонма богов, каким молятся в мире, куда занесла землян уже скоро как восемь лет лихая судьба и приказ…

Спутница судорожно сжала запястье солдата. Осторожно повернувшись, он встретил расширившиеся глаза, в которых отражался страх. Да она, кажется, расплачется сейчас! Неутомимая и отважная охотница испугана!

Один человек жжет костерок – что тут особенного? Сдались ей эти боги и черти? Но если Кири страшно – это очень, очень серьезно!

А вокруг и ведь и в самом деле происходит что-то не то. Свет ущербной Луны как-то сгустился, стал тягучим, налился зеленью, и странно мерцает в такт ударам крови в висках.

Нет, конечно, примерещилось…

А вот это… это уже не мерещится!

Из-за кустов появляются и медленно, беззвучно начинают скользить вокруг камня с языком пламени между двух столбов и неподвижно сидящим человеком – молчаливые фигуры в темных плащах с низко надвинутыми капюшонами. Они движутся нарочито неспешно, кружась в хороводе, не останавливаются ни на миг, но и не убыстряя шаг. Танцуют? Молятся неведомым богам? Заклинают каких-то демонов? Занимаются непонятным чародейством?