Текст книги "Находка на станции Стрельна"

Автор книги: Игорь Москвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава шестая
Кронштадтские визиты

Мария Алексеевна Мякотина занимала на Наличной улице двухэтажный деревянный дом, доставшийся от почившего в бозе восемь лет тому супруга, статского советника, служившего по морскому ведомству. Пенсия мужа позволяла едва сводить концы с концами, если бы не помощь родного брата, жившего в большом поместье где-то на юге России, где тот имел, кроме пахотных земель, огромное стадо коров.

Дом Мякотиных пятью окнами смотрел на Наличную улицу, небольшую и уютную.

Штабс-капитан остановился перед входом, ему не нравились такие минуты, когда приходилось приносить обитателям плохие вести. Особенно такие, когда речь идет о возможной смерти сына. Василий Михайлович лелеял надежду, что госпожа Мякотина отмахнется от такой вести и с улыбкой произнесет: «Господь с вами, Сергунчик сегодня только отбыл в столицу».

Звонок глухо зазвенел внутри дома. Через несколько минут дверь распахнулась, представив взору Орлову совсем молоденькую девушку в белом переднике. Она улыбнулась статному, довольно привлекательному мужчине.

– Добрый день, – ее голос звучал звонким колокольчиком.

– Могу ли я видеть госпожу Мякотину? – Василий Михайлович по армейской привычке приложил руку к головному убору.

– Как о вас доложить?

– Штабс-капитан Орлов по частному делу.

– Подождите минутку, я доложу, – девушка отступила в сторону, пропуская Василия Михайловича в коридор. Не миновало и одной минуты, как девушка вернулась:

– Мария Алексеевна вас примет, разрешите ваше пальто.

Хозяйка оказалась дамой лет сорока с густой шапкой темных волос, в которые вплелись едва заметные седые пряди. Она с интересом посмотрела на гостя с военной выправкой.

– Чем могу быть вам полезна? – спросила женщина после приветствия. – Присаживайтесь, – она указала на диван, стоявший напротив кресла, в котором она сидела. – С кем имею дело?

– Простите, что не представился, – гость поднялся, – штабс-капитан Орлов. Госпожа Мякотина, – Василий Михайлович прикусил губу, так не хотелось быть вестником смерти, – скажите, у вас есть дети?

Хозяйка поначалу опешила, левая бровь непроизвольно поднялась вверх.

– Да, – после некоторой паузы произнесла она и добавила: – Странный вопрос.

Орлов не обращал внимания на последние слова хозяйки.

– Извините великодушно, но я – агент столичной сыскной полиции и имею к вам несколько вопросов.

– Опять мой Сергей что-то совершил?

– Вот о нем и пойдет речь.

– Значит, снова набедокурил, и что на этот раз? – по лицу дамы промелькнула тень беспокойства.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Семь дней тому.

– Он учится в гимназии здесь, в Кронштадте?

– Совершенно верно, но я отослала его в Петербург. Там надо было оформить несколько бумаг по поручению моего брата. Самой мне стало дурно, я отправила Серёжу.

– На сколько дней он отправился в столицу?

– На два-три.

– Вы не интересовались, почему он задержался там?

– Нет, иногда вместо нескольких дней он задерживался там дольше. Понимаете, там квартира моего брата. Молодым хочется иногда немного отвлечься от родительской опеки, вот я и не препятствовала тому, что он задерживался там. Тем более что он всегда присылал телеграммы.

– Так было и в этот раз?

– Да, но вы, господин штабс-капитан, объясните, что все-таки произошло с моим мальчиком? Он посажен под арест?

– Госпожа Мякотина, боюсь, дело обстоит гораздо хуже, – Василий Михайлович остановился и посмотрел в окно, не мог себя пересилить и взглянуть в глаза вдове.

– Господин Орлов, – повысила голос Мария Алексеевна, – что стряслось с Серёжей, в какую историю он попал?

– Вы можете проехать в столицу, чтобы опознать молодого человека, найденного вчера убитым?

Лицо хозяйки перекосилось, она прикрыла рот рукой, глядя на гостя испуганными глазами.

– Нет, нет, – сделал попытку успокоить Марию Алексеевну Орлов. – Может быть, это не ваш сын, при нем не было документов, а только квитанция об отправленной телеграмме.

– Серёжа… – только и произнесла вдова, но потом взяла себя в руки, лицо стало непроницаемым, словно гипсовая маска. – Когда надо… опознать? – голос стал хриплым до неузнаваемости.

– Если возможно, то сегодня или завтра.

– Хорошо, но я, видимо, не перенесу вида… моего сына, – она запнулась, и на глазах выступили слезы, но быстро взяла себя в руки. – Поедет Венедикт.

– Венедикт?

– Да, это мой средний сын, он на год младше Серёжи, – Мякотина вновь запнулась.

– Когда он сможет приехать?

– Завтра с утра… Первым пароходом.

– Я напишу адрес сыскного отделения.

Мария Алексеевна промолчала.

– Скажите, госпожа Мякотина, у Сергея были приятели в Петербурге?

– В доме, где находится квартира брата, Серёжа был дружен с сыном статского советника Нартова.

– А здесь, в Кронштадте?

– Не могу сказать, но, скорее всего, нет. У нас никто не бывал, приходили мальчики только к Венедикту.

– Ваш брат проживает в столице?

– Нет, – устало проговорила Мария Алексеевна, сраженная новостью, принесенной Орловым. – Мой брат имеет квартиру здесь, в столице, на Сергиевской, в доме господина Ромолова, сам же проживает в имении в Херсонской губернии.

– Квартира пустует?

– Нет, там постоянно живет прислуга брата.

– Не скажете, какие бумаги должен был оформить Сергей?

– Толком не знаю, что-то у поверенного, Николай Алексеевич хотел, чтобы Сергей пошел по юридической стезе, поэтому и давал иногда поручения моему сыну, – госпожа Мякотина приложила к глазам платочек.

– Не подскажете фамилию поверенного?

– Подгородецкий, он ведет все наши дела в столице.

– Я могу поговорить с Венедиктом?

– Можете, но он сейчас в гимназии, – и упавшим голосом добавила: – Где учился вместе с Серёжей.

– Простите за трагическую весть, но, может быть, найден не ваш сын… Не буду более тратить вашего времени. Позвольте последний вопрос, – штабс-капитан поднялся, – имя, отчество вашего брата?

– Николай Алексеевич Ребров.

– Разрешите откланяться, – Василий Михайлович кивнул головой и направился к выходу.

* * *

Хотя до отправления парохода оставалось время, штабс-капитан решил не возвращаться в гимназию, а завтра не только предъявить тело для опознания Венедикту, но и переговорить с ним. По дороге он остановился, словно перед ним появилась невидимая стена, и направился в обратном направлении, в гимназию.

Тот же дворник делал вид, что занят делом, исподлобья взглянул на гостя и снова лениво провел метлой по двору, выложенному булыжником.

Господин Добронравов встретил посетителя уже не так любезно, а недобрым взглядом, не сулящим ничего хорошего.

– Я вас слушаю, господин Орлов, – процедил инспектор сквозь зубы, словно испытывал зубную боль.

– Мне хотелось бы получить ваше разрешение на беседу с одним из ваших воспитанников.

Иван Ильич смилостивился, даже лицо подобрело, что сыскной агент не требует, а просит разрешения. Поначалу Добронравов решил отказать настойчивому штабс-капитану, а потом решил, что лучше с полицейским управлением не искать ссоры. Пусть разговаривает, неужто от этого дисциплина в порученном заведении станет хуже?

– И с кем из моих воспитанников?

– С Венедиктом Мякотиным.

Инспектор объяснил, где найти класс, в котором в данную минуту проходил урок математики, где присутствовал Венедикт Мякотин. Учитель позволил Венедикту выйти из класса только после того, как Орлов сослался на позволение инспектора гимназии.

Брат Сергея Мякотина оказался довольно высоким мальчиком с нескладной фигурой. Серые глаза с удивлением уставились на незнакомца, вопрошая, что тому понадобилось, вроде бы провинностей за ним нет.

– Венедикт, я – агент сыскной полиции штабс-капитан Орлов, – начал Василий Михайлович.

Мальчик вжал голову в плечи.

– Мне хотелось бы поговорить о твоем брате.

– Каком? – Лицо Венедикта оживилось от облегчения, что речь пойдет не о нем, но тень беспокойства осталась.

– Что каком?

– Каком брате – о Сергее или Мише?

– Ах это, – только сейчас Орлов сообразил, что у госпожи Мякотиной три сына, – о Сергее.

Венедикт кивнул головой, но глаза недобро засветились.

– Скажи, с кем из воспитанников был дружен Сергей?

– Ни с кем, – ответил мальчик. – Он считает, что с ним учатся не очень приятные личности, которые не заслуживают его дружбы.

– Но что-то он рассказывает о тех, с кем учится?

– Нет, он старается никого не замечать.

– В столице есть у него приятели?

– Так вы у него самого и спросите, – мальчик хотел что-то добавить, но сдержался, посмотрев исподлобья.

Василий Михайлович понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, мальчик будет либо молчать, либо кивать на брата, что пусть тот и отвечает.

– Хорошо, Венедикт, можешь идти в класс.

Теперь нужно отбывать в столицу, более сведений не получить, конечно, можно поговорить с воспитанниками, где Сергей учился, но уверенность Орлова росла, что бесполезно это делать, нового ничего узнать не удастся.

На пристань Василий Михайлович пришел за четверть часа до отплытия.

Поднялся по скрипучему трапу и опять остался на палубе, поправил ворот, но потом все-таки решил сходить в буфет, с утра у него не было во рту маковой росинки. Надо было, кроме всего прочего, подумать о том, что довелось услышать. Видимо, в самом деле, Мякотин-старший был скрытным малым. Так сказать, сам в себе, и поэтому не любил выставлять себя напоказ, либо слишком заносчив с таких молодых лет.

Мясо, которое принес официант Орлову, было мягким и с такой долей перца, которая нравилась штабс-капитану. Он без колебаний заказал еще одну порцию и теперь блаженствовал, маленькими глотками отпивая из чашки ароматный кофе. Уходить из теплого буфета не хотелось, поэтому Василий Михайлович просидел за столом до самого прибытия на пристань у 8-й линии Васильевского острова.

Глава седьмая
В сыскном

Подъезжая к сыскному отделению, Василий Михайлович чувствовал некоторую усталость более от проведенных на пароходе часов, нежели от хождения по незнакомому городу. Дотоле Орлов никогда не посещал Кронштадта. Город ему не понравился, безликий, напоминающий столицу, хотя ранее в свободные от службы часы Орлов имел желание посетить остров Котлин, но так и не удосужился…

В сыскном отделении царил покой, не то что в иных учреждениях, где постоянная сутолока суетящихся сотрудников, неизвестно чем занимающихся или наигранно демонстрирующих собственную значимость, наводила на мысли о чрезмерной занятости работников.

Василий Михайлович кивнул головой дежурному чиновнику в знак приветствия, приложил руку к головному убору и быстрым шагом поднялся на второй этаж, где находился кабинет Путилина, чтобы отчитаться перед начальником за поездку в Кронштадт.

Штабс-капитан постучал и, не дожидаясь приглашения, отворил дверь.

– Иван Дмитрии, позволите? – спросил скорее для виду, чем по необходимости.

– Василий Михалыч! – обрадовался начальник сыскного отделения, оторвал глаза от бумаги, которую держал в руках, словно давно поджидал агента с докладом. Несмотря на ранний час, по другую сторону начальственного стола сидел помощник Ивана Дмитриевича – Жуков. На лице Миши читалось выражение скорее скуки, нежели усталости.

– Чем порадуете? – Путилин, казалось с большой охотой отложил документ в сторону, уставившись на Орлова.

«Не иначе очередной циркуляр из канцелярии градоначальника либо из министерства», – подумалось штабс-капитану. Он помолчал, собираясь с мыслями, и, подойдя к окну, то ли в подражание начальнику, то ли просто неосознанно, начал отчитываться за вояж в Кронштадт.

– В Кронштадте проживает вдова статского советника Мякотина, которая имеет сыновей, учеников местной гимназии. Один из них, Сергей, был послан неделю тому в столицу по делам дяди, именно он послал телеграмму, квитанцию об отправлении которой обнаружил Михаил в гимназическом сюртуке. Завтра утром прибудет брат Сергея Венедикт для опознания найденного тела.

– Почему не сама госпожа Мякотина? – нахмурился Иван Дмитриевич.

– Мария Алексеевна болеет.

Путилин сжал губы, покачал головой, но через секунду произнес:

– Продолжайте, Василий Михайлович.

– Ничего ни плохого, ни хорошего в гимназии мне поведать не могли, слишком скрытным был Мякотин.

– Вы так уверенно говорите, что найденный непременно должен оказаться Сергеем.

– Да, – после некоторого молчания сказал Орлов. – Я уверен в этом, хотя хотелось бы ошибиться.

– Уж лучше иметь опознанного юношу, чем неизвестного, тогда следствие остановится на полпути, как с тем незнакомцем с Лесной улицы, – встрял в разговор Миша, но тут же смутился, что выдал чуть ли не очередную глупость.

Упомянутый Жуковым неизвестный был найден дворником одного из домов во дворе за поленницей дров. Ни документов, ни приметной одежды, ни каких-либо приметных пятен или родинок на теле, ничего. Тогда охватили расспросами чуть ли не всю округу, но никто в убитом знакомца не признал, а как вести расследование, когда неизвестного никто не видел? Словно с неба упал, так и похоронили как неизвестного.

– Оно верно, Миша, – тяжело вздохнул Иван Дмитриевич. – Но все-таки мы – отделение сыскное и должны преступников изобличать, а не расписываться в собственном бессилии, как в упомянутом тобой деле в Лесном. Продолжайте, Василий Михайлович.

– Рассказывать, впрочем, нечего, замкнутый юноша, ни друзей, ни врагов. Я думаю, надо начинать со столицы. Здесь Сергей частенько оставался один в квартире брата Марии Алексеевны господина Реброва.

– Совершенно один?

– Нет, в квартире постоянно проживает прислуга, сам же Николай Алексеевич обитает в херсонском имении.

– Значит, он давал поручения ученику гимназии? – с удивлением в голосе сказал Путилин.

– Господин Ребров имел планы дать Сергею юридическое образование, хотел, чтобы в их семье был свой присяжный поверенный. Вот поэтому и поручал племяннику такие дела.

– Не рановато ли?

Штабс-капитан только пожал плечами, подразумевая, что чужая семья потемки со своими мыслями и уставом.

– В котором часу приедет Венедикт?

– Я думаю, в полдень, – Василий Михайлович по пальцами правой руки переносицу, – в девять первый пароход, два часа по заливу и от Васильевского к нам, да, думаю, ближе к двенадцати часам.

– Вы имеете желание самому принять участие в опознании? – Иван Дмитриевич не отрывал взгляда от стола.

– Да, хотелось бы самому увидеть отношение между братьями: стоит ли доверять Венедикту.

– Что ж… – Путилин сощурил глаза, словно что-то прикидывал. – Я не против, только, Василий Михайлович, – тут он сделал паузу, – не напугайте юношу. Нынешнее поколение уж больно впечатлительное. Не дай бог, нервничать начнет. Сами понимаете, нам надо блюсти порядок и не допускать родственников к расследованию, иначе получится истинное безобразие.

– Иван Дмитрич, – Орлов подошел к столу и сел на стул, – позволите встретить юношу, и сразу в анатомический театр?

– Пожалуй, вы правы, Василий Михайлович, поезжайте, встретьте Венедикта, – последнее слово прозвучало так, словно Иван Дмитриевич забыл имя среднего сына госпожи Мякотиной. – Знаю, что легче ему будет. Не знаю, какие отношения связывали братьев, но всё же родные.

– Хорошо, – произнес штабс-капитан, направляясь к выходу.

– Итак, Миша, что там стряслось на Николаевском вокзале? – последнее, что услышал Орлов. Ответ Жукова поглотила толстая дубовая дверь.

* * *

На пирс Василий Михайлович прибыл за несколько минут до швартовки судна. Пассажиров было немного. Среди спускавшихся по трапу был высокий юноша, зыркающий серыми глазами по сторонам.

Мякотин подошел к сыскному агенту, которого заприметил будучи на борту парохода.

– Здравствуйте, господин Орлов, – поздоровался со штабс-капитаном Венедикт и покраснел, словно совершил что-то постыдное.

– Доброе утро! – ответил Василий Михайлович, и на его лице появилась улыбка. – Не утомила дорога?

– Отнюдь, – не сказал, а выдохнул юноша и добавил: – Не так часто мне доводится посещать столицу.

– Ты не против, если мы дойдем до анатомического пешком?

– Нет, – снова тяжело выдохнул Венедикт, без этого понятно, что гимназист имеет стремление отсрочить опознание тела, чтобы, не дай бог, узнать в нем брата.

– Сергей часто бывает в столице? – Орлов с умыслом сказал «бывает», чтобы в юноше жила надежда и не слишком он волновался в театре.

– Да, – после некоторой паузы произнес Венедикт. – Ему дядюшка благоволит и разрешает жить на квартире.

– А тебе?

– Исключительно с маменькой.

– Как часто бывает Сергей в столице?

– Простите, но я не отмечаю даты в календаре, – в голосе гимназиста послышались нотки скрытой обиды то ли на дядю, то ли на брата.

– Венедикт, – штабс-капитан шел, заложив руки за спину, – мной движет не праздное любопытство, а исключительно дела службы. Мне приходится много чего выслушивать, прежде чем в просеянном найти ту крупицу, что поможет в нахождении преступника или его изобличении.

– Я понимаю, – Венедикт шел, не отрывая взгляда от мостовой, словно в самом деле напроказничал и сейчас стыдится своих поступков. – Сергей ведет себя очень тихо в присутствии маменьки и особливо дяди.

– Дяди?

– Дяди, – с обидой в голосе подтвердил гимназист, и Орлову показалось, что Мякотин процедил сквозь зубы. – А нас он и видеть не хотел.

– Когда ты видел Сергея в последний раз?

– Перед его самым отъездом в столицу.

– Он что-нибудь говорил?

– Нет, как всегда, с улыбкой и шутками, – Венедикт цедил слова сквозь зубы, словно муку сквозь сито, было видно, что брата не чествовал.

– Не страшно увидеть брата… мертвым? – не сдержался штабс-капитан.

Венедикт втянул голову в плечи, и было видно, что ему некуда деть мешавшие при ходьбе руки.

– Нет, – едва слышно произнес Венедикт. – У каждого из нас своя судьба.

– Рановато ты о судьбе-то, – Орлов улыбнулся уголками губ.

– Господь дал, Господь взял, – гимназист не поднимал головы. – Все мы смертны, кто раньше, кто позже, все там будем.

Интересно было слышать от столь юного создания такие рассуждения, не иначе Венедикт прожил жизнь и теперь на склоне лет готов был поделиться мыслями.

До анатомического театра шли больше не произнеся ни слова. Штабс-капитан украдкой поглядывал на гимназиста, отмечая серьезное лицо юноши и неприсущую в таком возрасте глубокую морщинку над переносицей.

В анатомическом театре, расположенном в Императорском Университете, Венедикт вел себя спокойно, никакого волнения. Складывалось впечатление, что перед ним на металлическом столе лежит не тело погибшего человека, а кукла в полный рост, хотя и без головы.

Перед самым опознанием Мякотин указал, что на икре левой ноги Сергея рваный шрам, оставшийся от детской шалости, когда они полезли в недостроенный дом и там брат наткнулся на толстый гвоздь и с испугу дернул ногой так, что разорвал не только кожу, но и мышцу. Довольно долго лечился, но, слава богу, все обошлось. При этих словах взглянул Венедикт на тело и только в эту минуту перекрестился, но во взгляде не мелькнуло ни капельки сочувствия к безвременной кончине брата. Только перед самым выходом из анатомической залы тяжело вздохнул, бросил какой-то непонятный для Орлова взгляд, в котором невозможно было прочитать ни единого чувства, владевшего гимназистом.

Глава восьмая
Неспешная поступь

Иван Иванович Соловьев, надворный советник и кавалер Станислава третьей степени, поднялся, как говорят, ни свет ни заря в весьма благодушном настроении, и это несмотря на вчерашний суматошный день в Стрельне, который, по чести говоря, порядком вымотал. Выкушал стакан горячего чая с пирожками, испеченными накануне днем кухаркой, просмотрел заново вчерашние газеты, выискивая в них интересное. Нетерпеливым взглядом поглядывал на едва бегущие по циферблату стрелки. Почтовое отделение при Варшавском вокзале открывало двери для обывателей в восемь часов. Вряд ли можно застать ответственных лиц ранее сего часа, рассуждал Иван Иванович и, не выдержав, накинул верхнее платье. На улице кликнул извозчика и, удобно устроившись на медвежьей шкуре, произнес:

– На Варшавский.

Город давно пробудился ото сна, по улицам сновали торговцы, расхваливая товар, письмоводители и мелкие чиновники, подняв воротники и поеживаясь от утренней прохлады, спешили на службу.

Надворный советник расплатился с извозчиком и сошел на выложенную булыжником мостовую на площади слева от вокзала. Люди, словно муравьи в улье, сновали кто куда – кто спешил на поезд, кто только приехал и теперь направлялся в город.

– Прощения-с просим, господин надворный советник, – развел руками почтовый чиновник, выделяя это «надворный советник», и на лице появилась лисья улыбка, – без позволения господина Вербицкого никак невозможно вам помочь.

– Где я могу найти господина Вербицкого? – Иван Иванович теперь в подражание чиновнику выделил фамилию начальника почтового отделения.

– Так пройдете по коридору и в самом конце дверь коричневую увидите, вот за нею и восседает наш Никифор Трофимыч, – и лисья улыбка стала еще гаже. Лицо словно бы вытянулось, заострилось.

Соловьев прошел по длинному коридору, освещенному весенним утренним светом сквозь чистые стекла без единого пятнышка. Постучал и, не дождавшись ответа, отворил дверь, ступил в кабинет.

Никифор Трофимыч, сидевший за столом, поднял голову и с удивлением посмотрел на раннего посетителя, видимо, визитами начальника почтового отделения не баловали. Иван Иванович ожидал увидеть человека в летах, обремененного долголетней службой и уставшего от нее. Из-за стола поднялся довольно молодой мужчина в отутюженном мундире зеленого цвета с начищенными пуговицами.

– Доброе утро! – Молодой человек одернул полы мундира. – Чем могу быть полезен?

– Надворный советник Соловьев, – представился Иван Иванович, – чиновник по поручениям при отделении сыскной полиции.

– Любопытно, – произнес с еще большим удивлением Вербицкий, – я никого не вызывал и никаких происшествий, способных заинтересовать ваше ведомство, у нас не случилось.

– Я по делу службы.

– Вас слушаю. Присаживайтесь, – Никифор Трофимович указал на стул, стоящий перед столом.

– Благодарю, господин Вербицкий.

– Можно просто Никифор Трофимович, – начальник почтового отделения покраснел, – я только исполняющий должность и не привык к официальному обращению.

– Хорошо, – улыбнулся Соловьев, – не буду вас задерживать. Вот… – он достал из бумажника квитанцию и положил перед Вербицким. – Помогите мне выяснить, кем и когда была отправлена телеграмма.

– Только-то, – с облегчением вздохнул начальник. – Это я мигом, – он вскочил из-за стола и быстрым шагом пересек кабинет. Обернулся у самой двери и смущенно произнес: – Простите, ради бога, я еще не привык к новому положению, – и скрылся за дверью.

Ждать пришлось около пяти минут, в течение которых Иван Иванович с интересом рассматривал кабинет, где кроме стола, покрытого зеленым сукном в цвет мундиров почтового ведомства, трех стульев, большого шкапа, сквозь стекла которого проглядывались корешки Свода законов с золотым тиснением, и двух небольших картин – на одной изображена несущаяся тройка, видимо символизирующая быстроту доставки почтовых отправлений, на второй – заснеженный лес. Обязательного в чиновничьих кабинетах портрета государя Иван Иванович не обнаружил.

– Вот, – дверь распахнулась, и в кабинет влетел хозяин. – Вот, – повторил Вербицкий еще раз и положил перед Соловьевым квитанцию и поверх нее листок бумаги, а потом затараторил: – Здесь я написал, кто отправил, когда, то есть какого числа, в котором часу и кому. Да, принимающий телеграмму Иванов сказал, что гимназист был не один, и запомнил потому, что они шумели, громко переговаривались и притихли после того, как им сделал замечание какой-то господин.

В кабинете воистину воцарилась тишина.

– Иванов не запомнил, сколько было молодых людей и сможет их опознать?

– Господин Соловьев, я приведу Иванова, и он сам вам расскажет.

– Хорошо.

Через минуту дверь распахнулась, и на пороге появился маленький щуплый человек неопределенных лет с бегающими глазками и обветренным лицом.

– Иван Иванович Иванов, – представил исполняющий должность начальника почтового отделения.

– Так, голубчик, – Соловьев осмотрел вошедшего внимательным взглядом с головы до пят, – расскажи-ка про тех молодцев, что были с гимназистом.

– С Мякотиным? – уточнил Иванов.

– Так точно.

– Двое их было, а вот как выглядели, не помню. У меня память больше по фамилиям да именам, а вот лица, извините, не слишком.

– Ты говорил, шумели они?

– Истинно так, словно из лесу приехали и города не видели.

– Может, помнишь, в гимназических тужурках они были или нет?

Иванов на секунду задумался, даже глаза закрыл.

– Нет, в цивильном платье.

– Точно в цивильном?

– Вот вам крест в цивильном, – и Иванов перекрестился.

– Ты бы их распознал, если тебе их показать?

– Никак нет, – Иванов посмотрел в пол, словно провинившийся ребенок. – Фамилии – другое дело, а вот лица… На них памяти нет.

– Ладно, ступай, – Соловьев поднялся со стула, – постой, – ему пришла нелепая мысль, – ты говорил господину Вербицкому, что какой-то господин сделал гимназисту замечание, не помнишь его?

– Дак он сразу за гимназистом отправлял телеграмму, его фамилия, – Иванов вскинул брови кверху, – Степанов… отправлял телеграмму… Сейчас, сейчас… В Гатчину, да, да, в Гатчину отправлял, по адресу, – и продиктовал адрес, – а запомнил его оттого, что тепло на улице, а он в шубе.

– Более ничем молодые люди не запомнились?

– Никак нет, ничем.

– Ступай, – когда Иванов вышел, Соловьев произнес: – Благодарю, господин Вербицкий, за помощь.

* * *

Улица встретила надворного советника городской суетой, словно окунулся в воды холодной до озноба реки.

Степановых в столице пруд пруди, поэтому стоит начинать с Гатчины, оттуда наверняка укажут, где искать господина в шубе. Может быть, он запомнил молодых людей, а, может, что и из их разговора. В начале расследования, как говорит Иван Дмитриевич, надо хвататься за любую ниточку и тянуть ее, пока она не закончится, либо выведет к клубку.

Соловьев вернулся и отправил телеграмму в Гатчину попросив, чтобы ответ направили на адрес сыскного столичного отделения.

* * *

– Иван Иванович, вы вовремя, – вместо приветствия произнес Путилин, сидевший в излюбленном кресле со скрещенными на груди руками. – Присаживайтесь, – кивнул подбородком на свободный стул. – Докладывайте, что у вас.

– Телеграмма послана четвертого числа сего месяца Сергеем Мякотиным, одетым в гимназическую тужурку, Марии Алексеевне, проживающей на Наличной улице. С Сергеем в почтовом отделении было еще двое, видимо, знакомых.

– Это уже след, – потер руки Иван Дмитриевич. – Вы чем порадуете, Василий Михайлович?

– Убитый в самом деле Сергей Мякотин, его опознал брат Венедикт.

– Лицо же порезано? – не сдержался помощник Путилина Жуков.

– По рваному шраму на ноге, – бросил штабс-капитан хмурый взгляд на Мишу.

– Понятно, – разочарованно произнес помощник.

– Я разговаривал и с госпожой Мякотиной, и со смотрителем гимназии, и с соучениками убитого. Ничего о нем сказать не могли, кроме того, что был замкнутым и не имел не то что близких, никаких приятелей.

– Любопытно, – добавил Соловьев, – но Сергей в почтовом отделении был не один, их запомнил чиновник потому, что они шумели.

– Этих двоих сможет опознать ваш чиновник?

– К моему прискорбию, нет, но он запомнил фамилию господина, который сделал замечание молодым людям, – и, предвосхищая вопрос Путилина, Соловьев сказал: – Я занят поисками этого господина.

– Немного, но уже кое-что есть, – подвел итог Иван Дмитриевич. – Отсюда следует, что вы, Иван Иванович, занимаетесь поисками господина, сделавшего замечание, и гимназистов…

– Они не были в форменном одеянии.

– Будем их называть так.

Соловьев пожал плечами.

– Пусть будет так.

– Миша, ты съездишь в Стрельну и расспросишь про трех молодых людей, одного в гимназической тужурке и двоих в цивильной, так, Иван Иванович?

– Совершенно верно.

– Вам же, Василий Михайлович, надо посетить квартиру господина Реброва, дяди нашего убиенного. Возможно, что-то расскажет служанка, возможно, дворник, может быть, и соседи. Так что более не смею вас задерживать, господа, и жду с добрыми новостями.