Текст книги "Петербургский сыск, 1874 год, апрель"

Автор книги: Игорь Москвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава девятая. Птичник с Петербургской

– Иван Дмитрич, – дежурный чиновник стоял на пороге, – прибыл полицейский из первого участка Петербургской части…

– Убийство, небось, – тяжело вздохнул Путилин, нахмурив брови, и, не дожидаясь ответа, резко поднялся, оттолкнув кресло.

– Так точно, у Сытнинского рынка.

– Жуков уехал?

– Нет ещё.

– Передайте, чтобы ждал меня у входа, моё задание для него нынче отменяется.

– Хорошо, – и чиновник кивнул головой, что все передаст Мише.

Путилин поднял руку к лицу, словно что—то забыл, потом взял трость и направился к выходу.

Жуков прохаживался вдоль коляски, которую остановил, чтобы отправится без задержки на Петербургскую сторону.

Присланный полицейский отбыл, как приказал ему помощник пристава, после доклада о происшествии дежурному чиновнику. По причине, что не узнать подробностей дела, у Ивана Дмитриевича испортилось настроение.

До Мытнинского рынка домчались быстро, Путилин всю дорогу созерцал немигающим взглядом спину возницы. Миша старался не касаться начальника, хотя и было в коляске тесно.

Остановились перед домом, перед которым толпились любопытствующие и соседи, наслышанные о кровавом злодеянии. Слухи распространяются быстро, и поэтому в толпе было озвучено с десяток самых нелепых.

На тротуаре Иван Дмитриевич тихонько толкнул Жукова в спину, Миша понял, что необходимо послушать, что говорят обыватели. Сам же Путилин направился к одноэтажному деревянному дому, перед крыльцом которого прохаживался высокий, как коломенская верста, полицейский, при приближении начальника сыскного отделения браво вскинул руку к околышу фуражки. Путилин в ответ кивнул и поднялся по трём ступеням.

Тусклый дневной свет освещал через открытые двери длинный коридор без окон, из одной из комнат слышались глухие голоса. Иван Дмитриевич осмотрелся, тронул тростью тёмное пальто, висевшее при входе на гвозде, и направился к открытой двери.

– Господин Путилин, – навстречу Ивану Дмитриевичу шагнул мужчина, выделявшийся среди присутствующих молодостью и копной светлых волос, – добрый день!

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал начальник сыскной полиции присутствующих, – хотя какой он добрый, если такое происходит.

– Помощник пристава Холодович, – отрекомендовался молодой человек и тихим голосом добавил, – коллежский регистратор, – на щеках завоёванных темными редкими волосами выступили алые пятна, словно Иван Егорович стеснялся столь малого чина, – пристав штабс—капитан Мироненко находится в отпуску.

Путилин кивнул головой.

– Коллежский советник Шрейбер, – представил участкового врача Холодович.

– Мы знакомы, – приоткрылся рот врача в улыбке, показывая белоснежные зубы, – и тоже при столь печальных событиях.

– Совершенно верно, Вильгельм Иванович, если мне не изменяет память, то на Большом…

– Да, да, бедный Чернов.

– Что ж, господа, воспоминаниям будем предаваться потом, а нынче, – Путилин на миг сжал губы и продолжил, смотря в глаза помощнику пристава, который под внимательным взглядом Ивана Дмитриевича ещё более покраснел, – так что стряслось?

– Убит хозяин дома некий Синицын, – Холодович прокашлялся, – шестидесяти трёх лет, вдовый. Может быть, нам пройти в комнату, где совершено злодеяние.

– Так будет лучше.

Комната, служившая убитому спальней, была небольшой, где кроме узкой кровати в углу приткнулся шкаф с открытыми дверцами и стул, видимо, исполнявший роль тумбочки.

Старик лежал на спине посреди комнаты, раскидав руки по сторонам, словно напоследок пытался обнять оставленный мир. По правую сторону от убитого лежал старый потёртый ремень, слева – молоток с частицами кожи и волос на рабочей части. Путилин склонился над трупом, рукой в перчатке отодвинул с шеи бороду, под седыми густыми волосами виднелась тёмная полоса.

– Старика поначалу душили, – врач подошёл к единственному в спальне окну, – он даже не сопротивлялся, видимо, не ожидал от знакомого такой подлости.

– Да, – тихо произнёс Иван Дмитриевич, – незнакомца он не впустил бы в спальню и тем паче не повернулся к нему спиной.

– Убийца послу того, как придушил старика, не ожидал, что он может очнуться. Схватил молоток и нанёс смертельный удар.

– Схватил первое попавшееся? – задал вопрос Холодович.

– Отнюдь, – Путилин поднялся, – молоток принесён злодеем, – обвёл спальню взглядом, – нет, нет, старик не мог разбрасываться инструментом. Вы заметили, – Иван Дмитриевич вновь посмотрел на помощника пристава, – у хозяина везде порядок, не смотря на погром убийцы. Этот что—то искал ценное, поэтому именно он принёс молоток, приготовил орудие убийства заранее. Что известно о Синицыне?

– Как я сказал, шестидесяти трёх лет, вдов, имел птичью будку на Сытнинском рынке, целые дни проводил там.

– Кто обнаружил убитого?

– Внучка Софья, изредка приходила к деду, наводила порядок и иногда готовила. Вы можете с ней сами поговорить, – Холодович оживился, – она ещё здесь. Позвать?

– Не стоит, – Путилин поморщился, словно хотел сказать, что при убитом не следует это делать. – Старик в вашем распоряжении, – Иван Дмитриевич сказал врачу, – а вы, господин Холодович, прикажите увезти убитого в анатомический.

– Я больше не нужен? – Вильгельм Иванович надел шапку.

– Нет, я вас не смею задерживать, далее уже наша работа.

– До свидания, – врач коснулся рукой головного убора и вышел.

Путилин снова окинул взглядом спальню. Одеяло и простыни сбиты, словно убийца надеялся найти под ними золотые копи, дверцы шкафа открыты и на полках виднелся беспорядок. Явно убийцы искали либо деньги, либо ценные вещи. Придвинули стул ближе к шкафу, чтобы проверить и на верху, не спрятано ли что там.

Когда унесли убитого, Путилин попросил пригласить Софью.

В спальню несмелыми шагами вошла девушка лет шестнадцати, с испуганным лицом и слезами на глазах, которые вытирала маленьким кулаком.

– Здравствуй, – Путилин подошёл к Софье и вынутым платком из кармана вытер её щеки и глаза, – теперь ничего невозможно исправить, смерть, она за каждым из нас придёт в назначенный час, а вот сейчас в твоих силах нам помочь поймать этого нелюдя.

– Я? – Удивилась девушка. – Чем же я могу помочь, ведь никого не встретила, да и пришла к деду, когда…

Рука Ивана Дмитриевича вновь прошлась по щекам девушки.

– Ты часто бывала здесь?

– Каждую неделю по два—три раза.

– Вот, – начальник сыска смотрел в глаза Софьи участливым взглядом, – тогда ты наверняка сможешь сказать, что исчезло.

– Смогу, – кивнула девушка.

– Господин Холодович, – обратился Путилин к помощнику пристава, – записывайте.

Иван Егорович нервически засопел, но приказание начальника сыскного отделения исполнил, полицейский из участка принёс перо, чернила и бумагу. И теперь носил чернильницу за Холодовичем.

Прошли три комнаты дома, не исключая и кухни. Список оказался невелик, несколько серебряных безделушек, носильные вещи старика и шкатулка, в которой Синицын хранил свои сбережения.

– Скажи, Софья, – спросил уже при выходе из дома Путилин, – почему ты не жила с дедом?

Девушка опустила голову и покраснела.

– Мне отец не разрешал, они с дедушкой поссорились и знать друг дружку не хотели, вот я с ведома матушки сюда и наведывалась.

– А где проживаешь?

– На двадцать пятой линии, только, – девушка сконфуженно произнесла, – не говорите батюшке, что встретили меня здесь, иначе, – и она до крови прикусила нижнюю губу.

– Обещаю, – сказал Путилин, – но если понадобишься, тебя найдёт мой помощник, вот он.

К Путилину со спутницей приближался Михаил с хитринкой во взгляде, словно узнал в толпе что—то стоящее.

– Ну, ступай, – Иван Дмитриевич легонько подтолкнул в плечо Софью, – вижу, вижу, что новости несёшь. Давай, братец, просвещай меня по нашему, ставшему теперь, делу.

– Погодите, Иван Дмитриевич, – Жуков зашептал Путилину на ухо, – видите, кого помощник пристава в сторону отводит?

– Неужели Петька Голдыш? – Изумился начальник сыска.

– Он самый, – подтвердил Миша, – посмотрите на его лицо. Неспроста он здесь появился! Ох, неспроста.

– Думаю, ты прав. Пока с ним господин Холодович беседует, рассказывай, что удалось узнать? Вижу, так и пышешь сведениями.

– Кое—что удалось узнать, – таинственно прошептал Жуков.

– Не томи.

– Серафим Елантиевич Синицын жил бобылём…

– Это я знаю, далее.

– Имел будку на Сытнинском рынке, где торговал птицами. Говорят, что деньги у него водились, но самое главное, что день тому ныне убиенный приходил к околоточному и жаловался, что днём к нему в дом залезли воры и украли вещей на тридцать целковых, даже ризы сорвали с икон, видимо, подумали, что они золотые. Но околоточный Сазонов только посмеялся над стариком и заявил, что тому привиделось.

– Любопытно.

– Вот именно, Сазонов даже не ходил в дом, когда старик заявил, что дверь не взломана с стекла целы.

– Голдыш?

– Может быть, он же по таким делам.

– Поговорю с Холодовичем, я видел, как он то ли целковый, то ли трёшку сунул Петьке.

Подходить к помощнику пристава не пришлось, он сам подошёл к начальнику сыска.

– Я думаю, дело скоро разрешиться наилучшим образом, – лицо Холодовича светилось довольством и глаза блестели от удовольствия, что, мол, и без сыскной обойдусь.

– Уж не с Петькиной ли подачи? – Путилин смотрел не на Ивана Егоровича, а за Голдышем, наблюдая за поведением и чувствами, читаемыми на круглом со шрамом над верхней губой лице, а самое главное Иван Дмитриевич не упускал из виду взгляд Петьки, какой—то настороженный и цепкий.

– Да, – признался помощник пристава, – он мне доложит об убийцах, сегодня разузнает.

– Убийцах? – Путилин прикусил губу.

– Так точно, я ему сказал.

– Понятно, пойду все же с ним поговорю.

– Господин Путилин, – обиженно произнёс Холодович, – вы отбиваете у меня агентов.

– Я только перекинусь несколькими словами.

Иван Егорович тяжело задышал, словно остался недовольным, что столичный сыскной начальник стремится отобрать у него лавры нашедшего убийц.

Иван Дмитриевич вальяжной походкой большого начальника подошёл к Петьке Голдышу и, взяв за руку, отвёл подальше от любопытствующей толпы.

– Ну, здравствуй, Петя, – слащавым и нежным голосом проворковал Путилин, когда они отошли на большое расстояние по улице.

– Здравия желаем, Ваше Превосходительство, – громким голосом ответил Голдыш.

– Не на параде, не кричи, забыл моё имя– отчество, – поморщился Иван Дмитриевич и добавил, – какими судьбами.

– Никак нет, Иван Дмитрич, не забыл. А здесь, – Петя сглотнул скопившуюся слюну, – шел на рынок, увидел толпа стоит, вот любопытство верх и взяло.

– Ясненько, – теперь они стояли друг против друга, и Путилин внимательным взглядом следил за глазами и лицом Голдыша, – уж не твоих ли рук дело?

– Да что вы, Иван Дмитрич, – глаза забегали и казалось, что собеседник Путилина втянул голову в плечи, – вы знаете ж, я по другой части. Ну, там замок взломать, шапку с головы содрать, пьяного обчистить, а чтоб кровью руки марать… Ни в жисть.

– Кто знает, Петя, – взгляд начальника сыска прямо таки буравил Голдыша, – на что человек способен, сегодня шапку сорвал, а завтра голову.

Голдыш посерел лицом.

– Ладно, Петя, ступай, раз помощнику пристава обещал злодеев указать, ступай.

Глава десятая. По горячему следу

– Вот что, Михал Силантич, – Путилин всегда в задумчивости обращался так к Жукову, – на соседней улице проживает в небольшом домике с приметной зелёной крышей Двойра Бройде, хотя она и швея, но не брезгует скупать вещи, не интересуясь каким путём, они достались новым владельцам. Бери двух наших агентов и установи за ней наблюдение, и чтоб каждую минуту была она под надзором. Думаю, Петька или его напарник явятся к ней.

– Иван Дмитрич, а что к ней? Есть же и другие скупщики.

– Чую, что к ней направит стопы Голдыш.

– Все таки он?

– Миша, – Путилин потер нос рукой, – ты бы видел, как бегали его глазки, судорожно глотал слюну, словно ждал, что я кликну полицейских и его арестую, только кроме подозрений мне нечего ему предъявить.

– Значит, Двойра?

– Она, её сразу узнаешь, дородная женщина с круглым лицом и черными цыганскими волосами.

– Понятно.

Более делать на месте преступления было нечего и, откланявшись, Путилин отправился в сыскное отделение. Дорогой перебирал слова Голдыша и вспоминал выражение, нервическое поведение. В конечном итоге склонился к мысли, что Петька не зря прятался в толпе, видимо, отводил от себя подозрение. Кто ж в здравом уме вернётся на место преступления, а ежели кто из соседей его видел, а тут же в толпе признает? Конфуз настоящий выйдет, а помощник пристава вместо того, чтобы вести расследование, имеет доверие к таких личностям, как Петька Голдыш или, как его по паспорту? Ткаченко Пётр Иванов, крестьянин, тридцати восьми лет, неженатый, осуждённый за кражу и присвоение чужой недвижимости Мировым Судом 2 участком Пирятского округа по, вроде бы, сто шестьдесят девятой и сто семьдесят седьмой статьями Уложения о наказаниях на три месяца, далее, Иван Дмитриевич на миг задумался, ах да, присуждён Санкт—Петербургским Окружным судом за кражу первого рода, на основании первой части тысяча шестьсот сорок седьмой, второго пункта сто тридцать четвертой статьи Уложения, восемьсот двадцать восьмой Устава уголовного суда и прочая, прочая на арестантское отделение на один год и три месяца. Ой, Боже, взмолился Путилин, сколько в голове сидит сведений, хоть к журналисту сыскной полиции не ходи, все помнит, а если и не помнит, так всплывает непонятно откуда.

Не успел повесить лёгкое пальто, как в дверь раздался требовательный стук.

Не иначе вышестоящее начальство прознало про происшествие на Петербургской стороне, мелькнуло в голове, и вылетела мысль прочь.

Вместо того, чтобы голосом пригласить войти стучащего, Иван Дмитриевич сам отворил дверь.

На пороге стоял, подняв руку вверх, чтобы ещё раз громоподобно постучать, адъютант помощника градоначальника генерала Козлова ротмистр Семичев.

– Позволите? – адъютант опустил руку.

– Пожалте в мои хоромы, – Иван Дмитриевич отступил в сторону, пропуская поручика.

– Иван Дмитриевич, я вот по какому делу, – ротмистр прошёл к столу и сел на стул. Закинув ногу на ногу, – вы же знаете, что доброхотов в нашем ведомстве много, особенно ваших, вот градоначальнику доложили о зверском убийстве на Петербургской стороне и с такими подробностями, словно сами это преступление и совершили, – Семичев засмеялся, – имейте в виду этих доносителей в виде подозреваемых. Так вот Александр Александрович советует не затягивать с поимкой убийцы, сами понимаете… – и рука в перчатке указала куда—то вверх.

– Я все понимаю, – Путилин шумно опустился в кресло, – и прошу три дня, чтобы в течении них, меня никто не беспокоил, – пришла очередь Ивана Дмитриевича указать пальцем вверх.

– Иван Дмитриевич, трёх дней будет довольно? Вы же понимаете, что помимо Александра Александровича и Фёдора Фёдоровича найдутся доброхоты, которые доложат Государю не в лестных словах о бездействии сыскной полиции.

– Достаточно.

– Тогда не смею вас отвлекать от поисков злоумышленников, – Семичев поднялся, надел фуражку, потом поправил ремень и, приложив руку к козырьку, сказал, – честь имею!

Путилин откинулся в кресле, повернув голову в сторону окна. Настроение не давало повода для веселья.

Что за служба? Чертыхнулся он, каждый раз одно и то же, словно кто—то ходит по пятам и учитывает только промахи, сделанные при расследованиях. Бог с ними, пронеслось и исчезло, а голова наполнилась мыслями о старике с Петербургской стороны.

Если за день до убийства кто—то сделал попытку ограбить Синицына, то почему сразу не прихватили вещи, шкатулку, серебро? Искали более ценное? И чтобы не привлечь внимание, взяли только незначительное? Нет, скорее всего, это были разные люди и первые не нашли ценного. Но вот почему на следующий день взяли больше? Нашли? Были более удачливые? Значит, вторые не знали, что старик навестил околоточного. Загадка.

Со счетов все—таки не стоит сбрасывать Петюню Голдыша, то есть ранее судимого крестьянина Ткаченко. То, что он замешан в настоящее дело, нет сомнений.

Миша, переодетый в рваную поддёвку и без рубахи, третий час мерз на улице возле дома Двойры Бройде. Вроде бы апрель, днём солнце пригревает так, что хочется остаться в одной рубашке, а под вечер меняется все. Рядом находился трактир, из которого доносился запах перегретого масла, лука и чеснока, покосившееся крыльцо само говорило о нерадивых хозяевах.

Сыскной агент, взятый в помощь Жуковым, находился по другую сторону от дома скупщицы, чтобы иметь возможность видеть чёрный ход.

Ближе к полуночи Мише наконец улыбнулась изменчивая судьба, вышедшие из трактира два подвыпивших, небрежно одетых, мужчины в разговоре не упомянули бы имя «Петька». Жуков напряг слух и шатающейся походкой, насколько было возможно, приблизился к беседующим.

– А я, Гришка, все ж молодец, что не пошел вчера с Петькой на работу, – пьяно проговорил вышедший и, достав из кармана красненькую бумажку, похвалился, – вот червонец мне отвалил, а мне больше не надо.

– Ты про Голдыша говоришь? – спросил тот, которого назвал собеседник Гришкой.

– Дак, про кого ещё?

– Моли Бога, что не был с Петькой.

– А что?

– Не знаешь, куда тебя он звал?

– Не—а, – икнул безымянный.

– Тебе, Васька, повезло, – и Гришка понизил голос, приблизив лицо к уху собеседника, – что вчера в участке ночевал, не то вся полиция на ногах, убийцу ищет.

– Убийцу? – Поперхнулся Васька и, хотя его не было видно в темноте, но даже Миша почувствовал, как тот побледнел.

– Вот так—то, ты глазищи свои залил, кабы самому в участок внову тебе не попасть.

– Да что я? Я ж ничего…

– Оно так, а ты потом этим расскажи, что с Голдышем не был, а он, гад, ухлопал птичника с Мытнинской.

Васька присвистнул.

– За Петькой крови никогда не было?

– Не было, а ныне вот целая река. Говорят всего чуть ли не на куски порезали.

Да ты что? Вот он мне червонец и отвалил, видно большой куш там взял. То—то я только Петьку встретил, а других нету сегодня.

– Так он не один там был?

– Не, с ним еще двое. Помнишь, утром на Сенной мы Кузьку Добрянского встретили, в пальто новом, сапогах.

– Это какой Кузька?

– Тот, что любит трубку сосать. Я ж и удивился, что всегда потёртый ходил, а тут пальто справное, сапоги кожаные, – и Васька покачал головой, то ли от зависти, то ли от досады, что на работу с Голдышем не пошёл.

– Повяжут их, вот тогда радёшинек будешь, что с ними не пошёл.

– Да кто их повяжет? Участковые, что ли? Так они дальше своего носа ничего не видят.

– Говорили, Путилин приезжал.

– Ну, от него подальше надо быть, он, как конь, землю роет.

– Ты сегодня куда? – Спросил Гришка.

– К Машке поеду, раз деньги появились. Давненько у неё не был.

– Ладно, Васька, а я к себе.

И собеседники разошлись в разные стороны.

Миша подозвал агента, чтобы тот помог доставить в сыскное Ваську, который не успел сообразить, как оказался в коляске, зажатый между двумя незнакомцами.

– Э, полегче, – попытался вырваться, но вновь был усажен на скамью, а один из незнакомцев, тот что помоложе прошипел сквозь зубы:

– Ещё раз дёрнешься, по шее получишь. Понял?

– Понял я, понял, – Васька так и просидел тихонько между незнакомцев, только все гадал, куда его везут, пока не проехали по Троицкому мосту, только здесь он понял, что везут в сыскное отделение. Васька успокоился, за ним больших дел не числилось, а к Голдышеву злодеянию он отношения не имел.

Миша сошёл с коляски первым.

– Прошу, – и на губах промелькнула улыбка.

Васька засопел, оглядевшись по сторонам, видимо хотел рвануть от сыскных агентов, но посмотрев на Жукова и прохаживающегося рядом полицейского, решил не испытывать судьбу и покорился ее течению.

– Иван Дмитрич у себя, – Миша поинтересовался у дежурного чиновника.

– Да.

Миша тихонько подтолкнул в спину Ваську.

– Что стоишь? Поднимайся по лестнице.

У двери кабинета начальника сыска Жуков остановился и приказал сопровождающему агенту составить компанию Ваське, сам же постучал и сразу же вошёл.

– Вот пока все сведения, – Миша рассказал о подслушанном разговоре и немного лукавил, все—таки ожидая добрых слов от Ивана Дмитриевича.

– Молодец, – Путилин иногда скупился на похвалы сотрудникам, но сегодня не сдержался, даже поднялся с кресла и начал прохаживаться по кабинету, потирая руки, – и где сей Василий?

– В коридоре.

– Похвально, Миша, что сразу его из огня да в полымя, веди. Погоди, – Иван Дмитриевич прикусил губу, словно что—то задумал, потом произнёс, – веди, это пустое.

Через минуту в кабинет вошёл оробевший Васька, остановился в нерешительности на пороге, исподлобья осматривая сидевшего в кресле Путилина. Ноги дрожали, что подталкивающий сзади агент не мог сдвинуть с места задержанного.

– Проходи, – тихим спокойным голосом произнёс Иван Дмитриевич, и на лице появилась такая добродушная улыбка, что казалось, что он к себе в гости зазвал давнего приятеля.

Васька набрался смелости и приблизился к столу, у которого застыл подобием кобры перед заклинателем змей.

– Василий, ну что столпом соляным стал, – добродушие так и струилось из уст Ивана Дмитриевича, – присаживайся, у меня всего—то несколько вопросов.

– Я, – побледневший Васька набрался смелости и присел на краешек стула, в любую минуту готовый с него вскочить, – я, – и умолк.

– Не хочу тебя мучить вопросами, расспросами, – начал Путилин, – ты, небось, меня знаешь?

– Ещё бы, – Васька опять сглотнул скопившуюся слюну, – кто ж в столице Путилина не знает.

– Тогда ты должен быть наслышан, что мне надобно говорить исключительно правду.

Васька только кивнул головой.

– Хорошо, тогда не буду вола крутить за хвост, где Петьку Голдыша найти я знаю, за ним агенты уже поехали, а вот Кузьку Добрянского, по прозванию Добрый, не сомневайся, найду, но хотелось бы побыстрее, ты ж знаешь, что в сыскном дел невпроворот и не хочется отвлекаться на него.

Кадык Васьки дёрнулся, правой рукой почесал затылок.

– Иван Дмитрич, – зыркнул на начальника сыска, перебьёт или нет, но Путилин привык к такому обращению со стороны преступников. Наоборот, это как—то настраивало на доверительный лад, – сегодня в ночлежном доме у Лавры.

– Это в Чернореченском.

– Там.

– И в котором часу он появится в ночлежном доме?

– Кто ж его знает? – Васька осёкся, исподлобья посмотрел на Путилина.– Но обещался там быть после полуночи.

– Ладно, Василий, сегодня придётся тебе в камере посидеть.

– Эт мы понимаем, – обрадовался допрашиваемый и добавил. – у вас тепло да утром каша справная…