Текст книги "Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

После возвращения гонца переговоры возобновились и проходили в изматывающих спорах, доходивших до угроз разрыва «негоций», о принадлежности Тебриза и Ардебиля, границах в Ширване и признании турками шаха. 12 июня 1724 года состоялся их последний раунд. Каждая из сторон составила свой текст трактата, который дипломаты «сводили» до полной «готовности… дабы отчаянным образом разменится». Многоопытный де Бонак сам чертил на карте линию границы. Неплюев же был разочарован его посреднической ролью (или, возможно, тем, что сам выглядел в глазах турок фигурой второстепенной), но и он вынужден был признать: «Больше того ныне без войны получить было нельзя»[289]289
  См.: Соловьев С. М. Соч.: В 18 кн. Кн. 9. С. 391.


[Закрыть].

Окончательный вариант договора состоял из введения, заключения и шести основных статей. Во вводной части обе стороны признавали, что вторжение афганского вождя Махмуда привело к свержению законной династии и «разорению Персии», а потому Турция и Россия ввели в Иран свои войска «для отобрания всех потребных… мест». Однако российские приобретения были зафиксированы договором с Тахмаспом, и турецкая сторона формально признала переход в российское владение Дербента, Баку, провинций Гилян, Мазандеран и Астрабад.

Первая из статей договора объявляла Ширван самостоятельным ханством в составе Османской империи и содержала сложную процедуру разграничения его территории с российскими владениями. Расстояние от Шемахи до Каспийского моря делилось по времени езды («прямою дорогою среднею ездою ехать») на три равные части, и по вычислении двух третей в сторону Шемахи надлежало поставить разграничительный знак. Другой знак ставился на пути от Дербента внутрь материка на 22-м часе езды. Эти знаки соединялись прямой линией, которая продолжалась до места слияния Аракса и Куры, которое становилось конечным пунктом раздела.

Согласно второй статье, турки не имели права укреплять Шемаху и вводить туда свои войска, за исключением «бунта» правителя или прочих «непорядков» – но с непременным уведомлением российской администрации и обязательством вывести их.

Третья статья определяла размеры и границы турецкой «порции», которая включала Тебриз и большую часть его провинции (отстоять его русским дипломатам не удалось), всю Ереванскую провинцию, Хамадан и Керманшах; Ардебиль оставался во владениях шаха и должен был служить «барьером», отделявшим российские приобретения от турецких. Но вся Грузия теперь принадлежала Турции.

Четвертая статья обязывала российского императора употребить «медиацию» (посредничество) для признания Тахмаспом состоявшегося раздела – «или волею, или с общего совместного принуждения». Если последний на уступку провинций не согласится, то Россия и Турция «по согласию» утверждают на иранском престоле какого-либо «законного государя» или, как предусматривала статья шестая, «наидостойнейшего из персиян», но не «узурпатора» Махмуда. Если же Тахмасп соглашается с данным договором – то, согласно его пятой статье, султан признает его законным и суверенным шахом и может участвовать в совместных действиях по изгнанию афганцев[290]290
  См.: ПСЗРИ. Т. 7. № 4531.


[Закрыть].

Таким образом, после долгих и трудных переговоров, в которых немалую роль сыграло французское посредничество, соглашение было подписано. Константинопольский договор, в отличие от заключенного девятью месяцами ранее русско-иранского, стал не «виртуальным», а вполне реальным актом: обе стороны добились поставленных целей (пусть и не всех – но дипломатия и есть искусство возможного), и взаимная ратификация состоялась без каких-либо осложнений.

Договор, конечно, стал успехом русской дипломатии, поскольку Россия получила признание своих новообретенных владений на Каспии, почти превращавших это море в российское «озеро». Интересно, что договор не упоминал о лимитировании границы к северу от Дербента, что можно расценивать как фактическое признание прав России на эту часть Дагестана. Турция же на данном этапе отказалась от намерений покорить Персию и готова была признать ее суверенитет под скипетром слабого шаха Тахмаспа.

Однако и цена успеха была немалой. Договор не остановил турецкое наступление на восток, хотя и ввел его в «законные» рамки. Но в любом случае сохранялась угроза тонкой полосе российского побережья и проходящей по ней коммуникации. Восточная Грузия и армянские земли признавались турецкими владениями – на долю России оставались лишь вынужденный покинуть родину в том же году царь Вахтанг VI и надежды грузин и армян на освобождение от иноземного и иноверческого господства.

Зато оказавшиеся по разделу в российской «порции» и населенные мусульманами земли Ширвана и Гиляна еще надлежало привести «в тихое состояние». Однако они были связаны с остававшейся за сотни верст метрополией крайне несовершенными путями сообщения и представляли собой разрезанные «по-живому» части относительно единой и древней социокультурной общности. Расчеты же на скорое крушение Иранской державы оказались преждевременными. В Дагестане российской администрации предстояло иметь дело с множеством соперничавших государственных образований и горских обществ, недоступных для прямого контроля.

Наконец, выход России в качестве новой политической силы в Закавказье заставлял ее строить отношения (и отнюдь не по освоенным европейским военным и дипломатическим канонам) не только с центральными властями Ирана и Турции, но и с иными партнерами – практически самостоятельными ханами и визирями иранских провинций, азербайджанскими горожанами, духовными и светскими властями армянских общин, вольными дагестанскими владетелями и горскими обществами. Конечно, опыт отношений с не слишком надежными вассалами (украинскими гетманами или калмыцкими ханами) имелся, но теперь масштабы таких связей явно возрастали – при сложности оперативного реагирования и управления ими из Петербурга и трудности согласования противоречивых интересов.

Глава 3
«С вящею силою в Персии действовать…»

…До толикой славы купно и пользы возрасло российское оружие, что и далечайшыя народы протекции и защищения у нас требуют: прибегает о том бедная Ивериа, просила и просит корона Персидская, горские же и мидские варвары, единым оружия нашего зрением устрашени, одни покорилися, другие разбежалися.

Феофан Прокопович

«Новозавоеванные провинции», год 1724-й

На рубеже нового 1724 года европейская пресса обсуждала перспективы российских действий в Персии и будущую войну с Турцией, тем более что Коллегия иностранных дел рассылала своим дипломатам за рубежом печатные известия о военных успехах в Иране[291]291
  См., например: РГАДА. Ф. 15. Оп. 1. № 37. Ч. 1. Л. 6.


[Закрыть]. Австрийский резидент в Стамбуле, по сведениям издававшейся в силезском Бреслау газеты, был уверен в том, что турки начнут войну, «дабы русских от дальних прогрессов на персицких границах удержать»; амстердамские «Куранты» сообщали о турецких вооружениях, гамбургский «Северный Меркуриус» и венский «Рейхспострейтер» были уверены, что «великий султан царю конечно войну объявит». «Лейпцигские куранты» информировали читателей об изменении планов Петербурга: «вместо того, чтоб намерено было войну в Персии всею силою распространять, ныне намерено тамо точию оборонительно действовать, а наибольшая сила против турок на Украине употреблена быть имеет»[292]292
  Данные извлечены из переводов иностранных газет в Коллегии иностранных дел: АВПРИ. Ф. 11. Оп. 11/1. № 54. Л. 7–8 об., 16, 17, 26–26 об.


[Закрыть].

Однако длительные переговоры в Стамбуле и последующее заключение мира на какое-то время устранили опасность прямого военного столкновения двух империй. Россия получила необходимую паузу для закрепления своего присутствия в бывших иранских владениях. Укрепленный Дербент и мощная крепость Святого Креста должны были обеспечить контроль над приморскими коммуникациями, а относительно спокойное принятие горскими князьями (хотя и не всеми) во главе с тарковским шамхалом российского подданства на первый взгляд облегчало задачу интеграции этих территорий в состав империи.

Поначалу как будто так и было – местные владетели стремились приспособиться к новой ситуации. Еще в апреле 1723 года владелец Эндери Айдемир дал аманатов; вместе с братьями он принес присягу на Коране, обещая «никакого воровства впредь людям, живущим в новопостроенной крепости, отнюдь не чинить, и лошадей и скоту не отгонять, и людей в полон не брать»[293]293
  АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1723. № 8. Л. 30–30 об.


[Закрыть].

Осенью того же года Петру «били челом» табасаранские кадий и майсум. Дербентцы при поддержке российских солдат отправились в поход на владения нападавшего на город и его окрестности уцмия Ахмедхана. Первая такая экспедиция в сентябре разгромила деревню Митяги: «…со всех сторон зажгли и всю разорили», но на обратном пути в лесу выдержала тяжелый бой в лесу, в котором погибли 40 рядовых и капитан. Боевые потери вынудили Матюшкина даже запретить запланированный поход на другую деревню – Магерку. Потери противника учесть не смогли, поскольку горцы уносили своих убитых, а о погибших в самом селении «знать было им (русским участникам боя. – И. К.) не можно, понеже все были в ызбах и в погребах, в которые места метали гранаты»[294]294
  РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 63. Л. 775–776 об.


[Закрыть].

Следующий, декабрьский, поход, согласно донесению коменданта полковника Юнгера, оказался более удачным – победители не только «отогнали скотину» без ущерба для себя, но и привезли трофеи – «головы отрубленные, в том числе одна голова племянника усмеева»[295]295
  АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1723. № 8. Л. 13 об.-14.


[Закрыть]. Ахмед-хан прислал российским властям письмо с просьбой «отпустить прошедшие вины», оправдываясь тем, что военные действия против дербентцев и русских вел не он, а его «противники из лезгинского народу» во главе с «чугутанским владельцем» Магдабеком и Гайдабеком Кубадашским[296]296
  Там же. Оп. 77/5. 1724. № 2. Л. 1.


[Закрыть]. Он обещал «вседушевную службу» с заверением, что «таких верных людей, как мы, не сыскивалось», после чего присягнул и дал аманатов[297]297
  См.: Там же. Оп. 77/1. 1724. № 4. Л. 2, 7–8.


[Закрыть].

Весной 1724 года вновь обратился к российским властям Сурхай-хан Казикумухский: в письме к Юнгеру он заявлял, что помирился с бакинским комендантом Барятинским и предпринял усилия для поимки Хаджи-Дауда, но тот вовремя «из оной провинции к туркам уходом ушел». Сам же он как человек миролюбивый отказался от совместного с уцмием и шамхалом похода «для розарения Генже» и приглашал в свои владения купцов из Дербента и Баку[298]298
  См.: Там же. № 4. Л. 55–57.


[Закрыть].

Эти обращения могли бы только радовать российские власти, однако ныне они происходили в несколько иных условиях, чем раньше. Прежнее, по сути номинальное, подданство практически ничем не связывало свободу того или иного владельца, включая его право на «опчее холопство» царю и шаху одновременно. Ныне же формальная присяга сопровождалась появлением в Дагестане и Ширване российских гарнизонов и крепостей, уже реально ограничивавших действия независимых прежде владетелей и к тому же налагавших на них определенные обязательства.

Порой даже в высшей степени «подданнические» инициативы ставили командование в трудное положение. Так, в 1723 году к российскому императору постоянно поступали просьбы о помощи от армянских патриархов Есаи и Нерсеса и меликов Карабаха[299]299
  См.: Армяно-русские отношения в первой трети XVIII в. Т. 2. Ч. 2. С. 26–31, 49–50, 68–69.


[Закрыть]. В марте 1724-го «собрание армянского войска» просило коменданта Баку Барятинского занять Шемаху и оказать им поддержку против турок людьми и оружием; к нему же обращались жители Гянджи и изгнанный из Грузии Константин (Мухаммед Кули-хан), чтобы прислал русских солдат для защиты этого «ключа Персии»[300]300
  См.: РГАДА. Ф. 15. Оп. 1. № 37. Ч. 1. Л. 274–275 об., 294; Армяно-русские отношения в первой трети XVIII в. Т. 2. Ч. 2. С. 103.


[Закрыть]. Тогда же отправленный царем в Карабах Иван Карапет умолял послать в город хотя бы тысячу или две солдат, «токмо б имя их было»[301]301
  См.: Армяно-русские отношения в первой трети XVIII в. Т. 2. Ч. 2. С. 89.


[Закрыть].

Однако пойти на такой шаг было невозможно. В выданной 3 июня 1723 года грамоте армянскому народу царь лишь призвал уехавших ранее армян приезжать для «купечества» в новоприобретенные провинции, чтобы они, «если пожелают, во оных городех и в их уездех, где и прежде всего жилища свои имели, селились и жили и торги свои свободно и без всякого препятствия отправляли»[302]302
  Цит. по: Там же. С. 36–38.


[Закрыть]. Следующей весной Петр I не планировал активных действий в Закавказье: в Стамбуле шли тяжелые переговоры с турками; к тому же надо было дождаться ратификации шахом Петербургского договора 1723 года, для чего к нему были направлены резидент Борис Мещерский и знаток местных условий Семен Аврамов. К тому же в феврале 1724-го умер старый калмыцкий хан Аюка и надо было срочно организовывать выборы нового правителя, чтобы избежать затяжных распрей в ханском семействе и «беспокойств» от кочевников в прикаспийских степях.

На землях, формально уже занятых, следовало прочно обосноваться. В апреле 1724 года Петр отправил сержанта гвардии Матвея Дубровина ускорить доставку строевого леса из Казани в Астрахань и далее в крепость Святого Креста, а также осмотреть готовность последней[303]303
  См.: РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 17. Л. 46 об.


[Закрыть]. Гвардейский комиссар оказался расторопным, и уже в августе бригадир В. П. Шереметев докладывал в Кабинет Макарову из Астрахани о том, что на Сулак доставлено «бревен, брусьев и досток девять тысяч четыроста семдесят одно» и более пока не требуется[304]304
  Цит. по: Шереметев П. С. Указ. соч. Т. 1. С. 268.


[Закрыть]. «1. Крепость Святого Креста доделать по указу. 2. В Дербенте цитадель сделать к морю и гавань делать. 3. Гилянь уже овладена; надлежит Мозендарат также овладеть и укрепить, а в Астрабадской пристани ежели нужно сделать крепость и для того работных людей, которые определены на Куру, употребить в выше писанные дела. 4. Баку укрепить. 5. О Куре разведать, до которых мест мочно судами мелкими идтить, чтоб подлинно верно было…» – такую программу действий царь наметил 22 мая 1724 года в указе М. А. Матюшкину[305]305
  Цит. по: Приказы и инструкции императора Петра Великого генералу Матюшкину. С. 606. См. также: Русско-дагестанские взаимоотношения в XVI – начале XX в. С. 52–53.


[Закрыть]. Неплюев в декабре просил императора не продвигаться далее «на восточной стороне Каспийского моря»[306]306
  РГАДА. Ф. 15. Оп. 1. № 37. Ч. 1. Л. 49 об.


[Закрыть]; однако Петр все же решил овладеть Астрабадом: этот город с его портом входил в число уступленных по договору 1723 года иранских провинций.

Однако далее на восток русские полки не двинулись. С лета 1723 года развернулось строительство главного российского форпоста на Кавказе – крепости Святого Креста. В январе 1724-го Г. С. Кропотов сообщил в Петербург Макарову о том, что надеется закончить строительство к осени, но только при условии наличия не менее пяти тысяч рабочих; в марте он рапортовал о постройке плотины на Сулаке (царь-инженер в 1723 году лично давал указания по ее сооружению[307]307
  См.: Веселаго Ф. Ф. Указ. соч. Ч. 1. С. 377–378.


[Закрыть]), после чего уровень воды в Аграхани поднялся и можно было снабжать крепость всем необходимым по воде с прибывавших из Астрахани судов[308]308
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 67. Л. 211–211 об. и далее.


[Закрыть]. Однако, несмотря на усилия военных властей, завершить строительство крепости Святого Креста в 1724 году так и не удалось. Спешка же повлекла за собой дефекты: военный инженер А. де Бриньи в декабре докладывал, что сооруженная плотина имеет «фундамент некрепкой» и не способна регулировать уровень воды, поскольку «река течет сердито, с ылом, и никогда отпирать и запирать от наносов будет невозможно». Он же писал о неоконченном строительстве крепости еще в августе 1726 года[309]309
  См.: Там же. Л. 263; Сборник РИО. Т. 56. С. 345–346.


[Закрыть].

Сенатские ведомости свидетельствуют, что на Кавказ из Центральной России перебрасывалась масса «воинских припасов», хозяйственных грузов, инструментов и строительных материалов: «для дела фортеций» отправлялись веревки, канаты, кожи, хомуты, гвозди, проволока, котлы, корыта, деготь, мешки, зубила, клещи, мотыги, кирки, ломы, пилы, топоры, буравы, листовое железо. Как уже говорилось, особая нужда имелась в строительном лесе «на бастионы под пушки» – добротных брусьях и досках, которых постоянно не хватало. Туда же направлялись тысячи пудов пороха, свинец для литья пуль, пушки, фитили, ядра, бомбы, картечь, сукна, холсты, портупеи и другие необходимые для обмундирования вещи, включая медные пуговицы и «козлиные штаны»[310]310
  См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 13. № 699. Л. 334–340; № 708. Л. 2–10.


[Закрыть]. В Астрахани для перевозки войск и грузов была к 1724 году создана флотилия, состоявшая из 104 парусных и 158 гребных судов; правда, большинство из них составляли «шлюпки» и лодки, негодные для серьезных морских путешествий и не приспособленные к плаванию в штормовую погоду[311]311
  См.: О каспийской флотилии в 1724 г. // Морской сборник. 1853. Т. 9. С. 506–510.


[Закрыть].

К пушкам и ружьям требовались все новые «канониры» и «фузелеры» взамен умерших. По данным Военной коллегии, к июлю 1723 года на юг было отправлено 5947 рекрутов[312]312
  См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 13. № 699. Л. 141–141 об.


[Закрыть]. Пополнений хватало для возмещения убыли в строевых частях, но задуманное царем масштабное преобразование края требовало постоянных рабочих рук. Помимо ежегодно отправлявшихся на Кавказ донцов, Петр в августе 1723 года решил перевести на Сулак гребенских казаков; однако те царский указ саботировали и даже стали уходить за Кубань[313]313
  См.: Там же. Л. 344 об.; Козлов С. А. На кровоточащем рубеже России. Терско-Гребенское казачье войско в XVII – первой четверти XVIII в. // Военно-исторический журнал. 1994. № 9. С. 48–51; он же. Кавказ в судьбах казачества (XVI–XVIII вв.). СПб., 2002. С. 58.


[Закрыть].

3 декабря 1723 года царь из своего «Зимнего дома» в Петербурге распорядился обеспечить будущие стройки рабочей силой. Новую крепость в Баку и город на Куре предстояло возводить мобилизованным рабочим «из подлых самых татар» – жителей Нижегородской, Казанской и Астраханской губерний. В апреле следующего года Петр указал включить в их число работников «из служилой мордвы и чюваши», не трогая ясачных плательщиков. 2500 человек из украинских «черкас» должны были возводить бастионы крепости Святого Креста и 2000 – строить дербентскую гавань[314]314
  См.: Бумаги императора Петра I. С. 525–526.


[Закрыть]. (Согласно подготовленной смете, стоимость рабочей силы с доставкой и «кормовыми деньгами» в размере десяти алтын в месяц составляла 49 431 рубль[315]315
  См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 13. № 708. Л. 11 об. – 12, 14 об.


[Закрыть].) В 1723 году последних повел лубенский полковник Андрей Маркович; в 1724-м – гадячский полковник Михаил Милорадович. Указы требовали отправлять ежегодно своим ходом через северокавказские степи по десять тысяч «черкас»; на деле выходило несколько меньше: за вычетом 57 умерших по дороге и 211 бежавших Милорадович привел в крепость Святого Креста 7024 человека[316]316
  См.: Там же. Л. 64–65, 74 об. – 75, 151 об. – 152.


[Закрыть]. Наконец, охрану новых поселений вместо гребенцов пришлось нести донским казакам: в феврале 1724 года царский указ повелел отправить с Дона «с пожитками и скотиной сухим путем» 500 семей на Аграхань и другие 500 на Терек; в итоге всех новопришедших расселили по Аграхани и Сулаку[317]317
  См.: Акты, относящиеся к истории Войска Донского. Т. 1. С. 308; Козлов С. А. Кавказ в судьбах казачества. С. 59.


[Закрыть].

Первоначально присутствие русских за Тереком как будто не вызывало осложнений, и Кропотов в марте 1724 года доложил, что нападений на его подчиненных нет и отношения с местным населением «благополучно состоят». Более того, присутствие войск оказалось для жителей небезвыгодным. В числе прочих дел Кропотов писал Макарову и о том, что войсковой гевалдигер (офицер, отвечавший за соблюдение порядка в расположении войск. – И. К.) Сомов требовал от солдат покупать съестные припасы только у «маркитентеров», а не у продающих их дешевле «татар», так что командиру пришлось вмешаться в конфликт и открыть неподконтрольный гевалдигеру рынок для ногайцев и кумыков[318]318
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 67. Л. 256–257.


[Закрыть].

Однако уже вскоре военно-колонизационная активность вызвала беспокойство главного союзника – шамхала, тем более что его претензии на руководящую роль в Дагестане под номинальной властью российского государя не реализовались. Весной 1724 года Адиль-Гирей жаловался на Кропотова, который стремился подчинить местных ногайцев и не помогал шамхалу, рассчитывавшему, что «здешние бояря и городы мне были послушны», для чего «от других отпал и к стопам вашего императорского величества припал в такой надежде, что все народы здешние у меня судимы будут». Но указанные «бояря» подчиняться шамхалу не спешили и, по его утверждению, требовали от него жалованье, каковое он и просил выдать ему из бакинских доходов[319]319
  См.: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1724. № 4. Л. 69–69 об.


[Закрыть].

Требуемого Адиль-Гирей не получил – в отличие от более надежного дербентского наиба Имам Кули-бека: из «астраханских доходов» последнему выдали тысячу рублей, еще тысячу заплатили дербентским «начальным людям» и 600 рублей – солдатам[320]320
  См.: Там же. Оп. 77/5. 1724. № 2. Л. 40.


[Закрыть]. Шамхал все же не стал реальным правителем в российской «порции» бывших иранских владений: царская жалованная грамота от 21 сентября 1722 года провозглашала его «по-прежнему над дагистанцы шамхалом» и предоставляла «по чину его над дагистанцы подчиненными ему правление свободно иметь и всякие дела по достоинству исправлять». Однако из занятых территорий шамхалу был предоставлен только Утемыш – владение непокорного Махмуда. А кочевавших вокруг крепости Святого Креста ногайцев сам царь в сентябре 1723 года велел Матюшкину принять «в нашу службу», поскольку они обеспечивали снабжение гарнизона мясом и рыбой[321]321
  См.: Приказы и инструкции императора Петра Великого генералу Матюшкину. С. 604.


[Закрыть].

Шамхал решил действовать самостоятельно. Имам Кули-бек в июне 1724 года сообщал Матюшкину: Адиль-Гирей и уцмий Ахмед-хан отправились в поход на Шемаху, разоряли окрестные деревни, отгоняли скот, вымогали деньги и якобы заявляли при этом, что «они такое дело чинят по его императорского величества указу»[322]322
  АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1724. № 4. Л. 190 об.


[Закрыть]. Сам шамхал в беседе с отправленным к нему из Баку переводчиком-татарином Китаем Режеповым признал, что действовал без указа, желая взять город «для его императорского величества, а туркам де в Шемахе быть не для чего и дела им до Шемахи нет». Грабежи закончились, как только шемахинцы согласились принять «наипами» сыновей шамхала и уцмия[323]323
  См.: Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII в.: Документы и материалы. С. 294.


[Закрыть].

Такая самодеятельность новых подданных не могла обрадовать русское командование, тем более что Шемаха по русско-турецкому договору 1724 года должна была принадлежать Хаджи-Дауду и относилась к турецкой сфере влияния. Однако прекратить подобные действия российские генералы не имели возможности. Главный идеолог петровской монархии Феофан Прокопович в своей проповеди 1725 года заявлял, что «горские и мидские варвары единым оружия нашего зрением устрашени, одни покорилися, другие разбежалися», но информированные люди знали, что это далеко не так.

Когда Адиль-Гирей решил выступить против русских, сказать трудно. Н. Д. Чекулаев полагает, что это произошло уже в апреле 1724 года[324]324
  См.: Чекулаев Н. Д. Разрыв шамхала Адиль-Гирея с русскими властями, его причины и последствия. С. 31.


[Закрыть]; од нако его утверждение о причастности шамхала к нападению на посланных к шаху российских дипломатов Б. Мещерского и С. Аврамова некорректно, поскольку они ехали из Решта в Ардебиль и во владения шамхала не вступали; неизвестна и степень воздействия на шамхала турок. Однако взаимное недовольство достигло такой степени, что в октябре 1724 года указ Коллегии иностранных дел предписал Кропотову шамхала «каким-нибудь способом поимать, и держать ево в крепости Святого Креста за крепким присмотром в аресте до тех мест, пока возможно будет оного водою в Астрахань переслать». Для успокоения подданных Адиль-Гирея надлежало объявить, что он «за его великую неверность взят и что в прочем оной народ по-прежнему в милостивой его императорского величества протекции содержан будет, и другой шефкал на его место из их народов немедленно взять определится», и ни в коем случае «пожитков де ево, шафкаловых, ни градских жителей отнюдь не касаться»[325]325
  Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале XIX в.: Сборник документов. С. 53.


[Закрыть].

Выполнить поручение оказалось не так-то просто. Генерал послал в Тарки своего флигель-адъютанта с приглашением шамхала на совет. Но Адиль-Гирей объяснил посланцу, что ему «в крепость Святого Креста ехать невозможно, войско де ево и тавлинцы все в собрании и пишут к нему, чтобы он к ним выехал сего ноября 23 дня, а ежели де не выедет, то хотят отложитца и итти в Шемаху, а ис Шемахи в Баку, в Дербень и на крепость Святого Креста войною, а он де не допуская их к тому намерению, как верной слуга его величества, хочет ехать с ними в Шемаху, которую хочет привести под руку его величества». На уговоры явиться для получения грамоты императора, в которой якобы «милостиво вас его величество похваляет и признавает в горах первым и поверенным человеком, и повелено с тобою во всем советовать и чинить обще, а без совету вашева ничево делать не повелено», шамхал поддался – но только с условием встретиться с генералом «на половине дороги от Тарков к урочищу Дурвасу».

Для переговоров тарковский владелец прислал своего визиря Имамверди и советника Аджи Будая, перед которыми Кропотову пришлось разыграть спектакль с предъявлением подложной царской грамоты и «учинением» присяги в том, что «шемхалу задержания не будет», которой, по мнению генерала, гости поверили и обещались, дабы шемхала к тому весма привлечь». Однако и на этот раз шамхал не поехал, передав, что его подданные самовольно «намерены быть войною на донские новостроящияся казачьи городки, а буде тое ночи не будет, то на другой день к ночи всеконечно будут быть, а на крепость Святого Креста поидут ли, или нет, о том якобы не известен». Русскому командованию пришлось срочно отправить на помощь поселенцам отряд драгун, но горцы так и не появились. А сам Адиль-Гирей, по сведениям «куртумкалинского князя Мурзы Амилатова сына», отправился на встречу с уцмием, «а какая у них дума, того не ведает».

Игра в кошки-мышки оказалась безрезультатной. Кропотов должен был признать: «…буде по тем моим призывом реченной шемхал сюда не прибудет, то другими способами доставать ево, не толико бы з детми и одного, будет весьма трудно, ибо ежели с ним поступат по силе вышеизображенного, присланного ко мне из государственной Иностранных дел коллегии и его императорского величества указу, чтоб вызвать ево в которое место под претекстом для каких дел, то он малолюдством никогда не поедет, к тому ж у него везде есть кораулы и розъезды и, ежели хотя малые покажутца наши люди, то от них зажигают маяки во всех местах и многие их народы збираютца в одно место, которых может одним часом до десяти тысеч или более собратца, к тому ж нынче имеется известие, что их горских народов лезгинцов, тавлинцов, кумык и протчих есть в собрании восемдесят тысеч и оное от него, шамхала, посыланному от меня адъютанту объявлено, с которого ево объявления при сем покорне приложенною копиею объявлено, и за таким случаем никоими делами поимать ево на дороге не возможно, а буде следовать к нему в Тарки для того, чтоб ево там и з детми поимать и того весма учинить не можно, понеже в команде моей весма малолюдно»[326]326
  Цит. по: Шереметев П. С. Указ. соч. Т. 1. С. 282–288.


[Закрыть].

В декабре 1724 года в его распоряжении имелись лишь четыре тысячи «регулярных» войск (при 756 больных). Боевой генерал, похоже, даже пал духом, жаловался на отсутствие толковых штаб-офицеров и просил у Макарова отозвать его по причине «тяшкой каменной болезни»[327]327
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 72. Л. 164–166.


[Закрыть]. Кропотов отказался выполнить приказ командующего об отправке части находящихся в его распоряжении войск в Гилян. 20 декабря он доложил, что подданные Адиль-Гирея «непрестанно и едва не по вся дни и ночи нападают на новопоселенных донских козаков городки и как у них, так и у малоросийских козаков лошедей отгоняют и людей ранят, до смерти побивают и в полон берут»: «… а они от себя отпору дать не могут, для того что из донских сюда прибыло настоящих козаков весма немного, а протчие являютца помещичьи беглые, которые к военному делу весма незаобыкновенны, а козаков черкас сколько сюда прибыло с ружьем и без ружья, оному покорне при сем приобщаю ведомость, а прибывшие люди весма самые плохие, между которыми есть малолетные и престарелые, а действительных козаков очень не довольно… и от помянутых неприятельских непрестанных нападеней в разные месяца и числа перестрелено и отогнато лошадей у донских 822, у молоросийских 394, всего 1216, да и впредь от непрестанных их набегов спокойства всегда быть не надеюсь, ибо ныне уже нисколько тысеч в лесу приуготовленных фашин и колья позжено, и, ежели приходящую весною 1725-го году пехотные три баталиона отсюда в Гилянь взяты будут, всепокорне прошу, дабы указом его императорского величества повелено было сюда в прибавок прислать к весне регулярных две тысечи, без которых здесь, за объявленным от неприятельских людей неспокойством, никоими делы обойтись не возможно и за малолюдством не толико бы полевой отпор чинить, но и гварнизоны содержат будет неким»[328]328
  Цит. по: Шереметев П. С. Указ. соч. Т. 1. С. 290–292.


[Закрыть]. У драгун имелось лишь 434 «годных» лошади, а у казаков – 858.

Кропотов беспокоился не зря, хотя и преувеличивал военные возможности противника. Его уже не раз предупреждали о враждебной позиции шамхала. Так, в декабре уздени аксайского владельца Султан-Магмута объявили, что нападения на русских устроил сын шамхальского советника Аджи-Будая и во время одной из стычек погиб в бою; мстить за него отправился сын шамхала Казбулат, чьи люди убили 16 казаков. «Адел-Гирей вам неприятел, не изволте ему ни в чем верить, и что он к вам пишет, то все вас обманывает», – уверял в начале января «костековский князь» Руслан-бек[329]329
  РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 72. Л. 167, 172.


[Закрыть].

В Гиляне ситуация была еще более напряженной. 30 января 1724 года Левашов докладывал царю, что прошедшее «тяшкое лето» унесло жизни многих солдат, и к ноябрю 1723-го у него осталось только 600 здоровых бойцов. Командир приказал подчиненным, чтобы «изнеможение наше сколко возможно от персиян таили, а умерших по ночам хоронили» – следы русского кладбища близ крепости были видны больше стролетия спустя[330]330
  См.: Мельгунов Г. Записки о южном береге Каспийского моря // Записки Академии наук. 1863. Т. 3. Кн. 2. С. 212.


[Закрыть]. Купечество как будто стало «умножатца», в Решт прибыли караваны из Вавилона и Тебриза с тремя тысячами вьюков разных товаров. Русские власти нашли с торговцами общий язык и с помощью их «извозчиков» даже перевезли в город провиант из Перибазара. Прибывшие купцы во главе с рештским даругой (чиновником, ответственным за сбор налогов) пожелали осмотреть российские корабли. Левашов устроил им экскурсию с «ласковым приемством» и последующим банкетом, во время которого гости «веселились и были шумны и силны зело»[331]331
  РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 67. Л. 402, 410 об.


[Закрыть].

Однако рештский визирь Мамед Али-бек (или, по другим документам, Мухаммед Али) и кескерский Мир Азис заняли по отношению к «союзникам» недружественную позицию. В окрестностях занятого русскими Решта местные «воинские собрания» строили укрепления и захватили команду и пассажиров выброшенного бурей на берег русского эверса. Понимая, что бездействие будет воспринято как признак слабости, Левашов вывел отряд в 300 человек и лихой атакой захватил «шанцы» на берегу Энзелийского залива, взяв в плен защищавшего их Делевар-бека и два десятка его людей. Демонстрация силы имела успех: персияне сразу же освободили пленных и отправили их в Решт в «парчовых халатах». Тем временем подошли подкрепления из Астрахани, и в начале 1724 года Левашов располагал 3226 солдатами и офицерами (из них 882 больных); кроме того, на русской службе появилась конная армянская команда из 50 человек[332]332
  См.: Там же. Л. 396–400, 402–403.


[Закрыть].

Ситуация еще более обострилась, когда царь приказал бригадиру обнародовать заключенный с Измаил-беком договор и «объявить тем провинциям, что они уступлены; того ради во имя Господне вступай рядом во все дела, и ежели станут говорить, чтоб подождать, пока шах ратификовать будет, не слушать, но приниматься за полное правление как следует, а кто противиться будет, силою поступать с разсуждением по делу и времяни смотря».

Левашову предписывалось «власть и правление визирское взять на себя… визирю объявить, что ему и его служителям уже делать нечего, того ради чтоб он ехал куда похочет и с добрым манером его отправишь; буде же скажет, что он не смеет ехать без указу шахова, то его силою не высылать, только б ни во что не вступался, и ничего не делал; также и квартиру свою визирскую уступил вам, а ежели что станешь противное делать, тогда его выслать». В том же указе царь требовал немедленно отправить посольство к шаху для ратификации договора и наладить сбор налогов; наметил программу освоения природных ресурсов Гиляна, «где что родится», в том числе селитры, меди и свинца. В отношении других уступленных, но еще не занятых русскими войсками территорий Петр был более осторожен – распорядился «к весне тебе обстоятельно к нам отписать, какие места и провинции своими людьми содержать и управлять можешь».