Текст книги "Упрямое время"
Автор книги: Игорь Вереснев
Жанры:
Попаданцы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Сколько времени мне понадобилось, чтобы добраться из осени две тысячи девятого в лето две тысячи первого? Не неделя, как когда-то рассчитывал, это однозначно. Но сколько? Две, три? Месяц? Не знаю. В начале у меня часов не было, но и когда появились, не очень-то помогли. Пытался я время засекать, хронобраслет включая, – а без толку. Стрелки такие кренделя выделывали! Иногда часовая что твоя секундная вертелась, аж страшно становилось. Иногда наоборот, чуть ли не замирала. Ждёшь-ждёшь, уже невмоготу от серости беспросветной, уже тебя чуть ли не наизнанку выворачивает, а они едва пять минут натикали. Помучился я с часами, помучился, и плюнул. Снова начал по наитию ориентироваться да по самочувствию.
Период с осени две тысячи четвёртого по лето две тысячи первого ничем знаменательным не запомнился. Ни встреч неожиданных, ни розыгрышей непонятных. По правде сказать, не до этого мне было. Чем ближе к цели, тем сильнее мандраж бил. Надо же всё правильно сделать, не ошибиться, не напортачить. Сколько раз я в голове тот клятый день прокрутил! Каждое мгновение вспомнил, каждое словечко сказанное. А сколько вариантов перебрал, чтобы самый лучший выбрать. Импровизация в таком деле не годится, знаете ли! Так что последние годы путешествия прошли мимо меня. Я даже не помню, где спать останавливался, и спал ли вообще? Возможно, так и пёр, словно сомнамбула, то в обычном времени, то в быстром.
А потом наступило первое июля две тысячи первого. Чёрный день моей жизни. День, который я должен – обязан! – перекрасить в другой цвет.
Попасть с помощью хронобраслета во вчера не сложно. В позавчера – можно, но надо быть аккуратным, чтобы не проскочить. Но попасть на конкретную дату, если ты отделён от неё месяцами, – нечего и мечтать. Та самая экспоненциальная зависимость действует, будь одна неладна. Приходится выбирать момент остановки приблизительно, на глазок. Выяснять, куда попал, и доползать черепашьим шагом.
Я остановил своё прыганье за два дня до необходимой мне даты. Ближе – не мог. Не из-за хронобраслета, он то работал исправно, а потому, что нервы натянулись до предела, звенели струнами. Следовало передохнуть, успокоиться. Прийти в себя. Чтобы уж точно, без ошибок.
По какому-то странному стечению обстоятельств я снял ту самую квартиру, где когда-то – то ли несколько дней назад, то ли чёрт знает, как давно? – встретил Мандрыкину. Ту, да не ту. Три с половиной года квартиру здорово изменили. Старые, облезлые, ещё советские обои на стенах, мягкого паласа и линолеума нет и в помине, лишь голые крашенные полы. Добротная мебель исчезла, вместо неё громоздились доисторический шкаф и кровать с железной сеткой, противно скрипящая, стоит перевернуться с боку на бок. Из «быттехники» уцелел один «Хитачи», ставший немного новей, но «осиротевший», лишившийся видика. Квартирный бизнес не успел пока принести хозяйке достаточно дивидендов для «евроремонта».
Два дня я занимался тем, что лежал на койке и поплёвывал в потолок. В переносном смысле поплёвывал. Я план действий составлял, окончательный и беспроигрышный. И когда пришла последняя ночь, ночь с тридцатого на первое, голова так была этим планом забита, что уснуть получилось только перед самым рассветом. Не уснуть даже, а провалиться в эти самые планы. Увидеть их воочию.
…Я стоял метрах в тридцати от автобусной остановки. В руках – газета развёрнутая. Делал вид, что читаю и жду кого-то. С газетой очень удачно в детективах придумали. Закрыл лицо, и никто тебя не узнает. Лучше, конечно, на лавочке сидеть, тогда и подавно никто не посмотрит. Но лавочки стояли только на остановке и я – другой я, тот, который живёт в этом «сегодня» – пройдёт как раз вдоль них.
Во сне время течёт по особым законам. Оно то замрёт, то припустит с невиданной скоростью. Едва я развернул газету, как большой жёлтый автобус затормозил у остановки. «Тридцать четвёртый»? Точно. Я сразу решил, что это именно тот автобус. Удивился – с чего это он такой большой? – и автобус послушно ужался. А из передней двери уже выходила Ксюша, почему-то одна. Это я воспринял как должное – я-то уже здесь! О «я-не я», который вёл дочь в цирк, успел позабыть.
Оксана деловито направилась к переходу. Эй-эй-эй, так сразу? Я рванул следом. Газета из рук тут же исчезла, будто испарилась. Вернее, тот я, который был там, готовился спасать, забыл о газете. Но другой я, наблюдающий со стороны и составляющий планы, фиксировал малейшие детали.
Дочь стояла у перехода, ждала. Я подбежал, встал за её спиной. Сейчас загорится зелёный, но она останется на месте. Я удержу, не дам шагнуть под колёса «опеля».
Время застыло. Только что неслось вскачь, и я боялся не успеть, а теперь замерло. Ну же, ну! Пусть быстрее всё это закончится.
И вдруг я понял – не время застыло. Я застрял, словно мушка в капельке янтаря. Попытался сбросить наваждение, шевельнуться, схватить Оксану за плечо. Да хоть крикнуть – «Обернись!» Ничего. Я был вплавлен в это время. А оно продолжало идти. Уже летел по проспекту сбесившийся «опель», спешил проскочить перекрёсток. Уже вспыхивал зелёный огонёк, и Ксюша бежала по зебре, будто не видела несущейся наперерез машины…
Я закричал от ужаса – не тот я, что стоял за спиной у Оксаны, беспомощный, застывший. Тот, что наблюдал со стороны. Тот, что спал сейчас на скрипучей железной кровати.
Сон оказался вещим.
Часть II. Калейдоскоп
Глава 12. 1 июля 2001– Тоня, да не трогай ты его. Пьянь же.
– Что ты сразу – пьянь? Может, человеку плохо? Сердце схватило. Глянь, одет чисто, и газетка.
– Не сердце у него схватило, а печень.
– А если и печень?
– От водки. Ты на рожу посмотри.
– Что – рожа? Нормальное лицо.
Голоса прорезались сквозь укрывающий мрак. Но ко мне они никакого отношения не имели, потому я постарался забыть о них.
– Мужчина! Мужчина, вам плохо? Вы меня слышите?
– Да пьяный он, ничего не слышит. Пусть лежит, пошли.
С моим левым плечом что-то происходило. Оно начало жить отдельной жизнью, начало трястись само по себе.
– Мужчина? А он хоть живой?
Плечо продолжало трястись… Да нет же, его кто-то тряс! И голоса звучали слишком близко, чтобы не иметь ко мне отношения.
Я открыл глаза. Оказывается, так просто вынырнуть из чёрного морока! Открыл глаза, и вот он я, здесь.
– Мужчина, вам плохо?
Круглое лицо с отвислыми дряблыми щеками. Кожа пористая, нездоровая. И бородавка на щеке. Большая, коричневая, с торчащими в разные стороны волосинками. Незнакомое лицо.
– Мужчина, что вы молчите? Вы меня слышите?
Женщина стояла наклонившись, но я видел её лицо в каком-то странном ракурсе, снизу вверх… Это потому, что я лежал! Лежал на земле, под деревом, в полуметре от тротуара, где стоял мужик, тоже толстопузый, обрюзгший. Смотрел на меня, брезгливо поджав губу.
Я сел. И это оказалось совершенно нетрудно.
– Может, вам скорую вызвать? – обеспокоенно спросила женщина.
– Нет. Не надо, спасибо.
– Что, сердце схватило?
– Да. Сердце.
– Бывает. Если сердце больное, нужно лекарства с собой носить. У меня валидол есть. Будете, под язык?
– Нет.
Женщина помолчала. Раздумывала, что бы мне ещё предложить.
– Вам встать помочь?
– Не надо.
Поднялся на ноги я тоже самостоятельно. Что в этом трудного?
«Опель» стоял на прежнем месте, мигал аварийками. Метрах в десяти от него красовалась машина «гаишников», а сами они суетились, растягивали рулетку, мерили расстояние от зебры до колёс «опеля». И до белого контура, вычерченного на асфальте.
– Здесь авария была… – посмотрел я на женщину.
– Да. Но мы позже подошли, не видели.
Она повернулась к спутнику, будто немой вопрос задала. Тот пожевал губами, добавил:
– Вон та машина девочку на переходе сбила.
– И что с ней?
– Да кто его знает? Тормоза неисправные, или водитель пьяный. Меряют вон, определяют.
– С девочкой что?!
Мужик отшатнулся, вновь посмотрел на меня брезгливо.
– А что с девочкой? Насмерть, конечно. Он же нёсся, как ошпаренный. Говорят, на красный побежала. Одни за детьми не следят, другие на машинах носятся. Молодёжь!
Он будто ставил нас в один ряд – мента-лейтенанта, Ксюшу, меня. И за несправедливость такую в рожу ему врезать так захотелось…
Верно, лицо у меня страшным сделалось. Женщина заметила, подхватила спутника под руку, потащила от греха подальше.
Всю дорогу до дома – до квартиры моей съёмной – я шёл пешком. Почти через полгорода шёл, не замечая ничего вокруг. Понять пытался, как мог я пропустить Ксюшу? Как мог не увидеть, когда они – мы, то есть – из автобуса выходили? Когда отвлёкся? По всему получалось – не мог не заметить, не отвлекался ни на секунду. Да и Ксюша с той стороны дорогу переходила, когда её машина сбила. С мороженым уже. А я помнил всё по-другому. Почему?
Только когда с домом своим временным поравнялся, понял, в чём дело! Амнезия это у меня, частичное выпадение памяти. Как Ворон меня трубой по темечку приложил, так оно и началось. И потом не раз добавляли, волки позорные. Чему удивляться теперь? Сам говорил – кома. Кома и есть. Не помню, что на самом деле происходило, а вместо этого придумываю, чего не было. И с лотереей прокол этим объясняется, и с купюрами, наверное… Хотя с купюрами сложнее. Ну и ладно! Главное – ничего непоправимого не произошло, хронобраслет по-прежнему у меня. Не получилось с первого раза, со второго раза получится. Сейчас откачу время назад, на вчера, и всё сделаю, как надо.
На углу дома, рядом с крыльцом продуктового магазина со смешным и многообещающим названием «Ням-Ням», стоял мужичок. Едва понял, что иду я не в магазин, а во двор поворачивать собираюсь, шагнул наперерез.
– Добрый день, уважаемый!
Я остановился, оглядел его с подозрением. Мужик как мужик. В светлых штанах, рубашка навыпуск. Не бомж и на мента не походит. Вполне порядочный мужик. Если бы не нос. Нос его выдавал – слишком сизый для порядочного.
– Что надо?
Спросил я достаточно резко, и мужик стушевался.
– Дык… я тут… Мож, возьмём пузырь на двоих? Не, ты не думай, деньги у меня есть. Тока одному нехорошо как-то а?
Понятно! Я усмехнулся.
– Что, выпить не с кем?
– Дык! – сразу же заулыбался мужик. Решил, что родственную натуру встретил. – Не с кем. Душа, понимаешь, просит, – для убедительности он даже по грудаку себя постукал, гулко так, со вкусом, – а не с кем. Я же не алкаш, чтоб в одиночку пить.
Не алкаш. Но судя по носу, направление выбрано правильное.
– Спасибо. Но мне сейчас некогда.
Мужик скис.
– Жаль. А то бы взяли пузырь, посидели культурно. Поговорили по душам…
– В другой раз, – утешил я его. И добавил, сам не понимая, зачем: – В другой жизни.
«Второе» тридцатое июня ничем не отличалось от «первого». Начал я его не с утра – «материализовался» ближе к полудню. В магазин ведь за шмотками идти не нужно, всё на мне. Валялся до вечера на койке, бездумно переключал каналы на «Хитачи». Планы уже никакие не составлял, полная голова у меня этих планов! Но бессонница всё равно навалилась. И опять задремал я перед самым рассветом. И опять провалился в тот самый сон.
…Оксана стояла у перехода, ждала. И я стоял за её спиной, в полушаге всего, протяни руку и дотронешься. Но ни протянуть, ни шевельнуться даже я не мог. И понимал это, с самого начала понимал, ещё когда за автобусами следил, газету когда покупал. Бесполезно всё, не остановить мне Ксюшу. Спеленали меня по рукам и ногам…
И пробуждение получилось тем самым, с криком и ужасом. И снова я откисал полчаса под душем, брился, жарил омлет и не ел его. Снова ехал трамваем…
В этот раз я ждал на противоположной стороне, рядом с лотком мороженщицы. Ерунда, что Ксюша может увидеть меня раньше времени, узнать, испугаться. Это не важно! Главное, не пропустить её, успеть.
Стоял, ждал, а где-то в мозгах стучало – «бесполезно, бесполезно, бесполезно». Я силился прогнать этот голосок, прогнать треклятый сон. Не получалось. Начинало казаться, что я по-прежнему сплю. И не ждать нужно, а просыпаться скорее, пока не опоздал.
Они приехали на «тридцать четвёртом», точно таком, как я помнил. И я тупо смотрел, как Оксана отпрашивалась у меня-другого, как шла к переходу, стояла, ожидая, пока зажжётся зелёный. Как ступила на «зебру». Стоял, уверенный, что сплю, что не смогу шевельнуться, намертво спелёнатый, вплавленный в невидимый, но бесконечно прочный янтарь. И лишь когда она была почти на середине, я спохватился. Не сон это! И никто меня не держит. Рванулся навстречу…
Я не успел на долю секунды. Тормозящий «опель» даже задел меня задним крылом. Легко задел, по касательной, оттолкнул назад к тротуару. А Ксюшу он ударил капотом в живот, под рёбра, круша всё у неё внутри. Это было так близко, что капелька её крови брызнула мне на тенниску. Прямо над сердцем…
Глава 13. 1 июля 2001– Мужчина, вам плохо? Может, вам встать помочь?
– Не надо.
И снова я шёл через полгорода и думал, что со мной происходит. Нет, это не амнезия, это гораздо хуже. Шизофрения. Крышу у меня сорвало, и все объяснения. Не понять мне теперь, что я во сне придумал, а что на самом деле происходит. И стало быть, не смогу я…
– Добрый день, уважаемый!
Оказывается, не заметил я, как и до дома своего дошёл. А мужик тут как тут.
– Что, выпить не с кем?
– Дык, понимаешь…
Понимаю, всё понимаю. Самому тоску залить хочется, но нельзя мне. Напьюсь – вообще всё в голове перемешается. И дорога тогда одна – в психушку.
Отмахнулся от мужика:
– В другой раз. В другой жизни.
И опять я откатил время назад. Немножко, чуть-чуть. Чтобы сна этого дурацкого не видеть, чтобы в утро попасть. Включил хронобраслет и сразу выключил.
Ан не получилось. Не знаю, как это вышло: только что на кухне сидел, угол атаки выставлял. И не вставал вроде со стула, когда серостью заволакивать начало. А едва «стоп» нажал – упал куда-то. Не испугался, удивился только. Потому что ночь, и на койке скрипучей лежу я. И сон уже наваливается…
Снова всё то же. Ксюша у перехода и я, застывший, не способный ничего предпринять. Разве что заорать от безысходной тоски и проснуться.
Утро прошло, как обычно. Но теперь я не ждал. Если мозги подводят, не дают вспомнить, что происходило в этот день на самом деле, значит, нужно ко всему готовиться. Значит, должен я постоянно рядом с Оксаной быть. Потому отправился я прямиком к дому, где жил когда-то. Вернее, где жил сейчас – тот, другой я, молодой и счастливый.
Было страшно. Вдруг память и здесь сыграет со мной злую шутку? Не найду дом, в котором прожил двенадцать лет?
Дом нашёл без труда. Всё происходило в точности, как помнилось. Я-тогдашний вышел первым, подождал минуту-другую, пока выбежит Ксюша. Я-нынешний знал, зачем она возвращалась – Светлана просила вытащить курицу из морозилки, а мы забыли. Вспомнили, когда дверь заперли и спускаться начали. Я-тогдашний говорил: «да ладно, вернёмся, вытащим». А Ксюша не согласилась – разморозиться не успеет. Хозяюшка…
Я-тогдашний взял дочь за руку, и мы пошли, о чём-то весело разговаривая. Я-нынешний стоял и не мог побороть навалившуюся дурноту. Знобило так, что руки дрожали, тенниска сразу же взмокла, а перед глазами плавала серая муть. Бывают у шизофреников приступы? У меня был, и уже не в первый раз.
Перебороть муть и озноб так и не удалось, но я заставил себя пойти следом. Два квартала до остановки «тридцать четвёртого» мы шли пешком. Ксюша и я-тогдашний – впереди, бодро и весело. Я-нынешний – сзади, шагах в пятидесяти, с трудом переставляя ноги, не глядя по сторонам, все силы сосредоточив на том, чтобы не споткнуться, не упасть. Это оказалось труднее, чем идти в самом густом киселе времени! Это было на грани моих возможностей. Но я шёл. И молился о том, чтобы я-тогдашний не оглянулся. Иначе произойдёт страшное.
Автобус ждали не долго. Мне-нынешнему и подбежать пришлось, чтобы успеть. Вскочил в заднюю дверь и сразу же отвернулся. Ксюша и я-тогдашний стояли на первой площадке, рядом с кабиной водителя. На следующей остановке освободится место, они сядут, и незачем им будет оглядываться. И это хорошо. Пока же оглядываться нельзя было мне.
Меня всё ещё мутило. Надеясь, что станет легче, я закрыл глаза…
Я узнал его сразу! Я видел его прежде – в домике на дачном участке, когда пытался экспериментировать с хронобраслетом. Но сейчас-то я был в нормальном времени?! Бесцветно-серые комковатые жгуты струились вокруг, то истончались, то делались объёмными и плотными до осязаемости. Они заполняли весь автобус. Не было в автобусе никого, кроме меня и этого монстра. И он не просто тянулся ко мне, как в прошлый раз. Он уже нащупывал, прикасался, пытался обвить ноги, живот, грудь. Я ощущал его словно голой кожей. Не горячий и не холодный, не скользкий и не шершавый. Он был никакой. Будто кисель межвременья, только загустевший сверх меры, ставший резиново-упругим, неподатливым. Теперь я знал, что спеленало меня в моём сне!
– Кто ещё не оплачивал?
Я рывком поднял веки. Женщина-кондуктор, худая, с измождённым лицом, выступающими скулами, стояла рядом со мной. Спрашивала вроде у всех, но смотрела в упор на меня. Знала, кто в этом автобусе не оплачивал.
…А за ней серая муть струилась, завивалась жгутами. Я потряс головой, стараясь сбросить наваждение. Тошнота от этого только усилилась. И монстр стал виден отчётливей. Он нагло протискивался между стоящими в салоне пассажирами, выползал из-под сидений, пытался заполнить всё свободное пространство.
Никто, кроме меня, этого не видел. Кондуктор же истолковала моё движение по-своему. Нахмурилась.
– Мужчина, вы проезд оплачивать будете?
Да буду, конечно буду. Вспомнить бы, в каком кармане кошелёк. Или не взял я его, когда из дому выходил?
Слава богу, в кармашке тенниски лежала купюра. Вынул, подал, не глядя.
– А помельче у вас нет?
Я отрицательно качнул головой. Женщина, недовольно поджав губы, полезла в сумку за сдачей. А я боролся с монстром. Старался его не видеть, не замечать. И не мог.
Автобус затормозил у остановки. Едва заметно затормозил, но меня качнуло. Не смог я удержаться за поручень, потому как не поручень это был, а упругий извивающийся жгут. Пальцы сами собой разжались, и я повалился на кондукторшу.
– Мужчина! Вы что, пьяный?
Я не был пьяным. И она это понимала – не несло от меня перегаром. Потому испугалась ещё больше – с пьяным понятно, что делать, а тут как быть?
– Вам плохо? Молодёжь, место кто-нибудь уступите! Видите же, плохо человеку!
Не знаю, уступил ли кто. Разве поможет? Я не мог дальше ехать в этом автобусе. Нам с монстром было слишком тесно вдвоём.
Я шагнул к двери. Не успел. Створки захлопнулись перед самым носом.
– Выйти хотите? – облегчение в голосе кондукторши. За пассажиров она отвечает, за всех остальных – нет. – Коля, открой заднюю! Здесь человеку плохо!
Коля послушно открыл. Уже когда я вываливался наружу, кондукторша ткнула мне что-то в руку:
– Сдачу заберите!
Могла и все деньги вернуть, за одну-то остановку. Хорошо хоть сдачу дала, в таком состоянии я бы и не заметил.
Автобус укатил, и мне сразу же полегчало. Мгла рассеялась, и змеящиеся жгуты дурным сном показались. Я зажмурился для пробы: перед глазами темнота и яркие блики солнечных зайчиков. Я был совершенно здоров, адекватен, готов действовать.
«Тридцать четвёртый» катил всё дальше и дальше. Вон он, от следующей остановки отъезжает, увозит от меня Ксюшу. Навстречу страшной смерти увозит! Не мог я этого допустить, не мог позволить убить её ещё раз. Нужно было немедленно что-то предпринимать.
Я шагнул навстречу неспешно едущему по проспекту такси, вытянул руку.
– Пересечение Ленина и Шевченко!
Водитель, парень лет тридцати, кивнул. Адрес его вполне устраивал. Машина рванула с места, увеличивая скорость. В один миг мы догнали автобус. Водитель включил поворотник, приготовился обгонять – и тут я опомнился. Минут пять-семь, и мы будем на месте. Мне останется дожидаться… и опять всё пойдёт по кругу? Нет уж!
– Не надо обгонять, – попросил я. – Давай за этим автобусом.
Парень посмотрел на меня удивлённо.
– Он плетётся, как черепаха.
– Ничего, я не спешу.
– А у меня работа сдельная.
– Сколько хочешь?
Водитель задумался.
– Давай по спидометру плюс время, как за простой.
Это было жирновато, но не спорить же!
– Хорошо.
Мы поехали следом за «тридцать четвёртым». Ползли «черепахой», останавливались, когда он останавливался.
– Ты что, следишь за кем-то? Частный детектив, что ли?
– Ага, детектив. Частный.
– Тётка какая-то наняла выследить, к кому благоверный шляется, я прав? От блин, денег людям девать некуда, зажрались. А не боишься, что он нас засёк?
Парню хотелось поговорить, мне – нет. Когда водила понял, что беседа не клеится, недовольно насупился.
– Влипну я с тобой в неприятность.
– Не влипнешь.
Но прав оказался он, а не я. После следующего светофора навстречу такси вдруг шагнул гаишник, махнул палочкой, приказывая остановиться.
– Да что за напасть! Не нарушал вроде ничего, – возмутился парень. И начал сбавлять скорость, прижимаясь к обочине. А «тридцать четвёртый» уже был у следующего перекрёстка, успевал на зелёный. До бульвара Шевченко ему оставалось две остановки.
Пузатый гаишник шёл неторопливо. Куда ему спешить? Деньги сами, на колёсиках, к нему подкатывают, знай себе стой, да палочкой помахивай. Пока подойдёт, пока разбираться будут… Не успеем догнать!
Я дёрнул ручку, распахнул дверь.
– Э, а деньги?! – возмутился шофёр, но заметил брошенную на сиденье купюру, замолк.
Метров через сто проспект заворачивал вправо. «Тридцать четвёртый» уже исчезал там, за росшими вдоль тротуара деревьями. Я побежал. Мимо подозрительно уставившихся на меня гаишников, петляя между прохожими, проскакивая перекрёстки на красный свет, бросаясь чуть ли не под колёса машин, не слыша сердитые сигналы и матерную ругань. Ох, как я бежал! Никогда прежде так не бегал, даже в молодости, на тренировках. Сердце колотило, в ушах звон, в глазах круги поплыли разноцветные…
Я успел. Как раз успел, чтобы увидеть. Мне снова показывали, ещё с одного ракурса – теперь «опель» летел мне навстречу. Тёмно-вишнёвый капот смял детскую фигурку, перекусил пополам. Словно акулья пасть щёлкнула…
– Мужчина, вам плохо?
Плохо. Мне очень плохо! Так плохо, что самому под этот «опель» проклятый броситься хочется.
