Текст книги "Война глазами подростка"
Автор книги: Игорь Бестужев-Лада
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Юмор обернулся гражданской казнью. Последовало заявление Вяземовой в парторганизацию (и это при конфликте с директором!), и отец был исключен из партии «за сокрытие фактов биографии, порочащих честь члена ВКП(б)». К исключению была добавлена ссылка рядовым инженером на маленький заводишко в маленьком городишке Чистополь, где-то далеко за Казанью. Таким образом, бывший парттысячник исчез разом и из партии, и из Москвы. И это спасло ему жизнь. Почти все оставшиеся в партии и Москве были физически уничтожены на протяжении ближайших месяцев. Отец вернулся в Москву весной следующего года, аккурат к бериевской «оттепели», когда первая волна Террора спала и многих, оставшихся в живых, выпустили из лагерей. Его восстановили в партии «с сохранением партстажа с 1924 г.», т. е. с признанием ошибочности репрессии.
Возвращение отца в Москву весной 1938 г. было поэтапным. Сначала на все лето – должность рядового механика в колхозе села Рябушки под Боровском на реке Протве. Затем переход инспектором в Наркомзем и 8-метровая клетушка сторожа на нас троих в двухэтажном бараке на окраине Кузьминского парка (тогда – далекое Подмосковье), Через год – переселение в только что освободившееся здание стройконторы – прекрасная 16-метровая комната, да еще с 8-метровым отрезком коридора, превращенным в супружескую спальню – целая квартира! И все это намного ближе к Москве – в городке ВИМ (Всесоюзного института механизации сельского хозяйства, где отец и закончил свою жизнь сорок лет спустя), на окраине дачного поселка Плющево по Казанской железной дороге, который фактически был пригородом города Перово, который и пригородом-то Москвы трудно было назвать – настолько это было далеко до столицы: 21 минута езды на электричке мимо сплошных старых дач вместо нынешних «хрущевок» и «башен».
Цель такого центростремительного движения была одна. Она уже тогда неоднократно формулировалась обоими родителями вслух при мне: «чтобы ты окончил московский институт» (неважно, какой). И они неуклонно шли к этой цели, невзирая, как увидим, на многие серьезные препятствия.
Что же касается родителей, то они уже без меня прожили в этой бывшей стройконторе до середины 50-х годов, когда получили маленькую 10-метровую комнату в «хрущевке» неподалеку. Затем, ценой невероятной энергии и титанических усилий обоих, через несколько лет переселились в большую 20-метровую комнату коммуналки в соседнем доме. Там они застряли на довольно много лет. Но все-таки «выбили» себе однокомнатную квартиру в том же доме на 3-м этаже. С этой секунды началась борьба за переселение в аналогичную квартиру на 2-м этаже: с возрастом им стало трудно подниматься по лестнице без лифта. И только смерть отца перевела этот процесс в новое качество. «Борьба за улучшение жилищных условий» у моих родителей, как и у всех нормальных советских людей того времени (наверное, не только «того»?), составляла суть и смысл жизни. Пресловутое «строительство коммунизма» являлось лишь как бы фоном восхождения от каморки к комнате, от маленькой комнаты к большой, от большой – к однокомнатной квартире (да еще смотря где и на каком этаже), затем к двух– и, наконец, к многокомнатной квартире, непосредственно за которой следовали особняки членов Политбюро ЦК КПСС на Воробьевых горах у высотного здания МГУ.
* * *
1941 год отец встретил сменным инженером, одним из трех заместителей начальника цеха в каждой смене – заводы тогда работали в три смены по 24 часа в сучки – ЗИЛа (тогда ЗИСа), куда его перевели из Наркомзема опять-таки «в порядке партпоручения». Думаю, что это было связано с финской войной и явно для всех надвигавшейся германской: расширяли и интенсифицировали производство, для чего, как с сельхозтехникой в 20-х годах, нужны были прежде всего талантливые организаторы. Помню, как лихорадочно он торопился на завод по утрам: опоздаешь на 20 минут – пояснял он мне – два года лагерей, прогуляешь день – все двадцать пять.
Осенью того же года, когда Москва начала эвакуироваться, отцов цех целиком со станками отправили на Урал, под Златоуст, на голые холмы километрах в пятнадцати от города. Там буквально за пару месяцев и буквально, как говорится, «из ничего» поставили корпуса и жилые бараки разом двух оборонных заводов. Один (№ 66 Наркомата вооружений) выпускал авиапушки, второй (№ 385) – автоматы ППШ. Приехали «в чисто поле» к началу октября 1941 г., а когда я появился там в декабре – на фронт уже шла готовая продукция. Это, конечно же, был трудовой подвиг – один из многих, обеспечивших контрнаступление Красной армии зимой 1941–1942 гг.
Отец участвовал в этом подвиге начальником эксплуатации автотранспорта завода № 66. Фактически он был как бы генеральным директором всех гаражей завода и отвечал за все перевозки по своей части (железнодорожную ветку от Златоуста тогда еще только начинали тянуть). Ему дали большую (16-метровую) комнату в «спецбараке для начальства», куда он тут же выписал из Саранска меня с матушкой и тетушкой.
У всех подвигов есть оборотная сторона. Была и у этого.
Сначала удручали трупы на зимних улицах нашего поселка. Это десятками умирали от голода и холода солдаты «стройбатов» – большей частью выходцы из республик Средней Азии, совершенно непривычные ни к новой для них пище, ни к невыносимому для них холоду. Оба завода, подобно городу Санкт-Петербургу, были построены на костях крестьян. К весне 1942 г., когда строительство было, в основном, закончено, стройбатовцы и трупы на улицах исчезли. Но впечатление от этого ужаса осталось надолго и, как увидим, сыграло решающую роль в моей дальнейшей жизни.
Где-то в январе 1942 г., когда я познакомился со своими новыми друзьями, меня потрясла еще одна история. Мать одного из них работала личной буфетчицей директора завода. Мы сидели у них, когда она вернулась с работы вся в слезах. Директор пинком ноги вышиб у нее из рук поднос с коньяком и закуской – сказочными яствами в пору, когда все голодали и трупы умерших от голода лежали на улицах. После чего в шею вытолкал ее из комнаты.
Меня много лет потрясала такая дикость, пока я не узнал подоплеку. Оказывается за минуту до появления буфетчицы с заказанными директором выпивкой и закуской ему из Москвы позвонил Берия и сообщил: если к концу недели конвейер с авиапушками не будет пущен на полную мощность – все инженерно-технические работники завода, включая директора, будут расстреляны без суда и следствия вместе с их семьями. Было известно, что это – не пустая ругань. Прецедентов было сколько угодно. Поэтому у директора в момент пропал аппетит и осталось только страстное желание – выжить любой ценой. И поскольку никого не расстреляли – значит, к концу недели было сделано невозможное. То, что выше всяких человеческих сил.
А «человеческие силы» включали в себя для большинства 15 километров утром из Златоуста на работу и столько же ночью обратно пешком каждый день. Это шесть часов в день одной только ходьбы. Без праздников и выходных, не говоря уже об отпусках. Затем 11 часов шесть дней в неделю за станком. С получасовым перерывом на обед и тремя десятиминутками на все остальные дела. На седьмой день (обычно в среду) рабочий день удлинялся до 18 часов. Зато соответственно удлинялось и время отдыха. Рабочий переходил из дневной смены в ночную или наоборот. И так все четыре года войны. Сегодня в такое трудно даже поверить.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
