Текст книги "Карлик императрицы"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Волознев Игорь Валентинович
Карлик императрицы

Рассказ. Фэнтэзи.

© Copyright Волознев Игорь Валентинович ([email protected])

Гинго шёл за Астиальдой, замирая от гордости. Это было нечто неслыханное. Императрица пригласила его, презираемого всеми шута, в свои личные покои!

Астиальда была ослепительно красива. Гинго она казалась самой прекрасной женщиной из всех, какие были о дворце, а было их тут немало. Муж Астиальды – император Гомбарум, повелитель Олеарии и одиннадцати королевств, был большим поклонником прекрасного пола. Девушек свозили к нему со всех концов империи, причём отбирали самых красивых. Они служили горничными, танцовщицами, музыкантшами, певицами; многие из них были наложницами Гомбарума. Выбор имелся превеликий. Среди стольких хорошеньких мордашек, плеч, талий и ножек впору было совсем потерять голову, но Гинго оставался верен своей госпоже.

Видеть её приходилось ему нечасто – только на пирах или во время её прогулок по дворцовому парку. В эти минуты в Гинго словно вселялся какой-то сумасшедший бесёнок. Он начинал прыгать, кувыркаться, хохотать, свистеть и кричать, подражая голосам зверей и птиц, а то вдруг набрасывался на других карликов и принимался их толкать и колотить, вызывая в толпе шутов невообразимую суматоху. Императрица замечала Гинго и милостиво ему улыбалась. Однажды, когда он её очень рассмешил, она даже позволила поцеловать себе руку. Рука её, унизанная перстнями, была холодна и бела как снег. Гинго потом целый месяц ходил шатаясь, закатывал глаза и мечтал умереть у ног своей госпожи за её единственный взгляд. О, это была бы сладкая смерть! "Астиальда, я люблю тебя…" – шептал он вечерами, отходя ко сну, и просыпался наутро с теми же словами, рисуя в воображении пленительный образ, улыбку и глаза – сверкающие, как две голубые льдинки в морозный солнечный день.

"Сегодня случится что-то необычайное", – думал Гинго, идя следом за госпожой по бесконечной анфиладе комнат, мимо мраморных колонн и величественных статуй. Астиальда шла чуть впереди. Карлик вдыхал ароматы её духов, и от восторга у него кружилась голова. Ему хотелось закричать что было силы и закувыркаться, но, сознавая серьёзность момента, он шёл степенно, маленькими быстрыми шажками.

Астиальда была чудо как хороша в длинном облегающем белом платье с газовыми кружевами, шелестящими по полу, и в наброшенной на плечи голубой мантии. Сочетание белоснежного и голубого удивительно шло её неземному облику. Высокая стройная фигура молодой императрицы выражала гордость и величие. Глаза её излучали блеск. За всю дорогу она ни разу не взглянула на коротышку Гинго, на его сморщенное, словно тряпичное, личико. Лишь когда они оказались в самой дальней комнате без окон, освещённой высокими свечами в золотых шандалах, она обернулась к нему.

– Вчера я вопрошала древнюю книгу, найденную в заброшенных катакомбах Кен-Корроса… – сказала она, подходя к громадному фолианту в бронзовом переплёте, лежавшему посреди комнаты на специальной подставке. – По её буквам, посредством магической формулы, я искала среди окружающих меня людей имя человека, который был бы всецело предан мне, – она коснулась фолианта рукой, и страницы сами собой начали переворачиваться. – Который ради меня готов броситься в пасть к дьяволу… Я перебирала имена придворных, вельмож и рыцарей, которые постоянно оказывают мне всевозможные знаки преданности и любви, но книга отклонила их все. Отчаявшись найти его среди вельмож, я стала перебирать имена слуг, и тут буквы сложились в имя "Гинго"…

Карлик, устроившийся у её ног, при звуке своего имени вскочил и порывисто воскликнул:

– Да, да, моя госпожа! Я тебе предан!

С учащённо бьющимся сердцем он отвесил императрице поклон – торопливый и смешной, как всё, что он делал.

Лицо Астиальды оставалось серьёзным.

– Узнав о твоей преданности, – продолжала она, – я вопросила о тебе чудесную поверхность этого подноса… – Она взяла лежавший возле книги чёрный овальный поднос, украшенный по ободу драгоценными камнями, и опустила его на пол, чтобы карлик мог видеть его зеркально гладкое дно. – Смотри, Гинго, сейчас ты увидишь в нём себя…

Она произнесла заклинание, взмахнула рукой и чёрная поверхность подноса подёрнулась мерцающей рябью, в которой замелькали золотые и серебряные блёстки. И вдруг, словно соткавшись из этих блёсток, в овале подноса проступило лицо…

Гинго встал на четвереньки, вглядываясь в него. Обрамлённое чёрными вьющимися волосами, оно было удивительно красивым. А вскоре магическая поверхность подноса показывала уже всю высокую стройную фигуру незнакомца…

Гинго поднял на императрицу удивлённые глаза.

– Что за прекрасный юноша виден там? – спросил он.

– Это ты, – ответила Астиальда.

– Я? – изумился Гинго. – Невероятно! Ты шутишь… – С воплем горечи и обиды он отпрянул от подноса. – Мне никогда не быть таким! Я смешной уродливый карлик, которого не любит никто в целом свете и у которого один удел – страдать…

Он закрыл лицо руками. Беззвучные рыдания сотрясли его тельце.

– Слушай меня, Гинго, – сказала императрица. – Поверхность волшебного подноса всегда показывает истинную сущность вещей. Если она показала тебя таким, значит, ты такой и есть. Прекрасный юноша, настолько прекрасный, что я всю ночь любовалась на твоё изображение…

Гинго отвёл от лица свои маленькие ладони и посмотрел на неё.

– Но сегодня утром, расспросив слуг, я была весьма опечалена, узнав, что Гинго – это карлик… – прибавила она после молчания.

– О ужас, лучше бы мне не рождаться на свет! – Гинго вновь разрыдался.

– Я любовалась тобой всю ночь, – продолжала Астиальда. – От упоения твоей красотой у меня захватывало дыхание. Дерзкие и невероятные мысли приходили мне в голову… Мне вдруг захотелось избавить тебя от отвратительной личины маленького уродца и вернуть тебе твой истинный облик, а потом коснуться твоих мужественных плеч, ощутить жар твоей груди…

Карлик охнул и опустился на пол, не в силах стоять на ослабевших ногах.

– О божественная Астиальда, – прошептал он, – за один лишь час, да что там – за минуту неземного блаженства я готов отдать жизнь…

– Только за минуту? – с загадочной улыбкой переспросила императрица. – Но почему бы блаженству не продлиться годы?

– Годы?…

– Даже десятки лет, если ты будешь достаточно отважен и выполнишь моё поручение.

– Что я должен сделать? – Карлик на коленях приблизился к Астиальде. – О, говори скорее! Ради тебя я готов прыгнуть в пекло!

– Ты обретёшь свой истинный облик только после того, как убьёшь Гомбарума, – сказала императрица.

– Государя? – ужаснулся Гинго. – Но ведь ты знаешь, госпожа, что это невозможно! Наш государь – самый могущественный волшебник во всём Поднебесье, его власти покорна сама природа. Одним движением пальца он может вызвать землетрясения, бури, смерчи, наслать заразу на целые страны… Даже драконы Огненных гор не смеют его ослушаться, а что говорить о нас, простых смертных… Госпожа моя, о том, чтобы убить Гомбарума, не то что сказать – даже помыслить нельзя… Государь всесилен, он умеет читать мысли людей. Вспомни, сколько отважных и мудрых пало лишь за то, что плохо подумало о нём. Боюсь, что теперь и мне не сносить головы. Я не смогу удержаться, чтобы не вспомнить нашу встречу, и мысли мои неминуемо дойдут до императора. Он прочтёт их, и я погибну мучительной смертью… Возможно, это случится уже нынче вечером… Я погиб… Горе мне… Горе…

– Да, мой верный Гинго, – сказала Астиальда, – поэтому мы должны действовать немедленно. Сейчас император спит. Час назад он вернулся с большой охоты в Гарпагоньих горах, накормил собак и удалился в Запретную Башню.

– В эту Башню никто не может войти, ни одна живая душа… – еле слышно прошептал карлик и оглянулся в испуге, словно могущественный Гомбарум мог его услышать. – Даже для тебя, со всем твоим колдовством, нет входа туда… А проснувшись, Гомбарум тотчас узнает про наш разговор! Для него нет тайн!

– Я рискую не меньше тебя, – возразила Астиальда.

– Ты хочешь сказать, о госпожа, что Гомбарум… Может убить и тебя?…

– Да. И я буду бессильна предотвратить это.

– Как? У него поднимется рука на тебя, прекраснейшую из женщин?

– Я уже не прекраснейшая, – с горечью ответила Астиальда, и прибавила, помолчав: – У меня появилась соперница, которой, похоже, улыбается удача…

– Ты говоришь про Эройю, эту тонконогую танцовщицу?

Она кивнула.

– Невероятно! – поразился Гинго. – Предпочесть тебе, богине, какую-то замарашку…

– Эройя понимает толк в ворожбе, в этом всё дело. Она уже второй месяц, будучи императорской наложницей, влияет на Гомбарума, опутывает его сетями своих чар, а я ничего не могу ей противопоставить. Она задумала избавиться от меня руками самого Гомбарума и занять моё место… Из магической книги Кен-Корроса я узнала, что Эройя в самое ближайшее время потребует у Гомбарума моей головы. И император выполнит её желание. Возможно, это произойдёт уже завтра, сразу после того, как он встретится с этой ведьмочкой в Павлиньем зале… Развязка близится, и это вынудило меня искать в книге имя верного мне человека… Гинго, знай, сама судьба определила нам либо погибнуть вместе, либо вместе торжествовать победу и насладиться годами счастья!

Гинго выпрямился, весь затрепетав, глаза его заблестели.

– Я сделаю всё, что ты прикажешь! – воскликнул он. – Если надо убить Гомбарума – я убью его, не задумываясь. Но, государыня, что могу сделать я, ничтожный карлик, против властителя мира, обладающего неизмеримым колдовским могуществом? Он испепелит меня одним взглядом, я превращусь в головешку, в сухой лист, в плесень на стене, и память обо мне в тот же миг вытравится из мыслей всех, кто окружал меня в этом мире… О, владычица! – Из глаз Гинго снова брызнули слёзы. – Не мне бороться с всесильным колдуном!..

Он упал на колени и разразился горестными воплями. Императрица поглядела на него ледяным взором.

– Убить его можно, только когда он спит, – молвила она.

– Но прежде нужно проникнуть в Запретную Башню! – отозвался карлик. – Гомбарум окружил её невидимой стеной, которую, я слышал, не в силах разрушить никакие заклинания… Или, может быть, ты нашла способ?…

– Я спрашивала об этом у моих книг, – сказала Астиальда, качая головой. – Нет, одолеть невидимую стену невозможно. Пока Гомбарум жив, она будет надёжней всякой охраны защищать его сон. Недаром он никого не подпускает к себе во время сна. Ведь только тогда его можно лишить колдовской силы, а значит, и жизни.

– Но если нельзя добраться до спящего колдуна, зачем ты призвала меня к себе? Значит, всё-таки есть способ проникнуть в Башню?

Астиальда улыбнулась.

– Ты догадлив, мой верный Гинго. Вспомни, кто, кроме самого Гомбарума, может беспрепятственно проходить сквозь невидимую стену и появляться в его опочивальне?

Карлик задумался, пожал плечами, и вдруг хлопнул себя ладошкой по лбу.

– Собаки! – воскликнул он. – Охотничьи собаки императора! Они бродят по всему дворцу и никто из придворных пальцем не смеет тронуть их! Гомбарум кормит их из своих рук. Даже во время сна он не расстаётся с ними… Для собак не существует невидимой преграды, окружающей Башню!..

– И мы воспользуемся этим, чтобы добраться до него, – сказала Астиальда.

– Я всё-таки не пойму, – на лбу озадаченного Гинго пролегла морщина. – Мне, что ли, нужно затянуться в собачью шкуру?

– Это не поможет. Чтобы проникнуть в Запретную Башню, ты должен стать одной из охотничьих собак Гомбарума. Стать собакой, – повторила она. – Превратиться в неё.

Гинго непроизвольно втянул голову в плечи и с затаённым ужасом посмотрел на Астиальду.

– И ты можешь сделать это? – пролепетал он.

Императрица усмехнулась.

– Конечно. Я ведь тоже кое-что смыслю в магии, хотя далеко не так сильна в ней, как мой муж… Подойди сюда, – сделав Гинго знак, она приблизилась к низкому столику у стены, на котором что-то лежало, накрытое чёрным шёлком.

Гинго, робея, подошёл.

Астиальда отдёрнула покрывало, и Гинго вскрикнул, увидев труп одной из любимых собак императора. Из раскрытой пасти вываливался язык, на поверхности столика темнели пятна запёкшейся крови.

– Сейчас ты перейдёшь в её тело и помчишься в Запретную Башню, – сказала Астиальда. – Но перед этим я должна тебе сказать ещё кое-что. В теле собаки ты пробудешь очень недолго – минут двадцать. Может быть, даже меньше, это уже не от меня зависит… За это время ты должен выбежать из дворца и проникнуть в Башню. Невидимая стена тебя не остановит. По винтовой лестнице ты поднимешься в опочивальню императора. Ну, а там… Нам останется надеяться на твоё проворство и остроту собачьих клыков!

– Убить Гомбарума… – прошептал потрясённый Гинго, словно только сейчас до него дошли весь ужас и неимоверная тяжесть возложенной на него задачи. – Нет, это невозможно, невозможно!..

Он в страхе отшатнулся. Но тут взгляд его упал на волшебный поднос, где ещё не растаяло изображение прекрасного юноши, и пальцы Гинго сжались в кулаки. С мучительным стоном, перебарывая страх, он обернулся к императрице.

– Я убью его!

Однако в следующую минуту им вновь овладело сомнение.

– Нет, государыня, императора ничто не может убить!.. – почти выкрикнул он со слезами. – Он бессмертен! Огненные драконы обрушили на его войско скалы и всё оно погибло под обвалом, а император, шедший впереди воинов, остался жив! Каменный рыцарь, порождение чародеев далёкой страны Зуаммад, которого никакая сила не могла сокрушить, на пути к имперской столице у всех на глазах разрубил Гомбарума пополам и сам погиб в тот же миг, а две разрубленные половины срослись и император хохотал, видя страх и удивление окружающих! А теперь подумай, что могут сделать собачьи клыки, если с ним не справились даже гигантские драконы и каменный рыцарь!

– Сон, Гинго, – спокойно ответила императрица. – Сон – вот уязвимое место Гомбарума. Колдун беспомощен во сне, поэтому он так редко спит, но уж если ему надо спать, то он возводит вокруг себя самые мощные магические укрепления… Взгляни сюда, – и она провела рукой над волшебным подносом.

Вихрь блёсток снова пронёсся по чёрной глади. Вглядываясь в мерцающую пелену, Гинго увидел императора, раскинувшегося на широком ложе. Гомбарум спал прямо в одежде, не сняв даже запачканных грязью и кровью сапог. Его правая рука свешивалась с кровати и почти касалась пола. Вокруг кровати лежали или бродили длинноногие псы со свирепыми клыкастыми мордами, глодая разбросанные кости.

Гинго заметил в запястье свешивавшейся руки какую-то светящуюся точку. Поначалу он решил, что это блестит один из бриллиантов браслета, надетого на руку волшебника, но через минуту понял, что свечение исходит из самой руки.

– Чудесная поверхность подноса показывает то, что не дано видеть простому смертному, – сказала Астиальда. – В запястье руки Гомбарума хранится Зуб Саламандры – оранжевый камень величиной с фасоль. В нём заключена невероятная волшебная сила. Много веков назад Гомбарум, тогда ещё начинающий чернокнижник, благодаря своей природной хитрости, а скорее всего – случайному стечению обстоятельств, завладел этим камнем, принадлежавшем самому Икльтмесу. О деяниях этого великого мага и поныне рассказывают легенды, леденящие кровь. Одним лишь Повелителям Тьмы известно, сколько тысячелетий жил Икльтмес в нашем мире, распоряжаясь судьбами миллионов людей и не зная себе равных в колдовстве. И источником его силы был Зуб Саламандры, который он вынес из Запредельных Глубин, населённых демонами и чудовищами. Сам же Икльтмес узнал о его существовании от всеведущих мудрецов Кен-Корроса – страны, погибшей десять тысяч лет назад, от которой остались лишь навевающие ужас подземные святилища… Икльтмес умер, потеряв камень. Бессмертие и сила его перешли к Гомбаруму. В камне – смерть и вечная жизнь его обладателя, колдовское могущество и власть над миром… Смотри внимательно, Гинго… Сейчас император спит. Тебе придётся действовать очень быстро. Клыкам такого сильного пса, – она перевела взгляд на труп собаки, – ничего не стоит в один миг прокусить запястье и добраться до камня. Лишившись его, Гомбарум умрёт в считанные минуты.

– Я понял, госпожа, – весь вид Гинго выражал решимость. – Превращай поскорее меня в собаку и я расправлюсь с колдуном.

– Помни, что Гомбарум не погибнет сразу, у него останется несколько минут, во время которых он попытается отобрать у тебя камень. Но это будет уже не прежний могущественный Гомбарум, а слабеющий старик. Возможно, у него ещё хватит колдовской силы, чтобы лишить тебя подвижности… Тебе надо будет продержаться эти решающие минуты, продержаться во что бы то ни стало, пока он не умрёт окончательно. Лучше всего, если ты проглотишь камень в тот же миг, как он попадёт к тебе в пасть.

– Будь покойна, госпожа, я не растеряюсь.

– Главное – не отдавай ему камень. Без него колдовская сила императора будет слабеть с каждой секундой, а с ней таять и рассыпаться невидимая стена. Мне, вероятно, в последний момент удастся проникнуть сквозь неё и прийти тебе на помощь… Но всё же полагаться тебе придётся только на самого себя. Помни о награде, которая тебя ожидает.

Она протянула Гинго руку. Карлик сжал её в своих горячих ладошках и покрыл жаркими поцелуями. На миг у него закружилась голова. Он готов был бессчётно перецеловывать каждый бугорок, каждую впадинку на тыльной и внутренней стороне руки его богини, но она мягко отняла руку и велела ему опуститься на пол.

Гинго скорчился, поджал под себя ноги и руки, закрыл глаза и весь напрягся. По телу его прокатилась сильная дрожь, когда Астиальда положила ему на голову свою ледяную ладонь. Вдруг страшная боль пронзила затылок Гинго, словно туда воткнули раскалённую иглу.

И уже через минуту, хрипло дыша и высунув из ощерившегося рта язык, он опрометью нёсся по мраморным коридорам огромного императорского дворца, сбивая с ног лакеев и пугая до обморока придворных дам. На четырёх длинных сильных лапах он взбегал по лестницам, всей тушей с разгону налетал на двери и высаживал их, врезался в толпы разряженных сановников, слыша их оханья и вопли ужаса. Во дворце привыкли к бесчинствам императорских собак. Гинго мог безнаказанно вцепиться зубами в жирный зад какого-нибудь кавалера или дамы, которые ещё сегодня утром потешались над бедным карликом и осыпали его тумаками. С каким наслаждением он прогрыз бы до крови несколько обтянутых в шёлк лодыжек и унизанных перстнями рук, с каким диким восторгом впился бы клыками кое-кому в горло! Но времени сводить счёты у него не было, каждая секунда была на вес золота.

Промчавшись галереей и кубарем скатившись по двум необъятным лестничным маршам, он выскочил во внутренний двор и побежал вдоль стены. Кроме нескольких стражников в клювастых шлемах, здесь никого не было; они лениво оглянулись на спятившего пса и продолжали свою бесконечную игру в кости.

Обогнув угол дворца, Гинго увидел чёрную приземистую башню. Возле неё не было ни души. Запретная Башня не нуждалась в охране, поскольку все знали о невидимой стене, воздвигнутой императором для защиты своего сна, и боялись не то что приблизиться к ней, но даже взглянуть в её сторону. О взгляде на Башню мог узнать всеведущий колдун, и неизвестно было, как он истолкует этот взгляд!

Гинго помчался ещё быстрее. Чёрная громада надвигалась стремительно. Где-то здесь, в десятке метрах от Башни, проходила колдовская стена, но Гинго не замедлил бега, только зажмурился и наклонил голову, в невольном страхе ожидая удара о преграду…

Стена пропустила его, и Гинго зарычал от радости. Ворвавшись в распахнутые двери, он бросился вверх по лестнице. На ступенях лежали охотничьи псы Гомбарума. При приближении Гинго они вскакивали и провожали его недовольным лаем.

Одолев последний лестничный марш, Гинго оказался в круглом зале, стены и потолок которого образовывали одну громадную полусферу. Вся она была обита чёрным бархатом и увешана крупными рубинами, излучавшими неяркий багровый свет. В зале царил полумрак. Однако Гинго ещё с лестницы рассмотрел посреди зала просторное ложе с лежащим на нём мощным широкоплечим Гомбарумом. Император спал в той же позе, какую четверть часа назад показывало дно волшебного подноса. Он сопел, красные, измазанные жиром губы его вздрагивали во сне, правая рука свешивалась до пола. Только Зуб Саламандры не просвечивался сквозь кожу на запястье, но Гинго этого и не требовалось: он знал, что чудесный камень – там.

Псы оскалили на Гинго зубы, но, видимо, приняли его за своего, поскольку ни один из них не стронулся с места. Гинго в несколько прыжков подскочил к свешивающейся руке и клыки его с размаху впились в запястье, обвитое несколькими нитками жемчуга и украшенное золотым браслетом с бриллиантами. Жемчужины хрустнули под его клыками, один клык с треском обломился о золото, и всё же собачья пасть прогрызла руку. Раздались пронзительные вопли и проклятия проснувшегося Гомбарума, но дело к этому моменту было сделано: кровавый клок императорского запястья вместе с кожей, сухожилиями, обломками костей и осколками жемчуга попали Гинго в пасть. Туда же угодил и заветный камень!

Гинго стремительно отскочил от взревевшего чародея, запрокинул голову и отправил всё проглоченное в желудок. В этой позе его и застигло оцепенение. Сделать собаку неподвижной – это всё, на что был способен Гомбарум, лишившийся вместе с камнем почти всей своей волшебной силы.

Некоторое время император ревел и корчился, сжимая здоровой рукой изуродованную конечность. Его правая ладонь держалась на сухожилиях, из рваной раны сочилась кровь. Наконец он опомнился, обратил налитые кровью глаза на Гинго, который неподвижно сидел с запрокинутой головой в двух метрах от него.

Встревоженные собаки подбежали к Гомбаруму и, почуяв кровь, принялись слизывать её с пола. Император встал с кровати и, пинками отгоняя их, приблизился к Гинго. Здоровой рукой взял его за загривок и швырнул на кровать.

– Отдай камень, проклятый оборотень, – прошипел он, наклоняясь над ним, – отдай, или я убью тебя…

Его колдовская сила иссякала, и это приводило его в ужас. Если в ближайшие две-три минуты он не вернёт себе волшебный камень, она иссякнет вся, а это означало гибель.

– Разожми зубы и выплюни его, тогда я сохраню тебе жизнь… – почти рычал он.

Он попытался просунуть между зубов собаки лезвие кинжала, но делать это одной рукой было неудобно, к тому же чары, сковавшие Гинго, начали ослабевать. Гинго уже мог слегка шевелить лапами, дёргаться туловищем и мотать головой.

Гомбарум злобно ругался. Без камня он не мог читать мыслей. Он не в состоянии был проникнуть в тайну этого неизвестно откуда появившегося пса и узнать, кто его подослал. А в том, что собака подослана, и что, скорее всего, это и не собака вовсе, а оборотень, Гомбарум почти не сомневался. Но дознаваться он будет после, а сейчас главное – вернуть Зуб Саламандры. Только с волшебным камнем он станет прежним Гомбарумом, великим и всемогущим.

Он всаживал нож в собачью шею и живот. Гинго извивался от боли, но зубов не разжимал. Заметив это, Гомбарум решил, что камень у собаки во рту. И он принялся долбить тяжёлой рукояткой кинжала по собачьим клыкам. Гинго захлёбывался в крови, пытался отползти, но Гомбарум возвращал его на место и продолжал бить.

Перед глазами слабеющего императора плыли круги, всё вокруг него качалось, кровать с собакой ходила ходуном, его рука, пытаясь проникнуть в собачье горло, несколько раз промахивалась. Наконец она всунулась в окровавленную глотку и принялась лихорадочно шарить в ней, ища камень. Но тот успел уйти глубоко в пищевод. Заревев в бессильной злобе, император вновь потянулся к кинжалу, намереваясь распороть брюхо проклятой твари, как вдруг простёртая перед ним собака судорожно изогнулась и лапы её сделались маленькими человеческими ручками и ножками. Вслед за ними преобразилось и тело. Перед Гомбарумом лежал один из императрицыных шутов – уродливый карлик со сморщенной рожицей!

Время, отведённое Гинго для пребывания в облике собаки, кончилось. Он снова стал самим собой. Но раны, которые Гомбарум нанёс животному, перешли на его человеческое тело. У Гинго были выбиты зубы, из распоротой шеи хлестала кровь, грудь была вся исполосована.

Поражённый догадкой, Гомбарум задохнулся от ярости.

– Астиальда! – взревел он. – Когда я верну камень, я убью эту мерзкую колдунью! Задушу её своими руками!..

– Нет, Гомбарум, – раздался негромкий голос за его спиной. – Тебе уже не удастся это сделать. Твоя волшебная сила изошла из тебя, и невидимая стена, окружающая Запретную Башню, исчезла. Ты видишь, я смогла войти в твоё неприступное логово.

В смертельном ужасе Гомбарум оглянулся. Перед ним стояла Астиальда, непроницаемо-холодная, в белом платье и голубой мантии, скреплённой на плече золотой фибулой. Глаза императрицы сверкали при свете рубиновых камней.

– Ты всё-таки добралась до меня… – Гомбарум, теряя силы, сделал к ней неверный шаг. – Зря я не послушал Эройю и не убил тебя ещё вчера…

Он сделал ещё шаг, потом другой. Его здоровая рука, дрожа, потянулась к её шее.

Усмешка скривила тонкие губы Астиальды. В её руке возник хрустальный флакон. Она плеснула содержимым флакона на грудь и лицо Гомбарума, и тот, заревев от боли, покрылся чёрными пятнами, которые с каждым мгновением разрастались, стремительно разъедая кожу, мясо и кости.

Он зашатался и рухнул к её ногам. Ядовитая жидкость довершила то, что начал Гинго в облике собаки. Перед Астиальдой лежал уже не колдун, а простой смертный, корчащийся в агонии, бессильный даже против её слабых чар. Спустя считанные мгновения тело некогда могущественного императора представляло собой груду горелого мяса и костей, на которую с жадностью набросились псы.

Астиальда брезгливо обошла их грызущуюся свору и приблизилась к кровати. Гинго, тихонько постанывая, лежал неподвижно. Глаза его, в которых отражались попеременно боль, ужас, восхищение и немая мольба, не отрывались от лица Астиальды.

Он попытался приподнять голову, но у него не хватило сил, и он снова откинулся, лишь губы с трудом шевельнулись:

– Я ведь не умру?… Я стану высоким и красивым?…

И тут вдруг словно дуновение ветра пронеслось над его изувеченным тельцем. Императрица замерла в изумлении, глядя, как закрываются раны на теле карлика, а само оно вытягивается, становится белым и гладким. Перед Астиальдой, распластавшись на окровавленной кровати, лежал прекрасный юноша с чёрными шелковистыми кудрями, в точности такой, какого показывала поверхность волшебного подноса.

Гинго был поражён происшедшей с ним переменой не меньше императрицы. Сам не понимая, как это случилось, он сначала ужаснулся, а потом его захлестнула буйная радость.

– Я знал, что так будет, о моя владычица! – закричал он, протягивая Астиальде руки. – Знал, что ты не оставишь меня и сделаешь таким, каким я должен быть!..

– Да, Гинго, я обещала, что ты обретёшь своё настоящее тело, и так оно и случилось, – ответила она после короткого замешательства. – Развеялись чары, которые были напущены на твою мать, носившую тебя в своей утробе…

– Их развеяла ты, владычица!

Она отстегнула фибулу, и мантия упала к её ногам.

– В таком облике ты достоин моей любви, – сказала она.

Дальнейшее показалось Гинго сном. Императрица отвела от своей груди лёгкую ткань и оголила плечо; затем обнажилась её грудь, украшенная драгоценным ожерельем, затем, мягко зашуршав, упало платье, оставив на белом, как снег, теле лишь тонкий набедренный пояс, усыпанный алмазами и изумрудами.

Гинго лежал, весь отдавшись ощущениям, которые дарило ему его новое тело, и главным из них было сильнейшее желание любви, ведь перед ним стояла нагая богиня, ослеплявшая блеском своей красоты!

– Ты сделал всё, что было в твоих силах, – ласково произнесла она, – и даже то, на что я не смела надеяться: ты вырвал из запястья Гомбарума колдовской камень и успел проглотить его прежде, чем он заставил тебя окаменеть. Гомбарум мёртв. Теперь ты вправе рассчитывать на награду… И она будет по-императорски щедрой, мой верный, милый, прекрасный Гинго…

Она поднялась на кровать и склонилась над юношей, который весь дрожал от счастья и желания.

– Моя императрица… Я не смею поверить…

– С этой минуты ты мой повелитель и государь, – прошептала она, приближаясь лицом к его лицу и касаясь кончиками грудей его бурно дышавшей груди. – И не только государь, но и мой муж…

Чувствуя, что совершает святотатство, Гинго обхватил руками её стан и привлёк к себе, а когда она обвила бёдрами его ноги, застонал от восторга.

– Муж? Я не смею… – Мысли Гинго смешались и куда-то унеслись, а его воля и рассудок сгорели в огне испепеляющего желания. – Неужели ты… моя?…

Астиальда обхватила губами его рот и в знойном призыве облизнула его губы языком.

– Твоя, Гинго, твоя навсегда… Но скажи мне, ты ведь проглотил камень?

– Камень? – переспросил Гинго, которому было сейчас не до камня. – Да… Но это случилось, когда я ещё был собакой…

– Значит, он до сих пор в твоём желудке, – Астиальда с улыбкой прильнула к нему. – Но там ему совсем не место…

– Ты мне поможешь вынуть его? – спросил Гинго, покрывая её лицо жаркими поцелуями.

– Конечно… Я сейчас устрою так, что он сам выйдет оттуда… – Она провела рукой по волосам юноши. – Ну вот, теперь тебе осталось только захотеть, чтобы он вышел…

Гинго кивнул.

– Да, я хочу, – сказал он и в следующее мгновение сделал глотательное движение, почувствовав, как откуда-то из желудка ему в горло вошло что-то твёрдое.

К его немалому удивлению, у него во рту оказался твёрдый гладкий предмет размером с фасоль. Он разжал зубы и на кончике языка вынес "фасоль" наружу. Астиальда едва не вскрикнула, увидев камень. Но тотчас постаралась скрыть охватившее её волнение.

– Отдай его мне, – проговорила она хрипло, ласкаясь и устремляя язык навстречу камню. – Переложи со своего язычка на мой… Ну же, мой милый…

Гинго с раскрытым ртом промычал что-то невнятное, но по блаженному выражению его лица нетрудно было понять, что он с радостью выполнит любую её просьбу. Астиальда с жадностью приникла к его рту, и Гинго языком перекинул камень из своего рта в её.

Зубы Астиальды, получив добычу, мгновенно сомкнулись, и она отпрянула от юноши.

– Ты отдал мне его добровольно, а значит, он мой! – воскликнула она, соскочив с кровати.

Камень уже был у неё в руке. Она подняла его на свет рубиновых светильников.

– Да, это он… Я чувствую, как меня переполняет сила… – Она наконец обратила взгляд на Гинго, который призывно протягивал к ней руки. – Камнем можно завладеть только если его владелец спит или расстаётся с ним по доброй воле, – сказала она, хищно улыбаясь. – Ты отдал мне его по доброй воле, значит, он мой.