Текст книги "Пять сказок о смекалке"

Автор книги: Игорь Шиповских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сказка о смекалке молодецкой, да о скупости ума купецкой.

1

Случилась как-то в былые времена, а именно в позапрошлом веке в уездном городке Энске, кой затерялся на просторах первопрестольной губернии, одна очень примечательная история достойная определённого внимания. Теперь её уже почти никто не вспоминает, однако по прошествии многих лет, думается, настала пора освежить её в памяти людской, дабы она послужила добрым назиданием для нового поколения недорослей. И так, начнем.

На одной из самых роскошных и презентабельных, если так можно выразиться, улиц Энска, аккурат подле центральной ярмарочной площади, жил да поживал хитрый делец, лукавый купец, Усман-полнотелый гордец. Ну а так как он является одним из первостепенных героев истории, то мы, пожалуй, особо отметим его некую главную заслугу.

А заключается она вот в чём; за всю свою жизнь, а была она у него недолгая всего-то среднего периода, зашиб он посредствам плутовства и обмана приличный капитал, коим чрезмерно кичился. А добился он этого так, проводил множество нечестных жульских сделок, устраивал каверзные торговые комбинации, писал фальшивые бумаги, выдавал посредственное за благое, в общем, плутовал, как мог.

Бывало, понаберёт в столице на мануфактуре дешёвого некачественного сукна, привезёт его в Энск, да выдаст за самый лучший заграничный товар. Понашлёпает на него всяких иноземных ярлыков да бирок, и ну его у себя в лавке на ярмарке продавать-расхваливать.

– Смотрите девицы-красавицы, какое я вам чудо привёз! Вы такого в жизнь не видывали и не нашивали! Так что дамы не скупитесь и деньгами вы не жмитесь, налетайте всё скупайте! – горланил он, накручивая цену местным барышням-модницам из среднего сословия.

А те уши поразвесят, наслушаются его заманчивых призывов, и давай дешёвое сукно втридорога скупать. Понаберут, платьев себе да нарядов понашьют и ходят меж собой красуются. Ну а Усман знай себе, денежки подсчитывает. Его вовсе не волнует то, что через месяц это сукно на кусочки расползётся-разлезется. Ему до этого и дела нет, он только успевай отговариваться, мол, неправильно барышни его ткань носили, дескать, кроят, как хотят, вот у них всё и наперекосяк.

И вот такими жульскими уловками он себе капитал-то и сколотил, и ещё даже керосиновую лавку прикупил. Хоть по столичным меркам его капитал и был несравненно мал, но зато здесь на периферии в Энске он считался довольно-таки увесистым. Усману его на многое хватало; и на двухэтажный дом с мансардой, и на участок с яблочным садом, и на огород и ещё на много какие его причудливые забавы с увлеченьями.

И одной из таких его забав-увлечений была страсть к лошадям и разным модным повозкам на рессорах. Обустроил он себе на заднем дворе небольшую конюшню и скромный каретный сарай, всего-то на два экипажа, впрочем, и лошадей-то у него была пока только одна гнедая кобылка. Хотя в ближайшее время он собирался добавить ещё одну.

– Вот только пару новых лавок на ярмарке открою,… товару понавезу,… так сразу же вторую кобылку и заведу… – каждый раз зарекался он, как только его гнедая опять устав от постоянной езды отказывалась впрягаться в экипаж. Ох, и строптивая же была лошадка. Однако её строптивость Усмана нисколько расстраивала, и он уверено продолжал и дальше плутовать да жульствовать, тем самым всё больше приумножая свой нечестно нажитый капитал.

2

И всё бы хорошо, но у него появился дерзкий и наглый соперник-злопыхатель. А жил тот соперник на соседней улице, которая по своему убранству и изобилию ничуть не уступала улице на коей жил сам Усман. На ней было много чего ладного; и сады красивые цвели, и достойные люди водились, и мощёная брусчатка была, да и добротные дома стояли в коих зажиточные жильцы проживали.

Вот одним из таких жильцов как раз и был тот самый злопыхатель. Краснощёкий и чубатый, фат и щёголь Тельман. Вот он-то и вызывал резкое раздражение и зависть у Усмана. И ведь было почему, Тельман не ходил в простых горлопанах купцах и не стоял за прилавком, а был он владельцем торговых лавок на ярмарочной площади, и, будучи в ладах с самим городничем очень-но выгодно сдавал их внаём. Ну и, разумеется, Усман, впрочем, также как и все другие купцы, пользовался его услугами. А отсюда и зависть к нему, и неуёмная жажда к соперничеству.

Едва Тельман у себя в доме новый комод поставит, как Усман сейчас же к себе такой же тащит. Тельман наличники на окнах поменяет, глядь, и Усман себе перевешивает. Да ещё и за ценой не постоит, норовит всё подороже да покрасивши устроить.

– Я этого фата-щёголя превзойду, перескачу! Подумаешь, он торговые лавки имеет,… а я товарами занимаюсь! Я купец! Ну не будь меня, чтобы он тогда делал,… кому бы он свои лавки сдавал,… ходил бы как голодранец нищий! Вся сила в нас, в купцах, всё на нас держится! Мы главнее всех! – заносился Усман стремясь перещеголять соперника. Из кожи вон лез, тужился, но старался всё лучшее взять. Ну а Тельман в свою очередь тем же самым занимался. Как только что-то новое да добротное у Усмана приметит, так тут же себе точно такое же приобретает.

Вот так всё и было. Ни в чём, ни тот ни другой уступать сопернику не собирался. Оба были одинакового строптивого характера, но не только, ещё они и роста были одного, и возраста, и похожей комплекции, и даже жульству и плутовству их обоих учить не надо было, умели они это сверх меры делать. И всё же, невзирая на все эти схожести, кое-какие различия меж ними существовали, а заключались они в их пристрастиях и увлечениях.

Если у Усмана было пристрастие к лошадям и экипажам, то у Тельмана наоборот имелось большое влечение к механике. Уж так ему нравилась новая по тем временам придумка, выписанная им из-за границы. А была это, синяя, с бело-красными полосами по бокам, отливающая медью и серебром, двуосная машина на керосиновом двигателе. Ох и много же она того керосина потребляла, прямо прорва какая-то. Тельман полный бак зальёт, пару кругов по городу сделает, гусей да уток распугает, а уже пора опять добавлять. Вот так и заправлялся через каждую ездку, благо керосину в городе навалом было, и он дёшево стоил.

Но это полбеды, беда началась, когда они вместе с Усманом, оба вдруг одновременно, жениться надумали. Нет ну, разумеется, кто-то из них первый замыслил, а уж второй подхватил. И вот тут-то понеслось, такая катавасия поднялась, что и в двух словах не описать. Но и в этом своя загвоздка была. Решить-то жениться они решили, а вот выбрать невест не могут. Только Усман себе богатенькую кралю наметит, смотришь, а Тельман для себя тут же ещё богаче отыщет. Так у них всё дальше и пошло, выбирают, меняют, с одной невесты на другую перескакивают. И уже всех зажиточных дворянок перебрали, и уж за красавиц мещанок взялись, а определиться всё никак не могут. Усман кричит.

– Я тебе в этом деле ни за что не уступлю! Будет у меня жена и богаче и красивей твоей! – да сапогом оземь как хлоп.

– Э нет, купчишка! Это у меня жена и богаче и знатней твоей будет! Ха-ха! А твоя-то с ней и близко не сравниться! Твоя лишь на то и способна будет, что для моей жены наряды да платья подавать! – смеётся Тельман ему в ответ.

Вот так и рядили-спорили. Рассядутся они бывало по своим экипажам, Тельман в керосиново-механический взберется, а Усман в гужевой запряжной залезет, и ну давай без устали по городским улицам и переулкам шастать. Невест себе выискивать. И ещё неизвестно чем бы это всё закончилось, если бы не один занятный случай. А вышло вот что.

3

Проживал в соседнем с городом дремучем лесу дядька-лесовик, знахарь отшельник Трутовик. Это его так народ прозвал. И вот почему, жил тот дядька особняком в глуши, подальше от мира и поближе к лесным чащам, целил людей хворых да зверей подранков, и пользовал он их травами, кореньями, грибами да заговорами старинными. А дремучий лес для него лучше любой аптеки был. Собирал он в определённом месте и в должное время особые растения, кои людей исцеляли почище, чем иные городские доктора. Знал знахарь в них толк, и умело применял, а умение это ему из поколения в поколение от деда прадеда передалось.

И вот за эти его способности народ и величал его Трутовиком лекарем лесным. Ну а чтобы его травы да коренья людям ещё больше доступней были, он их из леса раз в месяц в город на ярмарку приносил да за сущие копейки раздавал. А на копейки эти всегда кое-какие гостинцы прикупал и в лес с собой забирал. Людям, конечно же, это любопытно было, и они его частенько спрашивали.

– И кому же это ты всё берёшь? Вон в прошлый раз платьице купил, до этого ткани отрез, да шаль суконную взял,… а ведь жены-то у тебя нету,… живёшь бобылём! иль уже завелась какая? пошла за тебя лесовика дремучего? – весело ерничая, донимали его бабки торговки. А он им без обиды отвечал, отшучивался.

– А как же не завелась,… конечно, завелась! Вот давеча увязалась за мной одна старушка хохотушка,… всё просила, покажи, где живёшь да чем торг ведёшь? Ну, я взял её с собой,… показал, где живу, чем торг веду,… напоил, накормил, а она возьми да останься! Вот теперь ей гостинчики и ношу! – смешил он весёлых старушек. А те слушали его да потешались, и уж с вопросами больше не приставали, спрашивать ни о чём не желали.

Хотя спросить-то как раз было о чём, ведь не зря же он в лес гостинцы носил. А носил он их не абы кому, а своей доченьке лапушке. Да-да, была у Трутовика отшельника дочь юная. Ох, и красавица, ну просто загляденье. Волосы чёрные аки смоль, в тугую косу сплетены, губы алые как ранний рассвет, улыбка белоснежная, глаза ясные, голубые словно небеса, фигурка точёная, стройная как берёзка полевая. Такую девицу в городе днём с огнём не отыщешь, такая только на свежем воздухе в раздольных полях и нивах появляется. А звали её по-лесному, звучно и нежно – Олеся.

И откуда такая пригожая дочка у дремучего дядьки-знахаря взялась, не знал никто кроме него самого. И даже ей, малой лапушке Олесеньке, когда она ещё только подрастать начала и спрашивать его стала, где её матушка, Трутовик отвечал, что, мол, не ведает где её матушка, а её саму он рядом с полем под малиновым кусточком нашёл. Дескать, за грибами шёл и нашёл, вот и весь сказ.

А ведь отчасти это было правдой. Хоть и жены у Трутовика никогда не было, но пылкая любовь была. А любил он в былые годы одну красавицу, цыганку чёрноокую, кою в лесу негаданно повстречал. Была она из табора, что неподалёку в перелесье на передышку от бродячей жизни встал. Так они и сошлись, две души молодые. Однако по законам бродячих цыган не могла девица с чужаком видеться.

И тогда стала она к нему в лес из табора по вечерам бегать. Встречались они тайно и были счастливы. Но недолго их счастье длилось, всему приходит предел. И вот однажды табор внезапно снялся и ушёл куда-то вдаль, а на его месте в кустах дикой малины остался лежать небольшой моток тряпья, в коем была аккуратно закутана крохотная малютка. Это-то и была дочь юной цыганки. Её-то чуть позже и нашёл Трутовик, отправившись на поиски своей возлюбленной, которая не пришла к нему в назначенный час.

Так вдруг, он, сам того не ожидая, стал отцом маленькой прелестной девочки. А что стало с её кареглазой матерью, и куда дальше унесла её цыганская жизнь, он так никогда и не узнал, как не пытался. И может именно поэтому растил он дочку с особым усердием и прилежанием, ведь она стала для него самым важным и главным человечком на свете. Вот и выросла она у него вся ухоженная, обласканная, красивая, да ещё и умница несказанная. Ну и, разумеется, отцу во всём опорой и помощницей служила.

Бывало некогда ему по лесу бродить да травку с ягодками собирать, ну он её и попросит. А уж она тут как тут, бежит скорей по полянам да по пригоркам отцовский наказ выполнять. Всё найдёт, всё соберёт, домой принесёт и ещё песенку споёт, кою в пролеске от пичуг сладкогласых услышала. Вот она, какая дивная девица была, добрая, весёлая, отзывчивая. За это-то отец её и баловал, гостинцы да подарки ей разные с ярмарки приносил.

Так они и жили, дружно и ладно, не горевали и не тужили. А тут вдруг случись отцу нечаянно оступиться да ногу повредить. Хоть и несильно, но всё же ощутимо для того, чтобы он в этот день не смог на ярмарку идти. А ведь его там уже ждали, он как раз сегодня обещал людям принести новые снадобья так им необходимые. И ведь он их уже приготовил, и сбор травяной от подагры, и цветочный настой от кашля, и отвар из корней от сердечных болей.

– Эх, доченька не смогу я ныне подняться,… видать пришла твоя пора в город отправляться,… а я чуток отлежусь да в другой раз схожу,… теперь мне уж совсем не сподручно… – вздыхая от досады, объявил он Олесеньке.

– Да как же так батюшка!? Я ведь не была там никогда и даже не знаю, как туда попасть! Может, люди обождут, а ты им потом лекарства принёсёшь?… – слегка растерянно спросила она его.

– Э нет, потом нельзя,… люди сейчас ждут,… им лечиться надо,… они же надеются на меня и их подводить никак невозможно! А ты у меня девчонка бойкая, сноровистая,… непременно разберёшься, как на ярмарку добраться, и кому там какие снадобья раздать. Да я тебе сейчас всё расскажу и покажу… – настойчиво уверил отец и тут же стал на листочке бересты черкать и подробно объяснять, как ей лучше в город пройти да как там ярмарку найти.

И это он правильно решил, ведь Олесенька до этого и вправду никогда в город не выбиралась, и не знала как ей там себя вести. Однако объяснение дело недолгое, и отец наскоро рассказав ей, что к чему, стал собирать её в дорогу. Ну а Олесенька девушка смекалистая, всё сразу поняла, все объяснения усвоила, и прямо тут же уложив в туесок нужные склянки со снадобьями, отправилась в путь, как ей и было наказано.

4

И хотя дорога до города была недалёкой, и в полдень Олесенька вполне могла бы быть уже на месте, как вдруг по пути, почти на подходе к околице, у неё случилась негаданная встреча. А встретила она, молодца богатыря, местного мастера-кузнеца, Ивана добряка. Он в эту пору, как обычно, по соседнему леску по узкой тропинке прогуливался, свежим воздухом наслаждался да у матушки-природы силушки молодецкой набирался, чтобы вечером по наковаленке без продыху молотом бить. Ведь к вечеру у него как раз самая работа и начиналась. У кого за день обода расхлябаются, у кого кобыла раскуется, а кому и новую рессору на экипаж приладить надо, здесь-то все к нему сразу и бежали. Вот он с утра и гулял, сил набирался.

А тут как Олесеньку-душеньку заприметил, так и оторопел весь, встал как вкопанный и ему уже не до силушки богатырской. Сердце у него ёкнуло, глаза загорелись, он уж и шагу ступить не может, только еле губами шевелит, вроде как сказать что-то хочет. Ну а Олесенька увидела добра молодца с такой глупой да перекошенной физиономией и давай над ним смеяться потешаться.

– Ты чего это парень?… язык, что ли проглотил?… иль кислого чего съел?… а может ты духа лесного увидел?… – хохоча, спрашивает она его, да обойти пытается. Ведь он здоровяк, стоит, всю тропинку занял, и с места не двинется.

– Да какой там дух лесной,… увидел я девицу-красавицу, краше которой на всём белом свете не сыскать! Откуда же ты такая пригожая тут взялась?… уж, не из сказки ли пожаловала?… – найдя сил, слово молвить, залепетал Иван.

– Ах-ах,… так значит говорить-то ты всё-таки можешь!… а ну дай-ка мне пройти, ишь растопырился,… некогда мне тут с тобой изъясняться! На ярмарку я тороплюсь,… отцовский указ выполняю,… меня там люди ждут, а ты отвлекаешь! – слегка сердито говорит она Ивану, а сама уже чуть по-другому на него смотрит. Видит, глупость-то с лица его сошла, оно расправилось, и парень-то симпатичным оказался. А он всё никак от красоты её отойти не может, и разговор затягивает.

– Да что же это у тебя за отец такой?… что за человек, коли родную дочь одну в лес отпустил?… И как же тебе самой-то по чащобе бродить не страшно?… Неужто ты лесных зверей не боишься?… а ну как они на тебя нападут и до смерти перепугают?… – не умолкая, сыпет вопросами Иван, а сам в широкой улыбке расплылся, на Олесеньку смотрит, любуется, и отступать от неё не желает. Да она уже и сама не торопиться, приглянулся ей Иванушка.

– Ах, так ты хочешь знать кто мой отец? Ну, так знай, знахарь Трутовик мой отец! Может, слышал про такого? он человек добрый, а отпустил он меня, только потому, что я всю свою жизнь в лесу провела и ничего не боюсь, не из пугливых я! Думаю, что скорей среди людей больше зверей встретишь, нежели чем в чащобе лесной найдёшь! По мне так, человек городской гораздо опасней, чем зверь лесной. Вот ты, к примеру, кто такой будешь? встал тут у меня на пути и не пускаешь! Таишься, хитришь, глазами хлопаешь да улыбаешься! Скрываешь от меня, кто ты есть,… а ведь я тебе про себя всё рассказала! Ну-ка, говори кто такой? – быстро взяв инициативу в свои руки, нарочито нахмурившись, затребовала Олеся.

– Так я и не скрываю,… ну что ты, бог с тобой! Я кузнец с ярмарки,… да меня весь город знает! А про отца твоего я слышал,… и даже несколько раз видел его. Люди о нём только хорошее говорят, положительно отзываются и хвалят его чрезмерно! Многим он помог от болезней избавиться, многих на ноги поставил, да хвори-напасти неизлечимые отвёл. А уж если ты его дочь, так выходит и ты человек хороший! Ну а я почту за честь проводить тебя, да угодить чем смогу… – разомлев от такого откровенного разговора, предложил Иван, и по-прежнему продолжая довольно улыбаться, поклонился ей в пояс.

– Хм… да как хочешь,… можешь и проводить… – игриво жеманясь, кивнула в ответ Олеся, – да я ведь тебе уже говорила, что я не из пугливых,… могла бы и сама дойти,… но уж раз ты так настаиваешь тогда пошли. Ну а заодно ты мне и расскажешь, как вы там у себя в городе живёте да что у вас хорошего есть… – лукаво усмехнувшись, согласилась она на его предложение. А Ивану-то того и надо. Почуял он, что девица взаимностью ему отвечает, и давай соловьём заливаться да про городские новости рассказывать. Лопочет, воркует, старается на неё благоприятное впечатление произвести.

И ведь ему это неплохо удалось. А всё потому, что он хоть и трудился простым кузнецом, но парнем был умным, образованным и даже просвещенным, так как много читал, ума набирался, а по кабакам и корчмам не шатался. И пока они вот так остаток пути до города шли, Иванушка ей много чего интересного порассказал. А за рассказами ребята и не заметили, как познакомились, как подружились, и как в их сердцах зажглась нежная и трепетная любовь, вспыхнула и уж теперь не потушить. Полюбили касатики друг дружку как лебедь с лебёдушкой, один раз и на всю жизнь. Да это и немудрено, ведь они оба такие юные, ладные, милые, опрятные, как же тут не полюбить.

Но вот ребята уже и на ярмарку пришли, и уже Иванушка показал Олесе, где её батюшка обычно стоял, и уже к ней люди за снадобьями подходить начали, а они всё никак расстаться не могут. Уж так их захватило. Однако Иванушку вдруг кто-то окликнул, мельнику срочно понадобилось лошадь подковать, и ребята, сговорившись о встрече чуть позже вечерком, распрощались. Иван на кузню умчался, а Олесенька тут осталась, хворым людям лекарства раздавать да объяснять, как их принимать. Она даже себе и представить не могла, сколько любопытных взглядов в этот момент было обращено в её сторону. Да уж, появление такой необыкновенно красивой девушки вызвало на ярмарке настоящий переполох. По рядам тут же полетел шёпоток.

– Смотрите-ка, какая девица,… ах и пригожая,… да она же на месте знахаря Трутовика стоит,… да и его снадобья раздает. Глядите-ка, а ведь она на него похожа,… нечто это его дочь?… так вот кому он гостинцы покупал,… ах и хороша девица… – понеслись, пошумели пересуды по ярмарке, а через минуту-другую уже и по всем городским улицам с переулками. Вскоре в округе не осталось ни единого человека, кой не знал бы о дочери знахаря, красавице Олесе. Ну, тут и суматоха поднялась. И уже каждый повеса в городе считал своим долгом сбегать на ярмарку и хоть одним глазком взглянуть на красавицу.

5

Разумеется, и Усман с Тельманом тоже прослышали о гостье из леса непревзойденной красоты. А прослышав, тут же засобирались в торговые ряды, на девицу посмотреть, да и себя ей показать. Разоделись, расфуфырились, чубы завили, картузы расправили, сапоги начистили, жилеты понадели и бегом к девице знакомиться понеслись. И надо же такому быть, пока они бежали, то по дороге столкнулись друг с другом, прямо нос к носу. Вот такой случай-казус вышел.

– Ты чего это купчишка брюхатый на меня бросаешься!? – кричит Тельман.

– Да это ты болван лавочник на меня первый налетел! – вовсю горланя, отвечает ему Усман. И давай оба разом орать да буянить. Распетушились, голосят, чуть ли не в драку кидаются. Но, благо, вовремя остановились. Ведь у них картузы новые надёваны, жилеты застёгнуты, чубы завиты, ну не дай бог что-то повредить, как же потом перед лесной красавицей показаться, а снова завиваться да переодеваться времени уж нет, скоро вечер.

– Ну ладно хватит кричать да фордыбачиться,… погорячились, и будет! вон народ уж собирается,… над нами смеётся… – первым охолонулся Усман.

– Как скажешь купец,… хватит, так хватит,… но только девица всё равно моей будет! Ну не тебе же, торговцу с ярмарки сердце лесной нимфы растопить,… тут особый подход требуется, тут деликатность нужна,… а ты со своими ужимками лишь напортишь! – задев соперника за живое, ехидно заявил Тельман.

– Ишь ты, какой деликатный выискался! Да и не тебе, лавочнику, её покорять,… чем ты-то её удивить сможешь? Уж не своей ли тарахтелкой с керосиновым двигателем? Да она от её грохота опять в лес сбежит! Ха-ха-ха! – надсмехаясь над пристрастьем Тельмана, тут же парировал Усман.

– А вот и посмотрим, чем я её завоюю,… уж это дело моё! И коли на то пошло, так давай об заклад биться! Кто девицу покорит, тот куш и сорвёт! Ну что,… готов ли ты пари держать? – вдруг в запале выкрикнул Тельман.

– Отчего же не держать,… можно и держать! Но вот только для начала, надо бы на сам предмет спора посмотреть! Ведь девицу-то мы с тобой пока ещё не видели,… что она за птица?… вправду ли такая красавица, как о ней говорят? А то может она того и не стоит, чтоб из-за неё об заклад биться,… так что идём-ка да взглянем, что за товар она из себя представляет… – рассудив аки матёрый торгаш, заключил Усман.

– И то верно,… пошли сначала посмотрим… – резонно согласился Тельман, и соперники поспешили на ярмарку. А там творилось какое-то столпотворение.

Возле того места где стояла Олесенька было просто не протолкнуться. Потому как Олеся оказалась не только красавицей привлекающей всеобщее внимание, но ещё и приветливой, доброжелательной девушкой умеющей давать правильные советы и рекомендации. Каждый человек кто спрашивал её о том или ином снадобье тут же получал подробный и исчерпывающий ответ. А люди всё прибывали и спрашивали, и она, не чураясь их, без устали давала им добрые советы.

Как раз в этот-то момент на ярмарке и появились Усман с Тельманом. Подрастолкав любопытствующих ротозеев и засмотревшихся зевак они насилу пробились к Олесенькиному месту. И едва заприметив её, тут же пришли в неописуемый восторг. Олеся поразила их своей удивительной грацией, изяществом и дивностью речи, с которой она объясняла людям предназначение батюшкиных лекарств.

– Ну, так это же красота неописуемая… – разинув от восхищения рот, только и смог произнести Тельман.

– Да уж, хороша девка,… вот только бедновато одета,… однако уж коли брать её в жёны, то можно и на сарафан с бусами потратиться… – пуская слюнки, деловито рассудил Усман и ринулся ещё ближе к Олесе.

– А ну расступись голь перекатная… не вишь что ль купец идёт! – горланил он, подступая вплотную.

– А что, девица-красавица, ты помимо своих снадобий, знаешь ли, ещё чего? Читать, писать обучена? Обращаться с другим товаром умеешь ли? А то ведь в моём хозяйстве одной пригожестью не обойтись! – сходу учинил он ей допрос.

– О как! Ни здрасьте тебе, ни до свиданья, сразу быка за рога берёшь! А ты это кто же такой будешь, что мне эдакие вопросы задаёшь? И о каком таком хозяйстве речь ведёшь? Уж, не в женихи ли ты ко мне набиваешься? Ишь расхорохорился,… вон каким барином себя выставляешь! – вмиг сообразив, в чём тут дело, вопросом на вопрос ответила ему Олесенька.

– Ух, ты какая! да тебе палец в рот не клади! ты словно не из леса, а из школы политеса! Ну а хоть бы я и в женихи набивался,… так что… откажешь что ли? – не ожидая такого рьяного отпора, чуть растерянно ухнул Усман.

– Ага, так значит, ты понял, что читать да писать, я обучена! А вот ты, видать, не все ещё науки превзошёл! Ну а потому, прежде чем моим женихом себя величать, иди-ка ты культуре подучись! Просветись, как следует с девицами беседу вести! – насмешливо подначив его, воскликнула Олеся, отчего народ вокруг засмеялся ещё сильней.

– Ох, и правильно ты девица говоришь,… хе-хе-хе… ну никакого в нём благородства… торгаш одним словом! А вот я могу, поразить тебя своими хорошими манерами да передовыми взглядами! Уж я-то в культуре не профан,… уж я-то в ней изрядно разбираюсь! Да у меня даже и новшество научное есть,… машина оригинальной конструкции! На которой, кстати, я тебя красавица, могу аж в саму просвещённую столицу прокатить! – оттолкнув Усмана в сторонку, похихикивая вместе со всеми, вступил в разговор Тельман.

– Ах, так и ты в женихи метишь! Вон вас как много развелось-то! Прямо один за другим выскакиваете! Да вот только вам обоим и невдомёк, что у вас образованности не хватает, чтоб культурными людьми себя считать! Ну, вот чего вы со своими делами ко мне лезете, когда я с людьми разговариваю,… дойдёт до вас очередь, тогда и слово скажете,… а сейчас ну-ка пошли оба прочь! – уперев руки в боки, сердито прикрикнула на несостоявшихся женихов Олесенька, и под общий хохот проводила их укоряющим взглядом. Ну а те быстрей быстрого убрались восвояси, отошли в торговые ряды и давай меж собой судачить.

– Да, а девка-то и вправду отменная,… горяча как огонь, хороша обликом и способна за себя постоять,… эх, такую бы в моё торговое хозяйство,… цены бы ей не было,… а уж прибыли бы от неё полны карманы наметал… – мечтательно вздохнув, заявил Усман.

– Да что там твоё торгашеское хозяйство,… да она достойна, украсить собой любой дом! Эх, вот мне бы её,… уж я бы её на своей машине по городу покатал,… а мне бы все завидовали… – тоже вздыхая, высказался Тельман.

– Ну, так что,… значит, договор остаётся в силе,… будем об заклад биться! И какова же теперь твоя ставка,… раз уж ты по ней так сохнешь? – махом очнувшись от своих мечтаний, вернулся к делу Усман.

– Эх, да была бы моя воля, я бы за неё и своего дома не пожалел,… на кон бы его поставил,… а сам бы во флигельке жить остался… – всё ещё вздыхая по Олесе промурлыкал Тельман.

– Да ты что это, одурел что ли!? Чтобы из-за девицы да домами разбрасываться! Да она того не стоит,… её ещё проверить надо, сгодиться ли она в торговом деле! Так что я пока за неё больше рубля и не поставлю! И то считаю это дорого,… ныне вон корова рубль стоит,… не то что, там какая-то девка… – возмущённо запричитал Усман.

– Ну, ты и сравнил, девица и корова,… ну никакой в тебе возвышенности,… торгаш ты и есть торгаш! Давай-ка жила купеческая поднимай ставку,… не скупись! – вдруг затребовал Тельман.

– Можно подумать, ты полон возвышенности,… какая уж тут возвышенность коли ты сам спор на девку предложил! Да ты такой же торгаш-лавочник как и я,… а значит и заклад у нас торговый будет! Не хочешь рубль, тогда я ставлю два с полтиной,… а ведь это уже почти пол коровьего стада,… так что давай-ка соглашайся! – чуть приподняв ставку, вновь заявил Усман.

– Ну, какой же ты всё-таки скряга,… эх, душонка твоя скопидомская! Я хоть, по-твоему, и лавочник, но оценить девицу могу,… и уж коли ты так скупишься, то я поставлю втридорога! И клянусь, сегодня же вечером богатыми посулами добьюсь от неё первого свидания! – войдя в раж, распалился Тельман и аж сапогом оземь хрястнул.

– Ну, нет, так не годиться! Чего это ты деньгами раскидываешься,… посулы богатые ей обещаешь,… а ну прекрати! – затребовал Усман. И тут у них опять спор неуёмный вспыхнул. Стоят, рядятся, выясняют, чего им можно делать чего нельзя, какой заклад выбрать, да кто первым сватов засылать будет. А сами за пересудами того и не заметили как день уже на убыль пошёл и время к вечеру близиться.