Текст книги "Казаки (СИ)"

Автор книги: Игорь Липин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Частокол станицы остался позади. На выходе, задубевший часовой встал со скамейки и в приветствии вскинул руку в меховой рукавице над головой. Отсалютовав, пробурчал: «Ни пуху, ни пера!». Митяй весело ответил: «К черту!» и даже немного загордился – впервые его провожали на дело с традиционными почестями, как взрослого. Вот только вернётся ли он? Может это в первый и последний раз так его провожают…

В сумрачном предрассветном лесу снег оглушительно хрустел под лыжами. Идти до Города было ещё далеко и поэтому Митяй не боялся демаскировать себя. Наоборот, он иногда со всей силы колотил палкой по елям и тогда снег лавиной ссыпался за его спиной на лыжню. Опытные казаки советовали так делать, чтобы следы хоть немного запутать. Только навряд ли кто пойдёт за ним. Лесным казакам это не нужно, а крысятники боялись так далеко соваться. Хотя всякое бывает…. Как говорят старики: «Осторожка лучше ворожки!». Поэтому временами он разверчивался назад и скрытно шел кустами вдоль своей же лыжни, пристально вглядываясь в просвет меж деревьев. Если кто-то пойдёт по его следу, то тогда ему не поздоровится.

Митяй любил ходить на лыжах. Мерное движение согревало тело и успокаивало. Все плохие мысли отходили на задний план. Сейчас он тщательно продумывал свои предстоящие действия. Вечером на ночёвке ещё можно будет погреться у костра и вдоволь напиться чаю из корней шиповника. А вот следующую ночь придётся провести без костра – вблизи города слишком опасно разводить огонь. Придется и без питья обойтись, потому как скоро ему предстоит в засаде лежать. А это значит, что ни по малой, и, тем более, по большой нужде сходить нельзя будет. Рассказывали казаки, бывали случаи, что из-за этого не только вылазки проваливались, но жизни многие лишались. В засаде самое главное недвижно лежать и голод с жаждой терпеть. Только тогда фарт будет!

Когда совсем стемнело и лыжи стали от усталости неподъемными, Митяй решил ночевать.

Место облюбовал под развесистой огромной елью. Могучие ветви снегом придавило к земле так, что под ними образовалось уютная пещерка идеально подходящая для ночлега. Топором срубил он охапку еловых лап с соседнего дерева и затащил их в своё укрытие. Аккуратно утрамбовал лыжами неглубокий снежок под стволом. Через полчаса, уплотнённый, он должен на морозе схватиться в плотный наст, где без проблем можно будет провести ночь. А пока надо пройтись по своей лыжне обратно и, заметая следы, проложить ложную лыжню далеко в сторону. Так положено делать из соображений безопасности.

Вернувшись, Митяй сноровисто свалил пару сухостоин и стал разводить из них костёр. Огонь добыть кремнем и кресалом удалось на удивление быстро, что было хорошим знаком. Приметы говорили: если трут с трёх ударов затлел – быть добру!

Блаженно растянувшись на лапнике, Митяй запивал мороженую строганину обжигающим чаем, вскипяченным прямо в кружке, и наслаждался отдыхом. Пленка-серебрянка, подвешенная сзади, тепло хорошо держала. Красотища! Можно было даже позволить себе разуться и погреть ноги у костра. Главное, только носки оленьи и ботинки-онучи[8]8
  При совершении лыжных переходов обувь имеет решающее значение. Лыжные ботинки, или как их ещё называли казаки – онучи, шились из нескольких слоёв кожи и имели толстую жесткую подошву. Внутрь, в зависимости от окружающей температуры, одевались одни или несколько носков из оленьих либо крысиных шкур тонкой выделки. Благодаря специальным креплениям, в таких ботинках можно было легко управлять лыжами, а так же сохранять ноги в тепле при сильных морозах. Примечание автора.


[Закрыть] вблизи огня не держать!

Самое страшное, что может случиться зимой, это если у костра покоробятся от жара онучи или скукожится шкура на носках. Тогда, оставшись без обуви, придется возвращаться в станицу и уже не избежать насмешек товарищей всю жизнь. Обидная кликуха «пожарник» приклеится к такому неудачнику навеки. Да еще и детям она тоже достанется, потому как лишиться снаряжения у костра – это есть большой позор для настоящего казака.

Ночной мороз крепчал. Время от времени в лесу раздавались гулкие раскатистые выстрелы, которые совсем не беспокоили Митяя – любой сведущий человек знает, что с таким звуком трескаются стволы деревьев от холода. Дым от костра ощутимо пощипывал глаза, но зато тепло скапливалось под ветвями и создавало уют.

Незаметно подкралась дремота…

Проснулся он от холода. Костерок, покрытый серым пеплом, едва тлел. Выглянув из-под ветвей, посмотрел на небо. Звёзды провернулись почти на четверть вокруг небесной оси. Значит скоро утро. Можно двигаться дальше. Самые лучшее время для ходьбы – утренние часы. Подмёрзший за ночь снег меньше проваливается, да и лыжи по нему легче скользят.

Одну за другой Митяй быстро вскипятил и выпил две кружки чая. Это последние.

Больше пить не придется, чтобы не захотелось помочиться в засаде. Отрезал треть куска сала и, подумав, решил съесть одну лепёшку – впереди трудная дорога и неизвестно что ждёт его.

* * *

День прошёл без приключений. Митяй легко бежал на лыжах, только изредка позволяя себе подкрепиться пригоршней снега и сушёным оленьим мясом. Уже в темноте вышел к руслу Большой реки. Теперь надо было немного пройти вдоль него и вскоре на горизонте, посреди большой лайды[9]9
  Лайдой на севере называют обширные болотистые равнины, часто встречающиеся в лесотундре. Примечание автора.


[Закрыть] станет видно зловещие силуэты многоэтажек, где живут крысятники.

На небе, розливом бледно-лиловых светящихся красок, вовсю полыхало Северное Сияние. При его призрачном свете Митяй тщательно спрятал под приметным деревом арбалет, стрелы и рюкзак с ненужной в деле поклажей. Тщательно заметя следы, он провел далеко в стороне обманную лыжню. Низко пригибаясь и прячась в неглубоких складках местности, осторожно пошёл на север. Полярная Звезда – верный спутник всех странников, подсказывала путь.

Между тем погода, как и обещал мудрый Прохор, начала портиться. По поверхности снега, с шуршанием, всё чаще проносились извилистые змейки позёмки – первые предвестники пурги. Горизонт стал сливаться с темнеющим небом и как бы приближаться. Видимость ухудшалась.

Сумрачный рассвет Митяй уже встретил среди снежных вихрей, бросающих ледяную крупу в лицо и сбивающих с ног неожиданными порывами. Заблудиться в пурге он не боялся. Ближайшие несколько часов направление ветра не измениться. Поэтому самый верный способ не сбиться с пути – идти под одним углом к его порывам. Сейчас он дул в левое плечо со спины и был почти попутным.

Серая громада многоэтажки возникла среди снежного молока неожиданно. Темные глазницы окон зловеще смотрели на Митяя и он вздрогнул от своей оплошности. Если бы сейчас часовые крысятников были на посту, то вся его вылазка уже бы провалилась. Только навряд ли они в пургу наблюдают за местностью. Ветер дует им в лицо и поэтому совсем невозможно постоянно смотреть вперёд. Пурга за полчаса так насечет глаза, что потом они неделю ничего видеть не будут. Скорее всего, Митяя не заметили.

Пройдя с сотню шагов назад, он поспешно выкопал в снежном покрове глубокую яму, уложил туда лыжи и улёгся на них. Под себя постелил заранее заготовленные в лесу ветви ели. Сверху укрылся плёнкой. Всё. Осталось только уповать на свою счастливую звезду и ждать пока ветер полностью занесёт его снегом и сравняет с поверхностью.

В рот он взял тонкую пластиковую трубку, а другой её конец подсунул под себя. Это был старинный казачий приём для того, что бы пар от дыхания не выдавал схорон. Недоумевали враги, найдя у мертвых или пленных казаков среди снаряжении такие трубочки – зачем они их таскают? Только секрета этого никто не раскрывал…. Задремалось Митяю. Бессонная ночь и усталость сделали своё дело.

Очнувшись от сна, вздрогнул от ужаса. Заснуть в засаде непозволительно. Хорошо еще, что один лежит. А так бы, как пить дать, глаза лишился бы![10]10
  Если казак засыпал на посту, то в наказание соплеменники выкалывали ему один глаз. Примечание автора.


[Закрыть]

Прислушавшись к вою ветра, Митяй решил, что может себе позволить немного пошевелиться. Очень важно чтобы снег над ним, подтаявший от тепла, уплотнился и слегка приподнялся в виде купола. Тогда будет возможность, изредка переворачиваясь с боку на бок, хоть немного восстановить кровообращение в затёкших членах. Да и снизу тело меньше мёрзнуть будет. Затосковал Митяй. Сколько ещё придётся лежать под снегом, прислушиваясь к звукам сверху, неизвестно. Чучело зайца пока рано наружу высовывать: в момент снегом занесёт – вместо него только холмик останется. Самое трудное в военном деле это, конечно, время в засаде коротать. Казаки-наставники на сборах учили, что в таких случаях надо думать о чем-то тёплом и хорошем…

…Свою мать Митяй почти не знал. В памяти смутно всплывал ласковый голос, певший что-то задушевное, большие чёрные, слегка раскосые глаза и мягкие тёплые руки. Из рассказов знал он, что отец по весне подобрал в тайге беженку, неизвестно как там очутившуюся. Истекая кровью, из последних сил, она отбивалась от стаи диких крыс. Когда притащил девушку Степан Ботаник домой, хохотали над ним станичники. Сильно мелкая, худая да ледащая баба была. Как говорила казачья поговорка: «ни сиськи, ни письки, и жопа с кулачек». Отец Митяя мог бы легко добыть себе справную кобылистую крысятницу или работящую умелицу-мастеровую. Да и станичные девки на него засматривались… А он же, словно старик немощный, подобрал себе неизвестно кого! Добро бы на мясо пустил свою находку, так нет, он нянчиться с ней начал и с ложечки кормить. Чудак-человек. Одно слово – Ботаник!

К удивлению всех, выходил девку Степан, и ещё больше чудить начал. На руках носил её по землянке, песни пел ей, да стихи свои читал. Рассказывали станичники, что, однако, мать Митяя бабой оказалась необыкновенной. Вечерами, возле большого костровища, стала она на радость всему казачьему люду «концерты» показывать. Умела на руках, не хуже чем на ногах, ходить. Ещё так в кольцо ловко сворачивалась и свои же ноги себе за плечи закидывала, что все диву давались.

Гибкость в ней была нечеловеческая!

Вот только с детьми не ладилось. Всё мёртвые рождались. А когда Митяй наконец-то живым родился – занеможила его мать. Чуть больше года после его рождения прожила и от внутренней хвори померла. Сильно плакал, рассказывали, после её смерти Степан Ботаник. Рыдал как ребёнок малый. На тризну даже не пошёл, где-то в тайге проблукал почти неделю. Баяли казаки, что и тризны-то не получилось. Мяса с покойной оказалось совсем мало, не больше чем с дикой крысы, а слова толкового про неё тоже никто сказать не мог. Только про одни «концерты» тосты и произносили. Больше никто ничего хорошего не вспомнил…

С тех пор стал отец Митяя невесёлым, а после смерти деда совсем погрустнел. Целыми днями сидел с Митяем в землянке, учил его читать да сам книги писал. На баб совсем смотреть перестал. Даже, когда на Ярмарку ездили, обходил стороной он «весёлые кварталы». Несколько раз казаки, жалеючи Ботаника, приводили в землянку к нему пленных девок, только с руганью прогонял он их. Всё жену свою забыть не мог…

А вскоре случилось так, что остался Митяй совсем один и перешёл на попечение станичному обществу…

Взгрустнулось. Не дай Бог сейчас не вернётся он из дела…. Сожрут его враги, а косточки крысам своим скормят. На этом и кончится их род Клещеногов – Ботаников… Спохватился Митяй. Это, однако, он совсем не о том думает. Нельзя в засаде сидючи унынию предаваться! Лучше всего молитву прочитать. Великие Боги обязательно должны услышать его, дать успех и удачу. Жаль, что рукой отсалютовать нельзя, но ничего, молитвенное слово и без этого должно помочь:

 
Широкий простор для мечты и для жизни
Грядущие нам открывают года.
Нам силу дает наша верность Отчизне.
Так было, так есть и так будет всегда! [11]11
  Согласно казачьей мифологии, Великие Боги наслали на людей Большой Взрыв в наказание за неуважение к молитвам. Казаки верили, что если не читать регулярно слова молитвы-гимна, то божок Путтен не будет приносить удачу в бою, а бог Ель-Цын откажет в любовной мужской силе и не даст разума на пирушках. Маленький божок хитрости Медвед, может наслать жуткий кризис в хозяйственных делах, а бог света Чубайс перестанет помогать в заготовках дров и экономии жира для светильных ламп. Корни происхождения столь странной религии неизвестны. Среди некоторых богословов бытует мнение о том, что боги, которым поклоняются казаки, некогда были реальными людьми. Примечание автора.


[Закрыть]
 

ГЛАВА ПЯТАЯ

К полудню пурга стала стихать и Митяй осторожно, через прокопанную дырку в снегу просунул на поверхность заячье чучело. Пруточком, привязанный к задним лапкам, он время от времени слегка дергал его. Наверху должно было создаться впечатление, что раненый заяц пытается ползти или бьётся в агонии. Охотничий приём был не нов – так иногда добывали диких крыс. Но вот неприятеля на чучело ещё никто не подманивал…. Сейчас, после пурги, часовые скорее всего должны в бинокль осматривать местность и обязательно увидят чучело. Наверняка на приманку клюнут.

Прохор, таким хитростям его научивший, всё-таки голова!

От волнения пробирала дрожь и пересохло в горле. Схватка с неизвестным противником страшила. О том, каким он окажется – высоким или низким, здоровенным или слабаком, Митяй старался не думать. В шутейных драках ему приходилось биться до крови не раз. Но это было совсем не то. Впервые он должен был схватиться с соперником насмерть. А если их окажется несколько?… Хотя, навряд ли за одним зайцем пойдут толпой…. Второй часовой должен будет из окон прикрывать идущего.

Вот оказывается почему Прохор учил, чтобы он в трёхстах шагах от здания запрятался! На таком расстоянии прицельный выстрел из арбалета трудно сделать, да и от погони потом удирать легче. А если дальше, то зайца не заметят.

Митяй покрепче сжал в кулаке кастет и, не двигаясь, стал поочерёдно напрягать и расслаблять все мышцы. Так учили. Если ноги-руки, закостеневшие после длительного лежания, подведут его – это будет верная погибель…

Как он ни прислушивался, всё равно пронзительный скрип снега раздался неожиданно. Шаги, показалось, были почти над самой головой. Волнение прошло.

Слух обострился до предела. Вот всё стихло… Похоже, человек остановился где-то рядом и разглядывает зайца. Что-то насторожило его. Всё равно должен подойти ближе… Точно, идёт! Снежная кровля вдруг просела. Да это же чужие лыжи стоят прямо на Митяе! Пора!

Откинув пленку, он резко сел, разметав куски снега, и с силой толкнул человека, стоявшего над его укрытием. Дневной свет слепил и резал глаза. После темноты убежища он почти ничего не видел! Этого никто не мог предугадать. Поспешно вскочил и, приняв боевую стойку, ударил наугад, но рука с кастетом провалилась в пустоту. Почти в это же мгновение Митяй получил в ответ хлёсткий удар в висок, от которого в глазах стало наливаться багровым цветом. Коварный толчок в пах, а затем в грудь, опрокинули на спину. Боль пронизала всё тело и затуманила мозг.

Действительность начала растворяться в темноте…

Этого нельзя было допускать! Сжав зубы, последним усилием воли заставил себя не терять сознание. Немного отпустило. В голове шумело и что-то тёплое текло по шее за воротник рубахи. Осторожно, сквозь полуприкрытые веки, стал осматриваться.

Глаза начали привыкать к яркому свету. В красном тумане увидел, как в нескольких шагах от него стоит какой-то человек. Рядом воткнута в снег лыжная палка-копьё.

Не спеша, неизвестный снял с плеча странного вида арбалет с оптикой, натянул тетиву и вложил стрелу.

Митяй напрягся. Его правая рука, откинутая в сторону, по-прежнему сжимала свинцовый кастет. Он незаметно вытащил пальцы из отверстий и стал ждать.

Незнакомец, поднёся приклад к плечу, направил стрелу на Митяя. Это было для него роковой ошибкой! Даже младенцу известно, что целящийся человек не сможет отклониться от летящего предмета. Со всей силы Митяй метнул свой кастет. Тяжёлая свинцовая отливка с хрустом врезалась в лоб противника, и он медленно стал оседать на снег. Спущенная тетива со звонким щелчком отправила смертоносную стрелу далеко в сторону.

Победа придала сил. Боль, вроде как, даже чуток отпустила. Вскочив на ноги, Митяй проворно достал из ямы свои лыжи, застегнул крепления. Мельком взглянул в сторону домов. Там уже началась суета, слышались крики, в оконных проёмах бегали фигурки людей. До того как начнётся погоня, у него в запасе не меньше пары минут. Пока они спустятся вниз, встанут на лыжи – пройдёт немало времени.

Стрелять, наверное, поостерегутся, боясь попасть в своего.

Первым делом, Митяй, на всякий случай, с размаху добавил кулаком по окровавленному лицу. Башка, наполовину укрытая просторным капюшоном со щегольской меховой оторочкой, безжизненно мотнулась. Быстро собрав раскиданное снаряжение, взвалил неожиданно лёгкое тело на плечи и поспешил в сторону полоски леса, темнеющей далеко на горизонте.

Душа пела и ликовала! Он сделал это! Выполнил невыполнимое! Да ещё и трофеи добыл – оружием и имуществом врага разжился. Только бы теперь до леса добежать, а там скоро стемнеет, погоня сама отстанет. Не родился ещё такой крысятник, который смог бы в тайге казака настичь!

Радость от успешно выполненного дела прошла быстро. С двойной ношей лыжи глубже обычного проваливались в снег. Через полчаса бега Митяй стал выдыхаться. Левый глаз залился кровью и почти ничего не видел. От пота сильно щипало рану на виске. Морозного воздуха, врывающегося в лёгкие через открытый рот, перестало хватать. Что-то начало всхлипывать и хрипеть в груди как при сильной простуде.

Силы стремительно таяли…

Поднявшись на небольшой пригорок, позволил себе оглянуться. Несколько человек, всего лишь в каких-то пятистах-шестистах шагах, быстро скользили по его следу.

Чуть дальше размеренным шагом шла основная группа не менее чем из десятка человек. Скорее всего, преследовать его решили серьёзно и долго.

А Митяю было худо. Неожиданно сильно начала болеть грудь. Покосившись вниз, обнаружил в своей меховой куртке из двойной оленьей кожи дыру, сочащуюся кровью.

В паху тоже ныло, но он даже боялся взглянуть туда Похоже на то, что трижды достал его копьём шустрый крысятник. В висок, в пах и в грудь. Машинально переставляя лыжи, он чувствовал, что темп движения стал снижаться. Скоро его настигнут. Совсем плохо дело…

Оставалось единственное средство. Ему, как молодому казаку, ещё год назад повесили на грудь патронную гильзу с тайным порошком. Порошок этот готовила старая станичная ведунья бабка Варвара из травяных семян, мускуса водяной крысы и молозива маковых коробушек. В безвыходной ситуации придавало ведьмино зелье человеку силы и ловкость необычайные, но употребить его можно было только раз в жизни. У тех, кто решался попробовать это средство второй раз, крыша напрочь съезжала. Вселялись в такого человека бесы, становился он тогда совсем безумным и жизнь его на этом кончалась.[12]12
  Казачье общество отличается нетерпимостью к юродивым и умалишённым. Люди, проявившие малейшие признаки безумства считались порченными и без всякой жалости убивались. Мясо их поедалось без торжественной тризны. На имя сумасшедшего накладывалось табу и его запрещалось упоминать в разговорах. Примечание автора.


[Закрыть]

Нащупав на шее шнурок с заветным снадобьем, Митяй вытянул его наружу. Рванул зубами пробку и сыпанул в рот содержимое гильзы. Язык сразу онемел. Спустя секунду, от головы по всему телу стал расходиться жар. В мыслях появилась спокойная уверенность в том, что всё будет хорошо.

Не обращая внимания на приближающихся преследователей, Митяй сбросил недвижимое тело на снег и, не торопясь, перемотал верёвкой безжизненные кисти рук поверх меховых рукавиц-шубенок. Сняв с него лыжи, связал их в одну охапку с палкой-копьем и арбалетом, для того чтобы было удобнее нести. Задрав свою куртку, рванул лоскут от нательной рубахи и заткнул им пузырящуюся кровью рану в груди. Осмотрел низ живота. Здесь не было ничего страшного. Лезвие копья попало в пряжку ремня и, потеряв силу удара, только оцарапало кожу. Повезло, можно сказать!

Погоня, видя, что преследуемый остановился, замедлили движение. Впереди идущие стали снимать с плеч оружие. Митяй расхохотался и погрозил им кулаком. Как пушинку поднял пленника и, накинув себе на шею связанные кольцом руки, повесил за спину. Теперь этот живой щит будет прикрывать его сзади. Прихватив увесистую связку со снаряжением, заскользил по снежной целине. Почувствовав бешеный прилив сил и необычайную лёгкость во всем теле, он бежал на лыжах, не ощущая ни тяжёлой ноши, ни усталости, ни боли…

Время замедлило свой ход и замёршее русло Большой реки показалось неожиданно быстро. Митяй поразился тому, как незаметно для себя он отмахал такое расстояние. Это было спасение. На гладком льду, очищенном от снега ветрами, лыжного следа не сохранится. А скользить по нему на лыжах с металлической окантовкой – одно удовольствие.

Преследователи крошечными точками чернели на горизонте. Оставалось только запутать следы и в удобном месте зайти в спасительную тайгу. А там ищи-свищи его! Похоже на то, что удастся выкарабкаться из этой передряги.

Когда начало темнеть, погони уже давно не было видно. Оторвался! Размашисто шагая на лыжах, Митяй в восторге запел священные слова молитвы:

 
От южных морей до полярного края
Раскинулись наши леса и поля.
Одна ты на свете! Одна ты такая —
Хранимая Богом родная земля!
 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

К утру Митяй уже достаточно далеко углубился в тайгу и даже подобрал свои запрятанные вещи. Многочисленные обманные петли и зигзаги позволяли надеяться на то, что преследователи, если и найдут его следы на льду Большой реки, в лесу должны будут совсем запутаться. Да и побоятся крысятники сунуться в лес, где на каждом шагу их могла подстерегать засада.

Пленник за плечами изредка постанывал, но Митяю пока было не до него. К своему удивлению он совсем не устал и как заведённый продолжал бежать по тайге. Только жажда и необходимость подкрепиться заставили сделать привал.

Сейчас, когда погоня осталась далеко позади, можно позволить себе часок расслабиться, развести небольшой костерок и даже попить чайку. Сбросив в снег пленника, он, наконец-то, решил обыскать его. С любопытством откинул капюшон с лица и ахнул от изумления. Это была баба!

Теперь стало понятно, почему она не смогла добить его копьем и решила застрелить из арбалета. Для хорошего удара у девки просто не хватало силы. Однако ловкость, с которой она сумела трижды ранить его, удивляла.

Несмотря на то, что лицо было покрыто запёкшейся кровью, во лбу зияла глубокая черная рана, а нижняя челюсть неестественно свёрнута на бок, пленница была очень даже симпатичной. Почти прозрачные веки, с длинными, покрытыми инеем ресницами, слегка подрагивали. Из полураскрытых тонких и красиво очертанных губ поднимался лёгкий парок от дыхания. Похоже было на то, что она уже давно без сознания. Да, крепко с горяча саданул её Митяй! В таком состоянии она, конечно же, не сможет идти на своих ногах. Впрочем, это сейчас почему-то беспокоило меньше всего.

Забыв про всё, он снегом слегка оттёр кровь с лица и решил попытаться вправить челюсть. Как это делается, ему приходилось видеть много раз – в кулачных боях такие травмы не редкость. Аккуратно засунув большие пальцы в рот девушке, он захватил челюсть ладонями, и резко дёрнул вниз на себя. Что-то с хрустом щёлкнуло и миловидное личико перестало быть перекошенным. Пленница застонала.

Глаза её слегка приоткрылись. Увидев склонившееся над ней лицо Митяя, она судорожно задёргала связанными руками и попыталась ударить его ногой.

– Да, ладно, лежи уж спокойно, – расхохотался он и пошёл разводить костёр.

Вскоре на небольшом плотике[13]13
  Для того чтобы костёр не провалился в глубокий снег и не потух, перед его разжиганием обязательно делается «плотик» – основание из нескольких брёвен на котором разводится огонь. Примечание автора.


[Закрыть] весело потрескивали сухие ветви, а в большой походной кружке начал таять снег.

Согрев воды Митяй снова подошел к своей пленнице и стал осторожно промывать зияющую рану на лбу. Вид её был ужасен – кровь запеклась по кругу, а между рассеченными краями кожи просматривалась белеющая кость. Если срочно не зашить такую рану, то крысятница долго не протянет – нагноение пойдет, а там и до заражения крови недалеко.

Быстренько достал Митяй из-под подкладки шапки кривую иглу со вставленной в неё суровой ниткой и бросил кипятиться в кружку. Оглянулся на девушку. Та, неловко опираясь на связанные руки, барахталась в глубоком снегу, пытаясь сесть. От движений капюшон спал и диковинные черные волосы разметались по плечам. Странным это было. В станице все мужики и бабы стриглись одинаково коротко – иначе вши досаждать сильно будут. Слышал он, что только очень богатые крысятники позволяют себе длинные волосы носить. Это ж сколько времени, сил, а самое главное, щёлока[14]14
  Щёлоком казаки называют мыло, сваренное из золы и жира. Так как для приготовления такого моющего средства требовалось достаточно много животного сырья, то пользовались им редко и в исключительных случаях. Примечание автора.


[Закрыть] надо, чтобы за такими космами ухаживать!

Митяй внимательно пригляделся к своей пленнице. Парка[15]15
  Парка – широкая меховая куртка с капюшоном, без застёжек, одеваемая через голову. Примечание автора.


[Закрыть] на ней была с богатой меховой оторочкой из дорогого росомашьего меха. Широкий ремень с блестящими металлическими украшениями туго стягивал талию.

Казаки никогда ничем не украшали одежду и бабам своим запрещали это делать. А крысятницы, видать, с жиру бесятся – всякие безделушки на себя навешивают. Обутка тоже удивительная на ней. Что-то вроде ичигов[16]16
  Ичиги – высокие сапоги из сыромятной кожи служащие казакам летней обувью. Примечание автора.


[Закрыть], только короче, на шнуровке и с невиданной резной подошвой. Да, видать не простую птичку поймать удалось!

Лекарскому делу молодых казаков учили основательно. Поэтому Митяй уверенно уложил девушку на спину и успокоил:

– Лежи, лежи… Счас я тебе быстренько шкурку подштопаю и всё. Да не боись ты! Главное дело не дёргайся!

Обмыв руки горячей водой, достал из потайного кармашка крошечный берестяной туесок с грибным зельем и бесцеремонно всыпал щепотку крысятнице в рот. Именно для таких случаев его всегда таскали казаки с собой в дело. Груз невелик, зато в случае чего с ним и стрелу из тела легко вытащить и зуб больной выдрать. А то и брюхо распоротое зашить. Да ещё, что уж там греха таить, любили вечерочком на привале чайком с порошочком грибным побаловаться. Хоть и запрещалось это строго-настрого, да разве ж казаков остановишь, когда речь о зелье заходит…

Через пару минут щеки пленницы, перепачканные засохшей кровью, порозовели, а дыхание стало ровным и глубоким. Митяй осторожно, стараясь не лапать лишний раз нитку протыкал иглой края раны и стягивать их на узел. По телу девушки иногда пробегала дрожь, изредка вырывался стон, но, на удивление, вела она себя очень спокойно.

Видел Митяй пару раз, как казаков зашивали, так те, не в пример, хуже себя вели: матерились, грозились убить лекаря, дергались изо всех сил и дико орали.

Когда закончил операцию, то даже немного зауважал девку. Не всякий казак так мужественно терпеть может. Набрав лиственничной смолы, немного пожевал её и заклеил сочащуюся сукровицей рану. Вроде все. Жить будет, если, конечно, не сильно мозги стряслись…

По-быстрому натаяв воды, он сыпанул в кружку пригоршню сушёной оленины и протянул девушке. Та не отказалась. Взяв угощение двумя связанными руками, она с удовольствием стала пить. Сломанная челюсть не позволяла делать глотки, поэтому она, запрокинув голову, просто заливала себе теплую жидкость в рот. При этом её нижняя губа так смешно оттопыривалась, что Митяй невольно рассмеялся. Девушка с обидой зыркнула на него и что-то промычала. Отставив кружку, пленница знаками попросила развязать руки.

– Вот ещё чего удумала, – возмутился Митяй, – Ты скажи, что тебе надо?

В ответ девушка снова что-то невнятно промычала.

«Так она же говорить не может из-за того, что я ей харю набок свернул…» – догадался он.

Крысятница настойчиво показывала себе на штаны и тут до него дошло, что она по нужде просится. Митяй покраснел. Что делать в таких случаях он совершенно не знал. Если б мужик, так с ним было бы всё просто. А вот как с бабой поступить?

В нерешительности он развязал верёвку и стал рядом. Улыбнувшись, девушка попросила отвернуться. Смущённый Митяй повернулся спиной и сделал несколько шагов в сторону. Неожиданный скрип снега сзади заставил встрепенуться. Заметив краем глаза летящее на него тело, он машинально отклонился и выставил правый локоть. Другой рукой с силой ткнул под дых. Коварная крысятница, с зажатым в кулаке ножом, рухнула на снег. Острое лезвие располосовало рукав и только слегка оцарапало кожу.

– Ах ты сучка драная! Мать твою ети! – матерился Митяй, пару раз ткнув девушку лицом в снег и крутя ей руки за спину. Досадовал он больше не на нее, а на себя.

Стыдно было. Повёлся как малый ребёнок на такую дешёвую уловку! Не среагируй он вовремя – полоснула бы его бешеная девка по горлу и каюк казаку! Откуда только она нож выхватила? Вроде как и не было на ней оружия…. Вот ведь шельма!

Хорошенько связав извивающуюся и сверкающую глазами крысятницу, он положил её поодаль. Пора было о себе побеспокоиться. Никакой боли Митяй пока не чувствовал, но знал, что уже скоро действие волшебного ведьмачного снадобья закончится и тогда ему уже ничто не поможет.

Сняв верхнюю одежду, осмотрел рану на груди. Копье ударило в грудину и, похоже, застряв между рёбер, не смогло проникнуть дальше. Едва Митяй вытащил окровавленную тряпку из пореза, оттуда брызнули сгустки крови и раздалось глухое сипение. Грудная клетка точно пробита, потому как кровью приходится отхаркиваться всё чаще. С таким ранением спасение одно – сделать так, чтобы воздух не подсасывался в лёгкие через рану. Пришлось, скрипя сердцем, отрезать узкую полоску от плёнки-серебрянки и забинтовать себе грудь. Дышать сразу стало легче, но как он потом отчитается перед кладовщиком Прохором за то, что общественную плёнку укоротил? Ладно, авось отбрехается как-нибудь. Положение-то у него безвыходное. Иначе не дойдёт до станицы и вся добыча пропадёт…

Беспокоила ещё рана на виске, но сам себе он зашить её не мог. Пришлось наощупь залепить её большим куском смолы и надеяться на помощь в станице.

Необходимо было спешить и побыстрее закругляться с привалом. Всю снарягу он нести не сможет. Надо отобрать самое необходимое, а остальное схоронить.

Вернется потом как-нибудь за спрятанным. Хорошо ещё то, что общественного снаряжения, за которое головой отвечаешь, почти нету.

Взяв в руки трофейный арбалет, Митяй поразился. Такое изящное оружие ему еще не встречалась. Красиво изогнутый лакированный приклад был выточен из какой-то незнакомой породы тёмного дерева. Ствол и направляющие отлиты из алюминиевого сплава. Дуга из кованной стали и мощный оптической прицел делали его грозным оружием, не уступающим по силе и меткости огнестрелу. Не удержавшись, взвёл тетиву и вложив стрелу, примерился к оптическому прицелу. Перекрестье прицела так приблизило верхушки лиственниц, что стало видно все мельчайшие сучки и загогулинки. Митяй в восторге покрутил головой. Представив как восхищенно будут станичные казаки разглядывать его приобретение, довольно рассмеялся. Такому арбалету цены нет!

Случайно взглянув на свою пленницу, увидел дрожащие губы и слезу катящуюся по замурзанной щеке. Всхлипнув, она вдруг расплакалась навзрыд. Женских слез Митяй, как и все казаки, не переносил. При виде плачущей бабы душа переворачивалась, и он готов был сделать всё что угодно, лишь бы это прекратилось.

– Ну ты чо разревалась-то? – в недоумении спросил он.

– В… туалет… вправду… хочу… – с трудом ворочая языком, выговорила сквозь слёзы девушка.

– Ну уж нет! Ты что меня совсем за дурака держишь? – разъярился Митяй.

Положение было щекотливым. Летом с пленными никто не церемонился: приспичило – гадь в штаны. А зимой совсем другое дело – в мокрых штанах на морозе долго не пробудешь. Да и не очень хотелось тащить обоссавшуюся девку на себе.

Решившись, Митяй шагнул к крысятнице и стал неловко расстёгивать ремень. Задрав парку, растерялся. Вместо нормального пояса на ней были высокие штаны на лямочках, уходящих куда-то на плечи. От белой нательной рубашки исходил тонкий цветочный аромат. Мельком взглянул в лицо девушке и поразился цвету её глаз.

Синие-синие, они пристально смотрели на него. В их глубине таилось что-то такое зовущее-непонятное, отчего Митяем неожиданно овладело острое желание.

Надо сказать всего два раза в жизни доводилось ему побаловаться с бабами. Первый раз дело было на Новый год. Тайком выпили они вместе со сверстниками грибной настойки и решили пойти всей гурьбой в землянку, где жила пленная мастеровая. По слухам она никому не отказывала за небольшое подношение. Тогда первый секс его совсем не впечатлил. Коренастая, пузатая женщина, с разваленными на обе стороны обвислыми грудями, равнодушно лежала, широко раскинув ноги. Срамная дырка, густо заросшая черным мехом, слегка вывернулась наружу и отблескивала влажным красным цветом в свете коптящего жирника. Во все глаза они пялились на эту манящую в своём бесстыдстве щель. Когда настал черёд Митяя, он неловко взгромоздился на бабу и почти сразу обильно кончил. Отчего-то стало неловко и стыдно. Пряча глаза, встал с низких нар, застегнул штаны и поспешно покинул землянку.