Текст книги "Рейд БТ (СИ)"

Автор книги: Игорь Мохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Лейтенант РККА Степан Паничкин собрал раскатившиеся патроны с дощатого стола, тщательно протер и, проворачивая барабан, по одному, вставил в каморы. Убрал револьвер в карман шинели. Встал. Требовалось вернуться к танку. Согласно Уставу РККА, боец отвечает за сохранность вверенного ему оружия.

К танку, Степан вышел час спустя, изрядно проблуждав по намокшему лесу. Когда он уже совсем решил вернуться к дороге и пойти по тропе, по которой он пришел в деревню, из-за очередного куста на него глянул отражатель фары. «Бетушка» стояла, там, где её и оставил Паничкин. На мокрую броню налипли разноцветные листья, упавшие с деревьев, и этот импровизированный камуфляж заставил танк еще больше слиться с окружающей природой. Дождь смыл с травы грязь, разбрызганную катками, размыл и заровнял колеи и, создалось впечатление, что танк, вот так вот, всегда возвышался на поляне среди невысоких кустов.

Подойдя к машине, Степан прислонился к броне танка. Провел рукой по рассеивателю уцелевшей фары, стирая налет грязи со стекла. Танк хмуро наблюдал за человеком через узкий глаз триплекса в люке механика-водителя. Сколько людей уже успело подержаться за его рычаги, испытать азарт управления боевой машиной, и со всеми ними БТ старался щедро делиться своей силой. Его мотор уверенно разгонял броневую коробку корпуса, пружины подвески надежно проглатывали ухабы и выбоины, влетавшие под гусеницы. Тонкий ствол пушки всегда был готов отправить в противника раскаленное жало снаряда. Вот только для всего этого нужна была воля человека управляющего машиной. Человеческие руки должны были двигать рычагами, крутить рукоятки наводки, тянуть спусковой крючок. Только во взаимодействии человека и машины рождалась полноценная боевая единица. А когда один из компонентов этой системы, стоит, глядя в никуда – только и остается "бетушке", молча и терпеливо ожидать решения своего командира.

Степан еще раз обошел машину, внимательно вглядываясь в следы пулевых росчерков, испятнавших броню башни и корпуса танка. Покачал рукой ролики на ведущих звездочках, поморщился при виде основательно потрепанной резины грузошин на опорных катках, счистил палкой комья грязи с корпусов бортовых передач. Залез на крышу моторного отделения, проверил уровень воды, масла, и запас топлива в баке, как если бы готовил танк к большому походу. Умом, он, конечно, понимал, что тянет время, пытаясь отдалить принятие неизбежного решения, но знакомая работа успокаивала, позволяла не думать о случившемся. Наконец, осмотр машины был завершен. За исключением, малого количества топлива в баке, ничто не мешало продолжать движение. Конечно, по регламенту, полагалось еще смазать солидолом бронзовые втулки балансиров, но с этим можно было и подождать.

Коленчатый вал двигателя, повинуясь усилию, передаваемому через шестерню электростартера, провернулся раз, другой, искра проскочила через электроды свечей, и мотор завелся. Сизый дым с хлопком вырвался из пробитого корпуса глушителя и начал растекаться во влажном воздухе, окутывая танк мутным облаком. Мелко задрожала вода, накопившаяся в углублениях на крыше моторного отделения. Паничкин прогазовал двигатель, гоняя его на разных оборотах и выжав педаль главного фрикциона, включил заднюю передачу. Со скрежетом, шестерни коробки передач вошли в зацепление. Плавно отпуская педаль, лейтенант добавил газ, и танк рывками попятился назад, к дороге, с которой он свернул утром.

– Что же, раз уж попал в другое время, и война уже закончилась – нужно, все же, идти к людям и пытаться объяснить, кто я и откуда. Покажу документы, форму. Сначала, конечно не поверят. Уж больно история будет нереальная. Но, что есть, то есть – лучшего не придумать. Да и, похоже, за семьдесят с лишним лет, люди не слишком изменились. Вон, тот парень, с которым разговаривал на поле, особо мне и не удивился. Хотя, я, для него, как для меня, был бы – участник Крымской войны. Ну, где-то так по времени и выходит. Вот, смог бы я поверить встреченному человеку, что он, например, матрос, защищавший Севастополь вместе с адмиралом Нахимовым? Не знаю. Одежду можно сшить, документы подделать. А танк? Здесь, конечно уже другие машины, наверняка гораздо мощнее, чем мой БТ-2. Так, что, это тоже доказательство. Откуда, бы, я мог такую машину добыть? Тут, такие, наверно только на картинках или в музеях остались, как парусные корабли времен адмирала Нахимова, – так думал Степан, пока разворачивал танк на поляне и выезжал на дорогу. – Значит, решено. Еду к тем ребятам, что работают в деревне. То есть, на месте, где деревня была.

Рявкнув мотором, танк покатил по дороге. Через открытую верхнюю створку люка механика-водителя Степан глядел на проплывающий по сторонам осенний лес, и думал о том, что лес и семьдесят лет спустя, ничем не отличается от леса осени сорок первого года. Наверное, и еще через сто лет, все так же осенью будут качаться под дождем полуоблетевшие березы и желтая листва будет усыпать землю…

…Черт! Что это? Стоп! Рванув оба рычага назад, Паничкин попытался быстро остановить танк. Из кювета, на дорогу покачиваясь, выбиралась несуразная фигура в драных лохмотьях. Что-то знакомое показалось Степану в этой фигуре. Но, думать об этом было некогда, так как инерция движения накатывала машину на странное существо и только чудо позволило Паничкину проскочить между ним и глубоким кюветом. Пробороздив, узкими шинами катков, рыхлый грунт обочины танк, наконец, остановился. Не глуша двигателя, Степан выскочил через передний люк.

Обежав танк, лейтенант увидел, что фигура, как стрелка компаса за магнитом, повернулась следом за танком, и теперь ковыляла навстречу Степану. Клочья грязной черной ткани свисали во все стороны с фигуры, теперь это уже было ясно, человека. Черты лица его невозможно было разобрать под маской из запекшейся крови и грязи. В правой руке, был зажат какой-то небольшой предмет, который он пытался поднести близко к глазам. Степан бросился к человеку.

– Старшина! Старшина Скрипчук! – Степан пытался схватить старшину за рукав, но тот обогнул его, не глядя, и снова двинулся в сторону танка. Развернувшись, Степан кинулся следом и догнал Скрипчука уже возле танка. Схватил его сзади за плечи, перехватил правую руку с предметом, на который пытался смотреть старшина. – Иван Семенович, вы меня слышите?! Семеныч, ответь! – проорал Паничкин почти в ухо старшины. Кричать приходилось громко, так как они остановились прямо возле кормы танка, и гул работающего двигателя надежно заглушал любые другие звуки. Пробитый глушитель добавлял свои ноты в железную какофонию мотора, вдобавок обдавая людей едкими струями горячего выхлопа из дырявого корпуса. – Семеныч! – не дождавшись ответа, Степан выкрутил из руки старшины, то, что тот так крепко сжимал в кулаке. Старшина сделал еще пару шагов, волоча за собой лейтенанта, и промычав что-то неразборчивое, неожиданно весь обмяк и начал валиться назад. Паничкин судорожно обхватил, ставшее вдруг таким тяжелым и неуклюжим тело, и попытался затормозить падение, чтобы осторожно опустить старшину на землю, но это ему не удалось. Вес тела Скрипчука потянул лейтенанта вниз и Степан свалился возле катков танка, прямо лицом к лицу со старшиной…

…Содрогаясь от рвотного рефлекса, Паничкин пытался отползти от старшины. Лицо Скрипчука было, под засохшей коростой крови и грязи, обтянуто какой-то розовой пульсирующей пленкой, которая при падении потрескалась и теперь сочилась сукровицей и гноем. Из черного провала рта с обломками зубов, при дыхании выдувались кровавые пузыри. Уцелевший глаз был налит кровью и скрывался в опухшей глазнице.

Кое-как отодвинувшись в сторону, Паничкин поднялся на ноги. Разжав кулак, Степан посмотрел, на предмет, отобранный у старшины. На грязной ладони лежали наградные карманные часы Скрипчука в серебряном корпусе. Надпись "За отличное вождение танка", на крышке, подтверждала это. Автоматически сунув часы в нагрудный карман гимнастерки, Степан снова нагнулся к старшине. Видимо, от сотрясения при падении, к старшине частично вернулось сознание, и тот вслепую водил руками вокруг себя, что-то пытаясь найти. Пересиливая себя и стараясь не смотреть в лицо, Степан подхватил старшину под плечи и попытался оттащить тяжелое тело в сторону от, продолжающего греметь и коптить, танка. С трудом, но это удалось сделать. – Все нормально, Семеныч. Сейчас, я тебя перевяжу. Еще немного. – дотащив старшину до обочины дороги, Степан стал укладывать Скрипчука по удобнее, на более-менее ровном и сухом месте. Видимо, услышав его голос, старшина несколько успокоился и перестал шарить вокруг себя руками. Какое-то вопросительное бульканье, донеслось из его окровавленного рта. – Да, да, Семеныч! Это я – Паничкин! – Степан обрадовался, что Скрипчук все же в сознании. Тот опять пробулькал что-то неразборчивое. – Что? – Паничкин придвинулся поближе к лицу старшины, пытаясь понять, что он хочет сказать.

– Какхой сейтшас гоод? – выговаривал Скрипчук, тяжело втягивая в легкие холодный осенний воздух…

– Две тысячи четырнадцатый год – автоматически ответил Степан и поразился, с какой силой дернулся старшина, пытаясь встать. – Лежи, Семеныч, не вставай. Сначала перевязка, потом разговаривать будешь. Успеем еще поговорить, время есть.

Не переставая говорить, Паничкин метнулся к открытому люку танка. Попытался нашарить пакет первой помощи в бортовой сумке. Чертыхнувшись, щелкнул выключателем зажигания на приборном щитке. Двигатель, по инерции, сделал еще несколько оборотов, лязгнул поршневыми пальцами и заглох. Степан, наконец, достал индпакет, прихватил флягу с водой и, подумав, захватил с собой вещмешок старшины. Вернувшись к раненому, лейтенант подложил под голову Скрипчука вещмешок и попытался вспомнить, что говорил санинструктор по поводу ранений в голову. Вспоминалось плохо. Тогда, на занятиях, как-то не думалось всерьез, что придется вытаскивать из подбитой машины раненого товарища и останавливать хлещущую кровь.

Степан намочил кусок чистой тряпки водой из фляги и попытался смыть грязь и запекшуюся кровь с лица старшины, чтобы лучше рассмотреть рану. Тряпица мгновенно поменяла цвет с белого на грязно бурый. Скрипчук застонал. – Потерпи, Семеныч. Еще немного, и всё. Из под слоя грязи, постепенно, стали проступать набухшие рубцы, сочившиеся сукровицей. И рука лейтенанта остановилась. Как ни мало он разбирался в ранах, его познаний хватило чтобы заметить: рана выглядела, как будто имела как минимум недельную давность. Хотя её поверхность и захватывала значительную часть лица старшины, кровила рана не сильно. Отметив эту странность, Паничкин продолжил осмотр раненого. Больше крови выступало на разбитых губах старшины, и Степан всерьез опасался, что у Скрипчука повреждены легкие. Также сильно заплыл левый глаз. Настолько, что его невозможно было рассмотреть в узкой щели глазницы.

Осторожно приложив марлевую подушечку индивидуального пакета к лицу старшины, Степан неумело обмотал бинт вокруг головы раненого. Чертыхнувшись, снял с себя шинель, свернул её в подушечку и подложил под голову старшины, вытащив взамен вещмешок. Порылся в нем и раздобыл второй индпакет. Использовал и его, превратив голову Скрипчука в подобие мумии египетского фараона, с проступающими на белых бинтах пятнами крови. – Пиить – простонал Скрипчук, и Степан осторожно поднес горлышко фляги к окровавленным губам старшины, следя, чтобы вода лилась тонкой струйкой, и раненый не захлебнулся.

Когда старшина напился, он успокоился и лежал неподвижно, тяжело дыша. Степан с трудом поднялся на занемевшие от сидения в неудобной позе ноги. Взглянул на свои руки и поморщился – и руки и рукава гимнастерки были покрыты темными пятнами засохшей крови.

Степан спустился в кювет и принялся отмывать руки и гимнастерку холодной водой, казавшейся почти черной из-за большого количества торфа. Отмыв, на сколько это было возможно, руки и одежду, Паничкин выбрался из кювета и подошел к старшине. Тот все также тяжело дышал, но вроде бы крови на губах стало меньше. Следовало что-то решать. Раненому нужна была нормальная медицинская помощь. Свои возможности Степан оценивал здраво – без врача и лекарств, старшине придется плохо. Как он вообще выжил после такого ранения? А ведь выжил, и ещё как-то смог двигаться и нашел Паничкина с танком. Откуда он, вообще, узнал, куда нужно идти? Да и пройти за ночь десяток километров в таком состоянии, как-то это не укладывалось в сознании лейтенанта. Но у старшины, ведь, не спросишь. Придется подождать, пока к Скрипчуку вернется сознание. А сейчас, нужно выбираться к людям и просить помощи. До трассы доехать – топлива в баках хватит. Остановить любую машину, и пускай старшину отвезут в больницу. А там, будь что будет. Главное – спасти раненого. Степан подобрал с земли вещмешок Скрипчука и повторил вслух – Нужно к людям! Должны помочь!

– Неет. Лейтенант, нельфся к людям… – неразборчивый шепот из-за спины заставил Паничкина рывком обернуться. – Семеныч! Что? Что ты говоришь?! Как это нельзя? Здесь война кончилась! Наши победили! Уже давно победили. Тебя в больницу надо везти…

– Бредит, похоже, Семеныч. А ведь, он что-то успел понять. Вон, про год – сразу спросил. Степан бросил вещмешок в открытый люк и вернулся к раненому. Остановился, задумавшись. На тренировках по первой помощи, их учили, как извлечь раненого танкиста из танка. Но, теперь, требовалось провести обратный процесс. Опять, же, как протиснуть Семеныча в отверстие люка? Не класть же его на решетку моторного отсека? Ладно, попробуем положить через водительский люк. Степан опустился рядом со старшиной на одно колено и закинул одну руку того, себе на шею. Медленно выпрямился. – Черт, тяжелый то какой! Осторожно, мелкими шагами, двинулся вдоль борта танка. Скрипчук, что-то мычал, из под бинтов, но шел. – Потерпи, Семеныч. Сейчас, сейчас…

Старшина, неожиданно, качнувшись, вцепился в надкрылок танка.

– Старшина, ты что? Отпусти руку! Старшина замотал головой. Замычал что-то. Сплюнул длинную розовую слюну.

– Стой, лейтенант. Слушшай меня внимательно. Нужно вернутсся насзад.

– Куда назад? Зачем? – Степан, в полной растерянности, попытался тянуть Скрипчука дальше. – Семеныч, в танк надо тебе залезать. Не дотащу я тебя далеко. Ехать надо. Скрипчук, не слушая, вырвался из рук лейтенанта. Уткнулся головой в борт танка. Тяжело дышал.

– Нужшно вернуться назад!

– Семеныч, ты бредишь. К доктору тебя надо. – Степан попытался ухватить старшину за комбинезон.

– Я не Скрипчук! – старшина съехал по борту танка вниз. Привалился к грязной резине катка. Глянул одним глазом, который был виден из под бинта, в лицо Паничкина.

– Понимаешшь лейтенант, я не Скрипчук. Не совсем, Скрипчук…

– Точно, бредит. – констатировал про себя Степан.

– Думаешшь брежу? – гримаса перекосила и без того страшное лицо старшины.

– Нет, поферь, мне. Мы сейчас там, гхде быть недолжны. Нужно вернуться назад.

– Откуда ты это знаешь? Кто ты такой? – недоверие и подозрительность мешались в голосе Паничкина.

– Мы попали сюда из-за меня. Этого недолшно было быть. Нушно все исправить назад.

– Что ты заладил, назад-назад. Кто ты и почему мы сюда попали? Я хочу знать!

Старшина глубоко вдохнул сырой воздух, поднял руку и попытался сфокусировать взгляд на ладони – Часы, где мои часы? Они у тебя? Дай их мне!

Паничкин откачнулся назад. Провел рукой по карману гимнастерки, нащупав металлический корпус часов. – Они у меня. Говори, а то не отдам. – Не надо отдавать. Вынь из кармана и держи на ладони. Степан посмотрел на человека, привалившегося к каткам танка и решил, что опасности в таком состоянии он представлять не может. Но все же сделал еще полшага назад. Достал часы из кармана и поднял их на раскрытой ладони. – Ну?! Долю секунды ничего не происходило, затем старшина поднял голову и…

Крышка часов распалась на маленькие сектора и втянулась внутрь корпуса. Лейтенант увидел неяркую вспышку, вслед зачем, над ладонью развернулась цветная картина, как бы заключенная внутри прозрачного шара. Ошарашенный Степан увидел, как бы сверху, как по лесной дороге движется танк, разбрызгивая жидкую грязь. За ним с трудом поспевала автоцистерна на трехосном грузовике. – Да это, же, мой танк и "тазик" Галимзянова. – промелькнуло в сознании лейтенанта. Башня танка качнула тонким стволом пушки, начиная разворот влево и придорожные кусты тут же осветились вспышками выстрелов. Сверху лейтенанту отчетливо были видны и фигурки немецких пехотинцев, залегших в траве с пулеметом и, даже, коробку вражеской бронемашины, замаскированной чуть дальше. Танк рванулся вперед, рывком развернулся на месте и, перевалив край дороги, обрушился вниз по склону, срезая стволы деревьев попадающихся на его пути. До крови закусив губу, Степан наблюдал, как лобовое стекло ЗиСа – топливозаправщика в одно мгновение покрылось белыми оспинами пулевых попаданий, как машина, накренившись заваливается в придорожный кювет, как распахивается дверца и из кабины бессильно повисает рука водителя. Облако пара из пробитого радиатора смазывает страшную картинку.

Изображение над часами мигнуло зеленой вспышкой и погасло. Крышка бесшумно вернулась на свое место, и вот, на ладони лейтенанта вновь лежат обычные часы в поцарапанном металлическом корпусе. Степан сглотнул слюну и поднял глаза на старшину.

– Значит Галимзянов погиб?

Старшина, прикрыл глаз. – Не знаю точно.

– Но, я видел на той картинке… Степану очень хотелось, чтобы старшина разубедил его, сказал, что Галимзянов мог выжить. Даже понимая, что в той ловушке шансы небронированной машины проскочить, были мизерно малыми.

– Эта картинка – построена моим блоком по показаниям датчиков и спрогнозирована на тот момент, когда датчики перестали давать сигнал. И с блоком что-то не так. Возможно, поврежден.

Степан не понял, что такое "блок" и какие "датчики" перестали давать сигнал. Его интересовало одно – неужели и Галимзянов мог остаться в живых? Ведь, как понял Паничкин, старшина сказал, что нарисованная картинка может быть и неправильной. И, тогда у водителя "тазика", тоже был шанс выжить. Эта надежда грела душу лейтенанта.

Но, сейчас, нужно было уточнить некоторые обстоятельства.

– А как мы попали сюда? Эти часы и есть твой "блок"? Это из-за них мы здесь?

– Часы только часть блока. Слушай, Степан, все объяснить, я тебе не смогу. Времени и сил не хватит. Меня послали сюда с заданием. Но послали, как бы тебе объяснить – внутрь Скрипчука. То есть, Скрипчук вроде как спит, а я управляю его телом. При этом, я знаю все, что знает Скрипчук. А вот с его умениями хуже – мое сознание мешает его телу работать в полную силу. Так же, внутрь вещей Скрипчука, внедрили части блока тайм-системы. Из-за того, что у меня не хватало навыков вождения танка, я открыл люк, чтобы лучше видеть. И был ранен. Этого не предполагалось при прогнозе… Старшина замолчал, только тяжело дышал.

– Эй, а дальше что? – Степан осторожно коснулся плеча раненого. – Дальше-то, что?

Старшина, (а как его теперь называть?), не ответил. – Эй, как тебя, дальше говори!

Было видно, что раненому откровенно хреново, но и Степану нужна была информация и он притушил в себе сочувствие. – Давай, не молчи!

Старшина снова заговорил, но теперь говорил короткими фразами:

– Спас-система. Нештатная сработка из-за повреждения мозга реципиента. Система биовосстановления задействована на максимум. Прогноз полного восстановления – 14 часов, при условии неподвижности реципиента. Энергии для поддержания активного функционирования недостаточно. Необходимо отключение сознания, как реципиента, так и матрицы.

Старшина закашлялся, но продолжил говорить.

– Чтобы отработать обратный прыжок, необходимо вернуться к месту тайм-прокола в течение суток с момента тайм-перехода. Обратный переход будет проведен автоматически. Иначе система зафиксируется в новом состоянии. При этом неизбежны флуктуации. Лейтенант, нужно вернуться назад. Нужно…

Тело старшины мягко опрокинулось набок. Неловко подвернутая рука уперлась в грязную резину катка.

…Снова подложив под голову старшине свою свернутую шинель, Степан сел рядом с лежащим. Откинулся назад, оперся затылком на каток, не обращая внимания на сырость. Закрыл глаза. Опять нужно было обмысливать положение. Обстановка, же, менялась со скоростью калейдоскопа. Любой расчет дальнейших действий, устаревал быстрее, чем Степан успевал в нём утвердиться. И принимать решение приходилось в ситуации крайне странной и запутанной, в Уставе РККА не описанной.

Если честно, навыка самостоятельной работы у Паничкина почти не было. Всегда находился кто-то старший и более опытный, кто мог взять ответственность на себя. Родители – дома, преподаватели – в училище, командиры – в армии. Даже в тех боях, в которых лейтенанту пришлось участвовать, инициативу проявлять не пришлось. Во всех четырех боях. Как-то так получалось, что танк Паничкина оказывался на прикрытии атакующих машин, где-нибудь на фланге. Сейчас, лейтенант понимал, что командир бригады видел его неопытность и берег, как и других молодых лейтенантов. А тогда, Степан злился на глупость командира, считал его старым перестраховщиком.

Но, когда Степану доверили настоящее дело – то, он не справился. Рейс за горючим, казавшийся таким простым делом, лейтенант полностью провалил. Погиб или пропал Галимзянов. Топливо не доставлено – и бригада тоже погибнет. Или, уже погибла? А как считать старшину Скрипчука? Степан почувствовал, что окончательно запутался в своих рассуждениях. Открыл глаза и посмотрел на лежащего рядом человека. Можно ли ему верить? Из того, что он рассказал, Степан понял не больше половины. "Тайм-прокол", "реципиент", "биовосстановление" – что означают эти слова? Общий смысл был, приблизительно, понятен. "Старшина" считал, что сюда они попали из-за него, и предлагал, по-видимому, возвращение назад, в 41-й год. Но сколько правды было в его словах? Кто послал его и что за задание он упоминал? Враг или друг? Хотя, даже если – враг, такого врага стоит уважать. С таким ранением, продолжать двигаться и найти танк – это серьезно.

От места, где танк "провалился" в это время, до его теперешнего положения – не меньше десятка километров, если по прямой. Но, ведь, на пути будет река… Степан другими глазами посмотрел на промокший комбинезон раненого. Да уж.

А как же "старшина" нашел танк? Наверно, это его "блок", каким-то образом "видел" танк и привел его к машине. Не зря, наверное, он и держал часы в руках, когда шел по дороге. Наверное, там что-то вроде компаса. Хитрый приборчик. Так, что же верить – или нет? Порасспросить бы, поподробнее – да никак. Вон лежит, дышит тяжело – не притворяется, вроде.

А может плюнуть на все? Сдать "старшину" в больницу, рассказать все чекистам, ну или как они теперь тут называются? Глядишь, поверят. Буду спокойно жить, войны, то, уже нет.

Спокойно? Зная, как погибла бригада? Что сгорела деревня и, возможно, погибли родители и сестра… Нет, спокойно – не получится. Нужно что-то решать. И решать сейчас.

А если поверить "старшине"? Если, и в правду, можно вернуться? Возвратиться на войну? Зная, что воевать еще три с лишним года. И, можно, и не дожить до победы?

Но, если, удастся вернуться – можно будет как-то спасти бригаду? Как? Не знаю, но – все равно, что-то нужно сделать. Иначе нельзя. Иначе, всю оставшуюся жизнь будешь знать, что у тебя был шанс спасти своих друзей – но ты струсил.

Степан понял, что он использует свой шанс…

Вот, только, где бы бензина взять?

Осенние сумерки медленно опускались на землю. Низкие тучи делали их еще темнее. Одиночные машины пролетали по шоссе, освещая светом фар придорожные кусты. Тягачи с полуприцепами, легковые авто и редкие автобусы, бортовые грузовики – проскакивали мимо крутого съезда на грунтовую дорогу и с гулом уносились вдаль. Вот и очередной красный огонь задних габаритных сигналов скрылся за поворотом…

Степан оглянулся назад: старшина лежал на полу танка, на подстеленной шинели. Его можно было бы принять за мертвеца, в тусклом свете лампы освещения боевого отделения, если бы не мерно подымающаяся и опускающаяся грудь. Лейтенант повернулся вперед – дорога была по-прежнему пуста.

– Первая передача, вперед! – гул работающего двигателя разогнал тишину леса. Посторонний наблюдатель, каким-то образом оказавшийся в лесу, в столь неприятную для прогулок погоду, мог бы увидеть, как большая куча веток неожиданно пришла в движение и поползла к дороге, рассыпаясь на глазах. Что-то прямоугольное, ящикообразное, вылезло из леса, разбрасывая вокруг себя охапки ветвей. Вздыбилось на подъеме, преодолевая выезд на шоссе, развернулось вправо и, разбрасывая ошметки грязи с многочисленных колес, начало разгон по щербатому асфальту.

Снова полотно дороги уносится под лобовой лист боевой машины. Снова, как и прошлой ночью, водитель напряженно всматривается в осенний сумрак, подсвеченный лучом единственной фары. Вот только, вчера, лейтенанту казалось, что эта дорога каждую минуту могла осветиться вспышками выстрелов немецкой засады, а в придорожных кустах мерещились вражеские танки и фигуры в чужих касках.

А теперь, Степан знал, что войны нет. Но легче от этого не стало. Дорога 1941 года была опасной, но своей, хорошо знакомой. Дорога, же, 2014-го, была мирной, однако – чужой. И это настораживало больше всего. Здесь, уже нельзя ответить на угрозу выстрелом башенного орудия. Да и что считать угрозой теперь? Ведь даже, если и попытаются остановить – не стрелять, же, в своих?

Все время, оставшееся до наступления сумерек, Паничкин провел с топором в руках. После того, как ему, наконец, удалось затащить Скрипчука в танк, он вдруг понял – что доехать обратно, до места "провала", незамеченным – практически невозможно. Если в прошлый раз ему повезло – предутренние часы, полумрак, дождь и редкое движение машин по дороге – то надеяться на второе такое чудо явно не стоило. "Бетушка" будет видна среди здешних машин, как таракан во щах. А это чревато неудобными вопросами.

Поэтому, при помощи топора, проволоки и какой-то матери, Степан соорудил поверх танка, прямоугольный деревянный каркас, скрывший не только башню с развернутым назад стволом пушки, но и все моторно-трансмиссионное отделение. После того как каркас был обтянут штатным танковым брезентом, машина приобрела, для стороннего наблюдателя, отдаленное сходство с тентованным грузовиком. При условии, конечно, что наблюдатель был пьяным, близоруким и смотрел в другую сторону.

Пока это срабатывало. Уже пару раз Степан разминулся со встречными машинами, один раз его обогнали, но остановить не пытались. И это давало надежду. Правда, была еще одна нерешенная проблема.

Наверное, Паничкину полагалось испытывать гордость за свой выбор возвращения на войну. Но он испытывал гораздо более приземленные ощущения. Лейтенанту очень хотелось есть. Пара сухарей, найденных в вещмешке старшины, лишь слегка заполнила сосущую пустоту в желудке. Однако, сильнее голода, Паничкина давило понимание, того, что бензонасос дохлебывает последние литры топлива из баков.

Степан уже пересек мост через реку. Миновал, и, как он теперь понял, автомобильную заправку. Никто не поднял тревогу, когда БТ, максимально прижавшись к правой обочине, проскочил мимо ярко освещенного навеса. Когда огни заправки скрылись за поворотом, Паничкин облегченно выдохнул – у него было предчувствие, что здесь его будут ждать, из-за проделанного им утром маневра. Но, видимо никто не узнал в затянутой брезентом коробке, странную машину, наделавшую ранее столько переполоху.

– А, может, надо было просто заехать на заправку и попросить бензина? Ага, щаз – держи карман шире. Судя по словам того парня на поле, деньги здесь еще не отменили, видать, коммунизм пока не наступил. Зато, наверняка спросят: "Кто таков, откуда? Документики предъявите ваши…". Нет, уж. Надо экономить свой бензин до последнего. Да, и, вообще – может у них такой бензин, что БТ не подойдет. Или, и не бензин вовсе. Ага, спиртом машины заправляют.

Представив такую картину, Степан растянул в улыбке обветренные губы. Руки и ноги лейтенанта, тем временем, продолжали автоматически выполнять привычную работу: выдерживая наиболее экономичный режим работы двигателя.

Другое дело, что изначальной стихией мотора "бетушки", было не волочение броневой коробки по непролазной грязи, а полет крылатой машины в чистом небе. Двигатель "Либерти" был разработан для самолетов, и "аппетит" имел, тоже, авиационный.

– Вот, если бы, можно было перелететь напрямую, через лес и поле, к месту где я с танком появился…

И тут, Паничкина кольнула такая мысль, что хотелось дать себе самому подзатыльник за тупость: зачем сворачивать на грейдер, пробираться по сырому полю и жечь бензин, пытаясь влезть в гору? Ведь дорога, по которой он едет – это и есть бывший большак. И если проехать чуть дальше, она приведет его к тому месту, где был бой с немцами. При движении по асфальту расход топлива гораздо меньше, а значит, бензина должно хватить.

… Танк движется на малой скорости вдоль обочины асфальтированной дороги. Можно сказать, тихо крадется – если так можно говорить про здоровенную железяку с двенадцатицилиндровым двигателем и дырявым глушителем. Водитель высунулся из своего люка, чуть ли не по пояс. Но рассмотреть что-то, в окружающем дорогу лесу, задача не из легких.

Степану думалось, что место стычки с немецким дозором найти будет просто: слева – пригорок, справа – откос Зайцевой горы, немного не доезжая до поворота на грунтовую дорогу. Все оказалось гораздо сложнее. Мало того, что при свете тусклой фары, разглядеть что-то вообще сложно, так еще и местность за 73 года сильно изменилась. Вместо леса, который видел Паничкин несколько часов назад по своему времени, появилось заросшее кустами придорожное поле. А лес, теперь, начинался только на склоне горы. И хорошо, еще, что кончился дождь, и капли воды не летят в лицо.

– Нужно остановиться и пройти вперед пешком. Так надежнее. Да и горючку зря жечь не стоит. Хоть и хватило её до места, но кто знает – что будет дальше?

Лейтенант качнул рулем вправо, выводя "бетушку" на обочину. Захрустел гравий под катками.

– Нет, не здесь. Еще восемьдесят метров вперед. – от неожиданности Степан вздрогнул, но справился с собой и попытался обернуться назад, только вновь выведя танк на дорогу.

– Старшина?! Очнулся?

– Почти. – данный ответ отдавал явной двусмысленностью, но Паничкин не стал развивать эту тему. В полумраке боевого отделения он смог разглядеть только белеющие бинты на голове Скрипчука. Тем временем последовала новая команда: