Текст книги "В погоне за ихтиозаврами"

Автор книги: Игорь Забелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Палоло, или Неповторимое повторилось

Во время второй мировой войны, конечно, нечего было и думать о широких систематических исследованиях океанов. Однако некоторые интересные факты океанология все-таки получила, и этим она обязана военным морякам: их сообщения об интересных, зачастую загадочных случаях появлялись и в советской, и в американской, и в английской прессе. Так, с Тихого океана однажды поступило сообщение, что после взрыва бомбы на поверхность всплыло какое-то странное существо с маленькой головой, длинной шеей и массивным туловищем. Рассмотреть это животное как следует моряки, к сожалению, не смогли, потому что в разгаре боя было не до того, а когда бой кончился, животное уже исчезло: то-ли оно погибло и утонуло, то-ли пришло в себя и поплыло себе дальше, а может, его просто не нашли. Там же, на Тихом океане, на военный катер как-то напали два морских великаны, которых моряки сначала приняли за китов. Катер развил наибольшую скорость, и страшилища отстали. Когда они скрылись из глаз, кто-то высказал предположение, что то были не киты, а какие-то неизвестные животные, и с этим, после долгих споров, согласились почти все.

Были еще и другие сообщения, но в целом не очень ценные. Однако все они снова и снова подтверждали, что океанические просторы еще скрывают от человечества множество неразгаданных тайн.

Вскоре после окончания войны, исследования мирового океана возобновились, в них приняли участие ученые Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Англии, Франции, Дании, Швеции, Австралии.

Именно в эти годы, в тропическую область Тихого океана, была отправлена небольшая советскую экспедицию. Мы собирались посетить острова, имеющие одно общее название – Океания, и экспедиция была названа Океанической. Руководить ею предложили мне, и я, хотя и не без колебаний, согласился. Дело в том, что именно тогда абиссалогический отдел Института океанологии Академии наук СССР начал конструировать батискаф – глубинный самоходный корабль, своеобразную подводную лодку, способную погружаться на глубину нескольких километров. Я возглавлял абиссалогический отдел, и мне, естественно, не хотелось надолго оставлять институт.

Однако, на счастье или несчастье, конструкторы подвели нас. Было ясно, что работы по созданию батискафа затянутся, и я принял предложение управлять Океанической экспедицией.

Наша моторно-парусная шхуна "Чайка" имела, конечно, необходимое оборудование для проведения обычных гидробиологических работ, то есть для того, чтобы ловить животных с помощью сетей, грунтозаборников и т. д. И мы собирались проводить такие работы. Но планы наши были шире и интереснее: мы хотели сжиться с океаном, понаблюдать за ним тихо, как советовал мне еще перед войной Триполин, не уподобляясь трактору в лесу.

…Последним крупным портом, куда зашла "Чайка", был Рио-де-Жанейро. Вдоль берегов Южной Америки и Огненной Земли мы спустились к мысу Горн, обогнули его в ясную, хотя и не жаркую погоду и вышли в Тихий океан. В то время, когда в Москве, Киеве или Ленинграде с деревьев опадают листья, а утренние заморозки сковывают тонким льдом лужи, в южном полушарии только начинается весна. Мы, конечно, знали это, и все же, отрывая листы календаря, ставя в своих дневниках число, невольно поглядывали в иллюминатор, как будто надеялись увидеть низкое пасмурное небо, склоненные к земле ветви берез с побуревшими от дождей листьями или пожелтевшие каштаны, – и каждый раз в душе немножечко удивлялись и высокой голубизне неба, и жаркому солнцу, которое в полдень светило с севера, и темно-синему океану, размеренно дышавшему вокруг.

В наши планы не входило быстро пересечь Тихий океан. Нет, мы сознательно не спешили. При хорошем ветре выключали машины, и "Чайка" бесшумно неслась вперед под белоснежными парусами. Часто мы ложились в дрейф. В таких случаях мы вдвоем с ихтиологом Румянцевым спускали на воду легкий плот, отплывали метров на сто от шхуны и "замирали": убирали весла и становились немыми наблюдателями.

Вы, может, думаете, что и с борта "Чайки" мы могли с таким же успехом наблюдать за океаном?.. Как ни странно, но это совсем не так. Борт шхуны возвышался над поверхностью воды метра на два, и все же эти два метра превращали нас в жителей совсем другого мира, в случайных "гостей" океана. На плоту мы чувствовали себя не гостями, а жителями океана, и океан, – порой нам так всерьез казалось, – также "чувствовал" это и относился к нам доверчивее, охотнее раскрывал свои тайны. Стаи тунцов и макрелей легкими тенями проносились под нами, с интересом присматривались к нам акулы, а морская черепаха однажды попыталась вылезти на наш плот. На край его мы ставили иногда ночью фонарь, свет которого привлекало не только летучих рыбок, но и более редких жителей океана. Так мы поймали несколько неизвестных науке рыб, причем самым интересным было то, что эти рыбы, не боясь нас, выпрыгивали из воды на плот. Примерно через месяц после того, как наша шхуна обогнула мыс Горн, ночью на плот забралось какое-то необычное существо размером около метра.

Животное, которое пришло к нам, имело необычайно сильные плавники, похожие одновременно на рыбьи и на ласты тюленя. Это существо, когда мы, вопреки правилам гостеприимства, схватили его, оказало нам ожесточенное сопротивление, и только благодаря счастливой случайности наши пальцы остались целыми. Нам, однако, удалось, отделавшись незначительными царапинами, запихнуть его в цинковый ящик, который гидробиологи зовут "гробом". После этого мы немедленно вызвали ракетами шлюпку, перебрались на шхуну, налили в ящик формалина – и удивительный гость навсегда затих.

Утром мы вскрыли это существо и, к величайшему своему удивлению, обнаружили в нем неоспоримые признаки рыбы, как и следовало ожидать, и такие же несомненные признаки рептилии, чего мы никак не ожидали. Особенно поразило нас то, что у животного, наряду с хорошо развитыми жабрами, были и легкие, правда, крошечные, явно недостаточные для того, чтобы оно могло дышать только ими и жить на суше. Мы с Румянцевым долго спорили, что это за удивительное существо: рыба, которая постепенно превращается в сухопутное животное, или, наоборот, сухопутное животное, которое превратилась в рыбу.

В середине ноября мы приблизились к архипелагу Туамоту. Первыми оповестили нас об островах птицы, а потом мы заметили на горизонте неподвижные облака – днем они почти всегда стоят над океаническими островами. Прошла ночь, а утром мы разглядели на западе малюсенький зеленый куполок, – как будто краешек темно-зеленого месяца выглянул из-за горизонта, – и поняли, что подходим к острову. Цвет воды вокруг нас изменился – из темно-синей она стала зеленоватой; под куполком появилась белая черточка – полоса прибоя. А через два часа "Чайка" уже осторожно шла вдоль коралловых рифов, и мы все любовались прибоем и радужным веером брызг над островком.

Мы обогнули архипелаг Туамоту с севера и бросили якорь в тихой лагуне атолла Тикехау, что входит в группу островов Россиян. Они были открыты и описаны российскими мореплавателями: Коцебу, Беллинсгаузеном, Лазаревым, и многие из этих островов, кроме туземных названий, имели еще и другие, российские: атолл Таэнга назывался островом Ермолова, атолл Макемо – островом Кутузова, атолл Такапото – островом Спиридова, а атолл Тикехау носил имя Крузенштерна. Мы были первыми советскими людьми, которые посетили острова Россиян, и, видимо, поэтому, а также потому, что чувствовали мы себя продолжателями замечательных морских традиций России, настроение у всех было праздничное.

Я забыл сказать, что атоллами называют коралловые островки, которые имеют форму подковы; с внешней стороны они омываются океаном, а внутри "подков" находятся тихие, неглубокие лагуны. Все атоллы очень похожи друг на друга, и поэтому говорят, что человек, который видел один из них, видел все атоллы. Тикехау, где мы решили базироваться, ничем не отличался от множества других подобных островков.

Нет ни одного мореплавателя, который, посетив Тихий океан, не описал бы коралловых островов. Да это и понятно. Никто из нас, участников советской океанской экспедиции, не мог сдержать радости, когда мы впервые увидели разноцветные коралловые рифы, зеленые кусты кокосовых пальм, легкие островерхие хижины полинезийцев – жителей тихоокеанских островов. И даже потом, когда мы уже полностью освоились на атолле Тикехау, а наши новые друзья во главе со своим вождем Покатепитена так же хорошо ознакомились с "Чайкой", как мы с их деревушкой, – все равно у всех нас вызывали восхищение и большие душистые цветы, и белые птицы среди резных пальмовых листьев, и бабочки, такие же крупные, как птицы.

Во время отлива мы бродили по коралловым рифам, ловили омаров, крабов, рыб. Прогулки эти не всегда были безопасны, потому что среди рифов прячутся ядовитые морские хищники – мурены, а вокруг рифов стаями шныряют похожие на гигантских щук хищные барракуды. И все же мы опускались в легких водолазных костюмах вглубь, наблюдали, как настойчиво загребают воду щупальцами полипы – похожие на невзрачные цветочки строители великолепных коралловых рифов. Если бы не полипы, Тихий океан был бы пустынным, потому что только небольшое количество его островов имеет вулканическое происхождение. Полипы выделяют из морской воды известь и "сооружают" из нее своеобразный домик, напоминающий раковину моллюска. Домик каждого полипа очень мал, но эти животные образуют огромные скопления – колонии. Так возникают коралловые рифы и коралловые острова.

В узких подводных расщелинах попадались нам осьминоги; рыбы-попугаи на наших глазах дробили крепкими челюстями известковую скорлупу кораллов и лакомились полипами, морские звезды и похожие на них офиуры ползали по дну, а гигантские моллюски тридакни, потревоженные нами, торопливо закрывали створки и потом уже не открывали их в течение нескольких часов, терпеливо пережидая опасность; благодаря такой исключительной осторожности тридакни, пожалуй, и доживают до столетнего возраста.[2]2
  Тридакни достигают длинв в 1,5 метра, а вес особо крупных экземпляров превышает три центнера. (прим. авт.)


[Закрыть]

Утром 21 ноября мы сошли на берег. Наши друзья – полинезийцы были крайне возбуждены. Сначала мы объясняли их приподнятое настроение удачной ловлей крабов, которых называют – и не случайно – "пальмовыми ворами". Эти большие крабы вооруженны необыкновенно сильными клешнями, которыми легко раскалывают кокосовый орех и без каких-либо усилий могут отрезать у человека палец. Крабы взбираются на верхушки пальм, сбрасывают оттуда орехи, а потом лакомятся ими; они так отъедаются на этом корме, что полинезийцы из них самих… вытапливают сало, получая по килограмму, даже полтора с одного краба. "Пальмовые воры", как всякие настоящие воришки, считают ночные часы удобными для набегов, и поэтому поймать их совсем не легко.

Однако оказалось, что это событие не такое уж значительное в жизни полинезийцев и не оно является причиной возбуждения. Вождь племени Покатепитена, встретив нас у входа в свою хижину и, угостив прохладным кокосовым молоком, рассказал, что, по расчетам старых людей, сегодня ночью начнется роение палоло и весь поселок, от мала до велика, готовится выйти на промысел.

Эта новость взволновала нас, пожалуй, не меньше, чем полинезийцев, ибо все мы читали об этом необычном явлении в жизни океана, однако никому из нас не приходилось наблюдать его. Только из литературы мы знали, что в узких расселинах коралловых островов тропической части Тихого океана обитают удивительные черви, которых полинезийцы называют палоло.

Эти черви достигают полуметровой длиной, живут очень скрытно, не показываясь на поверхности рифов. Там, на глубине, с ними происходят не совсем обычные преобразования: у каждого червя отрастает длинный "хвост", который состоит из отдельных члеников, начиненных икрой или молоками. А дальше, по неизвестной науке причине, палоло начинает вести себя совершенно загадочно.

Ежегодно, в октябре и ноябре, во время полнолуния, в "хвостах" палоло заканчивается созревание икры и молок. Далее, по мере уменьшения луны, скрытников-палоло охватывает трепетное, все растущее "волнение", в их организме происходят еще более резкие изменения: палоло начинают подчиняться таинственному, странному призыву луны, и чем сильнее становится этот призыв, тем больший "страх" охватывает переднюю часть палоло. Тогда они забиваются поглубже в расселины, а задняя, хвостовая, их часть так же неудержимо начинает рваться из расщелины на волю, в открытое море, к лунному свету.

Дважды в год, в октябре и ноябре, но обязательно за день до наступления последней четверти луны, напряжение среди палоло достигает предела, и тела их разрываются на две части: передняя съеживается в расщелине, а задняя вырывается на волю и всплывает к поверхности. Здесь членики "хвоста" лопаются, молоки смешиваются с икрой, а чехольчики тонут. Это происходит сразу со всеми палоло и называется их роением.

Для полинезийцев палоло – настоящее лакомство; они едят их сырыми прямо во время ловли, жарят, завернув в пальмовые листья, солят, делают запасы. Заранее готовясь к этому торжественному событию, полинезийцы выпарили в огромных раковинах тридакни морскую соль и, конечно, позаботились о пальмовом вине.

Следует сказать, что палоло весьма по вкусу также и многочисленным коренным обитателям моря; поэтому мы надеялись стать свидетелями интересных сцен.

…Всю ночь на берегу атолла Тикехау полинезийцы жгли костры, и девушки в венках из белых цветов вели вокруг них свои танцы. Протяжные мелодии песен сливались с равномерным рокотом прибоя, который то усиливался, то стихал, и с шумом пальм, которые гнулись под порывами пассата.

На "Чайке" никто не спал. Мы ждали выхода полинезийцев в море. Случилось это совершенно неожиданно. Нам по крайней мере показалось, что ничего не изменилось в природе, но вот одна пирога с балансиром, а дальше вторая, третья, четвертая, бесшумно проскользнули мимо нас и вышли из лагуны в океан. А те, кому не хватило места в пирогах, с песнями и смехом направились к внешнему краю атолла, на подветренную сторону, и каждый нес в руках красивую плетеную корзиночку, украшенную цветами и устланную пальмовыми листьями.

Мы тоже торопливо спустились в шлюпку и вышли из лагуны в океан вслед за пирогами. Вскоре на востоке появилась красноватое зарево, а дальше выглянул омытый океаническими валами оранжевый край щербатой луны. Сначала он то появлялся, то исчезал в высоких волнах, но потом выкатился на темный небосвод, потеснил звезды, и желтоватый свет его залил океан. От полного диска осталось чуть больше половины, и именно такой вид луны почему-то особенно устраивал палоло.

Полинезийцы поставили паруса, и пироги, словно легкокрылые бабочки, понеслись по темному океану, оставляя за собой зеленоватый фосфоресцирующий след. Чтобы не отстать, мы включили мотор, но шум его как-то не гармонировал с праздничной тишиной ночи, с зеленоватыми искрами в черной морской глубине, с низко нависшим над океаном созвездием Южного Креста, с величественной, хоть и ущербной луной…

Я приказал остановить мотор. Крепчал ветер, и поэтому море светилось все сильнее: это вспыхивали потревоженные волнением микроскопические организмы-светлячки.

Отстав от полинезийских пирог и не стараясь их догнать, мы обсушили весла и спустили в воду фонарь. Вода была прозрачная, чистая, и ничто не указывало на присутствие палоло. В душу мне закралось сомнение. "А не выдумка ли все это? – подумал я и, помню, как сегодня, недоверчиво посмотрел на бестрепетную, равнодушную к земным делам луну. – Ведь невозможно, чтобы эти палоло все вместе заполнили целый океан!"

А сомневался я зря. Властный призыв луны уже был услышан в глубине коралловых рифов, и в освещенном фонарем пространстве показалась короткая, сантиметров в пятнадцать длиной, извилистая лента, за ней появилась вторая, третья, четвертая, пятая, а дальше мы сбились со счета: произошло почти невероятное – началось массовое роение палоло, и море вокруг нас буквально загустело. Нам показалось, что даже волны стали ниже, хотя, может, это действительно только показалось.

Океан забурлил. Вспыхнули факелы на пирогах – это полинезийцы сачками ловили палоло. С берега доносились восторженные возгласы, которые, наконец, стихли: ловцы, видимо, не устояли и принялись дегустировать пераую партию лакомства. Зеленые струи то там, то здесь прочеркивали океан – это какие-то большие рыбы или морские животные всплыли на поверхность, чтобы отведать палоло… А "цепочки" палоло на наших глазах распадались на отдельные членики, и становилось их все больше.

Мы с трудом верили своим глазам. Нам казалось, что здесь из ничего творится жизнь, что мы являемся свидетелями ее таинственного обновления. И мы снова и снова мысленно спрашивали себя, чем же объяснить, что все палоло в одну и ту же ночь, подчиняясь призыву луны, покидают свои уютные жилища… Однако, хотя мы и не могли объяснить, как доходит этот призыв до палоло, и почему они откликаются на него именно за день до наступления последней четверти луны, биологическая целесообразность того, что здесь происходило, не вызвала у нас никакого сомнения: роение палоло обеспечивало продолжение их рода и широкое расселение.

И, будто осознавая, что на наших глазах происходит что-то необычайное, грандиозное, мы все молчали, словно боялись неуместным словом помешать природе.

Пальцы Румянцева с неожиданной силой впились в мое плечо. Я оглянулся. Метров за семьдесяти-восемьдесяти от нас, прямо на поверхности океана, плыло огромное животное. Над водой был виден только высокий спинной плавник и часть спины. Животное неторопливо плыло, но не по прямой линии, а по кругу, все приближаясь к нам. На мгновение из воды показался вертикально поставленный хвост, а затем в призрачном зеленоватом освещении мы увидели длинное торпедообразное тело и морду с вытянутым клювом. Чудовище, видно, лакомилось палоло. Тот же фосфоресцирующий свет морских организмов, который давал нам возможность рассмотреть общие очертания животного, мешал рассмотреть его в подробностях. Румянцев быстро нацелился фотоаппаратом с очень чувствительной пленкой и несколько раз щелкнул…

А чудовище медленно плыло себе дальше, описывая широкую дугу. И вдруг его не стало. Все это было бы очень похоже на галлюцинацию, если бы еще долго не виднелся в воде оставленный животным зеленоватый след исчезавший в глубине.

И снова мое сознание обожгла мысль: "Ихтиозавр!"

Однако я не решался произнести это слово вслух и ждал, что скажет опытный ихтиолог Румянцев. Но и он молчал, недоуменно пожимая плечами.

– Что за удивительное существо! – проговорил он наконец. – Никогда такого не видел.

– Пожалуй, касатка, – ответил я не без умысла: в глубине души я надеялся, что Румянцев меня опровергнет.

И он не замедлил это сделать.

– Да что вы! Ничего похожего! – возразил Румянцев, даже не подозревая, как я обрадовался его ответу. Румянцев начал подробно описывать мне внешний вид касаток, а я слушал его и ликовал. Кажется, неповторимое повторилось!

Жаль только, что зрелище было почти таким же кратковременным, как и в первый раз. Я скептически посмотрел на фотоаппарат Румянцева и поинтересовался, есть ли надежда, что снимки получатся.

– Надежда, конечно, есть, – ответил он. – Но вы же сами видите, какое освещение…

Скоро должно было взойти солнце; мелкие звездочки еже погасли. Роение палоло не прекращалось, все больше цепочек всплывало на поверхность океана, но мы неожиданно потеряли интерес к этому явлению, хотя и знали, что наибольшая интенсивность роения палоло приходится на восход солнца; загадочные обитатели темных расщелин начинают свою брачную карусель в призрачном лунном свете, а заканчивают под яркими лучами солнца.

Наверное, из-за того, что на рассвете похолодало, меня начало знобить. Я взялся за весла и молча повернул в сторону лагуны. Когда на востоке, предвещая близкий день, появилась пепельная полоса, до нас донеслась веселая песня. Это возвращались с богатым уловом полинезийцы.

Внезапно, словно кто-то вытолкнул его из океана, над горизонтом взошло солнце. И когда лучи его упали на зеленые, влажные от обильной росы кроны кокосовых пальм, а белый коралловый песок на берегу снова ослепительно засверкал, наша шлюпка достигла входа в лагуну. Я в последний раз оглянулся на океан: от огромного количества икры и молок он стал опаловым.

Вслед за пирогами полинезийцев наша шлюпка вошла в лагуну и пришвартовалась к борту "Чайки".

Ни вполне законное желание отдохнуть после утомительной, бессонной ночи, ни приглашение на праздник в селение (а нам сообщили, что организаторы торжества уже разлили в ракушки тридакни пальмовое вино), – ничто не смогло остановить нас с Румянцевым. Не сговариваясь и не отвечая на вопросы изумленных участников экспедиции, мы бросились в фотолабораторию и закрылись там.

Надежды наши не оправдались. Вернее, то, что могло получиться на фотографии, – вышло: это были зыбкое, в светлых фосфоресцирующий полосах, море и черная спина неизвестного чудовища с острым плавником.

Румянцев расстроился не меньше, чем я.

– Нет, это, бесспорно, не касатка, – доказывал он мне. – Да разве на таком снимке разберешь, кто это?

А я думал, что это ихтиозавр, хотя так и не решился поделиться своими соображениями с Румянцевым.

Еще у меня было такое предчувствие, что вскоре я снова встречусь с таинственным обитателем океана. Почему оно вдруг возникло, объяснить не могу, но предчувствие сбылось. Правда, не так, как рисовала мне фантазия, увидеть ихтиозавра собственными глазами, в тот раз мне не довелось.

Тогда я, в первый и последний раз в жизни, позавидовал людям, корабль которых был разбит и которые чуть не погибли в океане.