Текст книги "Сто моих рождений"

Автор книги: Игорь Росоховатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И снова старый проклятый вопрос бьется в моем мозгу: _зачем_? Есть ли цель, способная искупить мои муки, десятки моих смертей?

Оставляю машину на небольшой площадке и продолжаю путь пешком туда, где согласно расчетам должен находиться Вход. Через несколько часов, изнемогая от усталости, различаю провод, уходящий в скалу. Впервые я видел его бесконечно давно.

Приходится карабкаться по отвесной скале, вырубая скалорубом небольшие выемки, чтобы только упереться носком. Тяжелый рюкзак тянет вниз.

Но цель значит для меня гораздо больше, чем жизнь. Ибо это – впервые за десятки жизней – моя цель. Пусть это кажется кому-то – да и мне самому невероятным: если бесконечно усложнять модель, у нее появится собственная воля и собственная цель, неподконтрольная исследователю.

Сейчас я весь состою из желания достичь цели, моя атомная структура соткана из него, как из паутины, в которой запуталась и барахтается мысль.

Я ни секунды не сомневаюсь, что одолею подъем. Усталость больше не властна надо мной.

Иногда мне приходится ползти по расщелинам, вжимаясь в скалу, чувствуя каждую малейшую неровность, таща за собой или толкая впереди себя рюкзак.

Вот и провод. Он шероховат на ощупь, туго натянут, почти не пружинит под руками. Кажется, что он уходит непосредственно в скалу. Исследую место входа и обнаруживаю, что оно закрыто крышкой под цвет камня. В моем рюкзаке отличный набор инструментов – вскоре удается приподнять и откинуть крышку. Под ней – темнее отверстие, начало длинного туннеля, ведущего в глубь скалы. Туннель явно искусственного происхождения. Виднеются провода и контактные пластины, аккуратно утопленные в гладкой стене, они словно отштампованы вместе с ней. Все это напоминает что-то очень знакомое, но что именно?

Касаюсь рукой контактной пластины. Чувствую легкий укол. В ушах начинает звучать прерывистое жужжание. Создается впечатление, что кто-то безмерно далекий хочет говорить со мной, но его голос не может пробиться сквозь даль. Я продолжаю путь, но теперь все время чувствую его присутствие. Оно вовне и во мне – жужжанием в ушах, металлическим привкусом во рту, покалыванием и жжением на коже, тревожным беспокойством в мозгу. Мысли теснятся, мечутся, сталкиваются, одна рождает либо продолжает другую. Ход моих рассуждений можно было бы графически изобразить, как живое кольцо змей, из которых каждая держит другую за хвост. Мне становится жутко от кружения мыслей. К тому же я пытаюсь и никак не могу сообразить, что напоминают стены туннеля с отштампованными в них проводами и пластинами. В то же время интуиция, которой я привык доверять, подсказывает, что вспомнить очень важно. От этого раздвоения, от напряженной борьбы со своей неподатливой памятью становится еще хуже.

И только когда я продвинулся уже достаточно далеко по туннелю и оглянулся, отыскивая мерцающее пятно входа, взгляд охватывает большее пространство, и я наконец вспоминаю: _печатные схемы_! Да, стены туннеля напоминают печатные схемы, которые применяются в вычислительных машинах.

Интуиция не подвела. Теперь у меня есть не просто догадки, накопившиеся за десятки жизней. Теперь у меня возникла четко оформившаяся _мысль_. И я могу в этом призрачном мире опереться на нее, как слепой на посох.

Вытаскиваю из рюкзака несколько инструментов, начинаю в определенной последовательности замыкать и размыкать контакты. Голубоватые вспышки, искры... Забыв об опасности, об элементарной осторожности, вернее, не забыв, а презрев и отбросив их, я дал выход накопившейся во мне горечи и ненависти за все, что пережил, выстрадал на протяжении своих жизней, ибо я уже понимаю, почему мир всегда казался мне таким призрачным и невсамделишным, почему мукам не было конца, почему за гибелью следовало возрождение и кто я такой на самом деле.

Все тело начинает колоть. Чувствую сильный зуд, жжение. Ощущение такое, будто с меня слезает кожа. Кончики пальцев немеют, онемение распространяется на руки и ноги, по всему телу. А в голове, где-то в затылочной части, возникает сильная боль. Она ползет по шее навстречу участкам онемения. Там, где она подходит близко к ним, становится нестерпимой.

Я корчусь от боли, от зуда, бью о выступы стен руками, пытаясь вернуть им чувствительность, чешусь спиной и боками о камни, пытаясь содрать зудящую кожу. Кожа не сдирается, но тело словно приобретает новое свойство.

Раздваиваюсь. Одна часть еще остается в прежней ипостаси, другая меняется, наливаясь каменной неподвижной тяжестью.

Болевые припадки сотрясают меня до основания. Жажду смерти, как облегчения. Но переход на этот раз происходит без нее и становится во сто крат более болезненным. Сознание временами мутится, исчезает, но наступают минуты просветления – и новая мысль, овладевшая мною, укрепляется и прорастает в моем мозгу.

Продолжаю замыкать и размыкать контакты и вижу, как впереди, в глубине коридора, медленно возникает светлое окно. Рвусь к нему, падаю, ползу, собираюсь с силами – встаю и делаю несколько шагов.

Тело сотрясает новый небывалый припадок – возможно, уже наступила кульминация, переход в иное измерение. Светлое окно, больше похожее на экран, дрожит, по его поверхности пробегает рябь. Оно становится прозрачным в середине, и сквозь него я вижу неправдоподобно большое лицо с удивленными глазами...

2

Писатель срочно вызвал аварийную.

Когда бригада прибыла, он показал на перфоленту:

– Смотрите, что выдает машина.

Одновременно на контрольном экране вычислительной машины вспыхивают странные зубцы и круги, образуются причудливые геометрические фигурки и тут же распадаются.

– Седьмой блок шалит, я предупреждал, – безапелляционно произносит младший мехоператор, готовясь что-то отключить.

Его останавливает инженер-ремонтник:

– Скорее всего следствие грозовых разрядов.

Мехоператор с присущей вспыльчивостью готовится ринуться в спор, взяв наперевес в качестве "пики" сногсшибательный аргумент. Но тут в центре экрана, в расплывшемся многоугольнике, проступает чье-то перекошенное страданиями лицо с безумными глазами. В нем столько муки, что людям становится не по себе.

– Кто это? – спрашивает инженер, невольно отступая от экрана.

Мехоператоры уставились на писателя. А он вконец растерялся:

– Это... это...

Теперь и инженер повернулся к нему:

– Вы знаете его?

– Кажется, знаю... Видите ли, я моделирую в памяти машины различные сюжеты и ситуации для будущего романа. И это... Это может быть герой моего нового произведения. Собственно говоря, даже не герой еще, только заготовка. Я все время меняю сюжет, чтобы выяснить, как в связи с этим изменятся герои. Но, возможно... Видите ли, до меня на этой машине работали автоконструкторы, испытывали новые модели автомобилей. А потом... потом один из моих персонажей почему-то упорно становился гонщиком. И вот я подумал сейчас...

– Зациклившийся импульс, – с прежней категоричностью произносит молодой мехоператор.

– Но в таком случае всякий раз, когда я стираю из памяти машины отработанную ситуацию, он остается, так сказать, существовать, – бормочет писатель. – О господи, представляю, что выпало на его долю...

– Кажется, он хочет спросить вас о чем-то, – говорит инженер, притрагиваясь к плечу писателя костяшками согнутых пальцев, словно осторожно стучится в закрытую дверь.

Губы на экране совершают одно и то же движение. Шум и свист, изображение искажается. Помехи то и дело заглушают пробивающийся слабый голос. Оператор нагибается, прислоняясь ухом к шторке репродуктора.

– Он говорит "зачем"...

– Зачем? – повторяет за ним писатель. – Ну что ж, это естественный вопрос для героя моей будущей книги. Он спрашивает, зачем я произвел его на свет, зачем он мне нужен?

Оператор услужливо включает микрофон вводного устройства, и писатель очень тихо, представляя, каким громом прозвучат его слова в машине, говорит:

– Рад встрече с тобой. Если ты действительно возник в результате зациклившегося импульса, представляю, какие испытания выпали на твою долю. Прости нас за них. Но зато ты, единственный из живущих в созданном мной мире, смог разгадать тайну существования...

Писатель говорил долго. Его слова предназначались не только для спрашивающего, но и для присутствующих. Ему казалось, что ремонтники слушают его с интересом, а при таких условиях он мог говорить часами, время от времени откидывая прядь волос со лба и шумно вдыхая воздух. Он разъяснил, что создание моделей автомобиля или самолета в памяти вычислительной машины и проведение их испытаний позволяют улучшить их конструкции, предотвратить аварии настоящих – из металла и пластмасс автомобилей и самолетов с людьми на борту. И точно так же моделирование жизненных ситуаций позволит ему, в частности, родить новые мысли написать лучший роман и тем самым усовершенствовать настоящих – из плоти и крови – людей, сделать устойчивей и справедливей общество. Он, конечно, понимает, что придуманному им герою, можно сказать, его сыну по духу, нелегко десятки раз умирать и возрождаться. Но ведь он выполняет благороднейшую миссию – помогает рождаться самому значительному на свете новой мысли. Ибо в конце концов ценнее всего оказывается информация, которая позволяет совершенствовать мир. И если бы не этот вымышленный герой, то, возможно, люди, а в том числе и он, писатель, не знали бы чего-то очень нужного и важного, крайне необходимого для прогресса.

Говоря, писатель посматривал то на людей вокруг, то на экран, следя, какое впечатление производят его слова.

По выгнутой голубоватой пластмассе все время пробегают какие-то волнистые линии, искажая лицо того, кто находится по ту сторону экрана. Но писатель угадывает его состояние. Ему вдруг начинает казаться, что там не чужой, впервые увиденный образ, а хорошо знакомый человек – тот, с кем учились в школе, влюбились в девушку с голубой жилкой на мраморном виске, поссорились, вначале казалось – навсегда. А потом встретились на фронте, и бывший одноклассник спас ему жизнь, помог вернуться домой живым, невредимым, благодарным, верящим в благородство и доброту... Писатель ищет слова утешения для человека, находящегося по ту сторону экрана, и не находит их. Наклонясь к микрофону, он произносит:

– Точно так же, как человек, каждая новая мысль рождается в муках. Этого не изменить, _ведь тут не простое совпадение, а неизбежность_. Другого пути нет...

Он видит, как лицо на экране меняет выражение. Губы складываются в улыбку, сначала – слабую, недоверчивую. Но вот она становится шире, шире... Человек смотрит не на писателя, а на что-то иное, что находится за спиной экспериментатора. Он тычет пальцем в экран и хохочет.

Писатель резко оборачивается, но за его спиной никого нет – ни инженера, ни мехоператора, ни ремонтников. Он с удивлением видит, что находится в совершенно пустом помещении. На стене, где недавно висела картина, теперь образовался прозрачный экран, по форме напоминающий экран дисплея. А через него за писателем наблюдают чьи-то большие любопытные глаза...