Текст книги "Меч президента"

Автор книги: Игорь Бунич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Для этого были все основания. Еще в студенческие годы Сережа был завербован местным КГБ, и его «куратор», майор Горбунов из 5-го отдела тамошнего Управления КГБ присвоил ему оперативный псевдоним (а в просторечьи кличку) «Николай».

Юридические факультеты, как отмечалось, – это вотчины КГБ, так что в самом этом факте нет ничего удивительного и даже, учитывая специфику СССР, пожалуй, и ничего особо предосудительного. Сколько таких «Николаев» работало и училось бок о бок с Бабуриным – известно одному Богу, ибо даже в КГБ никто не имеет права знать обо всей агентуре.

Но одно дело – информатор секретной полиции, без которых ни одна спецслужба существовать не может, другое дело – провокатор политической полиции. Тут нужны другие качества, и ими Сергей Николаевич Бабурин был наделен с избытком. А поскольку пути секретной службы неисповедимы, неисповедимы и пути провокаторов.

Бабурин был внедрен в демократическое движение Омска, ибо КГБ, естественно, был заинтересован в освещении этого движения изнутри, чтобы знать, кого брать в первую очередь, а кого – во вторую, когда придет время. Таланты Бабурина настолько раскрылись в «тылу врага», что его через «Демократическую Россию» решено было пропихнуть на выборах 1990-го года в Верховный Совет. Что и было сделано.

Попав в Верховный Совет, Бабурин почти сразу заявил, что был и навсегда останется коммунистом. Его передали в центральный аппарат 5-го управления в Москве, а там, прочитав сопроводительные документы, составленные их коллегами из Омска, решили, что лучшей кандидатуры на роль председателя Верховного Совета просто нельзя придумать.

В итоге два разных управления КГБ попали в патовую ситуацию, когда одно пропихивало на высокий пост Бабурина, а второе – Хасбулатова.

Но тут случился августовский путч, который сбил с нахального Бабурина и его перетрусивших «кураторов» немного спеси.

Быстро придя в себя, Бабурин организовал в Верховном Совете фракцию «Россия», снова подтвердив, что является коммунистом и продолжает жить в СССР. Некоторое время спустя на скандальном вечере газеты «День» в Центральном Доме литераторов Бабурин впервые всенародно обозвал Ельцина преступником, обвинив его в развале Советского Союза.

Разумеется, у КГБ были все основания скорбеть о крушении империи и вещать об этом голосом Бабурина. Но ради справедливости следует заметить, что именно КГБ, на котором лежала главная ответственность за обеспечение безопасности и целостности СССР, и пальцем не пошевелил в свое время, чтобы предотвратить развал и гибель страны а, напротив, весьма этому способствовал.

Теперь же, размахивая кулаками после драки, причем за кулисами, КГБ начал дирижировать целым хором своих провокаторов, громко и навзрыд оплакивающих покойную империю.

Бурные аплодисменты, которые прозвучали на заявление Бабурина, свидетельствовали о том, что новый спектакль приближается к стадии генеральной репетиции, и главные роли в нем поручены актерам, претендующим на постоянную роль героев.

Бабурин быстро вошел в эту роль, быстро выдвинувшись в лидеры гак называемой «непримиримой оппозиции», которая, не имея не только какой-нибудь четкой экономической программы, но даже и идеологической, занималась под мудрым водительством своих вождей-«героев» только тем, что от души поносила последними словами президента Ельцина, денно и нощно боролась с сионизмом, разоблачая последний как в кремлевском правительстве, так и по всему миру.

Было ясно, что на такой платформе далеко не уедешь. Движению необходимо было срочно создать прочную идеологическую основу.

Накануне VII съезда «куратор» Бабурина из КГБ (или МБР, как ныне невнятно называлась эта организация) срочно вызвал своего подопечного на явочную квартиру. Вместе с «куратором» пришли еще двое, которые, судя по гладким, с некоторым налетом интеллекта лицам и дорогим костюмам, представляли собой чинов, близких к руководству.

Они поздравили Бабурина с политическими успехами, заявив, что очень рады выходу своего агента на национальную арену и передали ему ряд материалов с просьбой их обработать и опубликовать под своим именем в одной из оппозиционных газет более умеренного толка, чем, скажем, «День» или «Русское Воскресенье».

Что же это были за материалы, вышедшие из недр организации, неоднократно хвастающейся, что собрала под своей крышей всю элиту аналитической и исследовательской мысли нации. КГБ, как известно, был устойчивым гибридом политической полиции и идеологической инквизиции, главной задачей которого было обеспечение покоя и процветания царствующей партийной элиты-номенклатуры, наслаждающейся «самым передовым в мире общественным строем» под защитой своего «боевого отряда», надежно изолировавшего элиту от народа, а народ – от элиты.

Народ же нужно было не только держать в вечном страхе, истреблять, гноить в лагерях и учить работать за вымпел или грамоту с профилем Ильича, но и чем-то занять. Поэтому в течение 70 лет многомиллионный народ занимался поиском шпионов и диверсантов.

Сначала, что говорится, всем миром выискивали агентов Антанты, саботажников, шпионов, диверсантов, кулаков, подкулачников, троцкистов, бухаринцев, фашистов, наемников империализма, уклонистов, оппортунистов, космополитов, врагов народа, агентов ЦРУ, сионистов, диссидентов.

Уже на последнем вздохе «развитого социализма», перед самым крушением СССР, шеф КГБ Владимир Крючков придумал новый термин «агент влияния» и пытался мобилизировать на поиск «агентов влияния» все отбившееся от рук население страны. Крючков, как известно, отправился за решетку, даже не успев приступить к осуществлению своего гениального изобретения, поскольку и дураку ясно, что «агентом влияния» можно было объявить кого угодно, как когда-то «врагом народа». Над выдумкой Крючкова посмеялись и забыли.

А совершенно напрасно, как говаривал вождь мирового пролетариата.

Через некоторое время в газете «Советская Россия», где собрались публицисты так называемой «Чикинской школы», стремительно сбежавшие из социализма в национал-социализм, появилась огромная статья «Агенты влияния». Автором статьи был Бабурин, хотя для видимости он прикрылся еще тремя соавторами, никогда до этого не грешивших пером.

Прошло всего полтора года с момента августовского путча, и 33-летний «баловень Российского парламента» Сергей Бабурин подхватил жупел «агент влияния», выпавший из ослабевших рук узника «Матросской тишины» Владимира Крючкова.

«Агентами влияния», по мысли, почерпнутой Бабуриным из аналитических шедевров Министерства безопасности, являлись Бурбулис, Гайдар, Полторанин и прочие негодяи из ельцинского окружения.

«Агентами влияния, – смело утверждал Бабурин, – являются „целые группы и движения. Например, „Демократическая Россия“, – подчеркивал Бабурин, видимо, забыв что именно на платформе «Демроссии“ он и пробрался в Верховный Совет.

В статье делался намек, что «шпионами» руководит сам Ельцин. Иначе как объяснить недавний визит в Москву директора ЦРУ Гейтса и его встречу с Ельциным, если не тем фактом, что «дупло» оборудовано прямо в Кремле. Так американскому империализму удобнее.

«Гласность, демократия, права человека, – объяснял читателям Бабурин, – всего лишь словесная мишура… цели, поставленные „хозяином“… Приверженность к демократии, общечеловеческим ценностям, достижениям мировой цивилизации являются характерными признаками, присущими всем агентам влияния».

Это было, без сомнения, очень смелое заявление, если вспомнить, что оно было сделано в стране, где около 100 миллионов человек были безжалостно истреблены под яркие публикации и заявления именно такого рода.

Статья об «Агентах влияния» была призывом прекратить сезон всяких там демократических дискуссий и открыть новый сезон посадок. Ибо с «агентами влияния» не следует ни спорить, ни церемониться. Их надо выявлять и истреблять.

Если бы об этом вещал и мечтал сам Бабурин, то это можно было отвести на счет явной малограмотности провинциального карьериста, одуревшего от возможностей, предоставляемых демократией.

Но это был крик мечты той самой «аналитической элиты», которая, перестав истреблять миллионами собственный народ, задыхалась, корчилась и пыталась всеми способами отсрочить свой неизбежный конец. Все, кому надо, поняли, а некоторые знали, кто вещает со страниц «Советской России» бабуринским голосом.

А потому статья стала программной. Ее призыв сомкнуться в борьбе с «агентами влияния» на почве русского патриотизма и идеологии национал-социализма был услышан.

Стремительность, с которой растерявшиеся было бывшие функционеры КПСС, КГБ, ХОЗУ, ВПК и прочих номенклатурных подворий коммунистического режима ринулись в новую идеологию, обгоняемые разномастными новыми карьеристами, невольно наводила на мысль, что автор известного афоризма о патриотизме как последнем прибежище негодяев был абсолютно прав.

На обломках коммунизма «славные чекисты», оставшись без родной хозяйки-партии, возмечтали своими силами построить нацистско-православное царство. И в качестве одного из первых апостолов не нашли никого лучше Бабурина.

Его пухлые щечки, усы и бородка эспаньолкой продолжали мелькать на красно-коричневых митингах разной интенсивности, в президиумах, на тайных квартирах и официальных приемах, на встречах с писателями, где блистал эрудицией, сравнивая съезды народных депутатов с «Бородинской битвой, где не будет победителей», предсказывая «летом пожар Москвы», а осенью – «бегство Наполеона». Мартовский съезд, на котором Бабурин сражался, как гладиатор, чтобы одним ударом смести с арены и Ельцина, и своего старого соперника Хасбулатова, действительно, не выявил победителей.

Организованные ФНС весенне-летние беспорядки в Москве, хотя и не обошлись без человеческих жертв, к пожару столицы, слава Богу, не привели.

И вот наступила осень – назначенное Бабуриным время «бегства Наполеона»…

Бабурин слушал, как Хасбулатов, в голосе которого звучала скорбь, информировал собравшихся народных депутатов о том, что в стране произошел государственный переворот, подчеркнув, что кроме народных депутатов, Россию спасти некому.

Спикер сообщил об уже принятых мерах: территориям дано указание провести сессии, установить контроль над прессой, радио и телевидением, в Москву вызваны на внеочередной съезд все депутаты. Организована и оборона Белого Дома. Ее возглавил генерал Ачалов, также народный депутат, – человек опытный, бывавший в переделках и похлеще.

Еще более скорбным голосом Хасбулатов сообщил коллегам, что в здании отключена правительственная связь – это очень затрудняет руководство страной – и ставит на голосование решение Верховного Совета о «немедленном включении правительственной связи».

Бабурин автоматически нажал кнопку «За».

Все присутствующие проголосовали единогласно.

Затем Хасбулатов огласил распоряжение Центральному банку – прекратить финансирование исполнительной власти. Это вызвало бурные аплодисменты.

Бабурин не хлопал, но его приклеенная усмешка стала несколько зловещей.

Все шло как-то медленно и томительно. Началась новая тягомотина. Хасбулатов стал зачитывать длинную телеграмму о том, что депутаты Октябрьского, Краснопресненского и Пролетарского райсовета Москвы признали указ президента на своей территории недействительным.

Снова бурные аплодисменты. И, наконец, переход к главному.

Ставится на голосование вопрос о лишении полномочий нынешнего президента Российской Федерации Ельцина Бориса Николаевича, посягнувшего на Конституцию страны и органы представительной власти.

В зале устанавливается напряженная тишина, отвечающая важности момента, взорванная громом почти истерической овации.

144-мя голосами при шести воздержавшихся президент Ельцин объявляется низложенным.

Тут же депутатам представляется новый президент России – Руцкой Александр Владимирович.

Переждав оглушительные аплодисменты, Руцкой занимает трибуну.

«Уважаемые сограждане! Довожу до вашего сведения, что с сегодняшнего дня в строгом соответствии с Конституцией и законами Российской Федерации я, Александр Руцкой, принимаю на себя исполнение обязанностей президента России…»

С этим заявлением Руцкой уже выступил два часа назад. Заявление было записано на кассету, которую предстояло размножить, отправив затем во все концы страны и мира.

Держа в руке брошюру с Конституцией РСФСР, Руцкой, пытаясь (тщетно) придать своему голосу какое-то подобие торжественности, приносит президентскую присягу.

Если Бабурин и умел что-то делать профессионально (или, но крайней мере, гораздо лучше других) – это появляться у микрофонов в зале, что он демонстрировал на всех заседаниях Верховного Совета и съезда.

Вот и сейчас, не успели прозвучать последние слова присяги Руцкого, а Бабурин уже стоял у микрофона.

Не скрывая некоторого превосходства в тоне, Бабурин посоветовал новому «президенту» немедленно назначить своих министров во все ключевые Министерства, в первую очередь, конечно, в так называемые «силовые», то есть своих министров обороны, госбезопасности и внутренних дел – три опоры, на которых, как на трех китах, веками восседали все российские режимы.

«Очень дельное предложение», – соглашается Хасбулатов.

Руцкой с готовностью кивает и что-то записывает в книжечку.

Вид у него какой-то суетливый, что и понятно. После долгих месяцев гонений и опалы к роли президента надо привыкнуть. Нужно время. Хотя бы месяц.

Следующим от микрофона выступает народный депутат Михаил Челноков – тоже большой мастер захватывать микрофоны и закатывать внутрипарламентские истерики.

Именно Челноков бросил якобы свои «ваучеры» в лицо вице-премьера Чубайса, хотя позднее выяснилось, что это были листки чистой нарезанной бумаги. Последние три месяца, несколько выбитый из колеи результатами мартовского съезда и апрельского референдума, Челноков, пробиваясь к микрофону, постоянно возмущал спокойствие в зале, пробуждая даже вечно дремлющее «болото» воплями о точной информации, что к Белому Дому стягиваются бронетранспортеры со спецпазом, ОМОНом, альфами и дельтами, что подписаны уже списки депутатов, подлежащих расстрелу на месте, аресту, интернированию, ссылке. Это случалось так часто, что даже его сторонники тихонько посмеивались.

Нет, эта власть слаба. Она не способна защищаться. Гнилая демократия.

Челноков предлагает немедленно снять с должности министра внутренних дел Виктора Ерина и назначить на его место его заместителя, генерала Дунаева, недавно снятого с должности указом президента. На этот раз закивали головами синхронно и Хасбулатов, и Руцкой.

01:30

Виктор Анпилов появился около Белого Дома во главе относительно небольшой колонны своих сторонников из организованной им партии «Трудовая Москва». У здания Верховного Совета шел непрекращающийся митинг.

С балкона, меняя друг друга, выступали неизменные митинговые ораторы, вроде лидера коммунистов Зюганова и неистовой Умалатовой. Но как митинговые ораторы они и в подметки не годились Виктору Анпилову.

Если верно, что Всевышний создает каждого человека для выполнения какой-то конкретной задачи, то Анпилов можно с уверенностью сказать, был создан специально для митингов. Никто лучше него не умел завести толпу простыми криками: «Смерть оккупационному правительству!», «На виселицу всех, кто поднимет руку на нашу социалистическую Конституцию!», «Мы уничтожим любого, кто…» и тому подобное.

В прошлом третьеразрядный радиожурналист и мелкий стукач-провокатор КГБ, работающий с диктофоном в кармане и провоцирующий своих друзей и сослуживцев на «рискованные высказывания», а затем передающий эти пленки «куда следует», Анпилов нашел применение своим талантам только в эпоху демократии, получив, наконец, задание, достойное его.

Крики «кровавый палач Ельцин», которые так любили реветь в микрофоны большие и малые лидеры «Фронта национального спасения», не влекли за собой никакой ответственности, – ни юридической, ни моральной, ибо в условиях российского варианта демократии от клеветы и оскорблений не был огражден даже глава государства.

В России всегда, когда перестают вырывать языки за «хулиганские слова в адрес верховной власти и особенно ее представляющих», начинается нечто совершенно невообразимое.

Как-то первый секретарь одного из московских райкомов партии выразил сомнение, что товарищу Сталину так уж к лицу тот френч, в котором «вождь всех народов» постоянно появлялся на людях. Секретарь пропал в тот же день, до сих пор не реабилитирован, и его семья не получает никакой пенсии.

Немного позднее один из аппаратчиков ЦК поделился с каким-то дружком своим впечатлением о том, что «товарищ Брежнев что-то последнее время неважно выглядит». Времена уже были до неприличия либеральными, поэтому аппаратчика просто выгнали с работы за «распространение клеветнических измышлений», затем нагрянули с обыском домой и на дачу, нашли довольно большую сумму в долларах, начали следствие и довели до инфаркта.

Теперь же на эти крики о «кровавом палаче» никто никак не реагировал. Ну, может быть, какая-нибудь либеральная газетка и задавала вопрос: как же так можно оскорблять впервые в истории России всенародно избранного президента? Но эту газету можно было разыскать разве что в какой-нибудь Центральной библиотеке.

Все было бы ничего, но подобная индифферентность действовала на нервы крикунам, и, что самое главное, сами крики не приносили им желаемого удовлетворения, а потому и звучали весьма фальшива

Уж очень хотелось, чтобы власти постреляли кого-нибудь, хотя бы из пулемета. Но кого? Тем, кто кричал, естественно, не то что под пулеметы, но даже и под милицейские дубинки лезть совершенно не хотелось.

Даже товарищ Зюганов, заявивший как-то, что «не пожалеет жизни» во имя светлых идей, не мог четко ответить на вопрос одного наглого журналиста: о чьей жизни идет речь – его собственной или кого-то другого? Стал заикаться и что-то путанно объяснять о «социальной справедливости».

Поэтому задание, возложенное на Анпилова, выглядело грандиозным и заложило основу одного из самых гнусных преступлений в послевоенной истории.

В Москве, как, впрочем, и во всех крупных городах, имелось огромное количество бездомных и бродяг, официально именуемых в криминальных и социологических сводках как лица категории БОМЖ и З, что означало Без Определенного Места Жительства и Занятий. Ибо само слово «бродяга» или «бездомный» до недавнего времени было категорически запрещено употреблять, да и в наши времена эти слова употребляются сквозь зубы и с неохотой.

В одной Москве «бомжей» было, если верить милицейским сводкам, более ста тысяч. Крушение СССР и экономический кризис, обрушившийся на Россию, почти удвоил их число за счет беженцев, бежавших из так называемых «горячих точек» бывшего Союза, где русское население неожиданно превратилось либо в «оккупантов», либо в «нежелательных иностранцев без гражданства». Спасаясь от резни, тысячи семей, бросая дома и нажитое за многие годы имущество, стремились в Москву, надеясь, что Родина-мать окажет им хоть какую-то помощь. И, как всегда, ошибались

Бомжи жили на вокзалах, в подвалах домов и на чердаках, в заброшенных «долгостроях» и бомбоубежищах в палаточных городках, разбитых прямо на центральных улицах столицы, крутились на многочисленных рынках и барахолках, стихийно возникающих во многих районах гигантского города, чье население, в который уже раз в истории, думало не о жизни, а о выживании.

Бомжи, как и все бродяги в мире, менее всего уважали какие-либо законы, а в сегодняшней Москве, где вал уголовной преступности грозил сокрушить все правоохранительные структуры и затопить город, огромное количество бродяг можно навербовать для совершения любых преступлений. Тем более, что основной процент бомжей составляли молодые и крепкие мужчины. Другие бы просто не выдержали подобной жизни.

Именно из них Виктор Анпилов и предложил создать партию, которую, со свойственным ему удалым цинизмом, назвал «Трудовая Москва», а позднее – «Трудовая Россия». В самом деле, навербованный на вокзалах и толкучках контингент очень напоминал пролетариев в их классическом изображении на полотнах времен социалистического режима.

Но как ни подходи к этому вопросу, необходимо признать, что хотя эти люди и не представляли рабочий класс, в новые вожди которого метил Анпилов, они, безусловно, являлись обездоленными и выброшенными из общества по миллиону различных причин.

Работать с подобными людьми было достаточно легко. Бомжи рады любому заработку и, в принципе, готовы на любую самую грязную и тяжелую работу, если кто-нибудь рискнет эту работу им предложить.

Имея огромные фонды, Анпилов мог навербовать подобных людей на «многотысячные народные демонстрации» под любыми флагами и лозунгами. В начале каждому платили от 25 до 50 рублей. Как обычно, из толпы быстро выделились прирожденные лидеры и «особопонятливые», которые сразу стали получать больше.

По мере инфляции «гонорар» повышался, и к маю 1993 года некоторые активисты уже за разовую акцию получали до 20 тысяч рублей. В толпе бомжей можно было растворить небольшие, но хорошо обученные группы профессиональных уличных бойцов, которых особо отбирала специальная служба, открытая при Фронте национального спасения и напечатавшая по этому случаю даже специальные анкеты для лучшего отбора.

Все бродяги имеют склонность к спиртному. Водка помогает выжить в тех нечеловеческих условиях, в которых приходилось им существовать. Это требовало дополнительных расходов, но позволяло, в случае необходимости, использовать специальные наркотики, превращающие людей в запрограммированных на сокрушение злобных роботов.

Однако была необходима и какая-то идеология. Для бродяг их главным врагом, а, вместе с тем, и воплощением наивысшей власти, всегда был участковый, а то и просто постовой милиционер.

Вид милицейской формы вызывал в них смешанное чувство страха и ярости. Милиция, как правило, с ними никогда не церемонилась, но и им приходилось порой отводить душу в рукопашных схватках, проходящих чуть ли не ежедневно в темноте паутины подвалов, переходов и проходных дворов гигантского загаженного, кишащего крысами и дико уголовной шпаной, лабиринта, в который была превращена «столица мира, сердце всей России».

Другими словами, это был замечательный контингент, генетически настроенный на столкновение с органами правопорядка.

Но этого было мало. Просто натравливать толпу на милицию, да еще за собственный счет, было бы и глупо, и вульгарно. Необходима была еще и какая-то политическая подоплека.

Рассказывать бомжам сказки о социальной справедливости, царящей повсеместно в годы коммунистического режима, было бы самоубийством. Кто-кто, а они то познали эту самую «коммунистическую справедливость» лучше других на собственных шкурах.

Объяснять им бесперспективность рыночной экономики в реальных условиях России? Объяснять им все преимущества парламентской республики перед президентской? Доказывать ненужность в России самого института президентства? Плакать о превращении России в сырьевой придаток Запада? Звать их в поход к теплым водам Индийского океана и разъяснять, что Кувейт является законной провинцией Ирака? Доказывать, что именно конверсия ВПК погубит Россию?

Нет. Все это было от них настолько далеко, что явно не произвело бы ни малейшего впечатления.

«С массами, – учил Ленин, – надо говорить на языке им попятном». А потому великий вождь и выиграл дебют своей смелой игры, когда зажег сознание масс гениальным лозунгом «Грабь награбленное!».

Новый вождь пролетариата ничего нового, естественно, придумать не мог, а потому пустил в дело пусть старый, но вполне отработанный и редко дающий осечку метод, хотя и несколько затасканный от частого употребления.

Было доходчиво объяснено, что в данный момент в России власть захватило жидовское правительство во главе с Беней Элцером. Фамилия варьировалась па разных политзанятиях: Элькин, Эльцман и тому подобное.

Выбор простой: или ты за жидов, или – против. Если против, вступай в наши ряды и иди бить тех, кто не с нами.

От ста до четырехсот бродяг по разным причинам гибнут в Москве ежедневно. Даже при наличии явных признаков насильственной смерти и даже зверского убийства правоохранительные органы никогда не снисходят до проведения какого-либо следствия. «Убит в очередной разборке», и все. Никто не ищет пропавших, никому они не нужны. А вчерашние собутыльники молча помянут приятеля, имени которого они зачастую просто не знали. Помянут, если найдут, что выпить.

Это был идеальный контингент, которым решили пожертвовать во имя светлого будущего оставшихся без власти партийных функционеров всех мастей.

НО ВЛАСТЬ УПОРНО ОТКАЗЫВАЛАСЬ СТРЕЛЯТЬ.

В июне 1992 года Анпилов испытал свое воинство в условиях, максимально приближенных к боевым, если выражаться военным языком.

Он повел толпу па штурм телестудии «Останкино» под нехитрым лозунгом «Бей жидов!», «Смерть жидам!», «Долой жидовское телевидение!», «Убирайтесь в Израиль!» и тому подобное.

Таким способом подохшая партия пыталась восстановить потерянный контроль над электронными средствами массовой информации.

Надо отметить, что навербованные Анпиловым бомжи и их прошедший политминимум «актив» оправдали каждую копейку из денег КПСС, которую Анпилов вынужден был на них истратить.

Лихие лозунги анпиловского войска мирно уживались с немногочисленными красными флагами и портретами общепризнанных классиков марксизма Ленина и Сталина. Еще Гитлер заметил, что самые лучшие нацисты получаются из бывших перековавшихся коммунистов. И был совершенно прав.

Лихие «анпиловцы» с упоением лупили своими лозунгами и фанерными портретами великих вождей милиционеров и работников телевидения. Хором ревели: «Смерть жидам!» Плевали в лица проходящим на работу дикторшам и ведущим, чьи миловидные облики знала вся страна. Стекла студии сыпались под градом камней. НО ВЛАСТИ НЕ СТРЕЛЯЛИ.

Несколько дней продолжалась оргия у главной телестудии страны.

На крытых, армейского типа, грузовиках беснующейся толпе подвозили водку. По этой причине и по причине полной безнаказанности ряды «анпиловцев» росли, формируясь у Рижского вокзала в колонны и двигаясь нестройными рядами к месту «боя».

Власти не только не стреляли, но и пошли на переговоры с Анпиловым, рядом с которым во всем блеске своей формы генерал-полковника находился и Макашов. Держа перед собой громкоговоритель, Анпилов ревел простые и ясные лозунги: «Пусть оккупационное, антирусское (ему приходилось в публичных заявлениях несколько ограничивать себя и эпитетах) правительство услышит могучий голос трудового народа!» – «Бей жидов!» – ревела пьяная толпа.

На переговорах выяснилось, что оппозиция всего-навсего требует фиксированного времени на телевидении, чтобы донести помыслы и чаяния «Трудовой Москвы» до всей России. На это требовалось столько эфирного времени, что переговоры зашли в тупик. Анпилов заявил, что в противном случае ему не удастся удержать «пролетариат» от разгрома телестудии, на которую его питомцы смотрели уже как на еврейскую лавочку где-нибудь в Кишиневе в начале 90-х годов.

НАКОНЕЦ, У ВЛАСТЕЙ ЛОПНУЛО ТЕРПЕНИЕ.

22 июня 1992 года, в 51-ю годовщину нападения Германии на СССР, также на рассвете, милиция разогнала пикеты и палаточные лагеря «анпиловцев», окруживших «Останкино». У Рижского вокзала была рассеяна спешащая на помощь толпа.

Привыкшие к безнаказанности «пролетарии» пытались оказать сопротивление, но у милиции был большой опыт обращения с подобной публикой.

Несколькими ударами резиновых дубинок толпа была приведена в чувство, а вид подъехавших «воронков» побудил ее оставить поле боя.

Сам Анпилов, как водится, в это время отсутствовал, но в тот же день собрал летучий митинг у одной из станций метрополитена и объявил, что при разгоне трудового народа были зверски убиты 7 человек, чьи трупы тайно увезли на грузовике в неизвестном направлении.

Ни фамилий погибших, ни места их работы Анпилов назвать не мог. Работать никто из «Трудовой Москвы» никогда не работал, а фамилий их Анпилов, скорее всего, и сам не знал. Очень многие в его войске были «однодневками». При разгоне этого сборища при «Останкино» обнаружилась некая тактическая новинка: десятка два старушек с лицами добрых бабушек из народных сказок подбегали к милиционерам, вопрошая: «Сынок, ты что, за жидов?».

Милиционеры зверели, но не отвечали, продолжая выполнять приказ. В России очень трудно отвечать на подобные вопросы.

Но все, кому надо, заметили, что они сильно смущены, и приняли это к сведению. Старое оружие, подобное топору, к которому постоянно звали Русь «анпиловцы», надежно в своей примитивности.

Конечно, было бы неправильно утверждать, что в «Трудовой Москве» собрались одни бродяги и бомжи.

В партии, разумеется, был и «актив», в который, помимо самого Анпилова, входили еще человек 20, главным образом, оставшиеся без работы молодые партработники на уровне заводских партбюро, чье безделье средней сытости и возможность гадить всем подряд в рамках родного предприятия закончились, что было обидно и вызывало вполне попятную пролетарскую ярость. Это был замечательный «актив», для которого даже банда Геннадия Зюганова считалась «гнездом оппортунистов», не говоря уже о всех остальных.

Когда во время осады «Останкино» власти, чтобы избежать беспорядков и кровопролития, пошли на переговоры с Анпиловым, тогдашний руководитель «Останкино» Егор Яковлев спросил у пламенного борца за народное счастье: «Вы говорите, что оппозиционерам времени не дают. Да, посмотрите, кто у меня с экрана не сходит – Павлов, Бабурин, Константинов».

Перебивая руководителя телевидения, Анпилов неожиданно заорал: «Они не оппозиция, а дерьмо!».

С этим определением указанных господ никто спорить не решился, но было совершенно очевидно, что Анпилов действительно не пожалеет ничьих жизней, кроме, конечно, собственной, для оправдания того высокого доверия, которое ему так неожиданно оказали.

Между тем, в Москве уже начали огромным тиражом распространяться листовки с портретом «народного героя», под которым были начертаны пламенные слова:

«Товарищ Анпилов,

Раздайте патроны,

И в бой нас веди,

Генерал Макашов!».

Подобные призывы требовали соответствующей отдачи, а нерешительное поведение властей, столь ярко продемонстрированное при великой осаде «Останкино», вдохновляло на новые подвиги.

Перед первомайскими праздниками 1993 года колонна «Трудовой Москвы» была перемешана с так называемыми «офицерами» из тереховского «Союза офицеров» и примерно десятком-другим хорошо обученных уличных бойцов, натасканных различными группировками «Фронта национального спасения». Удалось спровоцировать мощные, давно не виданные в столице уличные беспорядки, в результате которых многие получили ранения, а один милиционер был убит.