Текст книги "Ал-Гебра"

Автор книги: Игорь Красовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Игорь Красовский
Ал-Гебра

Мужчину с женщиной возьми в кольцо;

Его в квадрат равносторонний заключи.

Затем все это – в треугольник,

Чтоб каждою вершиной он касался сферы;

Так возникает Камень; коль не ясно это,

Законы геометрии познай, и все поймешь.

Михаэль Майер «Убегающая Аталанта»

Вместо введения

Ал-гебра – от араб. اَلْجَبْرُ аль-джабр «восполнение».

Люцид– пространство между описуемым и неописуемым миром, синоним астрала.

Пролог

Я аккуратно завернул очередной трофей в лоскут из мешковины, перетянул шпагатом и положил к остальным в коробку, сделанную из книги со странным названием «Многомировая интерпретация Хью Эверетта». Затем подошёл к зеркалу, из него на меня смотрело вроде бы и моё лицо, но что-то в нем не хватало. И тут меня накрыла очередная волна нестерпимой боли, от тесноты своего тела, я начал метаться по комнате, рвал на себе одежду, бился головой об дверной косяк, изо рта вырывались невообразимые дикие звуки. Ничего не помогало, в отчаянье я схватил стеклянный графин и разбил его об угол стола, в руке осталось лишь горлышко со скалящимися острыми краями. Я вновь подошёл к зеркалу и провёл острым краем от виска вниз по лицу, словно пытаясь срезать маску, которая, как мне казалось, скрывает под собой настоящий лик, и как будто сразу немного полегчало, наваждение отступило. Кто я сейчас? Я ещё или уже не знаю, моё прошлое не имеет значения, я становлюсь другой личностью, и мне нет дела до истории того, чьим было это лицо прежде. Но кое-что я желал бы оставить, – это воспоминания, как всё это началось. В моей голове оно явно будет лишним, а на бумаге пусть себе останется, тем более, что легко вспомнить сны, а вот вспомнить во сне реальность, гораздо труднее. Может быть когда-нибудь новой личности станет интересно, как она зародилась.

Глава 1

В тот день я проснулся раньше обычного, предчувствие того, что что-то должно произойти, не давало мне спать, как тогда в детстве, когда моя мать уехала к отчиму на Дальний Восток. В этом году она снова не приехала, хотя обещала, я прождал все лето, боялся уходить далеко от общаги и всё думал, что она может приехать неожиданно, а меня не будет. Я подошел к окну и прижался лбом к стеклу, шел дождь. Одиноко. Как хочется хоть на миг испытать то, что называют материнской заботой. Что это вообще такое? Я бы многое отдал за то, чтобы почувствовать её. Я оделся и поплелся в свой техникум, он находился в соседнем здании. Придя в аудиторию, по обыкновению развалился на парте и продремал практически до обеда, изредка сквозь дрёму пробивался нудный бубнёж преподавателя.

– Пошли, давай, хватит спать! – толкнула меня Света Усольцева. – А то в столовку потом не пробиться будет.

Я на автомате побрел за ней, в столовой стоял ужасный гул и суета, студенты толкались, кричали, всем нужно было поговорить, как будто на занятиях не выговорились. Мы сели за свой столик у окна. Ужасно хотелось, чтобы все заткнулись. И вдруг наступила резкая тишина, только цокот её каблучков разрушал это затишье, пока она шла, не торопясь, в облегающем чёрном платье, тёмных очках, а на ногах ярко красные туфли на высоких шпильках. Толпа расступалась перед ней словно волны океана перед яхтой. Минуя всех и не обращая ни на кого внимания, совершенно спокойно подошла к тому месту, что было отделено от основной части столовой непрозрачной перегородкой, где обедали преподаватели, и как только она зашла за неё, тишины как не бывало, столовая взорвалась гамом студенческой жизни.

– Какой круп! – сказал Колесов, возвращаясь к своей котлете.

– Тоже мне, конюх нашёлся, – проворчала Усольцева.

– Ну, почему? Буфера у неё тоже что надо, – облизывая сметану со своих губ, возразил ей наш «Дон Жуан» Димка Ашкинази.

– Вид явно аморальной особы, – не успокаивалась Усольцева.

– Да что ты о морали, Света, знаешь? – Ашкинази попытался развернуть дискуссию с Усольцевой, явно имея в запасе пошловатый аргумент.

– У меня есть пример эталона морали. И это моя мама, и, если бы вы знали мою маму, то знали бы, какой должна быть безупречная женщина.

– Жаль, – сказал я.

– Чего жаль? Жалеешь, что не знаком с её мамой? – выковыривая из пюре не раздавленную картошку, спросил Ашкинази.

– Жаль, что мне эта аморально-прекрасная особа не даст,– ответил я.

– Нечего тут жалеть, тебе просто повезло, – вмешалась Усольцева.

– Тоже мне, везение…

– Когда такая тварь обходит тебя стороной, – это настоящее везение, – продолжала Усольцева, заметно нервничая.

– Света, ведь ты её даже не знаешь, а говоришь такие плохие вещи,– возразил я.

– Интуиция, Игорюша, – она положила мне в тарелку свою котлету и, вставая, чтобы унести поднос с посудой, добавила, – элементарная женская интуиция.

Это был первый раз, когда я увидел её. Как оказалась, она приехала заменить преподавательницу алгебры, которую две недели назад убила собственная семилетняя внучка. В день её юбилея на глазах гостей и родных, девочка случайно выстрелила бабушке прямо в голову из ружья отца, да так, что, по слухам, от головы нечего и не осталось. Поминальный обед организовали как раз в столовой нашего технаря, но этот день мне запомнился не столько панихидой по заслуженной учительнице, удостоенной ордена трудовой славы, а тем, что у меня возник конфликт с Бесом.

– Здравствуйте, меня зовут Виктория Игоревна. Я ваш новый преподаватель алгебры, – войдя в аудиторию, представилась она довольно низким, как в народе говорят, прокуренным голосом, но вместе с тем приятным.

Затем уже у своего стола она сняла свои солнцезащитные очки. На её лице открылся шрам, который начинался от линии роста волос на лбу, проходил практически рядом с левым глазом, пересекал щеку, затем опускался мимо краев губ и заканчивался под подбородком. Этот шрам и холодный взгляд голубых, практически синих глаз придавали её лицу несколько зловещий вид, между тем, я решил, это очень необычно и привлекательно. Виктория Игоревна окинула нас презрительным взглядом, и в какой-то момент наши глаза встретились, и показалась, что на мне она задержала свой взгляд, по спине пробежали мурашки. Она была прекрасна, и для педагога выглядела слишком юной. Большие глаза, изящные дуги бровей, чувственно очерченные губы были столь идеальны, словно сама природа хотела показать, какую красоту она может создать, учитывая каждую мельчайшую деталь, а какой славный носик и просто милые ушки! Её лик был словно из моих грёз. А фигура?! Фигура – просто мечта! Столь грациозных линий, изгибов и выпуклостей я не видел никогда в живом воплощении, грудь не была большой, но её упругость ощущалась даже сквозь одежду, особо выделялись аппетитные ягодицы, которые вызывали желание их укусить, словно налитый соком спелый фрукт. «Эх…» – подумал я, глядя на всю эту красоту. Так я всю пару просидел, любуясь и мечтая.

После занятий за техникумом, возле котельной, где мы обычно курили, разговоры были только о новом преподавателе, о её необычном шраме, пацаны обсуждали прелести её фигуры, а девчонки же старались как бы незаметно методами «фи» и кривлянием губ уменьшить её очарование в наших глазах. Но это не мешало им впоследствии осыпать её комплиментами, как только появлялась такая возможность, но мне доставляло нескрываемое удовольствие абсолютное игнорирование со стороны Виктории Игоревны этого притворного девчачьего подхалимажа. Тут же на нашем пяточке я узнал, что ей двадцать семь лет, что она приехала из Москвы, но, откуда у неё шрам, никто ничего не знал. Буквально через неделю у меня произошел очень неудобный инцидент с Викторией Игоревной. Она как обычно сухо объясняла новый материал, и ей было всё равно, слушаем мы её или нет, написала формулы на доске и, прохаживаясь между рядов, пыталась объяснить их смысл нам, которым вообще было не до алгебры. На мою беду она остановилась возле моего стола прямо таки задом, который притягивал меня, словно магнит желанием его потрогать. Неведомая сила потянула меня на всеобщее внимание, и я стал изображать, как я её цапаю за попу, пацаны ржали, а девчонки закатывали глаза, но всё же хихикали. Вдруг! Вдруг, Виктория Игоревна сделала шаг назад, а я, не заметив этого, увлеченный гримасами своей физиономии, не успел убрать руку. Её округлые ягодицы прижались к моей ладони, и я от неожиданности сжал их, да так и застыл. Вся группа затихла в ожидании развития дальнейших событий. Я поспешно убрал руку, но по-прежнему ощущал в них тепло женского тела. Вопреки всеобщим ожиданиям скандала, математичка спокойно закончила лекцию, затем села за свой стол. Я выдохнул, решив, что всё обошлось, расслабился и повернулся к Штейнеру, что сидел сзади. Мы начали шутить над произошедшим. В какой-то момент я почувствовал сзади на своих плечах чьи-то руки, краем глаза я видел рукава чёрного платья Виктории Игоревны, её руки больно придавили меня, я повернулся. Виктория Игоревна по прежнему сидела за своим столом, но очень пристально смотрела на меня, и когда наши глаза встретились, мне стало весьма не по себе. После занятий я решил извиниться перед ней, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и, дождавшись, когда все покинут аудиторию, вошёл. Она сидела за столом, листая какую-то толстую с ободранной обложкой и дореволюционным шрифтом книгу.

– Виктория Игоревна, простите меня, пожалуйста, я больше так не буду, – пролепетал я.

Хотя я старался произнести эту фразу спокойно, голос предательски задрожал.

– Простить за что? – не отвлекаясь от книги, спросила она.

Я растерялся, не зная, что сказать. Она посмотрела на меня и добавила.

– Это ты про то, как схватил меня за жопу?

Я был столь ошарашен её грубоватым вопросом, что потерял ход своих мыслей и…

– Да! – вылетело у меня самопроизвольно.

В душе надеясь, что на лице Виктории Игоревны, появится улыбка, и ситуация разрешится сама собой, я стоял опустив голову в знак раскаянья, но её взгляд был непреклонно холодный, а плотно сжатые губы не собиралась растягиваться в добродушной улыбке.

– И как тебе жопа математички? Тебе видимо она не понравилась, раз ты намерен больше не трогать её? – выдержав длительную паузу, спросила она.

– Нет, нет, вы не так поняли! У вас хорошая жо…, ой задн… – в моей голове всё перепуталось, мне казалось, что я теряю контроль над собой.

– Задница, – помогла она.

– Да! – вновь выпалил я и тут же густо покраснел.

– Что да? Я так и не поняла, будешь меня ещё трогать за жопу или нет, или зачем ты тогда пришел?

Она встала со стула и, смотря мне в глаза, ждала моего ответа. В одночасье я, вдруг, стал таким маленьким, а Виктория Игоревна сверху вниз смотрела на меня, и хотя это было не возможно, ведь я был значительно выше её, но мне представлялось это именно так. И тут случилось самое ужасное. Я был готов ко всему, но от себя такого я никак не ожидал, – у меня потекли слезы. Я почувствовал себя нашкодившим ребёнком, который получает взбучку от матери, и ему нужно сейчас прижаться к ней и разрыдаться, чтобы она пожалела.

– Ладно. Расслабься, что-то я перегнула, я прощаю тебя, – сказала моя мучительница благодушным тоном.

Виктория Игоревна опустилась на стул, закинула ногу на ногу и как ни в чём ни бывало, вернулась к чтению своей книги.

Стоя как статуя, я был психологически раздавлен, и никак не мог сдвинуться с места, я боялся сделать шаг, так как не чувствовал ног. Она подняла на меня свои пронзительные глаза, и уголок её губ едва заметно приподнялся, предполагая скрытую, но все-таки улыбку.

– Иди, что стоишь? Что-то ещё потрогать хочешь?

В весьма подавленном состоянии, я направился к двери, вытирая остатки слёз кулаком. Всё моё существо желало как можно скорее выбраться из происходящего морального кошмара.

– Стой, Красовский!

– Мне понравилось, как ты меня схватил, рука у тебя такая ухватистая, – сказала она и очень странно на меня посмотрела.

В общаге все только и говорили о моём поступке, весть быстро разлетелась, и все пацаны приставали с вопросами типа: «Упругая ли у математички задница?». Мне было очень неловко от таких расспросов, особенно после преподнесённого мне от неё урока, я, как мог, уходил от ответа, говоря, что не успел даже дотронуться. Но я-то знал, что ягодицы у роковой преподавательницы алгебры весьма и весьма упругие и очень приятные на ощупь. Это знание не дало спать мне всю ночь, и даже когда я уснул, мне приснилась Виктория Игоревна. Будто она стоит ко мне спиной, а я расстегиваю длинную заднюю молнию её платья, под которым нечего нет, и вот, когда моя рука опустилась до копчика, вижу, что у неё змеиный хвост с огромным стальным шипом, который она вонзает мне в низ живота. В ужасе я проснулся весь мокрый от пота. Мой сосед по комнате, Серёга Плотников, смотрел на меня выпученными глазами.

– Ты чё так кричишь во сне, будто тебя математичка самого за кое-что схватила? – спросил он меня, и довольный рассмеялся над своей шуткой, потом добавил, – Тебя, кстати, Бес со своими дружками ищет, вчера полдня у общаги крутился.

На следующий день Виктория Игоревна пересадила меня за другой стол, то ли опасалась ещё одной подобной выходки от меня, то ли чтобы меня держать в поле зрения. Теперь моей новой соседкой по парте стала Ирка Залеская, она хоть и подкармливала меня домашними пирожками, но постоянно доставала рассказами о своих женихах. Последние солнечные деньки манили выйти на улицу, и мы в перерыве между парами пошли с Иркой на крыльцо нашего технаря. Ирка мне рассказывала про Андрея, который пригласил её в кино на выходные. Она выложила про него всё, что знала сама, якобы узнать мое мнение на счёт того, встречается ей с ним или нет. На самом деле всё было уже решено. Независимо от моего совета сценарий развития ситуации был очевиден: Ирка будет с ним встречаться, и, скорее всего, она с ним переспит на первом же свидании, ну а потом вскоре они расстанутся, так как у неё появится кто-то лучше этого Андрея. На ступеньках стоял Алёша Чалых, один из компании Беса, и делился своими подвигами на районе с первокурсниками. Самая обычная обстановка. Но тут сердце моё забилось, я ощутил непонятное волнение и только затем увидел Викторию Игоревну, которая шла на занятие, как обычно в огромных чёрных очках, и, естественно, всё внимание студентов переключилось на неё. Когда она уже поднялась по ступенькам, Чалых ехидным тоном, обращаясь как бы куда-то в сторону, спросил:

– А можно я тоже за что-нибудь подержу? – и, подло улыбаясь, ждал реакции окружающих.

В этот момент чувство вины сжало мою грудь, ведь если бы не тот инцидент, не было бы и такого мерзкого вопроса со стороны этого подонка. Виктория Игоревна остановилась на секунду, развернулась и подошла ко мне, и, вручив свою сумку и очки, направилась к Чалых, который стоял на ступеньку ниже и потому выглядел одного с ней роста.

– А почему и нет. Сможешь? – обратилась она к нему и с вызовом глядела в глаза нахала.

Чалых несколько стушевался, отвел взгляд в сторону и попытался выкрутиться, дабе не осрамиться и не потерять свой авторитет.

– Да, кое чё могу, у меня и специальный инструмент есть для этого. Хочешь, могу тебе дать его подержать? – вызывающе нагло заявил Чалых.

Довольный самим собой, он сплюнул в сторону. Тут Виктория Игоревна довольно эротично подобрала пальцами подол юбки, так, что стала видна кружевная кайма её чулок, и все присутствующие замерли в ожидании, что последует дальше.

– Эту яичницу что ли? – и пнула его в пах.

Чалых согнулся и взвыл от боли, не успев опомниться, поймал от неё апперкот и позорно упал на колени, брызгая кровью из носа. Ирка зааплодировала и все подхватили. Виктория Игоревна подошла ко мне, на её лице не отражалось никаких эмоций, ни даже признаков волнения, она лишь моргнула мне, забрала свои вещи и вошла в здание техникума.

– А ведь такое могло произойти и с тобой. И то, что этого не случилось, я нахожу весьма и весьма странным… – сказала Ирка, обращаясь ко мне.

Тут мой тёзка Масков, здоровый парень, хоккеист с последнего курса сказал, обращаясь к Чалых.

– Иди, умойся, Яичница!

Смех толпы снес напрочь с Чалых ореол опасного пацана с района, а прозвище Яичница крепко к нему приклеилось.

Осень брала своё, и темнеть начало раньше, а на меня напала хандра. Я, привалившись на парту, по сути, дремал, пока Виктория Игоревна что-то там преподавала, а Ирка как всегда прогуливала. С моего нового места был интересный ракурс по направлению преподавательского стола. Было хорошо видно её ноги, и я в течение всей пары мог на них пялиться, где-то в душе надеясь, когда в момент смены ног будет видно под юбкой чуть больше обычного. Я слышал, как она даёт задание, и группа притихла, пытаясь его решить, я же всё рассматривал её ноги. И тут они раздвинулись, волнение начало нарастать, я заметил, как рука Виктории Игоревны скользнула под крышку стола, она приподняла юбку, и моему взору открылись красные кружевные трусики. У меня бешено забилось сердце, я не мог оторвать глаз от увиденного, пока она вновь не опустила юбку. Я поднял глаза, Виктория Игоревна смотрела на меня, и в её взгляде не было доброго заигрывания, это был скорее холодный взгляд хищника, изучающего свою жертву. Уже когда все выходили из аудитории, и я был у самой двери, меня окликнул её низкий голос.

– Красовский, подойди ко мне.

Страх, что она повторит прошлую процедуру допроса, овладел всем моим телом и говорил мне: беги, беги. Но даже страх не смог противостоять её просьбе, мне пришлось на ватных ногах вернуться.

– Я знаю, как ты долго этого хотел, и решила сделать тебе маленький сюрприз, надеюсь, тебе понравилось.

Я хотел, ответить, но она прикрыла мои губы пальцем и сказала.

– Не надо слов, просто иди, и никому не рассказывай.

Всю следующую ночь стоило мне только зарыть глаза, как тут же появлялись её красные кружевные трусики. А потом в кресле, что мы сперли с Плотниковым из ДК, я увидел Викторию Игоревну, она сидела и смотрела на меня тем же прожигающим взглядом, что на прошлом занятии, я протёр свои глаза и больно ущипнул себя, но видение никуда не исчезло. Я собрался удостовериться в реальности моей галлюцинации, но тут в комнате зажегся свет, и появился взъерошенный Серега Плотников.

– Там такая жесть сегодня случилась, – начал он, – мы с дискотеки девчонок провожали и обратно с Русланом идём, вдруг, смотрю, мужик себя бензином облил и поджёг, и главное орет: “Отпусти! Уйди!” А кому орет? Никого рядом нет. Может, права моя бабка, когда говорит, что бесы в человека вселиться могут и заставлять делать с сами собой вещи всякие.

– Какие бесы? Ты что, поди с ума сошел? Черти ему всякие мерещатся, или напился до горячки, – возразил я.

– Может и так, но все одно жутко. Может, самогонки? У меня там запрятано.

Я согласился. Серега достал из чемодана под кроватью бутылку деревенского самогона. У меня оставалась с ужина вареная картошка. Порывшись в съестных запасах, я нашел ещё большую луковицу, которая также сгодилась в качестве закуски, разлил по кружкам самогон, в полном молчании мы выпили. Каждый был погружен в свои мысли. Плотников, видимо, думал о человеке, который себя сжёг, я же о Виктории Игоревне. На следующий день стало известно, что человек, совершивший акт самосожжения, не был ни сумасшедшим, ни сектантом, а одним из значимых людей в городе. Это был некий Крестов, который являлся директором спиртзавода, и облил он себя спиртом, а не бензином, как решил Плотников. Вчера у него родился второй ребенок, и говорили, что он был счастлив по этому поводу и ехал с роддома домой, чтобы обрадовать своих родителей.

Алгебра была последней парой, Виктория Игоревна, войдя в аудиторию, объявила, кто хочет, может идти домой, только без шума и очень тихо, остальные пусть сидят и занимаются своими делами, но без галдежа. Осталось человек пять, среди них я. У меня не было никакого желания идти в общагу, где меня мог поджидать Бес со своими дружками. Осталась Ирка, у которой было свидание после пар. Вид у Виктории Игоревны был уставший, она села за свой стол и о чем-то задумалась.

– Виктория Игоревна, вам нездоровится? – спросила её староста Ленка Мальцева.

– Всё хорошо, Лена, я просто не выспалась.

– У неё есть парень – шепнула мне на ухо Ирка.

– С чего ты взяла – спросил я её, ощутив, внутреннее беспокойство.

– Когда я провожу ночь с парнем, особенно новым, я тоже потом квелая целый день,– с видом знатока ответила она.

Я понял, что во мне закипела ревность.

– Кстати, ты слышал, что произошло с Виктором Крестовым? – уже не шепча, спросила она.

– Да. Это несправедливо.

– Причем тут справедливость?

– Как причем? У него жена только родила, он директор завода, член КПСС, награды у него есть, и он, кстати, ребёнка утопающего спас. А тут раз, и сгорел. Несправедливо.

– А по мне, так он не просто себя сжёг, видимо грешок за ним какой-то – возразила Ирка.

– Все-то ты в людях плохое хочешь найти. В партию бы его не приняли, если что плохое за ним числилось, – возразил я.

– У меня опыта побольше, чем у твоей партии. Бывает, начинаешь с парнем встречаться, он весь такой джентльмен, культурный, а как своё получит, в раз меняется, начинает из него такое вылазить, что офигеваешь, где он в себе это хранил в таком количестве. И все «суси-пуси» куда-то деваются, и понимание как след простыл. Так и охота иной раз врезать чем-то тяжёлым по башке, пока спит да слюни на подушку пускает после того, как своего добился! – Ирка со злостью стукнула ладонью по парте.

– Зачем сразу по башке? Ты поговорить не пробовала? Может, у вас недопонимание, объясни, что тебе надо, и он поймет, что не прав.

Я затылком почувствовал взгляд и понял, что Виктория Игоревна слушает наш разговор. Это меня смутило, я замолк и уткнулся в учебник, а Ирка начала рисовать в тетради прекрасного принца. Пара закончилось, и все разошлись. С окна второго этажа был виден вход в общежитие. Да, меня там явно караулили. Я решил переждать в технаре, и сел на стул в вестибюле, надеясь, что бесовской компании скоро надоест подпирать стенки общаги, и они уйдут восвояси. Вскоре меня одолела дрёма.

– Ты подойди, объясни, что они не правы, – услышал я голос Виктории Игоревны, – Или до утра так сидеть будешь?

Я не знал, что ответить, хотя попытался, и, наверное, был похож в этот момент на рыбу, которая глотает воздух.

– На, держи сумку с продуктами, я тут по дороге на работу успела в гастрономе урвать кое-что, пойдем, до дому меня проводишь, а то меня совсем покинула жизненная сила.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться. Спускаясь по ступенькам крыльца технаря, я чувствовал спиной что Бес и его дружки видят меня. Некоторое время мы шли молча.

– Был один человек, рисовал картины, любил животных, даже мяса не ел, заботился о людях свой страны, в общем, окружающие в нем души не чаяли. Но случилось так, что он умер от отравления. Справедливо? – спросила она.

– Наверное, нет – ответил я и пытался придумать весомый и умный аргумент, но не успел.

– Его звали Адольф Гитлер.

– Ну, это уже меняет картину, он был ужасным человеком, фашистом и убийцей ни в чем не повинных людей.

– Видишь, как дополненные сведения изменили твое отношение к человеку, а если бы ты узнал о Крестове что-то ужасное, поменялось ли бы твоё мнение относительно справедливости его смерти?

– Всё-таки такая смерть, как самосожжение, думаю, перебор, это…

– А если бы, например, ты узнал, что он насиловал и убивал детей? – сказала она, перебив меня, и внезапно остановилась.

Я замолчал, Виктория Игоревна держась за меня, закрыла глаза, и мне показалось, что она вот– вот упадет, и я уже было собрался её ловить.

– Жизненных сил не хватает, – сказала она, открыв глаза, и пошла дальше.

Мы зашли в частный сектор, где фонари светили через один, а то и через два. Не самый приятный район, я периодически оглядывался, дабы убедиться, не направился ли за мной следом Бес со своими дружками.

– А у вас есть парень? – спросил и сам испугался вопроса, слова сами вылетели без моего разрешения.

– Что значит в твоём понимании наличие парня, как это проявляется?

Она повернулась ко мне и убрала рукой волосы с лица, как бы демонстрируя свой шрам.

– Это человек, который заботится о вас, думает о вас, – и, смущаясь, добавил, – и любит вас.

– Хм. Тогда получается, что в данный момент жизни у меня есть такой парень, и это ты, – прищурив один глаз, она посмотрела на меня, ожидая моей реакции.

– Вы шутите, Виктория Игоревна!

– Игорь, я абсолютно серьезно. Или ты против? – она впервые назвала меня по имени, – и давай договоримся, вне моей работы не будешь меня звать по имени отчеству, я просто Виктория, – она улыбнулась.

– Хорошо, Виктория.

Я боялся закричать от радости. Она взяла меня под руку.

– Пошли, мой парень, вон, мой дом уже видно.

Мы подошли к калитке, и я растерянно остановился, не зная, входить или ждать, когда меня пригласят.

– Заходи, не бойся.

Это был старенький дом с печным отоплением, без воды, который Виктория снимала, так как не хотела жить в общежитии, которое ей предоставил наш техникум. Во дворе нас встретила собака, по-видимому, она выполняла скорее декоративную функцию, так как виляла хвостом и радостно вертелась возле меня.

– А как зовут собаку?

– Собаку зовут, Пёс, – ответила Виктория, пытаясь найти в своей сумочке ключи от дома.

Мы вошли в дом, в прихожей сушилось на протянутых веревках бельё.

– Разувайся и проходи, сумку с продуктами оставь в кухне, хотя постой…

Она сняла бельё и протянула мне.

– Заодно брось в комнате на диван, потом разберу, что куда.

Сверху оказались красные кружевные трусики, и мой взгляд невольно застыл на них.

– Да, это те самые, на которые ты попался, как рыбка на крючок, – улыбаясь, сказала она.

Я вошел в комнату через кухню и положил белье на диван, на него же и сел. Комната была небольшой, помимо дивана, из мебели был маленький столик, шкаф и чёрно-белый телевизор «Горизонт» на ножках, на полу лежал выцветший и местами сильно протертый палас, еще одна дверь, которая была плотно закрыта, вела, видимо, в другую комнату. Виктория не торопилась, она чем-то занялась на кухне, а я не знал, чем себе скрасить ожидание. Мое внимание привлекла книга, лежащая на столе. Я взял её в руки, хмыкнул, – она была на английском языке. Название мне ни о чем не говорило:

– «Journeys out of the Body» Robert A. Monroe, – кое-как прочитал я.

Но английский мой был слишком слаб, и я положил её на место.

– Игорь! – позвала меня Виктория.

И я мигом побежал на кухню, где уже ждал нехитро накрытый стол.

– Хозяйка из меня так себе, готовить – не мой конёк, как впрочем, и все остальное. Бедному моему мужу придется и готовить, и стирать, и любить меня. Садись, ешь, давай.

На тарелке были макароны и порезанная варёная картошка, обжаренная с жареным луком, она подвинула ко мне банку со сметаной.

– Ешь со сметаной, – так вкуснее будет.

Я робко сказал: «спасибо», и мы приступили к ужину. Ничего вкуснее я не ел! Возможно, мне так показалось от долгой студенческой жизни впроголодь, то ли от того, что еда была приготовлена её руками.

– Спасибо! Было очень вкусно. Но мне, наверное, пора?

– Нет. Я тебя не отпущу, уже поздно, а твои недруги ждут тебя.

– Вроде я их не видел.

– Завтра узнаешь, что они тебя ждали. Или ты не хочешь остаться?

– Что вы, очень. Очень хочу.

– Вот и славно иди в комнату, можешь посмотреть, что там случилось с магнитофоном, пока меня ждешь. Он на окне.

На подоконнике стоял «Романтик», однокассетный советский магнитофон. Поломка нашлась сразу, в штепселе оторвался провод, и я с помощью перочинного ножа всё наладил. Вставил первую попавшуюся кассету, и заиграла незнакомая, но очень красивая музыка.

– Это Клаус Шульце, – композитор из ФРГ, а альбом называется «Трансефер» – услышал я голос Виктории сзади и повернулся.

Она стояла в голубом халате, скрестив руки на груди, без макияжа, с зачёсанными назад волосами, придерживаемыми ярко-синим ободком. Её шрам не казался чем-то инородным и зловещим, и мне показалось, что мы с ней знакомы тысячу лет.

– Красивая музыка, как и ты…, – попытался я сделать комплимент.

– Это хорошо, что ты так думаешь, а то из-за потери жизненных сил я боялась, что выгляжу просто ужасно. Давай, что ли в карты поиграем.

Я согласился, и мы, усевшись на диван, начали играть в дурака. Для меня были самые сложные моменты в игре, когда она добирала карты. Виктория накланялась в мою сторону, в этот момент из-под халата была видна её грудь, отчего я не мог сосредоточиться и потому, видимо, творил что попало.

– Ты не играешь, ты пялишься на мои сиськи! – весёлым тоном крикнула Виктория.

Я остолбенел, ну что можно сказать в такие моменты, когда тебя ловят с поличным.

– Пялишься? – прищурив глаза, спросила она.

– Как мне удержаться, если они сами на меня смотрят?

Она раскрыла халат и обнажила грудь, отчего моё сердце бешено забилось, а дыхание участилось. Я смотрел, как загипнотизированный удавом кролик. Два плотно налитых шарика с коричневыми сосками вызывающе направленными прямо на меня, казалось, чего-то ждали. Она начала их раскачивать, и я заметил сбоку у левой груди шрам. Я видел подобный раньше, у моей тёти внизу живота был такой от удара ножом.

– Можешь потрогать, и я пошла спать. И ты тоже! – сказала она смеясь.

Когда об этом грезишь – это одно, но тут я стушевался, видимо заметив мою нерешительность, Виктория взяла мои ладони и положила на свою красивую грудь. Я возбудился, фейерверк гормонов вспыхнул в моей крови, мне хотелось накинуться на неё, сорвать тонкий халат со столь желанного тела и овладеть им.

– Прости, совсем нет жизненных сил, может, в следующий раз, – она поцеловала меня, – спать!

Виктория намеревалась было встать с дивана, но я не желал останавливаться, притянув её, я страстно впился в её губы, проникая языком в её рот. Буря страсти овладела мной. Надо это сделать! И только эта мысль пришла мне в голову, Виктория надавила мне ладонью чуть ниже живота и резко встала.

– Я сказала, спать!

Мне показалось, что она что-то сделала, так как моё возбуждение резко прошло.

– А что бы ты лучше заснул, и моя грудь не мешала этому, расскажу тебе про одну игру. Когда ляжешь, закрой глаза и представь, что твоя голова там, где ноги, а ноги, где голова. Почувствуй, что за твоей головой не стена, а дверь в мою личную комнату.

Когда уже был застелен диван, и я предвкушал, что мы хотя бы ляжем вместе, но Виктория пожелала мне спокойной ночи и скрылась за дверью, ведущей в другую комнату или, как она её назвала, личную комнату. Защелкнулся замок, лишив меня шанса пойти за ней.

Утром меня разбудил запах свежезаваренного кофе и жареной колбасы.

– Доброе утро, мой парень! – сев на край дивана, сказала Виктория.