Текст книги "Мой добрый друг"

Автор книги: Игорь Корольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Тернер и море

Знакомство с Иваном и Мартой произвело на меня сильное впечатление. Люди, с которыми я общался, были в основном мои коллеги следователи, оперативные сотрудники полиции и ФСБ, прокуроры, свидетели, подозреваемые и обвиняемые. Это был мир человеческих драм и трагедий, изощрённых интриг, жестокости, коварства и слёз. Мир Ивана и Марты был ярок и светел. В нём торжествовали солнце и краски. Их отношения и они сами напоминали сочную акварель. От одного взора на неё становилось до того радостно, что хотелось подпрыгнуть и сделать сальто.

После нашей встречи у Марты прошла всего неделя, как позвонил Иван.

– В Пушкинском открылась выставка картин Тернера, – сказал Иван. – Давайте сходим.

Мы встретились у музея в половине одиннадцатого следующего дня.

– К общению с прекрасным нужно готовиться, – сказал он и повёл меня через дорогу в кафе. Заказал по пятьдесят грамм коньяка и кофе.

– Вы знакомы с Тернером? – спросил он, опрокинув содержимое рюмки.

– Поверхностно, – сказал я.

– Тернер…

Иван ушёл в себя, словно увидел там человека, чьё имя только что произнёс.

– Непостижимый Тернер…

Он отпил кофе.

– Вообще-то я должен был стать шахтёром, – сказал Иван. – Как мой дед, отец, старший брат. Я привык к запаху антрацита. Но когда мне было тринадцать, в журнале увидел репродукцию картины Тернера «Рыбаки в море». Я никогда не видел моря. Я был потрясен! Лодку накрывали волны… Светила луна… От её света блестели облака и море… Тревога и очарование. Простор и стихия. Я понял, что не стану шахтёром.

– Но и моряком вы не стали, – заметил я.

– Почему не стал? – возразил Иван. – Я закончил мореходку в Измаиле. У меня специальность моторист и водолаз.

– А потом?

– Потом на буксире таскал баржи по Чёрному морю.

– Почему же вы оставили море?

– Оно оказалось не таким, как я увидел его на картинах Тернера.

– Не таким романтичным?

– Дело в людях. Они испоганили море. На флоте процветала контрабанда. Из-за границы таскали кримплен, мохер, часы… Противно это. Да и сам образ жизни моряка вгонит в тоску любого. Стали в порту, первым делом куда? В кабак. Оттуда – к проституткам. Новый порт – снова кабак, снова проститутки. Однажды в Новороссийске, притащившись из портового кабака, упал на койку и задумался: на что трачу жизнь? Вернулся домой, пошёл в военкомат. Служил мотористом на дизельной подводной лодке. Но потом снова встал вопрос: что дальше? Возвращаться на буксир не хотелось. И я подал документы на юридический факультет МГУ.

Мысленно я сбросил Ивану лет двадцать пять. Передо мной предстал томный юноша с профилем Блока. В глазах, словно промытых родниковой водой, колышется будущее – как василёк среди ржи. Во все времена непостижимая морская стихия смывает с берега молодых людей, бредящих приключениями. Ветер, штормы, миражи на горизонте, калейдоскоп городов и людей, особый просоленный сленг – против этого ничто не может устоять. Оно манит, как песня сирен. Но в этом замечательном окрылённом порыве, влекущем к открытиям, подвигам и славе, таится большая опасность. Реальная жизнь всегда отличается от юношеских представлений о ней. И если не найти в себе сил примирить эти две противоположности, можно озлобиться на весь белый свет. По своему опыту я знал: именно такие разочарованные романтики пополняют криминальный мир. Иван прошёл по опасной грани.

Я допил коньяк, Иван расплатился, и мы направились на встречу с работами человека, который так сильно повлиял на судьбу моего спутника.

Иван превосходно знал и биографию художника, и историю написания многих картин. Мимо некоторых он проходил, не задерживаясь, у некоторых подолгу стоял. Иногда приближался к полотну, рассматривал мазки. Так, он надолго задержался у картины «Снежная буря». Он то подходил к полотну, то отдалялся, то снова едва ли не утыкался носом в высохшие краски.

– Не могу понять, как он это сделал! – сказал Иван. – Вы видите: корабль гибнет!

– Он знал, о чём писал, – заметил я.

– В бурю Тернер попросил матросов привязать его к мачте, чтобы наблюдать весь этот ужас.

– Тогда понятно, почему он сумел это сделать.

– Я видел то же самое.

– Всё так похоже?

– Один в один! Ты теряешь опору, не знаешь – где верх, где низ. Все вокруг тебя кипит и рушится. Ты испытываешь животный страх. Но в то же время тобой овладевает восторг – оттого, что ты участник этой безумной стихии! Говорят, на самом деле Тернер не переживал бурю на корабле. Но я не верю. Иначе бы он не смог всё это написать.

Следующей картиной, у которой надолго задержался Иван, был «Закат на озере».

– Говорят, он писал подкрашенным паром, – сказал Иван. – Смотрите, как это точно!

– Но я не вижу здесь озера! – воскликнул я.

– Как? – удивился Иван. – Вот же оно!

– Что внизу, что вверху – всё одинаково.

– Когда солнце садится, оно заливает светом всё: и небо, и воду, – пояснил Иван. – Потому создается впечатление, что они сливаются.

Пройдя всю выставку, Иван вернулся к картине, у которой мы не задержались вначале – «Рыбаки в море». Хилую лодку со спущенным парусом вот-вот должно было накрыть крутой волной. В лодке горел фонарь, люди, вверив свои жизни Господу, уходили в неизвестность. Хотелось оказаться с ними и разделить их судьбу. Почему-то было ощущение, что они выживут и вернутся домой – непохожие на тех, кто оставался на берегу. Пронизанные солёным ветром, осыпанные лунной пылью, скользнувшие по грани между жизнью и смертью в мир лавок и вечных долгов, они принесут неуловимый запах жизни иной, непостижимой, доступной лишь сумасшедше отчаянным…

Иван стоял, забыв обо мне. Казалось, он пытался вернуть те же ощущения, которые испытал в детстве, когда впервые увидел картину. Видимо, это было сделать непросто -между романтичной ночью и зрелым человеком лежали контрабанда, кабаки и проститутки. Возможно, что-то ещё…

В какую-то минуту Иван резко отвернулся от картины. «Пошли отсюда!» – сказал он.

Странный буксир

Утром, едва я вошёл в кабинет, как тут же, почти следом за мной, вкатился мой шеф – начальник Управления Василий Георгиевич Греков. Он был приземист, толст, с добродушным детским лицом. У него было одиннадцать детей. Это обстоятельство сделало его знаменитым. О том, что в Следственном комитете есть человек, родивший почти дюжину детей, знали в следственных управлениях от Калининграда до Владивостока. Над Грековым подшучивали. Он не обижался, а говорил, что дотянет до чёртовой дюжины и, возможно, тогда остановится. Все недоумевали: как он сводит концы с концами? Именно Грекову принадлежала идея выделить человека, который бы вёл своё, самостоятельное расследование загадочных убийств.

– У тебя новое дело, – бросил он. – Во Владивостоке ещё одно убийство.

– Кто?

– Кафар.

– Иностранец?

– Криминальный авторитет. Кафар – кличка.

– Как его убили?

– Во время плавания под водой с аквалангом перерезали шланг.

– Один вряд ли это мог сделать.

– Их было как минимум двое.

– Есть версии, за что его убили?

– У такого авторитета врагов – хоть отбавляй.

– Что собой представлял Кафар?

– Оч-ч-чень влиятельный человек! Был дружен с губернатором. Участвовал в разделе Рыбхолодфлота. Патронировал торговлю подержанными японскими автомобилями. Говорят, у него свой краболов. Может, там ты найдёшь подсказку для своих расследований.

– Ты думаешь?

– Чем больше преступлений, тем больше вероятность, что они хоть в чём-нибудь ошибутся. Дело ведёт мой старый знакомый Толя Сербин. Позвони ему.

Встречавший меня в аэропорту Сербин внешне напоминал Грекова: на коротких ногах катилось бочкообразное тело. Меня подмывало спросить, сколько у него детей, но я удержался. Моя рука утонула в пухлой руке следователя.

Сербин сам сел за руль тойоты.

– Греков ввёл вас в курс дела? – спросил Сербин.

– В общих чертах.

– Убили крупного авторитета. Убили под водой – перерезали шланг акваланга. Версий о том, кто это мог сделать, пока нет. Киллеры тоже были с аквалангами. Охрана на берегу не заметила ничего подозрительного.

– Раз киллеры пришли под водой, у них должна была быть база – место, где они переоделись, спустились под воду, куда вернулись… У них должна была быть машина, – предположил я.

– Вряд ли, – усомнился Сербин. – Бухта Теляковского, где это произошло, далеко от Владивостока. Это дикое место, туда практически нет дорог. Вероятнее всего, они пришли на катере. Мы обшарили побережье километра два в одну и другую сторону. Базу не обнаружили.

– Значит, они работали очень аккуратно. У них должен был быть кто-то, кто наблюдал за Кафаром на берегу. Он должен был сообщить киллерам о том, что объект вошёл в воду.

Сербин подвёз меня на Тигровую улицу к гостинице «Владивосток». После восьмичасового ночного перелёта я завалился спать. Проспав часа три, принял душ, позвонил Сербину. Он заехал за мной. В ресторане мы заказали солянку, отбивную с рисом и чай.

– Вы сказали, что на берегу ничего не обнаружили, – начал я. – А под водой?

– Тоже ничего!

– Вы сами спускались под воду?

Сербин удивлённо посмотрел на меня.

– Ещё не пошили такой гидрокостюм, который бы мне подошёл.

– А где брали водолазов?

– У военных.

– Что за военные?

– С острова Русский.

– Спецназ?

– Да.

– Берег далеко просматривается в оба конца?

– Нет. Берег извилистый, скалистый. Если бы кто-то появился, его бы непременно заметили.

– Откуда могли прийти киллеры?

– Да хоть откуда! Например, могли пристроиться за соседним мысом. Оттуда до места, где нырял Кафар, минута ходу на ластах.

– Вы говорите, что преступники вряд ли добрались по берегу?

– Очень долгий и трудный путь! Вероятнее всего, они пришли по воде.

– Катер кто-нибудь видел, слышал?

– Нет. Только буксир стоял километрах в двух.

– Буксир?

– Да, военный буксир.

– Что он там делал?

– Не знаю.

– Вы не наводили о нём справки?

– Нет. Военный же…

– Они могли кого-то видеть на берегу.

Еда была отвратительная: солянка оказалась кислой, мясо – жесткое, рис – сухой. Мы заказали мороженое.

– Как вы думаете, почему его убили? – спросил я.

– Не могу понять. Кафар был видной фигурой. Он не был святым, но и подонком не был. Это был изворотливый, циничный и достаточно жёсткий регулятор криминального мира.

– У вас есть выходы на кого-то из ближайшего окружения Кафара?

– Есть. Но никто из них на контакт не идёт.

– Почему?

– Простите за уголовный сленг: западло.

– Я попробую.

– Вас подстраховать?

– Нет. Это только помешает.

Сербин дал номер телефона Бугрима.

– Бугрим – фамилия или кличка?

– Фамилия. Зовут Юрий Вениаминович.

– Сколько ему лет?

– Пятьдесят один. В прошлом боксёр. Интеллектуал: закончил четыре курса Бауманки.

Ужин в ресторане «Семь футов»

Тем же вечером я позвонил Бугриму. Мне ответил голос низкий, ровный, приятный. Не представляясь, я попросил о встрече.

– Кто вы? – спросил Бугрим.

– Если согласитесь, всё объясню при встрече, – сказал я.

На том конце провода задумались.

– Знаете ресторан «Семь футов»? – спросил Бугрим.

– Нет, но найду.

– Скажете метрдотелю, что ко мне – он вас проводит.

Ресторан «Семь футов» располагался недалеко от гостиницы, в которой я остановился. Это был очень пафосный ресторан! В большом зале на первом этаже пол был выстлан светлой узкой доской и напоминал палубу. У бара на стене крепилось огромное рулевое колесо. Столы под белыми скатертями окружали синие кресла.

Метрдотель повёл меня на второй этаж. Постучал в дверь, открыл, пропустил меня и снова притворил дверь. Я оказался в небольшой комнате, отделанной красным деревом. На стенах висели барометр, часы, картины с морской тематикой. Посреди комнаты стоял круглый стол с салфетками, сложенными вертикально, словно свечи. Вокруг стола, будто медведи вокруг улья, сгрудились шесть бурых кресел из натуральной кожи. Над столом висела яркая лампа.

Навстречу мне сделал несколько шагов мужчина выше среднего роста, плотного сложения, с лицом крупным, умным, невозмутимым. Поседевшие редкие волосы были зачёсаны на пробор. На Бугриме, словно влитая, сидела тройка из серого твида, что придавало ему вид английского джентльмена. Серые глаза мужчины ощупывали меня быстро и внимательно. Властным жестом хозяин кабинета пригласил за стол.

– Будете ужинать? – спросил Бугрим.

– Не откажусь.

– Выпьете?

– Можно.

Официант принёс меню. Выбор был великолепен!

– Если позволите, я порекомендую палтус в медовой корочке, – сказал Бугрим.

Оборот «если позволите» заставил внимательнее посмотреть на принимавшего меня. Мужчина напоминал актёра, всю жизнь игравшего главные роли.

– Ну что же, давайте отведаем палтус в медовой корочке, – согласился я.

– Что будете пить?

– Я бы не отказался от рюмки водки.

– Здесь хорошая украинская водка «Истинная классическая».

– Давайте украинскую.

Бугрим сделал заказ, мы остались наедине. Глаза Бугрима буравили меня сантиметр за сантиметром.

– Можете не представляться, – сказал Бугрим. – Я навёл о вас справки.

– Тем лучше, – сказал я.

– Вы приехали в связи с убийством Кафара? – спросил Бугрим.

– Да.

– Что вы хотите от меня?

– Помочь найти убийц.

– А местные не справятся?

– Это очень странная смерть.

– Ну да, – усмехнулся Бугрим, – не каждый день убивают под водой.

– Кто знал о том, что Кафар собирался в тот день в бухту Теляковского?

– Охрана, друзья…

– Как обнаружили его тело?

– У него запас кислорода рассчитан почти на час. Минут через сорок пять мы стали беспокоиться.

– Он не был привязан к фалу?

– Он не любил привязывать фал.

– Он плавал с ножом?

– Да, но ножа при нём не оказалось.

– Следов борьбы не видели?

– Нет, всё было тихо.

– А нож потом не искали?

– Искали. Но не нашли. До нас там всё обшарили моряки. Может, они нашли.

– Не нашли.

– Вы уверены?

Мне показалось, во взгляде Бугрима мелькнула ирония.

– Как думаете, почему его убили?

– Кому-то перешёл дорогу.

– Кому?

– Мало ли людей по дорогам ходит!

Бугрим помолчал.

– Сева был хороший мужик. Он был моложе меня, но умнее и расторопнее. Он запросто мог бы возглавить правительство!

Официант принёс водку, разлил по рюмкам. Затем положил рыбу.

– Пусть земля ему будет пухом! – сказал Бугрим и опрокинул жидкость в своё уже давно не тренированное тело.

Я сделал то же самое.

– Это странная смерть не потому, что человека убили под водой, – сказал я. – Она странная тем, что исполнена очень профессионально. И тем, что подобные убийства происходят в разных городах. Киллеры не оставляют следов. Мы хотим найти их.

– Бог в помощь! – сказал Бугрим.

– Если, конечно, вы нас не опередите, – вбросил я провокационную фразу.

– Мы не полиция, – заметил Бугрим.

– Я не завидую тем, кто решился убрать Кафара, – сказал я, всё же пытаясь вытянуть собеседника на откровенность.

Уловка не удалась – Бугрим промолчал.

– Я не прав?

Бугрим не ответил.

– Вы что-то знаете, но не говорите, – сказал я.

– Почему вы так решили?

– Так мне кажется.

– Я не знаю вас, – сказал Бугрим. – Может, вы и приличный человек, но пока я этого не знаю.

Мы выпили ещё по рюмке.

Когда закончили ужин, Бугрим предложил охрану, чтобы меня довезли до гостиницы. Я отказался.

– Вы думаете, нашу встречу не отфиксировали? – спросил он.

– Кто?

– Кому до всего есть дело.

– Бог не выдаст – свинья не съест.

Бугрим снова усмехнулся.

– А если Бог с ними заодно?

В номере я плюхнулся в кресло, положив ноги на стул. Похоже, Бугрим заинтересовался нашей встречей. Сейчас наверняка анализирует наш разговор, прикидывая, чем я могу быть ему полезен. Причем наверняка делает это не один. Несколько дней назад Кафара похоронили. Хоронили как национального героя. Весь криминальный мир Дальнего Востока прощался с ним. Тот, кто решился на убийство такого человека, не мог не понимать – непременно последует ответная реакция. Друзья Кафара перевернут город, но из-под земли достанут и убийц, и заказчика. Однако по разговору с Бугримом не похоже, чтобы они готовы были перевернуть город. Почему? Чего-то боятся? Но кого могут бояться люди, прошедшие огонь и воду? И кто в этом крае может быть сильнее их?

На следующий день мы встретились с Сербиным на набережной Спортивной бухты. У причала на слабых волнах покачивались яхты, а вдоль горизонта в полукилометре от берега скользил трёхмачтовый парусник «Надежда». Казалось, стая лебедей села на его мачты, раскинув белоснежные крылья.

– Ну что? – с нетерпением спросил Сербин.

– Поговорили.

– И что?

– Ничего он мне не сказал.

– Черт! – ругнулся Сербин.

– Но у меня сложилось впечатление, что он что-то знает.

– Он намекнул?

– Нет. Мне показалось, он хотел что-то сказать, но не решился.

– Может, ещё раз встретиться?

– Я на это рассчитываю.

– Он обещал позвонить?

– Нет, но я буду ждать.

– А если не позвонит?

Я развёл руками.

– А что у вас? – задал и я свой вопрос.

– Военные ответили, что буксир действительно находился в том месте в связи с поломкой.

– Опросите команду, – предложил я. – Возможно, они что-то видели.

Мы сели на скамейку. Парусник бросил якорь. Команда ловко убрала паруса, и теперь мачты, растопырив реи, напоминали осыпавшуюся новогоднюю ёлку в конце января. Чайки, толкая друг друга и крича, терзали тело какой-то рыбины, прибитой к берегу. Мы посидели ещё немного, прошлись вдоль берега и попрощались.

Бухта Теляковского

Вернувшись в номер, я не покидал его до конца дня. Устроившись поудобнее в кресле, читал Гроция. Бугрим в тот день так и не позвонил. На следующий день я пошёл бродить по городу. С Тигровой сопки свернул на Алеутскую и наткнулся на странный памятник. Человек стоял, широко расставив ноги, взяв руки в бока. Голова его напоминала бильярдный шар, смотрел он дерзко, с вызовом. Я пытался угадать, кто это, но безуспешно. Оказалось, это был Юл Бриннер. Я недоумевал: каким ветром сюда занесло этого бритоголового парня из знаменитого американского вестерна «Великолепная семёрка»? Вместе со школьным другом мы посмотрели фильм трижды. Мы повторяли брошенные им фразы таким же небрежным тоном, вырабатывали его самоуверенную походку и умение в мгновение ока выхватывать из кобуры кольт. Мы и не подозревали, что этот лысый кумир, укрощавший бандитов на диком Западе, – наш земляк. За памятником, на возвышенности, стоял трёхэтажный дом в стиле модерн. Как сообщалось на мемориальной доске, прикреплённой к дому, здесь в 1920-м родился Юлий Борисович.

После долгих скитаний вернувшись на Алеутскую в виде памятника, Юл принёс с собой запахи американских прерий, привкус рыжей пыли, оседающей на гривах вспотевших коней, и непреодолимый соблазн увидеть всё это… Размышления о мальчишке, с родителями подавшемся за океан, навели на мысль о том, что, возможно, благодаря таким как он, Владивосток напоминает дом, в котором не заперты двери, гуляют сквозняки, куда запросто заходят знакомые и не очень знакомые люди и где навсегда поселилось ожидание чего-то необычного…

Пошатавшись по городу, я забрёл в кафе и за чашкой кофе продолжил читать Гроция. Улитка движется быстрее, чем я читал. Толстый том был напичкан мудростью древних. Я прочитывал фразу или абзац, осмысливал написанное, затем перечитывал ещё несколько раз. С помощью умных людей, живших на земле в разное время, дотошный Гуго пытался понять природу поведения человека: что лежит в основе конфликтов, которые он то и дело затевает? почему постоянно ведёт войны со всем, что его окружает? отчего не может жить достойно и великодушно? «Откуда у вас вражды и распри? – спрашивал он, цитируя Иакова. – Не отсюда ли – от вожделений ваших, воюющих в членах ваших? Желаете – и не имеете, убиваете и завидуете – и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете – и не имеете потому, что не просите; просите – и не получаете потому, что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений». «Ни одна война не имеет иных источников, кроме пороков…» – считал Плутарх. «Из вожделений рождаются ненависть, распри, раздоры, восстания, войны», – полагал Цицерон.

Выбрав профессией копание в человеческих пороках, я не мог не согласиться с мудрецами, которые давно раскусили человека!

Без четверти пять Бугрим позвонил.

– Надо увидеться, – сказал он.

Я назвал адрес кафе. Спустя пятнадцать минут из тойоты неторопливо вышел грузный и элегантный Бугрим. Я предложил кофе, но Бугрим отказался.

– Не знаю, насколько это вам поможет, но хотел бы, чтобы вы увидели место, где всё произошло, – сказал Бугрим.

– Никогда не знаешь, где найдёшь, – сказал я. – Я готов.

– До бухты Теляковского четыре с лишним часа хода. Выедем завтра в семь. Жду вас на пирсе в Спортивной бухте.

Бугрим не доверял телефону и, безусловно, был прав.

Утром следующего дня без десяти семь я был у яхт-клуба «Тихий океан». Бугрим уже ждал. Он был в джинсах, белых кроссовках и синей ветровке. Едва мы ступили на яхту, она тут же отошла от причала, вырвалась из бухты и, набрав скорость, понеслась к югу. Управлял яхтой мужчина лет пятидесяти пяти в капитанской фуражке, в тельняшке, с оранжевым платочком на загорелой шее. Капитан был не брит, в зубах держал мундштук без папиросы.

– Капитан Флинт! – представил Бугрим.

Капитан окинул меня равнодушным взглядом, слегка кивнул. Мы спустились в каюту.

– Его зовут Николай Сергеевич. Когда-то он работал штурманом на плавбазе. Но все его знают как капитана Флинта. У него вздорный характер.

Спустя полчаса в каюту вошёл пожилой повар в белом переднике, подал яичницу с сосисками, бутерброды со сливочным маслом и кетовой игрой.

Бугрим ловко орудовал ножом и вилкой. Прежде чем сделать глоток сока, аккуратно промачивал рот салфеткой. Если бы я не знал, что передо мной один из лидеров преступного мира, мог бы принять его за преуспевающего менеджера, получившего воспитание в хорошей семье. Но мне было известно, что мама Юрия Вениаминовича всю жизнь проработала на рыбокомбинате рабочей, а отец был грузчиком в порту, спился и рано умер. Сам Бугрим в драке убил человека, получил семь лет строгого режима, отсидел от звонка до звонка. Кто знаком с миром отечественных исправительно-трудовых колоний, тот оценит этот факт. Если человек не освободился досрочно, значит он не сотрудничал с администрацией колонии. А это, в свою очередь, означает, что он не вылезал из штрафных изоляторов, месяцами сидел на воде и хлебе, подвергался избиениям и издевательствам. Кто всё это прошел, того трудно ввести в заблуждение.

Километров через тридцать мы покончили с завтраком. Бугрим заказал кофе. Повар принёс две чашечки эспрессо и две рюмки рижского бальзама. Сделав по глотку того и другого, Бугрим откинулся на спинку дивана, внимательно посмотрел на меня. И вчера во время ужина, и сейчас на яхте я постоянно ловил на себе взгляды Бугрима. Он продолжал изучать меня.

– Откровенно говоря, – сказал Юрий Вениаминович, – я удивлён, что вы согласились на эту поездку.

– Почему? – в свою очередь удивился я.

– Море. Оно не оставляет следов. И идём мы в место глухое.

– Я не чувствую опасности.

– Обо мне ходит много легенд.

– В них нет правды?

– Дело не в правде. Дело в интерпретации. По версии правоохранительных органов, я – бандит.

– А это не так?

– Это версия государства. А это совсем не значит, что это правда.

Бугрим поднял рюмку с бальзамом, посмотрел на свет.

– Одиннадцать лет назад я убил человека, – сказал Бугрим, пригубил бальзам, лукаво взглянул на меня. – Ну, вы знаете… Так сложились обстоятельства. С тех пор ношу клеймо убийцы. Но если бы у меня под рукой оказалась росгвардия, полиция, служба госбезопасности, парламент, прокуратура и суд, уверяю вас – мой портрет повесили бы во всех кабинетах страны. Так что дело не в том, что вы сделали. Дело в том, какими возможностями вы обладаете.

Метрах в трёхстах от нас на юг шло судно, выкрашенное в синий цвет. Оно было похоже на танкер, но для танкера слишком мелкое.

– Бункеровщик, – сказал Бугрим. – Идёт в Пусан. В его бункерах – ворованное топливо.

– Откуда вы знаете? – удивился я.

– Я отвечаю за эту операцию. Топливо по дешёвке продадут корейцам, деньги лягут на счёт губернатора.

– Вы не боитесь говорить мне об этом?

Бугрим усмехнулся.

– Было бы время, я показал бы вам краболовов, которые тоже работают на губернатора. Улов продают японцам за валюту. А ещё я мог бы показать деляны, откуда нелегально выбирают лес для китайцев. Выручка тоже идёт губернатору. И золотодобывающие артели несут свою долю губернатору. А ведь кроме губернатора есть его замы, начальник ФСБ, начальник краевого управления полиции, начальник налоговой инспекции, прокурор края… Как вы понимаете, никто из них не может заниматься ни краболовами, ни кедрачом. Им нужны мы. Но в таком случае возникает вопрос: кто на самом деле организованная преступная группировка – мы или они?

– Никто вас не заставляет гнать бункеровщик в Пусан.

– Вы полагаете? – насмешливо посмотрел на меня хозяин яхты.

– А разве не так?

Бугрим подумал.

– Хорошо, – сказал он. – Давайте представим, что вы, следователь по особо важным делам, расследуя дело о коррупции, вышли на свое руководство. Более того, узнали, что в криминальной схеме задействованы практически все сотрудники Следственного комитета. Что будете делать?

Теперь задумался я.

– Вот видите, – усмехнулся Бугрим, не дождавшись ответа, – не всё так просто. Если вы проявите принципиальность и продолжите расследование, в лучшем случае вас выгонят с работы. В худшем – подбросят наркотики и посадят. Или просто убьют.

Я вспомнил Колю Харитонова. Когда он привёз из Казани доказательства того, что золото вывозили за рубеж военно-транспортными самолетами, замаскированными под «Аэрофлот», его тело обнаружили в Москве-реке.

– Вы никогда не жалели о том, что избрали профессию следователя? – спросил Бугрим.

– А почему я должен жалеть? – сказал я, стараясь сохранить спокойный, равнодушный тон.

– Потому что вы должны защищать то, что в нашей стране защитить в принципе невозможно.

– Вы говорите о законе?

– Разумеется.

– Почему же его невозможно защитить?

– Очень трудно защищать то, что не имеет постоянной величины.

– Вы считаете, что расследование, которое я провожу, не имеет смысла?

– Поживём – увидим, куда оно вас заведёт, – сказал хозяин яхты. – Может быть, вас за ваше рвение самого отдадут под суд.

Это была весьма здравая мысль. Но я сказал:

– У вас слишком мрачный взгляд на жизнь, Юрий Вениаминович.

– Это взгляд не на жизнь, – вздохнул Бугрим. – Это взгляд на государство, в котором закон играет роль пистолета: в чьих он руках – тот и прав.

Мы помолчали. Повар принёс новый кофе, подлил в рюмки бальзам.

– Надо признать, Андрей Васильевич, – прервал молчание Бугрим, – нам с вами досталась не самая лучшая среда обитания. Здесь накопилось столько противоречий, что будь это физическое тело, оно бы от внутреннего давления давно разлетелось на куски.

– Но ведь не разлетелось!

Бугрим махнул рукой.

– Это вопрос времени. Иногда мне приходится бывать в компаниях чиновников разного уровня. И везде наблюдаю одну и ту же картину. Достаточно господам пропустить по паре рюмок, как все они начинают клясться в безумной любви к Родине. Но я-то знаю, на какие деньги они живут, кого и за сколько покупают, как расправляются с партнёрами… В этом главное противоречие – между публично провозглашёнными целями и целями, непровозглашёнными. Именно эти, непровозглашённые цели, и лежат в основе их поведения.

Видимо, мысли, которые излагал Бугрим, давно не давали ему покоя, и он, воспользовавшись случаем, избавлялся от них.

– Как это ни прискорбно, – продолжал хозяин яхты, – но надо признать: в России сформировался новый, совершенно ужасный, тип человека – с повадками раба и желаниями монстра. Он усвоил: человек – червь. На этом понимании и стало строиться его поведение. Как сперматозоид к яйцеклетке, так этот гомункул изо всех сил стал стремиться занять какую-нибудь должность. Потому что именно там формируются правила жизни. Кто не попал туда, терпеливо ненавидит тех, кто попал. А кто попал – реализует свои желания: унижает, ворует, мстит. Те, которые не попали в чиновники, и те, которые попали – ничем не отличаются друг от друга. Это один и тот же материал. Вот почему армия чиновников в России никогда не меняет своей сути. Вся система жизни в этой стране устроена так, что нужно обманывать, подкупать, предавать. И даже убивать. Ведь на каждой должности – от маленького клерка до самого верха сидит тот самый гомункул. В таких условиях может выжить только худший.

Я отдавал должное трезвому уму Бугрима. Он мог бы блестяще защитить диссертацию на тему «Государство и ОПГ». Он мог бы преподавать в Академии МВД, возглавить кафедру в каком-нибудь институте общественных проблем. Но, к сожалению, он торговал ворованным топливом.

– Вы слишком сгущаете краски, – сказал я. Сказал, чтобы хоть как-то возразить.

Взгляд Бугрима застрял во мне, потеряв всякую живость.

– В прошлом году из Москвы прилетели бравые фээсбэшники, – словно делая над собой усилие, сказал Бугрим. – Решительно вошли в кабинет губернатора, положили его мордой в пол, вскрыли сейф. Главу администрации в наручниках увезли в белокаменную. А уже сутки спустя губернатор вернулся во Владивосток. Как вы думаете, какую сумму пришлось отвезти в столицу? А, главное, кому?

Бугрим выдержал паузу.

– По глазам вижу, – ухмыльнулся он, – и порядок цифр, и лицо, которому отвезли деньги, вы угадываете верно.

Бугрим умолк.

– Вы полагаете, я принадлежу к этой ОПГ? – спросил я.

– Вы её цепной пес! – жёстко ответил Бугрим.

Хозяин яхты отвернулся к иллюминатору. Мне хотелось сказать: «Да, Юрий Вениаминович, вы правы». Но я знал, что многие лидеры преступного мира были осведомителями ФСБ. Поэтому предпочёл промолчать.

Ближе к полудню яхта вошла в живописную бухту. Берег у неё был скалистый, скалы покрыты низкорослой сосной и кустарником. Флинт сбросил скорость, заглушил мотор. Яхта закачалась на волнах метрах в десяти от берега. В бирюзовой воде были видны камни и бархатные водоросли.

На резиновой лодке с мотором мы подъехали к берегу. Бугрим вёл себя так, словно выбросил за борт весь наш недавний разговор.

– Здесь мы остановились в тот раз. – Бугрим указал на следы костра. – Кафар вошёл в воду здесь. А нашли его вон у того мыса, на глубине пятнадцать метров.

– Что за этим мысом? – поинтересовался я.

– Такая же маленькая бухта, – пояснил Бугрим.

– Киллеры могли прийти оттуда, – предположил я.

– Там никого не было: ни яхты, ни моторной лодки.

– Откуда же они взялись? Может, остановились ещё дальше?

– Нет. Прежде чем причалить, мы прошлись вдоль берега. Нигде никого не было.

– Но не с неба же они упали! – воскликнул я.

Мы снова сели в лодку, доехали до мыса, остановились в полусотне метров от него.

– Примерно здесь его нашли, – сказал Бугрим.

Объехали мыс, осмотрели бухту. Затем Бугрим направил лодку в море. Километрах в двух от мыса остановил.