Текст книги "Ночь и пламя (СИ)"

Автор книги: Игорь Кизиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

     «Дождь, точно дождь», – подумал Костя, и да: над городом висели тучи, город был залит проливным дождём, но что-то было не так. И причина была не в пелене дождя, а будто всё за окном изменилось. Слева были мастерские, здесь – гараж ПТУ, отдельные лампы освещения выхватывали брошенные на площади перед гаражами грузовики и автопогрузчики, но свет ламп был каким-то размытым, будто у Кости резко село зрение. Лампы были словно большие жёлтые шары, город за забором тоже сиял огнями, которые как-бы расплывались, словно имели ауру вокруг светящихся окон. И ещё: хотя была ночь, и шёл дождь, горизонт сиял светом. И это было не закатное сияние, солнце село очень давно, закат давно погас. Это была почти ровная полоса яркого голубого и такого притягательного неба, лишённого туч. Дома разбивали эту полосу на отдельные фрагменты, но всё равно было ясно видно её сияние, будто там вставало солнце. Костя понимал, что солнце никак не может вставать оттуда, но там что-то восходило, освещало горизонт и манило светом, ярким светом нового дня. Манило настолько, что хотелось прыгнуть, взлететь и помчаться туда, потому что там, в том свете, было нечто удивительное, манящее, таинственное, как сказка…

     Ему на плечо опустилась рука. Костя обернулся и увидел Солидола. Откуда он появился? Он не слышал его шагов.

     – Ну-с, и что мы тут делаем, молодой человек? – Костя попытался вырваться, но Солидол схватил его за руку и держал. – Куда вырываемся, куда бежим? А? Почему не слышу? Бегаем тут после закрытия лицея. Что забыли?

     Солидола на самом деле звали то ли Матвеем, то ли Михаилом. Но среди студентов его называли Дедом, а местные сантехники и сторожа звали Солидолом, Костя не раз это слышал.

     Это был мужчина лет шестидесяти, с короткой стрижкой, с сединой. Говорят, что он красился в чёрный цвет, чтобы скрыть седину, поскольку у него тут была любовь с поварихой, но, возможно, последнее было пустым слухом.

     – Что мы тут делаем? – повторил вопрос Солидол. – В такой поздний час?

     – Да вот, наблюдаю. Небо какое-то странное, – ответил Костя.

     – Небо странное, значит. Я подобные рассказики постоянно слышу от таких, как ты. Одни по коридорам гуляют, бегают, на крышу вылезают, исследуют чердаки и подвалы, а другие что-то пытаются украсть.

     Рука этого человека была очень сильной. Костя рванулся, но она держала и обжигала теплом, словно это была не человеческая рука, а печка или батарея.

     – Пустите, я уйду, – взмолился Костя.

     – Нет уж, ты пойдёшь со мной, – и он потащил его по пролёту ступеней.

     Говорят, что он был механиком в ПТУ, когда был Советский Союз. Работал там в ремонтной мастерской и ремонтировал транспорт, а ещё управлял бульдозером, который сейчас по-прежнему ржавел где-то в гараже. Потом было сокращение, а потом его взяли на полставки охранником в колледж, возникший на базе здания ПТУ. Огромные ручищи, как лопаты, такие сожмут руку так, что кости хрустнут, это Костя испытал на себе в полной мере.

     Охранник притащил его к началу ступеней, развернул к себе и посмотрел в упор.

     – Ну, и кто ты? Как звать тебя?

     – Я? – Костя назвался. Он рассказал откуда он, в какой группе учится и с какого потока.

     – Как же вас всех захватило бродить здесь, как пошла молва про горящий призрак. Ты тоже, что ль, хотел на него посмотреть, увидеть из окон?

     – Да, – пискнул Костя.

     – Ага. Я тут про это часто слышал. Тут многие головы потеряли, но вот я этого призрака даже не видел. Видел, как тут местный контингент разбегался в ужасе, и ещё машины три загорелось. Но там проводка, понятное дело. Сгнила, а хозяину машины на это плевать. А тут, – Солидол попытался сымитировать голос подростов: – Мы просто хотели посмотреть, правда ли по мастерским и по двору бегает горящий призрак. Просто увидеть хотели и сфотографировать.

     После этого он откашлялся и обычным голосом продолжил:

     – Я тут за два месяца семерых подобных тебе поймал. Тоже говорили, что студенты. Гонки мне тут утроили, кто быстрее бегает. Тоже мне! Адреналин, видите ли. Я когда первого такого поймал, он вырывался, пытался драться, – но куда ему против меня! Одним ударом его успокоил. Вот он мне и рассказал, почему тут бегают всякие – и здесь, и в мастерских. Новая игра. Духов вызывают, пиная двери и зажигая свечи. А попутно крадут всё, что увидят! Двое вон пытались даже украсть компьютеры с этажа. Ну-ка, а может, ты всё-таки вор? Что ты украл?

     Он проверил Костины карманы. Ничего.

     – Ладно, давай так. Ты мне сейчас рассказываешь правду о том, что ты тут делал? Если ты действительно из этих, которые призраков ищут, и я увижу это в твоих глазах, увижу на твоём лице «да», я тебя просто пинком отправляю через главные двери, в противном случае вызываем милицию. Что хотел украсть?

     – Я? – Костя сразу не совсем понял, что спросил Солидол.

     – Нет, блин, я!

     – Я ничего не крал, – ответил Костя.

     – Ладно, вижу, значит – искатель приключений. Только запишу тебя в журнал: кто ты и что я тебя тут нашёл, а потом твоим родителям сообщат, что ты тут шатался, нарушая запрет находиться в колледже после закрытия.

     Они спустились вниз, идя по знакомым пролётам лестницы. Те же потемневшие деревянные перила, те же старые, много раз крашеные металлические балясины, что перила удерживали, те же ступени… но какие-то другие. Может, так кажется в свете дежурных ламп? Но они так серебрятся и светятся – все эти камешки, включения в бетон степеней. Синие, розовые, белые или зеленоватые, – они горели ярко, как звёзды. И на горизонтальной части ступенек – проступи, и на вертикальной – подступенке.

     «Это просто ступени, откуда вдруг в голову пришли такие названия? Подступенок, слово-то какое!» – мелькнула мысль у Кости, а дальше то, что он видел, его буквально заворожило. Все эти камешки светились ярким светом, мерцали и даже испускали какие-то световые лучики. Неужели этот Солидол не замечает? Ослеп? Блин, ну точно ослеп! Или тупой.

     Они прошли часть коридора и оказались на вахтовом пункте Солидола. Там стоял стол, старый, потёртый, со стопкой газет и журналов и с настольной лампой. На столе был кремового цвета телефон, на стене висел деревянный короб с открывающейся крышкой, внутри которого на гвоздиках висели ключи.

     Солидол привёл Костю к столу, усадил на стул и спросил:

     – Ну-ка, ещё раз повтори, кто ты там есть?

     Костя назвался.

     – Ага, сейчас проверю, – он покопался в журнале и потом добавил: – Да неужели?!

     – Что неужели?

     – Ты мне мозг не еби, хорошо, человечек. А то я разозлюсь!

     – Я сказал правду!

     – И я в это должен поверить? Типа, я, старый пердун, не в курсе, что происходит в лицее?

     – Послушайте, это правда!

     – Что, правда? Новые дети адмирала Шмидта? Ты мне мозг не еби, я не идиот и водку по ночам не пью, чтобы поверить в.., – он запнулся, потому что сверху на лестнице послышались крики. – Это что такое?

     – Послушайте, Матвей, тут в гаражах призрак обитает, и он сюда приходит. Да, тот самый горящий человек. Я его видел. Я понимаю, что вы мне не верите, но здание атакует призрак, и он горит.

     – Да-да, эту байку я слышал, – было слышно, что кто-то кричит и приближается. – Меня всякими призраками не испугать. Я в эту хрень не верю. Наверно это твой товарищ хочет меня испугать, да? Сейчас и с ним разберусь. Сам разберусь. Вызывать милицию неохота, она приедет, а, раз вы ничего не украли, просто колобродите тут от безделья по ночам, то и возиться с вами они не будут, мне только проблем зададут. А вот дать тебе пинка сочного надо. Сейчас вышвырну тебя, и ты сюда в следующий раз придёшь только с родителями и – сразу к директору. – Он дотащил Костю до дверей и остановился, дыхнув паром. – Холодно что-то стало? Не заметил?

     – Да нет, мне нормально. Внутренняя дверь впереди. Мне туда?

     – Туда, – да, – они подошли к внутренней двери, и около неё было очень холодно. Изо рта Солидола вырывался пар, а вот из Костиного рта его словно и не наблюдалось. Впрочем, он мог ошибаться в таком стрессе. – Холодно. Как холодный ветер вдруг подул. Странно.

     Матвей, стоя перед внутренней дверью, искал ключ в кармане, а потом посмотрел куда-то назад и побледнел.

     – Это что такое?

     Костя тоже посмотрел, но ничего не увидел. А Солидол уже шагал назад к стене коридора и указывал на неё пальцем.

     – Вот ты, – он точно на кого-то указывал пальцем, – Вот ты, ты кто такой? Тоже заблудившийся студент? Или ты решил тут стены баллончиками с краской изгадить? А ну иди сюда, ты, дебил, не слышишь меня? Поймаю тебя и сообщу, чтобы тебя отчислили! Эй!!!

     – Там никого нет, – сказал Костя.

     Солидол запнулся, посмотрел сначала на Костю, а потом на стену и почесал затылок.

     – Точно. Показалось что ли? Но крики ведь были?

     – Да, я их слышал.

     – И я, и даже знаю откуда.

     Солидол побежал к окну на первом этаже, оно выходило на территорию, где раньше росла трава и пара деревьев, за забором мастерских, между ними и центральной площадью. Сейчас там было вскопано и посажена картошка, шли ровные грядки, в это окно было видно. На всех этажах видно, но на первом более… качественно, что ли.

     – Эй, ты, хватит орать и хватит тут фейерверк устраивать. Ну-ка, подойди ко входу, нам с тобой поговорить надо. Сам подойди, не то я тебя поймаю и ноги переломаю. Ты и так как паралитик ходишь. Давай, фокусник, дуй ко входу в лицей, я с тобою поговорю! – слышал он отдалённый голос Матвея.

     Потом тот снова появился, злой, глаза рассерженные, лицо нахмуренное.

     – Так, ты посиди пока здесь, а я тут разберусь с новым шутником. Сейчас выйду, надаю лещей, а потом продолжим с тобой беседу.

     Он пошёл вперёд. Первые двери просто раскрыл, а ко вторым нашёл ключ. Костя сунулся было за ним, но Солидол пригрозил ему пальцем.

     Он вернулся быстро, захлопнул дверь и трясущимися руками начал её закрывать. Руки не слушались, пальцы тряслись, и он едва смог закрыть дверь. Он добежал до Кости, источая запах тлеющей одежды: левая рука и часть спины дымились.

     – Матвей, ты горишь! – Костя попытался затушить тлеющие участки, но охранник отпрыгнул от него, как от прокажённого.

     – А-а-а! Не трогай меня! Вы заодно? Ты тоже с ним?

     Он отскочил от Кости, упал, неловко поднялся на ноги и побежал, снова упал, разбил лицо, вытер рукавом кровь и снова побежал. Молча, не крича, не матюкаясь, просто бежал. Бежал быстро и громко топал.

     – Как же выйти?! – Костя последовал было за ним, потом передумал и посмотрел на входную дверь. Этот Солидол её не закрыл, значит, можно уйти. Костя решительно направился туда и, открыв первую дверь, ведущую в тамбур, увидел горящего человека.

     – Костя-а-а!!! – прокричал тот.

     – Ой! – только и смог выдохнуть Костя и помчался вслед за Солидолом.

     Он влетел в столовую, едва не снося столы, добежал до двери в кухню, а она была открыта, бежал через кухню, лавируя между газовых плит, холодильников, шкафов, гор кастрюль и сковородок, и добежал до второго запасного выхода из столовой, ведущего в гаражи. Он был открыт, Солидол, наверное, открыл, и Костя шмыгнул туда.

     – Свобода! – крикнул он и побежал мимо мастерских, мимо заброшенных одноэтажных зданий, цехов для ПТУ. Так он добежал до ворот, которые нужно было перепрыгнуть. Справа были гаражи, а слева – стена двухэтажного административного здания. Оставалось ещё немного пробежать, миновать ещё одни ворота, парк – и он дома. Потом раздался крик и…

     Его так опалило болью, что он упал. Он почти вылез на забор, подмял колючую проволоку, почти перепрыгнул, а потом внезапно увидел рядом с собой пылающего человека. Откуда он появился, ведь вокруг ещё секунду назад никого не было?! Костя в ужасе уставился на него. Это был почти скелет с остатками плоти, весь охваченный огнём. Он кричал:

     – Костя, Костя, я хочу… я скажу…! Костя-а-а!! – горящий скелет подошёл совсем близко и протянул к нему руки.

     – Иди на хуй!!! – заорал Костя, оттолкнул его и, не соображая ничего от ужаса, побежал снова туда, где он прятался. На пожарную лестницу.

     Перепрыгнуть ворота, ведущие к парку, он не сможет: Олег не позволит, и надо было снова спасаться. Он бежал изо всех сил, снова преодолел внутренний забор, снова ударился, потом снова увидел эти покрашенные и опять обгоревшие двери, которые ещё тлели, и этот пожарный выход. Он захлопнул дверь и побежал до самого верха. Там он остановился, чтобы отдышаться. Как быстро он забежал, даже не заметил.

     И вот он снова около двери на чердак. Он начал биться в неё, но её явно кто-то держал изнутри.

     – Открой, сука, впусти!!! – кричал он, но ответа не было.

     Костя выглянул в окно. Никого, даже горящего человека. И что, никто не услышал крики: ни его, ни Олега? Не увидели отблески пламени на воротах гаражного кооператива? Сторожа в гаражном кооперативе, люди в сквере, группы подростков, просто прохожие или жители окрестных домов… Не было ни милиции, не пожарных, ни скорых.

     «Они что, слепые и глухие или просто прикидываются от страха?» – подумал он.

     Костя ничего не понимал. Олег ведь так кричит, что все собаки воют и вороньё разлетается.

     На следующий день утром и днём всё было тихо и спокойно, несмотря на то, что накануне тут был призрак. Только на территории парковки и возле мастерских ходила женщина, сочно раскрашенная, замысловато одетая, в плетёной из красных нитей шапочке со спускающимися вниз шнурами. Она ходила вокруг корпуса с горшочком, откуда вырывался дым, сам горшок был украшен цветами, согнутыми колосками и чем-то ещё, разноцветными камешками, иконами – Косте было плохо видно. За женщиной следовали её помощники. Они подпевали ей, было похоже, что они молились. Когда она останавливалась, будто слыша ответ духов, они ударяли в бубны, играли на дудочках и окуривали всё дымом.

     Однако студенты словно «положили» на всё это. Призраки, духи, обитают в здании или просто горят на улице, – плевать! Зачёты и курсовые были важнее. Видно Клавдия Шемиган была страшнее любого призрака. Ни бродивших по двору ворожек, ни рассказов Солидола студенты не испугались. И, когда закончились лекции, они пришли вечером сдавать курсовые. Поэтому в аудитории горел свет, а коридор был заполнен учащимися. Все нервничали: кто-то судорожно листал конспект, бегая глазами по строчкам и пытаясь удержать в памяти обрывки информации, кто-то горячо обсуждал что-то с друзьями, размахивая руками. И все с завистью смотрели на тех, кто выходил из аудитории с улыбкой и выражением величайшего облегчения на лице. Иногда, закрыв дверь, эти счастливчики демонстрировали свою победу, театрально падая на колени и воздевая вверх руки, словно вознося хвалу Всевышнему. Но, таких было немного: большинство выходящих были мрачнее тучи и смачно матерились сквозь зубы. Ведьма не изменяла своим традициям.

     – Два потока собрала, – сказал один из тех, кто ждал своей очереди зайти в аудиторию. Он стоял, уткнувшись в свою тетрадку, и, потирая нос, продолжил: – У неё и в первый раз лишь единицы курсовые сдали.

     – Да, – согласился собеседник. – А эти формулы и расчёты! Жесть их запомнить, мать их ёб! Через день забуду!

     А Костя снова торчал на пожарной лестничной клетке и смотрел в коридор сквозь щёлку. Он им не завидовал. Старая карга Шемиган! Ему удалось сдать зачёт с первой попытки. Потом курсовую по анализу макроэкономики. Тогда он был одним из немногих, год назад. Он не просто писал лекции, а читал их, запоминал и понимал. Если бы не смерть Олега, он бы сейчас мог зарабатывать. Давал бы платные консультации, занимался репетиторством. Но они точно знают, что он причастен к гибели Олега и его ищут, и они точно сдадут его. Может не сразу, но потом проговорятся, где искать. Нет, нифига! Нужно ещё подождать. Позвонить бы маме, телефон был на стене около стола Солидола. Точно, позвонить и сказать, что всё в порядке. Нет, что он жив. Эх, а ещё добраться бы до столовой и что-то поесть? Может, стоит? Наверно стоит!

     Когда все студенты ушли, и наступила глубокая ночь, горящий человек снова бился в дверь выхода с эвакуационной пожарной лестницы, крики были заглушены стенами, окнами и дверями, но всё равно долетали. Их нельзя было ни с чем спутать, Костя их выучил. Но сейчас Костя бежал в столовую. Двери раскрылись, но не до конца, щель получилась большая, и, наверное, он протиснулся.

     Но сначала пост охраны. На стуле кто-то сидел, положив голову на скрещенные руки на столе. Нет, это был не Солидол. Совсем другой человек. Молодой, и он спал. Сбоку – фотография этого Солидола. Это что, чёрная ленточка в правом углу? Он что умер?! Вот так внезапно?

     Костя подошёл к спящему человеку и почувствовал запах алкоголя: он был пьян, не просто пьян, а мертвецки пьян. Получается, сейчас делай в колледже всё что хочешь. Костя почувствовал, что за ним наблюдают, и быстро повернулся, но увидел лишь тень, мелькнувшую в свете дежурных ламп, и больше ничего.

     «Наверное, показалось, – подумал Костя и посмотрел на стол, за которым храпел горе-сторож. – Спит, алкаш хренов. И ладно! Воспользуюсь телефоном, всё равно он не услышит, пьяного даже пушки не разбудят».

     Костя тихо подошел к телефону и снял трубку. Набрал на циферблате знакомую комбинацию. В трубке послышались протяжные гудки вызова, а потом ему ответили:

     – Алло!

     Костя чуть не заплакал, услышав мамин голос.

     – Мама, это я, Костя. Мама, я попал в проблему. На меня могут повесить дело о гибели моего однокурсника, Олега. Мама, я не виноват. Я хочу вернуться домой, но я боюсь, мама. Мне страшно, на меня всё повесят, и дядя…

     Голос мамы в трубке перебил его:

     – Алло, кто это? Кто говорит? Я не слышу вас, только треск, шум и отдельные звуки. Алло! – она подула в трубку.

     – Мама! – Костя плакал. – Мама, ты меня слышишь?

     – Алло, не слышу вас. Если вы меня слышите, перезвоните. У меня помехи, треск и шум, перезвоните, – потом она повесила трубку, и Костя услышал короткие гудки. Он застыл на секунду и потом тоже повесил трубку.

     – Да почему всё против меня! – крикнул он и с силой ударил по столу. Тот подпрыгнул, спящий открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на Костю.

     – Ты кто?

     – Конь в пальто! – зло ответил Костя, а новый охранник кивнул, и его голова снова упала на скрещенные на столе руки.

     «Ладно, сначала поем, а потом снова позвоню», – подумал Костя.

     Ему так сейчас захотелось кушать, что желудок, казалось, добрался до самого горла: «Надо будет позже домой перезвонить, может, не будет помех. Мало ли что там произошло, что-то с кабелем. Мама точно будет рада его услышать, что он жив. Но вдруг этот новый охранник проснётся? Хотя нет, не проснётся. Он в ауте от алкоголя, лишь бы ещё блевать не начал… В общем, можно быстро поесть в столовой и потом вернуться и снова перезвонить домой».

     Так он и решил и сам улыбнулся своим мыслям. Убедившись, что сторож снова крепко спит, Костя направился в столовую.

     Столы, стулья, пахнет хлоркой. Всё было вымыто. Темно же, ночь, но почему он так хорошо ориентируется и видит? Наверное, луна ярко светит. Как ещё можно было объяснить, что свет не горел, за окном ночь, а он всё хорошо видит. И ладно, пёс с этим. Ему кушать хочется, а не помытые столы рассматривать.

     Он прошёл столовую, потом легко открыл техническую дверь и зашел на кухню. Здесь обязательно должна быть еда, Костя не раз слышал, что повара прячут продукты и остатки еды, потом списывают и продают. И он нашел. Пирожки с повидлом и мясом, остатки салатов, суп с фрикадельками. Ой, как же всего много! Костя наелся просто, что называется, от пуза. Потом он услышал, что кто-то идёт. Охранник с ментами! Этих было много, даже с собаками.

     – Я вам говорю, – голос явно принадлежал новому охраннику. Язык у него заплетался, но он-таки как-то мог формулировать свои мысли и говорить с ментами, – я видел тут этого, ну, который прячется. Наверное, что-то хочет украсть.

     – Мы его найдем, не беспокойтесь.

     – Я надеюсь.

     – А если вам показалось? – спросил ещё один милиционер. – Вы же пьяны? Может, просто привиделось?

     – Мне?

     – А кому? Или хотите штраф за ложный вызов?

     – Начальник, уверяю, я всё закрыл. Ну да, выпил потом немного, я же не Солидол, вернее не Матвей Маркович, но точно знаю, что здесь кто-то есть. Вы же ищете поджигателя? И ещё этого человека, который, типа, горит, а сам имитирует и поджигает машины, людей, гаражи.

     – Ладно, сейчас проверим, – ответили милиционеры и начали давать собакам команды искать, хотя животные явно нервничали. – Посмотрим, кто тут у вас прячется.

     Пришлось бежать. Из кухни тоже был запасной выход, через эти двери из машин выгружали продукты. Двор, закрытые ворота из листов алюминия – на такие не больно-то залезешь! Потом короткая перебежка. Пришлось затаиться, когда менты выглянули из окна и вышли на площадь, а потом снова бежать на полусогнутых ногах, и, обогнув здание, снова найти знакомый вход. И снова там. На лестничной клетке пожарного выхода. Сидеть и бояться.

     – Это не смешно, – сам себе сказал Костя. – Я тут как в западне. Хочу выбраться, но не получается. Бегаю по кругу, и всегда этот Олег. Он знает, где я, чувствует меня, блин, что ли?! Бьётся в двери. Почему именно я? Я же ничего не делал!

     Он решил еще раз попытаться попасть на чердак, к той женщине. Она тут обосновалась, значит, точно может объяснить, что происходит. Он поднялся на чердак и начал биться в дверь. Долго и упорно, бился, стучал руками и ногами, пока не послышался ответ:

     – Утихомирься, ладно, не стучи. Твои стуки услышат и милиция, и все охотники исследовать шумный дух лицея.

     – Тогда открой и поговорим, или я буду бить и стучать так, что во всём микрорайоне услышат! – сказал Костя.

     Дверь открылась, и он снова очутился на чердаке. Всё те же тихо колышущиеся на веревках лоскутки и покрывала и гнёздышко из одеял, такой манящий тихий уголок, где можно спрятаться.

     Перед Костей стояла миловидная молодая женщина и пронзительно смотрела на него серыми глазами, а потом спросила:

     – Что тебе надо?

     – Что это? На чердаке?

     – Непонятно? Моё убежище. Я здесь прячусь очень давно. Я никого не трогаю, и меня никто не трогает, я здесь живу, сама и одна, и мне это нравится. А тут появился ты, такой беспокойный. Другие сюда не поднимаются, а ты тут решил всё взбаламутить. Обычно другие исчезают и покидают лицей, а ты тут надолго задержался, ещё и начал шуметь. Ты понимаешь, кто ты?

     – Да, я тот, кто крепко тут застрял. Меня хотят обвинить в убийстве.

     – Где застрял? На пожарной лестнице? Туда-сюда бегаешь? Вот сейчас ты видишь меня, видишь, как я обустроила тут себе жилище. Тебя не удивляет, как я притащила сюда все эти одеяла, как я тут вообще живу? Не удивляет, что ты столько дней не ешь, не пьёшь? Двери не поддаются, наверное, да? Разве ты не понял?

     – Что?

     – Ты умер, стал призраком. Ты призрак этого долбанного лицея.

     Костя замер. Он стоял под качающимися на ветру лоскутками и пытался осмыслить то, что он услышал. Умер? Он умер? Он пил воду, какал, писал, бегал и боялся, даже холод иногда чувствовал... Нет, это невозможно! И его же Солидол увидел и повёл. Как же он умер, если человек его увидел, даже хотел сначала милицию вызвать, потом собрался отпустить, но Олег помешал…

     – Солидол же меня видел, тащил за собой.

     – Матвей Маркович? У него пять дней назад случился приступ, сердечная недостаточность. Он плохо себя почувствовал, но так и не решился покинуть место своей работы. Ответственность, блин...

     – Ты серьёзно? Он… и я умерли?

     – Да. Ты – когда перелазил забор, сломал шею, и тебя увезли. Больно было?

     – Ну, да. Вернее, нет. Вернее, шея болела и всё. В первый день.

     – А потом началось, дай я угадаю: странная жажда, вот она есть, а потом – раз! – исчезает. Непонимание, ты спишь или это всё по-настоящему. Да? Если бы ты был живой, то, ну ладно первые дня три, а потом жажда стала бы такой сильной, что ты бы ни о чем больше и думать бы не мог. Ты бы выл от неё, готов был на всё, а ты прятался, а она – волнами. Вспомнил – есть жажда, забыл – нет её. Страх был сильнее голода и жажды, о которых помнило твоё тело, твоё призрачное тело. Твои руки, ноги, они пыль поднимали? То, что одежда была всё время чистой, отсутствие запахов ссанья и пота за столько-то дней – не удивило, нет? Ты так боялся, что тебя найдут, что на это не обращал внимания. Это первое, что случается с призраками, которые потеряли тело и не поняли, что умерли. Твоё тело не подаёт новых сигналов и лишь твоя память фантазирует, но чувства перешли на новый уровень и страх, что тебя найдут, всё пересиливал. Понял?

     – Ну, не особо, – сказал Костя.

     – Страхом ты себя кормил. Три дня, четыре, а странная жажда не нарастает. Удивительно, правда? Голод был, а бегал в туалет?

     – Да, бегал! Блин, что ты несешь?! Я сходил по-маленькому и по-большому.

     – А ты проверял, что ты там «сходил»? Или, типа, спустил и всё?

     – Зачем?!

     – А затем! Потому что услышал звук слива и решил, что всё нормально. Но его не было, ты сам себе дофантазировал, потому что делал это много раз и ждал этого звука. А обернуться и посмотреть… Я сама поняла это не сразу.

     – Просто пиздец! – не выдержал и ругнулся Костя. – На своё дерьмо смотреть, как оно уплывает. Да, до этого нужно додуматься!

     – Не понимаешь? – девушка улыбнулась, и её глаза странно задёргались. Это длилось секунд десять, а потом всё снова стало нормальным. – Всё познаётся в деталях. Твой пиздец раньше бы наступил, если бы ты, как только сдёрнул воду и услышал шум набирающейся воды, просто бы остался и посмотрел. Ты бы увидел, что ничего не изменилось: твое говно осталось в чаше туалета. Ты снова бы слил. И опять то же самое. Вода лилась бы, смывала его, но в то же время всё оно оставалось бы на месте. Правда, классно? Я такое прошла, экспериментируя. Ты снова и снова жмешь на слив, каждую секунду или две. Но эффект тот же. И тут, по идее, тебя должно бы озадачить – как вода способна набраться в бачок за ту секунду, что проходит между нажатиями на спуск? А она набирается. Как?

     – Что ты хочешь мне сказать? Мне кажется? Всё вокруг меня мне кажется? Типа что я делал. Я как бы сидел, я как бы какал, потом сливал, посчитав, что сходил, а не сходил?

     – Ты – мёртв. Это главное. Всё, что с тобою происходит, это только эхо чувств твоего тела, которое у тебя было. Есть реальность, а есть фантазии твоего бывшего тела. Реальность – день и ночь, люди, шум города, студенты, которые сдают экзамены. Но есть твои фантомы. То, что делаешь ты, ещё считая себя живым. Я тут подслушала разговор про мозговые фантомы призраков, когда умерший человек верит в то, он что-то видит, хотя этого нет. Ты знаешь, как что-то делается, это совершенно привычно для тебя и ты делаешь это неосознанно, автоматически. И ты видишь результат, но это только твой фантом, твоё воображение и всё. Ты себя считаешь живым и поэтому делаешь ещё все так, как делал это при жизни, не иначе. Твой Солидол в первые ночи делал обход помещений, грозил, пугал, даже бросался посудой, но смог только лишь стул опрокинуть в столовой и те убежали, а этот человек до сих считает, что спугнул их своими криками.

     Костя посмотрел на свои руки, на свою одежду. Да, помята, но чистая и сухая. А ведь тогда был дождь.

     – Тогда я был мокрым, – сказал он девушке.– Тогда дождь шёл, и я намок, а сейчас сухой.

     – И что? Ты сам додумал, что высох, пока сидел там, на пожарной лестнице. Сидел бы на улице – был бы мокрым. Да, девять дней ещё не прошло? Завтра будет, кажется, не помню, но это не важно. Вот завтра у тебя сознание перевернётся. Ты уже будешь мир видеть по-другому, когда впервые поймёшь, что у тебя нет физического тела. Оно станет воздушным, и тебя будет тянуть вверх. Воспарить. Так со многими происходит. Было тело, а потом – раз, и пропало, но чувства остались.

     Ты, кстати, в столовой, вроде бы, пасся? Вкусно было или как во сне? Ел, вкусно, а потом вкуса не помнишь. Это и есть разница между живым и эфирным телом. Давай-ка я ещё поугадываю. Сначала, когда начал прятаться, когда ты приседал, держась за стену или за подоконники, то чувствовал их, их текстуру, плотность, холод из окна. Ощущал, словно был живым. А потом все эти ощущения стали какими-то странными. Вроде бы ты чувствуешь их, но сомневаешься, что чувствуешь. Вроде, ощущаешь твёрдость, но ни запахов, ни структуры. Я угадала?

     – Ну, и?

     – И всё это – просто эхо ощущений после смерти, пока твоя душа цеплялась за жизнь. Всё это – фантомы. Что там в столовой? Поел? Что, фрикадельки вкусные были в супе? Точно? Повара это оставили? Вот так прямо на плите в кастрюлях, а не в холодильнике?

     – Ты за мной следила? – спросил Костя. – Столько обо мне знаешь.

     – Присматривала. Мне легко путешествовать по лицею. В тех кастрюлях ничего не было. Они были вычищены и вымыты. Да, именно так, мой мёртвый друг, они были пусты. И, если бы ты был жив, ты бы это понял, физически увидев это. Но ты хотел увидеть там еду, и ты её увидел. Ты, как призрак, сам её создал, фантомом. А раз увидел – то и ел. Но это ты сам фантазировал, и тебе это показывали.

     – Кто?

     – Твои мысли. Ты верил в то, что ты нашел еду и с аппетитом её ел. Я тоже так пью дорогие вина. Представляю себе и пью, сидя на крыше и глядя на ночной город, полный огней. Нужно время, чтобы создавать свои миры. Я живу на чердаке и создала своё гнёздышко, как смогла, а если бы я знала к кому, к ангелу обратится или демону за помощью, я тут построила бы дворец со слугами и богатствами. Окружила себя заботой и комфортом. Я тоже, когда умерла, заказывала себе шоколад – очень его хотела и получала. Много ела и не наедалась. Жрала, как свинья, но шоколад всё лез и лез в моё горло. И память, что это вкусно, была всё время со мной. Я наслаждалась вкусом и процессом поедания. А потом мои желания перестали исполняться. Я угасла.

     – Как?

     – Правила. В живом мире есть физические законы и правила, здесь тоже есть свои законы и правила. Я закостенела в каком-то роде. Я прошла сорок дней и должна была воспарить. Уйти, как уходят души, которых не тянет вниз груз совести. Меня он не очень тянул, но я не захотела. Я тоже прячусь, когда поняла, что это такое. Фантазирую себе тут какой-никакой комфорт и прячусь. Не хочу покидать Землю. Не хочу терять свою память и свою личность, пройдя через щит очищения. Ты его не видел, но если долго будешь здесь, то увидишь его как некую мерцающую пелену за облаками. Это уже гораздо большее, это уже будет выбор, – снова её глаза стали странно себя вести, но Костя сделал вид, что не замечает этого. – И почему испугался Солидол?