Текст книги "История России с древнейших времен до 1861 года"

Автор книги: Игорь Андреев

Соавторы: Николай Павленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

О путях и методах централизации, об отношениях монарха и подданных вели яростный спор талантливые политические противники – царь Иван Грозный и кн. А. М. Курбский. Бежав за рубеж, Курбский прислал царю послание (1564), обвиняя его в тирании и жестокости. Грозный ответил, затем появились новые послания, всего было два послания царя и три Курбского. Из-под пера Курбского вышло еще несколько посланий, Курбский написал также памфлет против царя Ивана – "История о великом князе Московском" и другие сочинения. Оба были по-средневековому широко образованы: знали и Библию, и богословскую литературу, и историю Рима, Византии и Руси, и античных авторов.

По своим взглядам Иван и Курбский были не только антагонистами, но и во многом единомышленниками: оба они выступали за централизацию государства и сильную царскую власть, а политическим идеалом Курбского была деятельность Избранной рады, которая значительно укрепила централизацию. Спор шел о другом. Истинной монархией царь Иван считал только монархию деспотическую. Он полагал, что не царь действует для блага своих подданных, а священным долгом подданных является верная служба государю: ведь сам Бог их поручил в "работу" (т. е. в рабство) своим государям. Все жители страны – от последнего холопа до князя – государевы холопы. "А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же", так лаконично, четко и даже талантливо сформулировал царь основной принцип деспотизма. Курбский представлял себе царскую власть иначе. Царь отвечает не только перед богом, но и перед людьми, он не может нарушать права своих подданных, должен уметь находить мудрых советников, причем не только из высшей аристократии (позднейшие историки часто обвиняли Курбского в стремлении добиться для бояр "права" соучаствовать в управлении государством), но и "всенародных человек". Увы, сам Курбский не следовал этим высоким идеям: в своих имениях в Речи Посполитой он обращался с подвластными так жестоко, что против него было возбуждено судебное дело. Представитель князя на суде словно цитировал царя Ивана, говоря, что князь Курбский сам знает, как обращаться со своими подданными.

Курбский, хотя и допускает "всенародных человек" к участию в управлении, остается аристократом. Даже жертвы опричного террора в его "Истории" расположены в соответствии с их знатностью. И сама история создания единого государства – это для Курбского печальная история того, как московские князья пили "крове братии своей". И все же Курбский признает совершившиеся факты, царь Иван плох не тем, что он глава единого государства, а тем, что он казнит невиновных, своих верных слуг.

Аристократичен и Иван IV, который всегда кичился своим происхождением от "Августа-кесаря". Шведскому королю он отказывал в равенстве с собой, считал его род "мужичьим", так как отец короля Густав Ваза был не прирожденный монарх, а выборный.

Курбский обладал незаурядным литературным талантом, он великолепно освоил средневековую риторику, любил острые каламбуры. Например, опричников Курбский называл "кромешниками": ведь "опричь" и "кроме" синонимы, а поскольку ад – это "тьма кромешная", то опричники – адово воинство. Грозный был, пожалуй, талантливее как литератор. Он не хуже Курбского владел классическим стилем "плетения словес", но при этом любил резко выйти за его рамки, смело вводил в свои послания наряду с обширными цитатами из Библии и "отцов церкви" просторечие и даже перебранку. Тем самым он взрывал литературный этикет средневековья. Писаниям царя всегда присуща ирония – то острая, то грубая и мрачная. Курбский писал о том, что воевал в "дальноконных градах германских". Царь высмеял красивый эпитет: "Ты того дальноконнее поехал". Даже английской королеве Елизавете в момент обострения русско-английских отношений он написал: "... у тебя мимо тебя люди владеют, и не токмо люди, но и мужики торговые... А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая (т. е. обычная) девица".

Рассматриваемая эпоха – время острых религиозных споров. "Ныне и в домех, и на путех, и на торжищих иноци и мирьстии и вси сомнятся, вси о вере пытают", – писал в 70-х гг. XV в. Иосиф Волоцкий. И хотя он же утверждал, что до этого времени никто в Русской земле не видел живого еретика, на самом деле известные нам ереси относятся уже ко второй половине XIV в. Ереси и вообще религиозное вольнодумство были всегда результатом самостоятельного, без оглядки на авторитеты поиска истины. Тем самым подрывается важнейший принцип религиозно-церковного мировоззрения: беспрекословного повиновения иерархии. Попытки еретиков и вольнодумцев найти рациональные обоснования религии и отвергнуть те догматы, которые не выдерживают рациональной критики, противоречили основе всякой религии слепой вере, не основанной на знании. Поэтому, хотя ереси и вольнодумство не выходили за пределы религиозного мировоззрения, они были, по сути, враждебны церкви и несли в себе элементы социального протеста. Это полностью относится к возникшей в 70-х гг. XIV в. в Новгороде ереси стригольников (происхождение названия неясно), распространившейся среди низшего духовенства и ремесленников. Стригольники не только с позиций разума критиковали Библию и сочинения "отцов церкви", но и отвергали церковные обряды, заявляли, что "пастыри" (т. е. духовенство) сами "возволчились", а потому "овцам" (мирянам) приходится самим себя "паствити"; они протестовали против тех, кто "свободных людей порабощает и продает". Церковь и государство преследовали стригольников, многие из них были казнены, но и в середине XV в. в Новгороде и Пскове встречались стригольники.

Их прямыми наследниками были сторонники новой ереси, которую церковники окрестили ересью "жидовствующих": их обвиняли в переходе в иудаизм. Трудно оценить справедливость этих обвинений: ведь до нас дошли произведения не еретиков, а их "обличителей", не брезговавших никакими средствами в борьбе. Видимо, еретики использовали и какие-то сочинения иудейских богословов, но в целом оставались в рамках христианского вероучения. Еретики (священники Алексей, Денис и другие) отрицали церковную иерархию, не принимали как противоречащий разуму догмат о троичности божества, считали ненужными иконы и обряды. Еретики, разумеется, были утопистами: они надеялись создать религию без церкви и веры в чудесное.

Церковь повела ожесточенную борьбу против еретиков. Новгородский архиепископ Геннадий Гонзов готов был даже пойти на союз с католиками: он восхищался "панским королем", который "очистил" Испанию от еретиков и иноверцев, при дворе Геннадия доминиканский монах Вениамин переводил католические антиеретические трактаты. Но больше Геннадий надеялся не на аргументы, а на силу, ведь ортодоксы, как он сам признавался, "люди... простые, не умеют по обычным книгам говорити", а потому "таки бы о вере никаких речей с ними не плодили; токмо того для учинити собор, что их казнити – жечи да вешати". Вслед за Геннадием в борьбу вступил игумен Волоцкого (т. е. Волоколамского) монастыря Иосиф Волоцкий, написавший множество сочинений против еретиков. По приказу Геннадия некоторых еретиков наказали в Новгороде кнутом. В 1490 г. церковный собор в Москве осудил ересь, отправленных в Новгород для наказания еретиков облачили в шутовские одежды, подвергли издевательствам, после чего у них на головах сожгли лубяные шлемы с надписями: "Се есть сатанино воинство".

Но ересь оказалась живучей и даже проникла во дворец великого князя. В московский круг еретиков входили видные дипломаты – Дьяки Федор Васильевич и его брат Иван Волк Курицины, государев переписчик книг Иван Черный, наконец, невестка Ивана III – дочь молдавского господаря Елена Стефановна. В ереси обвиняли и Митрополита Зосиму. Сам великий князь до поры до времени покровительствовал еретикам. Разумеется, он не вникал в богословские споры. Для него важнее было другое: монастыри увеличивали свои владения за счет вотчин служилых людей. Иосиф Волоцкий и его сторонники (иосифляне) доказывали, что церковь не только имеет право, но даже обязана владеть населенными землями. Противоположную позицию занимали нестяжатели во главе с монахом одного из окраинных монастырей Нилом Сорским, но они были скорее мыслителями-созерцателями, чем борцами. Проповедь еретиков против церковной иерархии и монашества дала бы оправдание для конфискации церковных земель. К тому же иосифляне, воинствующие церковники, порой заявляли, что церковная власть превосходит светскую, а это беспокоило великого князя. Вот он и держал еретиков "про запас" против иосифлян.

И все же в 1502 г. Иван III окончательно отвернулся от еретиков. Его страшили их независимость в суждениях, элементы социальной критики в их учении. Елену Стефановну и ее сына Дмитрия арестовали. На церковном соборе в 1503 г. иосифляне решительно выступили против попыток Ивана III конфисковать часть церковных земель. Правительству пришлось отступить. Но отныне Иосиф Волоцкий и его сторонники все чаще стали поддерживать великих князей. В декабре 1504 г. новый собор осудил еретиков на смерть; многих из них сожгли, Елену Стефановну умертвили в тюрьме. В обмен на сохранение монастырских вотчин и инквизиционные костры власть получила полную поддержку иосифлянских иерархов, превратившихся в "дворян великого князя", как их насмешливо называли.

Но идеи еретиков не сгорели в пламени костров. В середине XVI в. снова появились вольнодумцы. В 1553 г. был осужден московский дворянин Матвей Семенович Башкин. Этот прихожанин придворного Благовещенского собора принадлежал к верхушке столичного дворянства. Башкин пришел к выводу, что церковные обряды не нужны, отрицал иконы и даже "таинство" исповеди. Пришел он и к социальному вольнодумству: считал, что холопство противоречит христианским идеалам, нельзя своего "брата" держать в неволе: "У меня что было кабал полных (т. е. документов на полное холопство), то есми все изодрал", – говорил Башкин. После пыток Башкин был сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь, оплот воинствующих церковников.

Еще более радикальные позиции занимал постригшийся в монахи беглый холоп Феодосий Косой. Он отрицал не только обряды и священство, но даже христианскую символику, заявлял, что крест – орудие казни Христа – негоже обожествлять. Он пошел и дальше: говорил, что у христиан не должно быть властей, а потому призывал не платить налогов и не повиноваться феодалам. Феодосий проповедовал равенство всех народов, что резко противоречило характерной для средневековья религиозной и национальной обособленности. Идеи Феодосия разделяли многие его ученики. От преследований он бежал в Великое княжество Литовское, где продолжал распространять свое учение среди украинских и белорусских крестьян и горожан. Угнетатели ненавидели "рабье" (так они презрительно его называли) учение Феодосия Косого. Недаром его преследовал Иван Грозный и "обличал" Курбский.

В рассматриваемый период продолжало разиваться русское искусство. В XIV в. в Новгороде строится много посадских, сравнительно небольших храмов, из которых наиболее известны церкви Спаса на Ильине улице и Федора Стратилата на Федоровом ручье. В XV в. идет интенсивное строительство в Москве. Столицу великой державы хотели сделать парадной и монументальной. Иван III привлекает для работы итальянских архитекторов – самых умелых в то время. Среди них выделяется болонец Аристотель Фиораванти, не только архитектор, но и фортификатор, пушечный мастер-литейщик и чеканщик монет. В 1475 – 1479 гг. под его руководством в Кремле был построен Успенский собор – кафедральный храм митрополита всея Руси. Фиораванти обязали взять за образец Успенский собор во Владимире – тем самым как бы подчеркивалось, что столицей Руси стала Москва. Итальянскому архитектору действительно удалось создать храм в русском национальном стиле. Вероятно, Фиораванти составил проект и новых кремлевских стен, которые были сооружены в 1485 1516 гг. под руководством нескольких итальянских мастеров. Они заменили обветшавшие белокаменные стены времен Дмитрия Донского, построенные в соответствии с военной техникой своего времени, кирпичными, на белокаменном фундаменте. В Кремле были возведены Грановитая палата для торжественных приемов, Архангельский собор – усыпальница московских великих князей и царей, домовая церковь государей – Благовещенский собор (построен псковскими мастерами) и т. д.

Строительство московских укреплений продолжалось в течение всего XVI в. При Елене Глинской к Кремлю пристроили полукольцо укреплений Китай-города, защищавшее центральную часть посада. В конце XVI в. "городовых дел мастер" Федор Савельевич Конь возвел кольцо укреплений "Белого города" длиной ок. 9,5 км с 27 башнями (проходило по линии нынешнего Бульварного кольца). Ф. С. Конь построил также кремль в Смоленске, считается, что он воздвигал стены Симонова (в Москве) и Пафнутьева (в Боровске) монастырей. В самом конце XVI в. была создана последняя внешняя линия укреплений Москвы – "Скородом", деревянные стены на Земляном валу (проходил по линии нынешнего Садового кольца).

Со второй трети XVI в. в каменное зодчество проникает из народной деревянной архитектуры шатровый стиль. Его шедевром и одновременно наиболее ранним образцом является церковь Вознесения в селе Коломенском (ныне в черте Москвы). В 1554 – 1561 гг. архитекторы Постник Яковлев и Барма закончили на Красной площади строительство собора Покрова, что на Рву, посвященного взятию Казани (Казанью русские войска овладели на следующий День после праздника Покрова). Эту церковь по одному из позднее пристроенных приделов чаще называют храмом Василия Блаженного. Это вершина русского зодчества XVI в. Вокруг огромного центрального шатра – восемь глав, в чем-то похожих и вместе с тем разнообразных. Как Москва объединила вокруг себя разные земли Руси, так и центральный шатер объединяет в нерасторжимое целое красочное разнообразие отдельных главок.

Во второй половине XIV – первой половине XV в. работали два великих русских художника – Феофан Грек и Андрей Рублев. Феофан, выходец из Византии, во второй половине XIV в. работал в Новгороде, а затем и в Москве. Для стиля фресковых росписей Феофана и его икон характерна особая экспрессивность, эмоциональность. Феофан не всегда тщательно прорисовывал свои изображения, но достигал огромной силы воздействия на чувства зрителя. Этот характер живописи соответствовал и темпераменту художника, о котором говорили, что он "изограф нарочитый и живописець изящный во иконописцех". Современник рассказывает, что во время работы он никогда не стоял на месте ("ногами бес покоя стояше"): вероятно, для того, чтобы все время видеть, как смотрится мазок издали. Не прерывая работы, Феофан вел беседы с друзьями – и об искусстве, и о философии.

Иной характер носит живопись Андрея Рублева (ок. 1360 – 1430). Великолепный колорист, Андрей Рублев создавал умиротворенные композиции. В годы кровавых феодальных междоусобиц, вражеских набегов он отразил в живописи народную мечту о мире, спокойствии, благополучии, человеческой близости. Эти черты особенно ярко проявились в его самом знаменитом произведении – "Троице". На иконе изображены трое прекрасных юношей, ведущих неторопливую, дружескую и вместе с тем печальную беседу. Андрей Рублев работал и в области книжной миниатюры. Во времена, когда искусство было большей частью безымянным, он оставил после себя прочную память. Даже в середине XVI в. в одном из завещаний среди множества икон без указания авторов особо выделялся образ "Ондреева письма Рублева".

Традиции Андрея Рублева продолжались в живописи второй половины XV XVI в. Особенно выделяются фресковые росписи Дионисия (лучше всего они сохранились в Ферапонтовом монастыре в Белозерском крае), не только своеобразные по композиции, но и с неповторимо нежным колоритом. Во второй половине XVI в. в живописи появляются уже и первые портретные изображения – "парсуны".

Характерными чертами русского быта XVI в. оставались консервативность и большая, чем в предыдущие периоды, но все еще незначительная дифференцированность: разница в быте между господствующим классом и "черными" людьми по-прежнему была скорее количественной, чем качественной. Мало отличались друг от друга в это время городские и сельские жилища. Город был комплексом усадеб, на улицы и переулки выходили не дома, а высокие глухие заборы. В каждой усадьбе были изба, хозяйственные постройки, небольшой огород с садом. Боярская усадьба имела большие размеры, разнообразнее были хозяйственные постройки, кроме господского дома, стояли "людские" избы, в которых жили холопы. Горожане держали также домашний скот, а потому за городской чертой обязательно устраивались выгоны.

Жилища и представителей высших сословий, и рядовых горожан, и крестьян были, за редким исключением (у самых богатых бояр изредка встречались каменные хоромы), срубными, из сосновых бревен, топились чаще всего по-черному, дым выходил через специальное дымовое отверстие. Каменные печи с дымоходами встречались в самых богатых домах, "белая изба", "белая горница" обычно специально отмечались. Основная постройка называлась избой. Избы феодалов состояли из нескольких срубов, иногда на высоких подклетях; бывали двух– и трехэтажными. На дворе могла стоять и башня – "повалуша" или "терем". Дома украшались высокохудожественной затейливой резьбой. Окна были небольшими, в богатых домах – слюдяные, в бедных – закрытые всего лишь бычьим пузырем.

Больше различий было в одежде. Крестьянское платье этого периода не отличалось от одежды предшествующего времени. Зато знать одевалась богато и разнообразно. Уже в первой половине XVI в. известны щеголи-модники, которые, по словам митрополита Даниила, "красятся и упестреваются... о красоте сапожней весь ум имея и о прочих ризах" (т. е. одеждах). Щеголи размышляют "о ожерелиях, о пуговицах... о стрижении главы, о повышении косм... о кивании главе, о уставлении перст, о выставлении ног", они "украшаются вящше жен умывании различными и натирании хитрыми". Среди боярства были распространены одеяния из дорогих привозных тканей фландрского сукна и венецианского бархата, из восточного "рытого" бархата и из атласа, из тафты и парчи. Если простые люди носили шубы из дешевых мехов – овчины и белки, то на боярские шел соболь, а то и одни "пупки собольи" (брюшко); встречались даже горностаевые шубы. Шуба беличья или даже кунья была недостаточно престижна для знатного боярина. Иван Грозный, презрительно говоря об одном из Шуйских, замечал, что у него бедного была всего одна шуба, к тому же "мухояр (полушерстяная ткань) зелен на куницах, да и те ветхи". Цена шубы зависела не только от стоимости меха: серебряные или даже золотые пуговицы могли стоить столько же, а то и еще дороже, чем сама шуба.

Одежды и украшения знатных женщин стоили не меньше. К платьям боярынь пришивали куски цветной ткани или кожи, часто с вышивками, с драгоценными камнями – "вошвы". Они стоили немало – недаром ходила пословица: "Дороже кожуха вошвы стали".

Отличались и головные уборы. У крестьян – дешевые войлочные шляпы, зимой – шапки из недорогих мехов, у горожан – разнообразные колпаки. Колпаки для знати изготовляли из тонкого фетра с оторочкой из дорогого меха, украшали драгоценными камнями. Так, в одном из завещаний упомянут колпак, унизанный жемчугом, с пуговицами из яхонтов и жемчугов. При дворе в моде были восточные головные уборы – "тафьи", тюбетейки. Иной раз их даже не снимали, входя в церковь, что сурово осуждал в особой статье "Стоглав", предписавший, во-первых, всем, начиная с царя, князей, бояр и "прочих вельмож", снимать в церкви шапки, а во-вторых, чтобы "тафьи... отныне и впредь на всех православных крестьянех никогда же не являлися". Но церковь оказалась бессильной перед модой: Иван Грозный и его опричники входили в церковь в тафьях.

Военное снаряжение, естественно, использовали только феодалы, но у "верхов" и у "низов" этого класса оно различалось. Рядовой сын боярский выходил на службу в стеганом "тегиляе" с нашитыми на него кольчужными кольцами, со старой дедовской саблей, в простом металлическом шлеме. Боярское же военное снаряжение состояло из дорогих привозных вещей, украшенных золотом и серебром.

Различалась и утварь богатых и бедных людей. В боярских домах парадная посуда была из серебра ("суды серебряны"), повседневная – из олова, в домах среднего достатка "суды оловянные" были посудой для гостей, а ежедневно пользовались глиняной и деревянной; наконец, у большинства населения парадной посуды не было вовсе.

Пища даже простого населения в это время была достаточно обильна и разнообразна (разумеется, в годы хороших урожаев, а не в периоды голодовок). Хлеб ели в основном ржаной, из ржаной же муки пекли блины, из пшеничной – разнообразные пироги и караваи. Ели каши и кисели, из овощей самой распространенной была репа (она играла в рационе ту же роль, что впоследствии картофель). Сравнительно недорого было мясо, чаще употребляли баранину. Мясо солили впрок. В погребах и ледниках знати и богачей хранились разнообразные напитки из фруктов и ягод (яблок, груш, вишен и т. д.). Распространенными прохладительными напитками были квас и морс. Дыни и арбузы использовали засоленными или консервированными в патоке. Очень разнообразна была рыбная пища. Рыба употреблялась и свежей, и соленой, и сушеной, и вяленой.

Резко различалась пища скоромная и постная. Посты продолжались долго, к тому же на каждой неделе были постными среда и пятница, когда запрещалось употребление мяса, коровьего масла и молока. В некоторых житиях святых даже описывалось, что будущий праведник еще в младенчестве отказывался от материнской груди по средам и пятницам.

Пищевой рацион бояр был более изысканным, кулинарно изощренным. Митрополит Даниил насмешливо писал о множестве поваров, ежедневно "стекающихся" в "поварню", готовящих "к насыщению чрева пищу" и удивлялся: "...колико тщание и подвиги иметь пища и питие, колико же сребра и злата на сие исчезает, а колики подвиги, и поты, и труды, и болезни приемлют чревоработающие". Жареные лебеди и гуси, часто мясо не просто жареное, а "верченое" – приготовленное на вертеле. Употреблялись и дорогие заморские приправы.

Семейный быт строился на основе безоговорочного подчинения главе семьи всех домочадцев – жены и детей. За непослушание следовало телесное наказание. Это и неудивительно: телесные наказания применялись широко, им подвергали даже бояр, они не считались позорящими. И все же было бы неверным считать русскую женщину XV – XVI вв. абсолютно бесправной. Разумеется, браки совершались по воле родителей, "сговорные" и "рядные" записи о будущем браке заключали не жених и невеста, а их родители или старшие родственники. Но соображения материальные и престижные преобладали в феодальных семьях, где выгодный брак сулил приращение вотчин или установление добрых отношений с влиятельными лицами. Среди крестьян и посадских людей, где к тому же ранняя трудовая деятельность помогала общению юношей и девушек, основы брака бывали иными. Встречались исключения и в феодальной среде. Так, в середине XVI в. княжна Авдотья Мезецкая отказалась от навязанного родней жениха, и любящая бабушка вынуждена была продать два села и уплатить неустойку родне жениха. Женщина обладала имущественными правами: муж не мог распоряжаться приданым без ее ведома, а после ее смерти при отсутствии детей оно возвращалось в род покойной. Особенно высокое положение занимали вдовы. Они выступали как своеобразные опекунши своих даже взрослых детей. Например, когда сыновья Ф. А. Басманова делили отцовские владения, грамота о разделе была составлена "по благословению" их матери. В своих вотчинах вдовы были полновластными хозяйками, составляли завещания с имущественными распоряжениями, вели тяжбы с соседями и родственниками-мужчинами. Важные обязанности лежали на жене и при жизни мужа: она была распорядительницей всего домашнего хозяйства, в богатых домах ей подчинялась вся женская прислуга. Не случайно "Домострой" включает особую главу "Похвала женам", где утверждается, что добрая жена дороже "камени многоценнаго", что "жены ради добры блажен муж".

Глава VI

СМУТНОЕ ВРЕМЯ В НАЧАЛЕ XVII в.

1. МОСКОВСКОЕ ГОСУДАРСТВО В КОНЦЕ XVI

НАЧАЛЕ XVII в.

УЧРЕЖДЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА

В последние годы правления Ивана Грозного Московское государство переживало политический кризис – прямое следствие неудачной Ливонской войны и опричного террора. Со смертью царя в 1584 г. кризис принял характер открытой борьбы различных группировок за власть. Большим влиянием пользовалась княжеско-боярская знать во главе с Шуйскими, которая претендовала на власть, опираясь на знатность рода. Ей противостояли худородные деятели особого "двора" и фавориты покойного государя (например, Б. Бельский), стремившиеся сохранить свои позиции при Федоре Ивановиче. Влиятельной была и группировка Годуновых – Романовых, сильная своими родственными связями с царем. Она и взяла верх, постепенно оттеснив от трона всех своих соперников.

В результате борьбы особенно упрочилось положение царского шурина Б. Годунова, который, получив высший дворовый чин конюшего, стал официально признанным правителем государства. Обеспокоенные возвышением Годунова, Шуйские попытались развести царя Федора с бездетной царицей Ириной, сестрой Годунова. Но прочные позиции при дворе и приязнь царя Федора позволили Годунову перехватить инициативу и расправиться с оппозицией. Влиятельный И. П. Шуйский был отправлен в ссылку, а затем убит. Годунов взял верх, отстаивая принципы самодержавной власти. Победила группировка старомосковских боярских родов, которая связывала свое служебно-местническое и материальное положение в первую очередь с государевой службой и близостью к престолу.

Положение правителя позволило Б. Годунову поставить под свой контроль приказной аппарат. Немало сторонников он имел и в Боярской думе.

Много внимания было уделено правительством Годунова крестьянскому вопросу. По общепринятому мнению, именно в последней четверти XVI столетия в положении земледельцев произошли столь важные перемены, что приходится говорить о переломном этапе в истории становления крепостного права.

История крепостничества и крепостного права – тема, традиционная для отечественной науки. При наличии множества мнений в досоветской историографии существовали две основные теории происхождения крепостного права – указная и безуказная. Возникновение первой связано с именем В. Н. Татищева, который первый обнаружил Судебник 1550 г. и указ 1597 г. о пятилетнем урочном сыске беглых крестьян. Сопоставление двух памятников дало ему основание утверждать, что крестьяне были законодательно прикреплены к земле указом 1592 г. Правда, сам поиск указа не увенчался успехом.

В первой половине XIX в. было запрещено обсуждать крепостное право даже в историческом аспекте. Лишь в канун Великих реформ ученые получили возможность обратиться к обсуждению этой проблемы. Б. Н. Чичерин выступил автором теории государственного закрепощения и раскрепощения сословий, согласно которой необходимость в исполнении определенных государственных повинностей привела к постепенному закрепощению всех слоев населения. При этом "крепость" сословий зависела от характера повинностей. Первыми были "закрепощены" служилые сословия – выполняя ратную повинность, они при этом в силу своего занятия сохранили свободу передвижения. В конце XVI в. возникла потребность закрепощения – прикрепления к земле – крестьян, основного "податного класса". Подход Чичерина предполагал равное отношение власти ко всем сословиям и абсолютизировал лишь одну сторону деятельности государства – быть социальным регулятором.

Б. Н. Чичерин предложил лишь общую схему закрепощения в рамках указной теории. С. М. Соловьев на фактическом материале обосновал ее и включил в общеисторический процесс. Он связывал возникновение крепостного права с обширностью русского государства и острым "недостатком рабочих рук при... обилии земли". Но уже в середине XIX столетия было предложено иное объяснение происхождения крепостного права. М. П. Погодин, отрицая существование закона об отмене Юрьева дня, утверждал, что крепостное право возникло помимо государства, в ходе самой жизни. Любопытно, что ранее близкую мысль высказывал известный государственный деятель М. М. Сперанский, по которому "закрепощение основывалось сперва обычаем, а потом законом". Однако потребовались мастерство и талант В. О. Ключевского, чтобы эти наблюдения выстроились в теорию безуказного закрепощения крестьянства. По Ключевскому, крепостное право сложилось постепенно, в результате роста крестьянской задолженности, без участия государства. Позднее последователи известного историка дополнили экономический фактор закрепощения (задолженность) обычаем – институтом старожильства. В итоге безуказная теория получила широкое признание.

Однако открытые в конце XIX – начале XX в. документы о заповедных летах вновь побудили часть историков вернуться к указной теории закрепощения. При всей фрагментарности найденного материала новые источники поколебали основы безуказной концепции и прежде всего положение о пассивной роли власти в формировании крепостничества.

Советская историография, исходя из утвердившихся методологических посылок, безусловно предполагала участие феодального государства – орудия классового господства – в утверждении крепостничества и крепостного права. Само же становление крепостного права как крайнего юридического выражения внеэкономического принуждения, свойственного феодальной формации, рассматривалось в неразрывном единстве с генезисом феодализма, как длительный процесс. Отсюда и начальная точка отсчета – времена Киевской Руси.

Интерес к социально-экономической тематике, характерный для советской исторической науки, вызвал появление большого числа исследований по истории крестьянства и крепостного права. Удалось даже обнаружить новые документы с известиями о запрещении выхода крестьян новгородских пятин. Однако попытка на их основе реконструировать указ 1592 – 1593 гг., который запрещал выход и утверждал крестьянскую крепость во всероссийском масштабе, в силу недостаточности аргументации не получила широкого признания.

В настоящее время продолжается поиск не только источников, могущих пролить дополнительный свет на историю закрепощения, но и новых подходов к самой теме, преодолевающих ограниченность сугубо классового осмысления этой важной проблемы. Сам процесс закрепощения в конце XVI столетия многие исследователи связывают с хозяйственным разорением, с последствиями опричнины и Ливонской войны. Мотивом правительственной деятельности в крестьянском вопросе был фискальный интерес: резко уменьшившиеся финансовые поступления потребовали ограничения свободы податного населения, которое пыталось разными способами, в том числе переходами и побегами, "избыть" фискальный гнет.