Текст книги "Украина в Берлине"

Автор книги: Игорь Гергенрёдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Она рассказывает о юности, о том, как ездила в Уренгой со студенческим стройотрядом, его командир был влюблён в неё.

– Высокий, симпатичный! – говорит она с огоньком волнующего воспоминания. – Брал меня замуж, но я не пошла.

– Почему?

– Он мне не нравился, – говорит она то, что не вяжется с её отзывом о нём.

Мне это непонятно, но я не лезу с расспросами. А она рассказывает, как прыгала с парашютом, работала в милицейской администрации, и там её научили стрелять из пистолета. Я любопытствую, каково было в милиции мужское окружение. Она вспоминает милиционеров, которые желали её благосклонности, и вдруг преподносит эпизод. Милиционер заскочил к ней в кабинет, куда-то спеша, попросил дезодорант. Оттянув рукой брюки и трусы спереди, он другую руку с баллончиком запустил под них, опрыскал свои гениталии и убежал.

– Моим дезодорантом! – произносит Оксана со смешливым возмущением.

Я приказываю себе устраниться от выводов, делаю большой глоток пива – благо, есть ещё бутылка.

Пора домой. Оксана перескакивает с аллеи через ограду в траву, срывает жёлтые цветы бессмертника. Проезжающий по аллее велосипедист затормаживает, разражается тирадой: здесь нельзя ничего рвать! Оксана, не зная немецкого, но догадываясь, о чём базар, как ни в чём не бывало добирает цветы до хорошего букета, а я говорю человеку: не надо придираться, цветов здесь много. Он адресует нам излюбленное немецкое ругательство со словом во множественном числе, означающим «анал», и укатывает.

Оксана дома поместила цветы в кувшин с водой, но они, в отличие от ромашек из парка Сан-Суси и вопреки своему имени бессмертник, скоро увяли.

* * *

Огибаем дворец Шарлоттенбург, перед нами под июльским небом блаженства – широкая, с клумбами посреди и фонтаном, аллея дворцового парка, которая оканчивается спуском к озеру. Мы сворачиваем влево на узкую укромную аллею, ведущую в сторону Мавзолея, где покоится в саркофаге королева Луиза. Сколько птиц кругом: зяблики, синицы, дрозды. Радостно звенящая разноголосица. Проскочила белка от дерева к дереву.

После посещения Мавзолея моя спутница молчалива, она останавливается перед особенно старыми деревьями образцово ухоженного парка. Окидывая взглядом лужайку, говорит:

– Я хочу к воде.

Деревянный с толстыми тёсаными перилами мостик над протокой. Мы на островке. Узкая дорожка меж кустов, что стоят стенами, загибается влево, и мы оказываемся в уютном местечке перед небольшим литым бюстом королевы Луизы. Оксана очарована, прикасается пальцами к бюсту. В эти минуты не хочется говорить.

Возвращаемся с островка на аллею. Выгнутый мост за озером над его узкой частью. С моста дворец Шарлоттенбург открывается во всём своём размахе вширь. Потом мы кружим вокруг бело-голубого, под зеленоватым куполом, Бельведера – высокого, в виде башни, чайного домика с чертами барокко и неоклассицизма.

Наша приятная прогулка продолжается, пересекаем луг. Вон ещё одна протока. Облюбовав пни под плакучими ивами у воды, располагаемся здесь с бутербродами и пивом. На другом берегу цапля высматривает в воде добычу – сколько хищности в позе.

Мы рассуждаем о том, как тут всё натурально, сколько тихой радости. Оксана говорит:

– Лучше только море! Я так люблю море!

Ещё до развода она с семьёй отдыхала в Египте на Красном море. Я слушаю, как тепла и чиста была вода, пляж песчаный, дно понижается постепенно – удобно для детей. Номер отеля неважный, но кормёжка годится, после основных блюд – разнообразие фруктов, мороженое нескольких сортов. В магазинчиках рядом с отелем – ловкие продавцы-арабы.

– Услышат, как кто-то кого-то назвал по имени, и тут же к нему по имени – стараются товар всучить.

Она, вспоминая, смеётся. Конец рассказа эмоционален:

– Я люблю получать удовольствие от жизни!

Возвращаемся к дворцу вдоль клумб: герань, бегонии, гортензии, розмарины. Не один раз я хотел купить Оксане цветы, но она останавливала:

– Нет, не то!

Был момент, когда она проговорила с ноткой чего-то затаённого:

– Я люблю голубые ирисы. – И добавила тоном, не терпящим возражений: – Я скажу, когда мне их подарить.

* * *

О народном парке Рееберге, который мы застали после дождя, Оксана, оглядывая окружающие нас сосны, говорит:

– Самый настоящий лес!

Нагулявшись по нему, поглядев на косуль на отведённом им поле с рукотворными горами, попадаем в дачный городок. Оксана заинтересованно осматривает домики на засаженных деревьями и кустами участках.

– Дачи прямо в самом Берлине! Сколько может стоить вот эта? – показывает рукой.

– Тысяч пять.

– Недорого, – произносит она в размышлении.

Мне видится наше будущее, в котором присутствует дачный домик.

Оказавшись опять в парке, глядим на фазанов в вольере.

– Семь курочек, а петух один! – замечает Оксана.

– Если бы их было несколько, они дрались бы или поладили? – произношу я в раздумье.

И тут майн шетцхен вспоминает начало своей бытности в милиции. Там наметилось обычное, как она поняла, мероприятие: совместное посещение сауны сотрудниками обоего пола. Были обговорены состав групп и очерёдность, в какой он будет меняться.

– Мне сказали, с кем я буду сразу и после. Если захочу, порядок могу менять, – с обстоятельностью подаёт ситуацию Оксана. – Я говорю: «Я не могу!» – у неё улыбка сочувственного извинения, которая сдабривала отказ. – Все на меня: «Ну почему?!» А я: «Не могу!»

Немало удивлённые коллеги принялись между собой обсуждать: какова причина отказа? Предположили, что за ним стоит кто-то из начальства.

– Приходят ко мне, спрашивают: «Это …» И называют имя-отчество. – Оксана выражением лица и голосом передаёт почтение, с каким были названы имя-отчество начальника.

– Я молчу, и решили – он!

Пауза. Я жду. Она роняет вскользь:

– Перестали меня звать.

Я внушаю себе: у меня нет сомнений, что всё было так, как рассказано.

* * *

Оксана занята хождением по магазинам. Подземный торговый комплекс Аркады на Потсдамер Платц, магазины вблизи остановок электрички Фридрихштрассе и Хакешер Маркт. Торговые заведения в прочих местах Берлина. Я почти всегда остаюсь дожидаться её на улице, или она отправляет меня прогуляться, назначив встречу через час, но непременно приходит позже.

Мы в Шпандау недалеко от Ратуши, где по уютным, как в маленьком германском городке, улочкам люди больше ходят, а не ездят. Магазинов тут предостаточно. Моя прогулка по парку у канала длится и длится, но мне везёт – Оксана приходит на встречу почти вовремя.

Небольшая площадь со статуей рыцаря в доспехах. Лютерано-евангелическая церковь Святого Николая. Мы с Оксаной православные, но думаем, что можем помолиться и в этой церкви. Ставим по свечке за мир на Украине. Вторая моя свеча – за счастье моей спутницы, это я держу про себя, а она не говорит мне, о чём молится, ставя свою вторую свечку.

* * *

Магазины на Александерплатц. Послеполуденное солнце, порывистый ветерок. Пока Оксана отдаёт дань изучению витрин, я слушаю скрипку. В круге, который образовали слушатели, девушка играет «Пляску ведьм» Паганини.

Но вот и Оксана. Я всё время поворачивал голову в ту сторону, откуда она должна появиться, и взгляд выхватил её фигуру из толпы. Пока она подходит, у меня возникает мысль вкусить то, что родилось в Берлине после войны, благодаря американцам, англичанам. Это currywurst – жареные сосиски в соусе из индийских приправ карри и кетчупа. Не теряющий славы простенький берлинский деликатес.

Ряд длинных столов около ларька, где им торгуют. Выбираем место за столом, ставим пластиковые бутылки пива, которые у нас всегда с собой в сумке. Теперь можно посмаковать currywurst, моя спутница обильно добавила к соусу горчицу. Когда мы уже почти покончили с едой и допили пиво, порыв ветра едва не опрокидывает бутылку – я, дабы подхватить её, выбрасываю руку и нечаянно задеваю правую грудь Оксаны.

– Пардон, я не хотел прилюдно, – произношу из верности приличиям.

Оксана с задорной улыбкой хватает мою руку и на миг прижимает к правой груди. На нас смотрят. Я несказанно польщён поступком моей шетцхен.

Некоторое время спустя на Унтер ден Линден мы разглядываем изображения, которые запечатлевает на тротуаре молодой непризнанный художник. Оживает мобильник у меня в кармане, я слышу голос Галины: «Здравствуй! Как дела?» Тихо отвечаю: «Позвоню позже». Оксана погружена в созерцание картин на бетонных плитах, уличный шум должен бы заглушить слова из мобильника, но она как бы рассеянно произносит:

– Это была Галина.

– Почему Галина? – повышаю я голос в досаде, что определено верно.

– Для чего враньё? – отзывается она сухо.

Надо сострить, но находчивость подводит, и я глупо пасую:

– Ну да, Галина. Почему бы ей не позвонить? Это ничего не значит. – Я чувствую, что звонок Галины мне не безразличен.

– Нельзя было поступить по-мужски – не врать? – вонзают в меня булавку.

– Но я просто не хотел…

– Чего? – прерывает она меня.

– Откуда я знаю, как будет воспринято… – барахтаюсь я.

Мы удаляемся от творений художника, Оксана вдруг останавливается, порывисто требует предать её «красиво».

Я под впечатлением. Растроган.

– Не надо так говорить, Оксаночка, майн шетцхен.

* * *

Лето за серединой июля. Тёплый, после похолодания, облачный день. Мы посреди парка Тиргартен у площади Большая Звезда, на которой возносится в небо Колонна Победы с покрытой золотом скульптурой богини Виктории на венце. Колонна воздвигнута в честь побед Пруссии над Данией в 1864 году, над Австро-Венгрией (1866) и над Францией (1870–1871). Высота вместе с Викторией 66,89 метра.

Оксана должна увидеть Берлин с вершины колонны. Я заявляю, что это будет взгляд победительницы. И вот Берлин раскинулся под ней со шпилями своих церквей, с высотными зданиями, парками, рекой Шпрее и мостами через неё, с телебашней Алекс на Александерплатц. Как на ладони зелёный Тиргартен, Бранденбургские Ворота.

Через некоторое время мы приближаемся к ним по Аллее 17 Июня, и я спрашиваю мою спутницу, молчаливую от увиденного: побывав над Берлином, ощутила ли она себя берлинкой? Она отвечает с натянутостью в голосе:

– Нет, я на чужой территории.

Я повторяю то, что только и могу сказать: ей надо спешно учить немецкий.

* * *

Раз в двадцатый мы напротив Рейхстага. Сегодня между нами и им стоит, как оловянный солдатик, худой немец, который установил два древка. На одном – российский флаг, на другом – чёрно-оранжевое полотнище, аналог Георгиевской ленты. Флаги обрамляют плакат с неуклюже выраженным на русском языке призывом к Путину. Смысл призыва: Германия не была освобождена от фашизма. Освободите её от фашизма.

Немец более года появляется на этом месте в определённые дни, я из любопытства разговаривал с ним и узнал, что освобождение Германии от фашизма подразумевает её освобождение от политической подчинённости США.

Оксана знает от меня об этом, как и о том, что немец, безусловно, нанят российской спецслужбой, в связи с чем мне хочется поговорить о моей повести «Тень и источник». Оксана прочитала её недавно. Герой повести – бывший советский журналист, перебравшийся из Риги в Берлин. В своё время этот человек был завербован КГБ, и в Берлине с ним устанавливает связь нынешняя российская спецслужба. Мой герой узнал: его знакомый писатель скоро выведет на свет тайну невероятного восхождения Путина. Каким образом посредственный ученик, сын заводского охранника и санитарки, не имея влиятельных родственников, поступил в Ленинградский университет на отделение международного права юрфака при конкурсе сорок человек на место? Был принят прямо со школьной скамьи, в то время как для поступления на юридические факультеты требовался стаж не менее двух лет.

Устами моего персонажа-писателя я излагаю концепцию, которая касается и взрывов жилых домов осенью 1999 года. От Оксаны я хочу услышать, согласна ли она с моими доказательствами или будут попытки их опровергнуть.

Майн шетцхен не говорит ни «да», ни «нет». Путин, его карьера её не занимают. Интересен ей только главный герой повести – поклонник женщин, втянувшийся в интригу с молодой сексапильной дамой.

Я слышу, что у героя – моя сущность.

– Страсть к бабам, обсасывание их прелестей, позы! – режет мне Оксана правду-матку в глаза.

Едва удерживаюсь, чтобы не сказать: «Где та, кому по части прелестей ты не дашь фору?»

* * *

Лишь только мы вернулись домой, она берёт с полки мою книжку «Русский эротический сказ» в цветной сногсшибательно иллюстрированной обложке. Я не ведал, что майн шетцхен её обнаружила и прочла. Раскрыв её, тоном обличения, который сбивают непослушные смешки, читает вслух предисловие под названием «Личное и космическое в соитии»:

«Сверканье ядрёных икр, ягодиц, мелькание торчливых грудей, огненные дерзкие взгляды – буря возбуждения смешала, смела мысли».

Описывается праздник деревенской молодёжи, кратко называемый: гульба. Оксана зачитывает ещё отрывок:

«Парень встаёт на принесённый табурет: озорницы награждают прикосновениями его выраженную мужественность, – майн шетцхен, всхохотнув, подарив мне выразительный взгляд, вновь смотрит на страницу: – Меж тем из рук в руки передаётся довольно объёмистый чайник… Прелестницы принимают перед парнем беззастенчиво-притягательные позы, он поедает глазами гибких вожделеющих чаровниц. Миг – чайник повешен.

– Держит! Держит, о-ооо!!!»

Оксана заливается рвущимся против воли сдавленно-взволнованным смехом, хмурится, напирает на меня вопросом:

– Это всё придумано?

– Ну уж нет! – я уязвлён не на шутку, ибо описал правду и горжусь тем, что передал эффект присутствия.

– Писать это могут только ненормальные, – продолжает шпынять меня Оксана. – И кто это читает? Такие же.

Опять опускает взгляд в книжку, хочет прочесть с осуждением, но в голосе заворожённость:

«Она нехотя отнимает цветок от губ, аккуратно помещает его ниже мыска и зажимает стебель меж ног… То, чем парень так горд, находит цветок».

– На пизде! – вырывается у Оксаны с выражением щекочущего впечатления.

Я произношу внушительно, тоном педагога:

– У меня нет этого слова!

Доказываю: то, что во всей книжке я избежал мата, изобретая иносказания, – искусство, и как раз ненормально – воспринимать это иначе.

Оксана отвергает это подозрительно пылко, не выказывая ли тем самым, что моя книжка подействовала на неё вовсе не так, как она говорит? Она искупалась в ванне и собрала ниспадавшие на плечи волосы в хвост, стянув их резинкой, обнажив шею до линии роста волос. С этой причёской она по-особенному чувственно влекуща – моя экспансивная украинка, чья фамилия означает по-польски «мачеха».

Я подгоняю время, зову восхитительный миг, когда в одной майке лягу навзничь на кровать, а она встанет на неё коленями, и тут же меня коснутся её руки.

* * *

Душный вечер, с террасы плывёт тепло, слегка прикрывшая дверной проём занавеска не шелохнётся. Мы нашли в интернете курс немецкого языка, но Оксана, вопреки моим уговорам, не пожелала заниматься.

– Я не в том состоянии, – произносит капризно.

Урок немецкого согнан с экрана фильмом сериала «Тюдоры». Смотрю я один – Оксане позвонила её сестра, живущая неподалёку от Бремена, майн шетцхен разговаривает с ней в другой комнате. Приходит оттуда с премиленькой новостью. Мама и сын Оксаны приедут из Полтавы к её сестре, подождут там мою шетцхен, и все четверо полетят туристами в Париж.

То, что мне сказано, можно сравнить с ударом в солнечное сплетение.

– Я уеду отсюда первого августа, а десятого вернусь.

Разлука в десять дней. «Вечер душный, но мне знобко», – говорят в таких случаях. У нас было решено, что Оксана будет со мной до конца октября, когда у неё истечёт срок визы, и меня покусывало – как я буду изнывать, пока она получит новую визу и вернётся. Но вот оказалось – мне предстоит остаться без неё через неделю с небольшим.

– Нельзя не поехать? – выдавливаю я.

– И не быть счастливой? – в её голосе трепет.

«То есть с тобой она несчастливая», – злорадно шепчет во мне кто-то.

– Желаю счастья, – говорю я, как сказали бы об этом, «с кривой ухмылкой».

* * *

Утром, когда Оксана готовит в кухне завтрак, я из кабинета звоню по мобильнику Галине. Закрыть дверь значило бы бросить открытый вызов, я лишь приглушаю голос почти до шёпота. Галина обрадована моим звонком, хочет знать, продолжается ли мой роман с Оксаной. Я, ничего не ответив, обещаю ещё позвонить.

Слух Оксаны уловил мой голос. За завтраком она поддевает меня вопросом:

– Как там Галина?

Я в маске невозмутимости.

– У неё всё в порядке.

– Если без меня она придёт хоть на время, после неё я здесь не буду!

У меня каверзная усмешка.

– А я скрою, что она тут была.

Хочется выпить. Доканчиваем початую бутылку бордо, отправляемся в магазин за пивом, а затем во Fritz-Sсhloss-Park, который отделён дорогой от громадного здания суда Земли Берлин. У тротуара припаркован чёрный джип шевроле, дверца открыта, в машине, выставив ноги, сидит в ленивой позе молодой турок. Мы, поравнявшись с ним, сворачиваем в парк.

– Как он на меня пялится, – замечает Оксана о парне.

Она на каблуках: обтягивающие брюки, поступь породистой лошадки. Цок-цок-цок. Парень, который теперь позади, наверняка не отрывает глаз от попки, столь пикантной в её ритмичных движениях при ходьбе.

– Для женщины хорошо, когда её хотят, – напоминаю моей спутнице её тезис.

Выбираем уединённую скамью, откупориваем бутылки пива. Она вспоминает мэрию Полтавы, где работала после милиции.

– Я не понимала, что и почему…

Сотрудник, моложе неё, симпатичный, наладился наведываться в кабинет к ней и её коллеге.

– Сядет около меня и сидит, сидит, говорит гадости.

– Какие же? – роняю я с видом равнодушия.

Она, не уточняя, сообщает о том, что услышала потом от коллеги.

– Он сказал ей, что меня любит.

Я молчу с выражением: зачем мне это рассказывают? Оксана пытливо спрашивает:

– Может это быть, чтобы говорил гадости и любил?

– Может, – произношу я так, будто желаю отвязаться от вопросов об общеизвестном. Затем, словно с зевком, добавляю: – И чем кончилось?

– Он ушёл на другую работу.

По лицу Оксаны видно, что она вся в воспоминаниях, о чём-то размышляет. Я опорожняю бутылку пива, как если бы меня донимала жажда в жару, но день сегодня нежаркий.

Мою спутницу не покинуло желание вспоминать. Пару лет назад они с мамой возвращались в автобусе из Германии в Полтаву. И один весьма располагающий к себе пассажир предложил Оксане брак – фиктивный, без обязательств.

– Он высокий, поджарый, сексуальный. Сказал, что у него квартира в Бремене и что купил дом в Виннице, часто туда ездит. Водители оказались его знакомые, он от них носил нам с мамой кофе с коньяком. Говорит – будешь жить в моей квартире в Бремене, получать социальную помощь, а я почти всё время буду в Виннице.

Мужчина неисчерпаемой любезностью обаял и маму, при ней, не стесняясь, говорил Оксане об индийском сексе (какая ветхозаветная банальщина), о разнообразии поз, уведомил её, что ему требуется не менее шести раз в день.

– Когда он сошёл с автобуса на Украине, мы с мамой почувствовали, что нам его не хватает, стало пусто и грустно, – поведала мне Оксана.

На предложение она не ответила отказом, ей был оставлен номер телефона.

– Но я не позвонила, – произносит с сожалением.

Я не стал спрашивать о причине, которая была на ладони. Кто женится лишь ради того, чтобы ставшая супругой дамочка получала социальную помощь? Предложение было ходом с прозрачной целью, и испытывался он и будет испытываться на многих, чего Оксана не могла не понять.

У меня нет сомнений, для чего она рассказывает, кто хотел её. Мой звонок Галине открыл шлюз. Во мне должен расти страх, как бы не потерять мою шетцхен, она ягодка, на которую облизываются. Выдержит ли сравнение Галина?

Но мне кажется, есть и другое, связанное с мужчиной, чьё признание, что ему требуются не менее шести актов в день, не могло не заинтриговать. А если он не блефовал? У Оксаны, не решившейся в своё время на проверку, – позыв встретить попутчика вроде него. Возможности: поездка в автобусе из Берлина к сестре, затем полёт в Париж, дни там, возвращение. Вдруг возникнет тот, кто способен доставить радость новизны, что кое-чего стоит само по себе, вне расчёта на брак.

Меня терзает чувство, что я пропустил гол, и я стремлюсь забить свой. Окидывая мою шетцхен безмятежным взглядом, говорю: она действительно не вернётся, зная, что десять дней здесь будет Галина?

У Оксаны ярость, которой играют женщины, давая вынужденный ответ:

– Вернусь!

* * *

Гуляем по Берлину, как прежде, а дней до отъезда Оксаны всё меньше. Я думаю о том, что она мыслями и чувствами уже не со мной, а в дороге в Париж и в самом Париже. И меня дразнит и дразнит фраза из фильма «Мефисто»: «В каждом настоящем немце есть что-то мефистофельское».

Во второй раз мы вкушаем currywurst на Александер Платц, на том же месте за столом под открытым небом, где Оксана прилюдно одарила меня очаровательно задорным жестом. Сейчас она говорит деловито:

– Когда я вернусь, мы найдём магазин Икеа, я хочу посмотреть мебель.

Фраза из «Мефисто» обращается в змейку, она жалит меня, яд действует. Я произношу:

– Не надо возвращаться.

Оксана – сгусток внимания.

– Не возвращаться?..

– Нет! – слово слетает у меня неожиданно легко, и мне ясно, что сказанное необратимо.

Я совершаю над собой казнь.

– Это из-за Галины?

– Не к чему обсуждать, – отвечаю я, как сказали бы, «нервно сглотнув», но я не сглотнул, и в горле у меня не запершило. Ничего подобного не было.

Мне просто страшно плохо.

– Кто-то из других баб? Кто? – требует ответить Оксана, называет имена тех, с кем я любезничал в скайпе.

Я не могу выдавить ни слова. Всю дорогу домой мы оба молчим. Дома она пытается выпустить когти – говорит, что я предал её. Ко мне вернулась способность к иронии.

– Ну хоть красиво? – ёрничаю я, напоминая, как в экспрессивном запале после звонка Галины она выметнула в меня требование предать её красиво.

Не дождавшись ответа, говорю, держась бесстрастно твёрдого тона: не я её предал, а она меня. Променяла на тур в Париж.

Она произносит, пересиливая вопросительную интонацию:

– Я буду кого-нибудь искать, чтобы встретиться после Парижа.

– Да, разумеется, – отвечаю я, вкладывая в слова столько благодушия, сколько могу.

Я уже освоился с тем, что произошло, и истязаю себя наслаждением от поступка, в каком отразилась фраза из «Мефисто».

Оксана садится за компьютер, говорит нехотя, вскользь: у неё испортился мобильник, может она дать в объявлении о знакомстве номер моего мобильника?

– Буду рад, – отвечаю с миндальной миной, меж тем подозревая утончённую мстительность: желание выйти на искомого мужчину через мой мобильник.

* * *

Мы живём в ауре угрюмой недосказанности, притом что остаётся неизменным связывающий нас ритуал от минут пробуждения до того, что имеет место перед уходом ко сну. Мой мобильник у Оксаны: когда раздаётся сигнал, она слушает, и, если звонят мне, отдаёт прибор. Если же спрашивают её и мы дома, она уходит в другую комнату. На улице отходит от меня на несколько шагов. Но и дома и на улице я слышу отдельные слова и облекаюсь атмосферой её диалога с мужчиной – возможным любовником.

Она хочет найти его в Берлине, но покамест подходящих нет. 30 июля мы прогулялись по Унтер ден Линден и направляемся в Тиргартен через Бранденбургские Ворота. В проходе Оксана, вскинув взгляд на скульптуру древнего воина в углублении стены, поднимает руку, берётся за его ступню. Что за этим жестом? Залог возвращения в Берлин. В Берлин, но не ко мне.

Мы в Тиргартене на нашем месте под могучими деревьями на берегу пруда, где у самой воды – престарый пень. Сегодня Оксана не садится на него. В пронзительной тоске я говорю, силясь выразить голосом беспечность:

– Однажды я тут увижу пару… – и добавляю с натужным смешком: – Это будут Оксана и мужчина.

– Может быть… – произносит она и, по-видимому, представляет сцену.

А со мной, говорит затем, наверняка будет женщина.

Дома звоню Галине. Я уже знаю, что обстоятельства более не мешают ей вернуться ко мне. Сообщаю – послезавтра рано утром Оксана уезжает.

– Как? Совсем?

– Насовсем, – говорю я при Оксане. – Придёшь завтра?

Галина молчит. Потом я слышу:

– Когда мне прийти?

– Завтра созвонимся.

У Оксаны отрешённый вид, словно она ничего не слышала. Смотрим фильм на компьютере, всё, как прежде. И настаёт мой с нею восхитительный миг в спальне… В последний раз.

* * *

31 июля. Поездка на электричке к Вильмерсдорфер Штрассе, где есть свои Аркады, универмаги TK Maxx, Karlstadt. Как обычно, пока Оксана в магазинах, я на улице. Вон человек у фонтана кормит воробьёв, он вытянул руку, и воробьи садятся на неё.

После четырёх часов пополудни мы дома. Оксана вчера сказала, что ей хочется прощального вечера, когда мы вдвоём «обсудим»… Она не уточнила, что именно мы будем обсуждать.

– За бутылочкой вина спокойно поговорим обо всём… – произнесла с доверительностью ожидания.

И теперь я хватаюсь за возможность сделать не по её, сыграть злую шутку. Звоню Галине, прошу её прийти к шести часам.

– Зачем это? – Оксана кидается ко мне и едва не выхватывает трубку телефона. – Я скажу, чтобы пришла к девяти!

– Нет, к шести! – грубо пресекаю я, нажав на кнопку. Перехожу на шутовской тон, посмеиваюсь: – Будем втроём, как при прощании с ней.

Оксана, полоснув меня уничтожающим взглядом, бросается из комнаты.

Пришедшую Галину встречает с небрежной отчуждённостью, поворачивается к нам спиной, когда мы целуемся. Потом говорит, что прогуляется до Паризер Платц.

Мы с Галиной одни в моём кабинете, я пью вино, она чуть пригубляет. Подаёт голос мой мобильник – мужчина хочет поговорить с женщиной, которая дала объявление.

– Она… – начинаю я, собираясь сказать: – уже познакомилась и уехала.

Скажи я это, и не было бы ничего, что последовало. Момент моей абсолютной власти над судьбами.

– Вышла, – говорю я, – забыла мобильник. – И, опережая вопрос, объясняю, кто я этой женщине: – Она подруга моей подруги. – Завладеваю инициативой: – Вы откуда переехали в Германию?

– Из Алма-Аты, – отвечает он.

Вот это да! Галина тоже из Алма-Аты. Я сообщаю ему об этом и передаю ей мобильник. Она заговаривает с земляком об Алма-Ате: в каком месте он жил? а она жила там-то… Он убеждается в наличии у меня подруги – женщина, которая его интересует, не моя.

Мобильник вновь у меня, я спрашиваю мужчину, не российский ли он немец? Ответ утвердительный.

– Так и я тоже! – восклицаю обрадованно. И выказываю желание поспешествовать ему в его деле: – Она – супер! – он понимает, о ком я. – Супер-класс! Нельзя упускать.

– Когда она придёт? – в его голосе нетерпение и беспокойство.

– Да вот-вот. Придёт и перезвонит.

– Точно?

– Она с характером, – говорю я, – но мы с подругой заставим её перезвонить. Обещаю!

Он переходит на «ты».

– Давай!

Представляемся друг другу. Его зовут Эдуард, он живёт на самом юге Германии, у Боденского озера.

– Я буду ждать звонка, – говорит обнадёженно.

Ждать ему приходится около часа. Вернувшаяся с Паризер Платц Оксана заносчиво заявляет, что не будет звонить. Мы с Галиной в один голос улещаем её: он так заинтересовался! живёт в курортных местах! и зачем было давать объявление, если такими мужчинами бросаться? Я уже порядочно выпил, я в азарте: пусть оно завяжется!

Оксана с пренебрежением берёт у меня мобильник, удаляется в кухню. Я выпиваю ещё полбокала. Они в разговоре.

Я напился так, что лишь с помощью дам добираюсь до спальни. В шесть тридцать утра должно подъехать такси, которое я заказал заранее, попросив найти русскоязычного водителя. Такси отвезёт Оксану к автобусу на Центральный автовокзал.

* * *

Квартира у меня трёхкомнатная, мы трое спим в разных комнатах. После пяти ко мне входит Галина, я не встаю. Мы слышим, что Оксана поднялась. В ванной – журчание воды. Потом она завтракает в кухне, доносится аромат кофе.

Одетая по-дорожному, Оксана у меня в спальне садится на стул в трёх шагах от кровати. Галина сидит на другом, поближе. Я не вылезаю из-под одеяла. У меня полная апатия. Река времени (жизни) течёт, мы молчим.

Галина встаёт, подходит к окну:

– Такси уже приехало.

Шесть двадцать. Оксана идёт ко мне, чмокает меня в щёку, удаляется в коридор. Галина открывает ей дверь, я бросаю:

– Счастливо!

И она уходит, выкатывая чемодан на колёсиках, неся сумку.

Галина у окна. Сообщает мне, что водитель укладывает багаж Оксаны в багажник, что она, обернувшись к окнам, машет рукой, садится в машину. Уехала.

Я допиваю вино, которое осталось в одной из бутылок, и ощущаю в себе усиленное биение жизни. Галина, приняв душ, скидывает халат на стул, ложится ко мне в постель, мы отдаёмся водовороту ласк, совокупляемся.

Потом я звоню Эдуарду по номеру, который остался в моём мобильнике:

– Как поговорили вчера? Всё окей?

– Она сказала, что вернётся в Германию десятого и от своей сестры позвонит мне. Я приеду на машине, заберу её.

– Ну вот видишь! – выражаю я голосом радость за него. – Хочешь сразу же получить от неё бонус, привези ей не розы, не тюльпаны. Она любит голубые ирисы.

Оксана так и не сказала мне, когда их ей подарить; я передаю шанс другому.

– Как они по-немецки? – спрашивает Эдуард.

Цветы ему малоизвестны.

– Записывай, – говорю я и диктую: – Die blauen Schwertlilijen. Голубые ирисы. Ты её сразишь. Только не скажи, что я сказал.

– Не скажу, могила! – заверяет он. – А что она любит из еды?

– Тресковую печень и вообще рыбу. И клубнику.

– Ага. Ну, печень трески и я люблю.

– Это судьба! – говорю я. – Успеха тебе!

* * *

У нас с Галиной любовь без эксцессов, их заменили муки творчества: я возвратился к работе над романом, который давно ждёт издательство. По вечерам, устав от работы, я «варюсь в связях» с дамами – обстоятельства вынуждают Галину вскоре опять разлучиться со мной.

На Украине идут бои. Некоторые мои дамы живут там и расположены меня посетить. Есть среди них та, кто не променяет меня на тур в Париж?

Я не третирую себя за то, что не простил Оксане Парижа. Я никогда ей не позвоню и, по всей вероятности, больше не увижу её въявь. Но мысленно я вижу, как она, умилительно взвизгивая, пытается выгнать из комнаты мышь, забежавшую с террасы. Вижу Оксану, когда она собрала волосы в хвост, стянув их резинкой, обнажив шею до линии роста волос – с этой причёской она по-особенному чувственно влекуща. Я вижу её ягодицы безупречной формы и то, как непринуждённым движением рук она приподнимает груди, принимая вид особы, желающей не ударить лицом в грязь. Меня прожигает осознание, до чего она мне дорога.

10 августа я слышу тревожный голос Эдуарда в мобильнике:

– Она не звонит, как обещала. И телефон отключён.

Он имеет в виду телефон, номер которого ему дала Оксана. Я говорю, уже искренне беспокоясь за него: