Текст книги "Психушка (сборник малой прозы) (СИ)"

Автор книги: Игорь Журавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Слышь, Колян, а ты чем занимался на работе до революции?

– Читал, пил чай, дрочил иногда… Как и все толковые люди того времени. Все, у кого было достаточно ума, чтобы не работать втюхивателем. А ты разве чем-то другим занимался?

– Тем же, понятно. Скукотища была. Вот сейчас у нас наконец-то настоящая работа, достойное занятие для благородных мужчин.

Впрочем, на работу идти пока рано, еще слишком светло. Поэтому я пью и смотрю телевизор, Николай делает конфетти.

***

Сумерки сгущаются, мы в парке на задании. Днем работать сложно, свет обманчив. Лишь в сумерках можно разглядеть истинный облик окружающих. Вот она, обитель зла. Ничем не примечательный парк, пронизанный потоком инфернальных энергий. Угроза для простых горожан может таиться за каждым кустом.

Николай замирает. Мой взгляд устремляется за взглядом напарника, я вижу объект. Похоже, наша клиентка. Сгорбленная старуха с крючковатым носом ковыляет, опираясь на клюку. Вылитая ведьма. Конечно, стопроцентной уверенности в этом пока нет, но я редко ошибаюсь. Времени терять не стоит, надо на всякий случай её сжечь. Нет, возможно, она и не ведьма, а вдруг?

Николай бросается к старухе, заламывает ей руки за спину. Подоспеваю я с канистрой, окатываю нашу дичь бензином с ног до головы. Затем достаю веревку, совместными усилиями привязываем пленницу к дереву. Всё, можно дать ей “прикурить”. Достаю бензиновую “Зиппо”, поджигаю, бросаю старухе под ноги. “Расточительство”, – скажете вы? Вовсе нет. По зажигалке на каждую сожженную. Почетная профессия охотника на ведьм побуждает действовать с размахом, вырабатывает необходимые эстетичные принципы.

Старуха хохочет. На этот раз мы угадали – ведьма. Надо не забыть окропить ее пепел святой водой. Ошибки у нас иногда случаются. Но мы помним главный принцип охотника на ведьм: если не уверен, на всякий случай – сжечь!

Дорога из желтого кирпича

Лет пять назад некому чудаку, представителю городской власти, взбрела в голову мысль выложить центральную улицу города желтым кирпичом. Сказано – сделано. Но на этом он не остановился. Следующим распоряжением было продлить улицу в обе стороны, да так, чтобы пересекала она весь город. Деньги на строительство дороги выделены были немалые, городским бюджетом здесь не обошлось. Власть имущий чудак человеком был небедным, а идея в голову ему засела крепко. И пошло строительство форсированными темпами в несколько смен. Дома на намеченном пути сносились, что естественно вызывало протесты. Но длились они недолго, домовладельцам быстро разъясняли, что командуют парадом здесь вовсе не они, и легко от них откупались. Так дорога пресекла весь город, и продолжала, согласно планам по будущему смещению городской черты, становиться все длиннее и длиннее и за его пределами. Пока в один прекрасный весенний день полоумного организатора строительства не приложили в подворотне по голове кирпичом. Не желтым, обычным. И насмерть.

И вот однажды весной, ровно в полдень, я вышел на дорогу из желтого кирпича и уверенно зашагал на восток. Где-то там, в конце недостроенной дороги, недавно построили воскресную школу, и я был переполнен решимости туда попасть.

И я медленно, но уверенно, шагал своей цели, ничто и никто не могло меня остановить. Даже сумасшедшая баба из секты христопродавцев. Кто не знает – это такая секта, члены которой делают статуэтки, изображающие Иисуса Христа, и живут за счет торговле оными. Так вот, эта сектантка едва не проломила мне череп чугунной статуэткой Господа нашего, на редкость неудачно выполненной, стоит сказать. Но у меня всегда была хорошая реакция, так что все обошлось.

В основном же приключений не было. Я шел неспешно, вертя головой по сторонам. Пейзаж по мере отдаления от центра и приближения к окраине менялся. Золотые купола церквей и стоэтажные башни торговых центров сменялись неказистыми домиками с соломенными крышами. Попадалось все меньше “кадиллаков” и “роллс-ройсов”, они сменялись запряженными лошадьми каретами, а затем и повозками на воловьей тяге. В конце концов, я достиг окраины города и вошел в лес. Кроме того складывалось впечатление, что я вхожу в другой климатический пояс. Становилось все теплее и теплее, в конце концов я сбросил большую часть тяжелой верхней одежды и почувствовал себя с непривычки просто таки раком, сбросившим панцирь. Но в любом случае, это было значительно лучше, чем мерзнуть.

Последним, встреченным мной оплотом урбанистической цивилизации был киоск на опушке. Впрочем, в нем ничего не продавалось. Я сначала не поверил: казалось бы, зачем нужен вообще киоск, в котором ничего не продается? Но после того, как я спросил у продавца “что у Вас есть?”, а тот ответил “ничего”, я в этом окончательно убедился.

***

Минуя леса и поля, три дня шагал я по дороге, ночуя на обочине и питаясь плодами периодически попадающихся на пути фруктовых деревьев. На четвертый день я подошел к воротам, ведущим на территорию воскресной школы. В нескольких метрах от ограждающего школьные земли забора я обнаружил придорожную закусочную. Это было весьма кстати – мне изрядно хотелось выпить.

Я вошел, приметил единственное свободное место у стойки и, заняв его, заказал стаканчик рома.

– Как идут дела у школы? – Поинтересовался я у бармена, принимая из его рук стакан и делая добрый глоток.

– Учащихся все больше, – с довольной улыбкой ответил бармен. – А, соответственно, растет и моя клиентура.

Спокойно допить не удалось. Пришлось уступить место типу, передвигающемуся при помощи костылей. Хорошо, что я вовремя его заметил. Здесь на этот счет строгие правила. Если не уступаешь место человеку, у которого проблемы с ногами, тебя отправляют в школу хороших манер. Прослушав там курс лекций, ты впредь всегда уступаешь место хромым. Кроме того, если рядом оказываются слепые, ты вынужден уступить им свои глаза.

Я допиваю стоя, расплачиваюсь с барменом и покидаю помещение. Я продолжаю свой путь, минуя толпу, собравшуюся вокруг холма.

На холме стоит человек с пистолетом в руке, почитающийся местными за пророка. Он хочет застрелиться, а его почитатели протестуют. Много лет этот человек смиренно терпел поклонение своей персоне. Ему не давали покоя, падали перед ним на колени, хватали руками, молили о спасении души. И вот, однажды кто-то из фанатиков в порыве религиозного экстаза оторвал ему ухо. Это переполнило чашу терпения.

– Ну, как же я буду жить без уха?!! – Кричит несчастный.

– Не покидай нас, мессия! – Ревет толпа.

Но у меня нет времени наблюдать это безумие. Не за горами то время, когда я буду мирно засыпать под шум дождя, а утром обнаружу, что начался новый Всемирный Потоп. И пока этого не произошло, я должен успеть добраться до воскресной школы. Там учат воскресать.

Старость

Полина Ивановна проснулась от холода, как обычно. С годами ноги из-за ухудшенного кровообращения мерзли все больше и больше. Семьдесят шесть лет – возраст весьма немалый. А ведь она и в молодости-то была теплолюбивой. Полина Ивановна медленно, покряхтывая, приняла положение сидя. Затем, сделав над собой усилие, поднялась на ноги и натянула халат. “Эх, затопить бы печь”, – мечтательно подумала старуха. Печь у нее в доме вот уж лет тридцать как заложили, так с ходу даже и не вспомнишь, где именно она была. Полина Ивановна вышла в смежную комнату, служившую также и столовой, взяла со стола графин с самогоном и плеснула себе в стакан. Выпив залпом, она содрогнулась, шумно выдохнула и замерла с закрытыми глазами, наслаждаясь полученным зарядом бодрости. Сонливость как рукой сняло. Большинство стариков по тем или иным причинам встает рано. Полина Ивановна вот, к примеру, исключительно из-за холода. Налив себе еще полстакана, она щелкнула пультом, включая телевизор, присела на кровать и, периодически прихлебывая и глядя вполглаза мультфильм про покемонов, принялась прикидывать планы на текущий день. “Хрена делать, – думала Полина Ивановна, – в поликлинику надо идти, как старикам и положено. Можно, конечно, в брачное агентство, хохмы ради. Но вот чутье стариковское подсказывает – сегодня в поликлинику”. Расправившись с самогоном, старуха оделась, выключила телевизор и вышла во двор.

– Здорово, Ивановна, – жизнерадостно приветствовал ее из-за забора сосед Никита, – а я вот плазму себе прикупил.

– Хуязму, блядь, – злобно прошипела Полина Ивановна, – семьдесят лет уж скоро, а все шило в жопе!

– Э, нет, не права ты. Полина! У меня ж теперь экран на всю стену! И в кино ходить не надо.

– Поставь унитаз еще в комнате! И в сортир ходить не надо будет!

Полина Ивановна сплюнула и заковыляла к калитке. Ее путь по двору наблюдали из окна соседи с другой стороны, студенты-панки Максим и Паша. Если у Никиты теперь было подобие домашнего кинотеатра, то молодым людям телевизором служило окно во двор.

– Чувак, да это ж настоящая ведьма, – прихлебывая пива, изрек Максим, – так и просится на костер.

– Та не, ты на дом ее посмотри. У ведьм дома пряничные, как в сказке братьев Гримм. Эта их ведьма, она ведь совсем не такая как обычные люди, она живет в своем особенном мире. Представьте себе, сидит эта старушка у камина, ужинает. На ужин у нее песочное пюре и котлетки из цемента. Запивает она это все щебневой настойкой. И тут – какой-то шум во дворе – она выходит и замирает от удивления. Ганс и Гретель поедают ее домик. Пряники, мармелад, шоколад – в ее глазах это все стройматериалы, а незваные малолетние гости вконец ебанулись.

Полина Ивановна речь соседей не слышала, она миновала двор, вышла за калитку и медленно побрела в направлении поликлиники.

***

На пустыре неподалеку от поликлиники был большой колодец, в котором зимой и летом проживал отшельник Виктор Ильич. Он предавался медитациям и проводил день ото дня все больше времени под водой. Ел отшельник мало, пищу ему приносило на плотах, изредка приплывавших по подземному ручью.

– Здорово, Ильич, – поприветствовала старого знакомца Полина Ивановна.

– Здорово, Ивановна!

– Чуйка есть такая – в последний раз видимся.

– Да может и так статься. У меня ж вот-вот жабры наконец-то вырастут. Уплыву тогда в подземную страну Агхарти, буду там водяным у них.

– Хорошее дело, Ильич. А я вот в поликлинику решила сходить.

– Ну, иди с богом, Ивановна.

И старуха продолжила путь к поликлинике, всю оставшуюся дорогу думая, какого именно бога имел в виду будущий подземный водяной.

***

В конце концов Полина Ивановна добрела до поликлиники. Это было семиэтажное здание, украшенное горгульями. По бокам от крыльца высились каменные фигуры врачей в птичьих масках. Старуха кряхтя поднялась по ступенькам и вошла в вестибюль, подошла к расписанию.

“Так, а кто, собственно, мне нужен”, – задумалась Полина Ивановна. Она долго изучала стенд, вчитываясь в фамилии врачей. “Так-так-так, кто тут у нас?” – пожилая женщина прыснула, – “Пиджонский! Это ж надо! Пиджонский, блядь! И кто он у нас там? Ага, врач-орнитолог, кабинет № 27”.

Полина Ивановна поднялась на второй этаж и нашла дверь 27-го кабинета. Очереди не было, она постучалась в дверь и вошла. Сразу было видно, что врач этот диплом не купил, он действительно орнитолог по призванию. Хозяин просторного кабинета сидел за столом, вокруг повсюду, на жердочках и прямо на полу, были птицы, самые разнообразные. Даже в наши времена достаточно редко встречающиеся, вроде стервятников. Полина Ивановна заметила, что в дальнем углу две мифические птицы, Гамаюн и Сирин, пьют кагор, зажав бокалы в одной из лап и стоя на второй, и о чем-то тихо перешептываются.

– Присаживайтесь. – Пригласил врач.

Пациентка, опасливо поглядывая вверх (не нагадили бы на голову), устроилась на стуле.

– А теперь смотрите! – рука хозяина кабинета указала на дальний верхний угол комнаты, где висел телевизор.

Там показывали жизнь Полины Ивановны. Детский садик. Туалет с нелепой перегородкой между женской и мужской частью. Видимо, чтобы дети не воровали друг у друга туалетную бумагу. Затем школа. Мальчишки в дурацких костюмах, девчонки в не менее нелепой сине-белой униформе, которую теперь носят только героини порнофильмов, и с белыми бантами. Выпускные ленточки, на которых почему-то написано “For sale”. Рутинная работа. Бесконечные чертежи и бланки. Коллега за соседним столом, в обед поедающий ложкой из чашки нечто внешне и по запаху напоминающее блевотину. Поездки в отпуск в Крым и в Грузию. Муж, который однажды улетел на воздушном шаре и пропал без вести. Сыновья-уголовники, одного из которых убили подельники, а второго надолго закрыли в так называемом “исправительном” учреждение. Пенсия. Смерть подруг, скучные соседки, пытающиеся обсуждать дебильные сериалы.

– Вот так и жизнь наша пролетает, будто птица. – Подытожил орнитолог.

***

Покинув кабинет, Полина Ивановна вызвала лифт и, войдя в него, некоторое время задумчиво разглядывала панель с кнопками. В конце концов нажала “0”, и старенький, пожалуй не моложе самой Полины Ивановны, лифт со скрипом поехал вниз. Когда он остановился, старуха открыла дверь и увидела красноречивую вывеску “Морг”. “С каких таких пор в районных поликлиниках оборудуют морги”, – подумала Полина Ивановна, – “впрочем, сюда-то мне и надо”. Она решительно прошла через двустворчатую дверь и оказалась внутри. В коридоре.

К жуткой вони мертвой плоти примешивался едва заметный запах крови. Проходя по коридору, можно было заглянуть в каждое из боковых помещений – все двери были сняты с петель. В большей части помещений на столах лежали трупы, а вокруг сгрудился медперсонал. Они отрывали от мертвецов куски плоти и жадно пожирали их, капая кровью на некогда белые халаты. В рамках государственной программы по утилизации отходов на работу в морги набирались исключительно вурдалаки.

Полина Ивановна прошла по коридору. В конце его была единственная уцелевшая дверь. Она вела в кабинет заведующего моргом, о чем и сообщала вывеска. Войдя в кабинет, старуха узрела самого заведующего – упитанного и относительно аккуратного по сравнению с остальными вурдалака. Он с умиротворенным видом развалился в кресле, положив ноги на стол.

– Чем могу служить? – Не вставая осведомился заведующий.

– Местечка для меня не найдется? В смысле, в качестве клиента.

– Без проблем. Только ведь Вы уведомлены, что Ваше тело после смерти будет съедено?

– Да мне-то что, хоть выебите, – весело улыбнулась Полина Ивановна.

Дом

Меня зовут Джим Слэйд, я – анархист, режиссер-любитель и исследователь жизни. А еще я люблю рассказывать истории. Начнем с начала. А так как начало у столь эфемерной вещи как чья-либо история может быть где угодно, выберем его произвольно.

Это был туалет административного здания. Я сидел в кабинке, запершись на ручку. Оная была вставлена в разъем, предназначенный для несуществующей защелки. Я вообще умею закрываться где угодно: на ручку, на веник, на карандаш… Была бы дверь.

В административных зданиях существуют “WC” двух видов: чисто выбеленные и с надписями. Я предпочитаю вторые, и в этом плане мне повезло. Но сполна насладиться народным творчеством мешал шум. Не знаю точно, в чем было дело, но складывалось впечатление, что уборщица, громко матерясь, раз за разом бросает ведро в стену. Увы, выйдя из кабинки, я ее не застал.

Поднявшись по лестнице из подвала на первый этаж, я стал у окна и долго смотрел на унылый осенний урбанистический пейзаж. Надо было переждать дождь: не люблю дождь, он слишком мокрый. Я смотрел в окно и думал о первых людях на земле. Адам и Ева, в различных изданиях изображают их почти одинаково, как будто всеобщих добрых знакомых. А между тем, откуда знать, как они выглядели взаправду? Возможно, это были уроды?

По аллее шел высокий человек в шляпе и сером плаще. У него были выбивающиеся из-под шляпы беспорядочно клочковатые волосы, шатающаяся походка и длинный нос. Вероятно, он глубоко ушел в себя и не замечал ничего вокруг, в том числе и дерева перед собой. Мужчина с размаху налетел на каштан и упал без сознания, на его лицо падали капли и листья. Затем дождь усилился, земля размягчилась, и неудачливый прохожий погрузился в жидкую грязь.

***

Когда дождь закончился, я отправился ловить извозчика. У меня на этот день намечалось начало стажировки у известного режиссера по имени Петр.

Многие из нас некогда смотрели в будущее с пессимизмом. Думали, что понастроят стен, чтобы люди гуляли, где надо, а не где хочется. Тем не менее, все ездят на ослах, и это, черт подери, вносит много позитива в городские будни.

У моего извозчика был старый, еще советской эпохи, радиоприемник. Из него звучал хит далеких девяностых: “Полюби меня железную, отошли меня куда-нибудь”… Была тряска на брусчатке.

Так я добирался до места, далее понял, что это было лишь интро. Мой наставник удивил меня сразу:

– Знаешь, дружище, – сказал он, – Однажды ночью я хотел попить воды. Я взял стакан и случайно съел вставную челюсть.

Хотя даже более чем он сам меня поразил его дом. Это было огромное здание, напоминающее многоквартирник с какими-то пустотами посреди стен. Причем это были не обычные дыры – складывалось впечатление, что там жила пустота.

Так и начался новый этап в моей жизни – я несколько месяцев проживал в этом странном доме вместе с учителем Николаем и его внучатой племянницей Айрин. Это была очень странная девчушка. Я не люблю детей, но с Айрин было не скучно, она видела мир, как видят лишь боги.

Петр же был человечен, но очень эксцентричен. Он имел маниакальную страсть к мясу. Временами выглядел совершенно сумасшедшим – пока не доберется до мяса, о какой бы то ни было адекватности не могло быть и речи. Еще он ходил постоянно в ночном колпаке. Я терпел его причуды: было желание освоить некоторые премудрости, я сам прочувствовал много приемов, но учиться всегда полезно.

И, тем не менее, я ушел рано. Николай сказал мне, что мечтает снять фильм о старости, с чем и работает. Меня же он видит как потенциального автора сиквела.

– Я никогда не постарею, – ответил я.

Так и ушел жить в город, и даже не попрощался с маленькой Айрин.

***

Следующие три года прошли вполне обычно, даже скучно. Работа, изредка концерты нашей группы, совсем изредка какие-либо сюрпризы, когда приятные, когда нет…

Так бежала жизнь, пока однажды я не поехал на огород. Около трех часов просидел я неподвижно среди листьев хрена. Захотелось есть, и я нашел овощ.

– Извините, – сказал овощ, – я думаю, вам не стоит меня есть.

Но его голос не затронул моего сердца. Овощ был вкусный, с кровью. И после трапезы я сразу же поймал ваньку и поехал к Петру.

Дом вновь поразил меня. Глядя на это неровное перекошенное строение, я понял, что могу лететь. Я оторвался от земли. Было не так как во сне, я не управлял полетом. Казалось уже, что разобьюсь о стену в лепешку, и это неизбежно. Но, к счастью, я остановился в паре сантиметров от опасности, скакнуло давление, и закружилась голова.

Присев на землю, я долго отходил от шока и боролся с тошнотой. Наконец чей-то пытливый взгляд заставил меня обернуться. Это была Айрин, она сидела на яблоне и выглядела почему-то ничуть не старше, чем три года назад.

– Привет. – Сказал я.

– Здравствуй, Джим. Если бы ты только знал, как мне надоело выражать себя через дом.

Психушка

Сидя перед камином, я наслаждаюсь теплом и слушаю тихий шепот своих хаотичных мыслей, взгляд беспорядочно блуждает по залу. Перевожу глаза с огня на свои порезанные руки, с рук на каменные стены, со стен на девушку со странным взглядом на медвежьей шкуре. Это, пожалуй, самое уютное помещение в нашей обители.

   Если сложить руки вместе, сочетание порезов образует узор, похожий на ласточку. "Интересно, что бы это значило", – думаю я, поглаживая бороду. В этой частной психиатрической лечебнице индивидуальный подход к каждому пациенту. Мне, к примеру, почему-то не дают бриться. Никогда раньше не любил растительность на лице, теперь же я похож на Томаса Чонга.

  Девушка бросает на меня взгляд, и лицо ее на мгновение озаряет улыбка. Лишь на миг, вот она уже вновь отрешенна и бесстрастна. Никто здесь не знает, как ее зовут, она не сказала ни слова за все время пребывания в этом месте. Эта девчонка самая ненормальная даже среди нашего сборища психов, ее поступки непредсказуемы, вспышки насилия перемежаются с апатичностью. Все пациенты ее боятся, кроме меня. Мне очень симпатична эта хаотичная представительница прекрасного пола, она одна из немногих таких в месте моего нынешнего заключения.

  Воспоминания волнами окатывают меня.

  Сначала о детстве. В детстве все воспринималось по иному, к примеру, навозные мухи в моих глазах были прекрасными созданиями. Их тельца казались позолоченными, я тогда мог бы их даже принять за Божьих вестников при иных обстоятельствах. Но тогда я еще не верил в Бога. В возрасте двадцати лет, отойдя в кусты помочиться и увидев навозную муху, я понял, что все изменилось. Пришла вера в Господа, но ушла, увы, вера в навозных мух, теперь они были лишь мерзкими насекомыми.

  Затем наиболее яркие картины из юности. Как-то раз я сидел посреди огромного поля на бревне и смотрел на волшебного вида одинокое дерево, обгоревшее снизу и сломанное сверху. У меня было странное состояние, казалось, что я прорвался сквозь время, пройдя через непонятного назначения дверь на берегу располагающегося неподалеку озера, и попал в древний мир. Было ожидание чего-то вроде выезжающего из-за кустов конного отряда скифских воинов, и лишь самолет в небе портил впечатление. Мир был прекрасен. Было лишь немного жаль, что ожидавшая меня на поле пещерная кошка не захотела общаться и покинула меня

  Удивительные существа эти пещерные кошки. Они были изначально, подобно богам. Задолго до создания людей и животных и до появления упорядоченного мира. Пещерные кошки внешне напоминают обычных, но значительно больше размером и умеют разговаривать, голоса их очень красивые, звонкие и переливистые. Эти обитатели вселенной грациозны, мудры и невыносимо прекрасны. Однажды мне довелось побывать на одном из их собраний. Я отдыхал за городом, была Вальпургиева ночь. Я пошел погулять, осторожно ступая меж ветвями, тусклого света пробивающихся сквозь кроны деревьев лучей полной луны не хватало, чтобы чувствовать себя уверенно. Выйдя на огромную поляну, я обнаружил там десятки пещерных кошек. Они тоже заметили меня. Кошки Пещеры Призраков хотели разорвать меня своими крепкими когтями, но они были в меньшинстве, и остальные не дали им этого сделать. В большинстве своем пещерные кошки не убивают без веских оснований. Они сказали мне лечь в образованный выжженной травой круг и лежать там до конца ночи. Я подчинился, глядел на звезды и слушал их тихий говор. Но когда настало утро и кошки разошлись, я не мог припомнить ни слова из услышанного. Осталось лишь впечатление прикосновения к неведомому, одно из сильнейших в моей жизни.

  Наконец воспоминания о последних днях перед заключением в клинику. В один из вечеров я лежал на диване и смотрел телевизор. Это было до крайности увлекательное шоу. Оно носило название "Теряй голову". В студию приносили отрубленные головы, и участники по очереди с ними разговаривали. Побеждал тот, чья беседа была наиболее долгой и увлекательной. Когда передача закончилась, я выпил вечернюю кружку пива и уснул. Проснувшись ночью, я понял, что нахожусь в том странном состоянии, когда сон еще не ушел до конца и логика искажена. Такие моменты благоприятны для погружения в неведомое. Я закрывал глаза и открывал их в совсем другом мире. Возможно, было и возвращение тем же путем. Сначала я просто созерцал. Затем попытался вступить в контакт с местными, они выглядели подобно людям. Аборигены не приняли чудака, попытались меня пленить. Но не тут-то было. Я принялся перетягивать их в свой мир, просто хватал, а затем закрывал глаза и открывал у себя в комнате. Так я перетащил двоих в образе людей – мужчину и женщину – и одного в образе собаки. Здесь они превращались в какие-то сгустки энергии, я пожирал их, высасывал души этих существ. С мужчиной было тяжело, он отчаянно сопротивлялся. В конце концов, я решил прерваться и поспать. Утром я открыл глаза и осознал, что нет на самом деле никакого города. Все, что нас окружает – иллюзия. Все эти здания, скамейки, тротуары. Есть лишь лес, и что может быть реальным так это деревья. Затем случился провал в памяти. Очнулся я уже в психушке.

  Девушка поднимается на ноги, подходит к камину и вытаскивает один из камней. Я вижу тайник, из тайника немедленно извлекается мелок, камень встает на место. Ненормальная юная особа подходит к стене и рисует вертикальный прямоугольник в человеческий рост высотой. В прямоугольнике дорисовывает сбоку кружочек. Осознаю, что это дверь. Она пытается открыть ее. Нарисованные двери почти никогда не открываются, этот случай не исключение.

  Девушка кладет мелок на место, закрывает тайничок, затем поворачивается ко мне.

   – Снова ничего не вышло, – грустно говорит она.

   – Не знал, что ты разговариваешь, – удивляюсь я.

   – Только с теми, кому доверяю, – отвечает девчонка, – тебе вот доверяю. Сама не знаю почему. А еще я знаю, почему идет дождь, это птицы, стараясь не намочить крылья, купаются в море, а затем прилетают сюда и расправляют перья.

  – Да, точно. Кстати, ты замечала, что если подморозить воду так, чтобы часть превратилась в снег, а затем открутить крышку бутылки и протолкнуть снег внутрь, это напоминает прикосновение к мертвецу?

  – Пожалуй, так и есть.

  Она подмигивает, прикладывает палец к губам и выходит из комнаты, оставляя меня в одиночестве. Черт, я же не узнал ее имени! Ладно, успеется. Оно и к лучшему. Ведь если забыть свое имя и возраст, можно достигнуть бессмертия. Я твердо убежден в этом. Вдруг ей удалось осуществить эту мечту?

   Пожалуй, не мешало бы стереть со стены дверь. Не стоит давать врачам лишних поводов для беспокойства. Я подхожу и начинаю настойчиво работать рукавом, стирая следы этой странной попытки вырваться на свободу. Впрочем, что в ней странного? Это же дурка, здесь такое в порядке вещей.

  Справившись, я сажусь перед камином, смотрю в огонь и слушаю потрескивание сучьев. Некоторое время никакие другие звуки не нарушают тишину. Затем раздаются крики толстого дурачка Вальки. Это самое глупое, зато самое безобидно существо среди нас. Обычно он просто сидит, задумавшись о чем-то своем и периодически облизывая губы. Или играет в телевизор, сводя руки впереди себя в форме круга, изображает то прогноз погоды, то новости, то комментарий футбольного матча между командами "Манчестер Юнайтед" и "Ноттингем Форрест". Не знаю, почему ему так полюбились именно эти две команды. Рассказы, кстати, завлекательны, часть пациентов даже с увлечением слушают его комментарий, сопереживая одной из команд. Доходит даже до драк между фанатами. Причиной крика служит то, что Валя панически боится уколов. Врачи же в рамках курса лечения регулярно колют этому дебилу какую-то гадость, преимущественно в задницу. Вскоре визгливые вопли прекращаются, вновь лишь треск поленьев и мои мысли об освобождении, воспоминания, меланхолия, мысли о странной пациентке... В конце концов я встаю и иду в палату спать.

***

  Душная майская ночь, заснуть невозможно. Лежу на кровати, прикрыв ноги ватным одеялом, я всегда прикрываю ноги, даже в такую ужасную жару.

  Помнится, когда-то я так же лежал еще в жизни до психушки, а ведь тогда мне надо было рано утром идти по делам. Тогда мне мешала не только жара, но и почему-то очень громкое щебетание птиц, а также другие странные звуки с улицы, если б не шум автомобилей, могло создаться впечатление, что я в деревне.

  Мне жутковато от мысли, что палата – иллюзия, плод воображения, есть только лес. Что вот-вот я не выдержу осознания этого и упаду вниз, на деревья, помимо которых ничего нет и быть не может.

  В моей палате есть компьютер, но из программного обеспечения на нем только проигрыватель. Музыки, к счастью, достаточно. Ставлю "Сакмаров бэнд", поднимаюсь с постели и принимаюсь хаотично бродить по помещению. Здесь не выпускают ночью на прогулку и не дают выпить – идеальные условия, чтобы окончательно свихнуться. В городе нельзя не пить.

  Я подхожу к зарешеченному окну и выглядываю во двор.

  Я вижу во дворе несколько человек в странных кольчугах и шлемах с огромными беспорядочно торчащими в стороны металлическими колючками. Они пытаются прикоснуться друг к другу, и в то же время боятся этих прикосновений. Это чем -то напоминает в метафорическом смысле обычные взаимоотношения между людьми.

  Таких людей с колючками я когда-то видел во сне. Там еще была медная статуя свободы в человеческий рост, с громыханием расхаживавшая по улицам. Я наблюдал за ней и силился понять, живая она или нет?

  Плохо помню сюжет, лишь вспоминается, что главный герой домогался пышнотелой девки. Та протестовала, пришлось отступить. Когда парень уже почти зашел за угол, барышня опомнилась и стала просить того вернуться, что она, мол, на все готова. Молодой человек же лишь посмеивался и периодически выглядывал из-за угла. Дай им Боже счастья и любви, даже если их на самом деле не существует.

  Отхожу от окна и ложусь в постель. В какой-то момент долгожданное забытье все же настигает меня.

  Проснувшись, сразу же поднимаюсь с постели. Раннее утро. С детских лет добровольно не вставал так рано. Утреннее солнце не такое, как всегда, разъедающее, словно серная кислота, оно доброе и ласковое, будто в детстве. Выйдя на балкон и закурив, я понимаю: вот оно, Солнце Нового Дня.

  Гляжу вниз и вместо двора психиатрической лечебницы вижу бескрайние водные просторы. Неподалеку расположился парусник, там ждут меня. Я прыгаю, погружаюсь на мгновение с головой в теплую соленую воду. Выныриваю и плыву к судну.

Дно (в соавторстве с Николаем Луговским)

Кухня моего поместья довольно велика. Вероятно, это дань традициям конца двадцатого века, тогда посиделки на кухне пользовались большой популярностью в рок-н-ролльных кругах. У слуг выходные, я на кухне, готовлю самостоятельно. Я люблю готовить. Только что я сварил заварной крем, зачем – непонятно. Он напоминает мне сладкое картофельное пюре. Я совсем не люблю сладкого, предпочитаю пиво и мясо. Изредка – фрукты. Еще я ценю сказки и превозношу женщин. Сижу на кухне, уставившись на кастрюлю с кремом, затем – на луковицу. Лук занимал особое место для моего народа. Возможно, потому что это заменитель водки, ведь его тоже надо закусывать или запивать.

“Да, к черту крем”, – думаю я, покидаю поместье через черный ход и иду в последнее место, куда бы только могло бы занести человека моего положения – к огромному эскалатору, ведущему на дно общества. Спуск длиться долго, лишь через минут десять я могу более-менее отчетливо разглядеть обитателей дна, передвигающихся по улицам с тележками из супермаркетов (почти поголовно).