Текст книги "Проклятие рода Баскервилей (СИ)"

Автор книги: Игорь Нилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Вдруг в глазах Мерфи заискрились, заплясали блики огней выплывшего из тумана рыбацкого баркаса. Мерфи зашёл по щиколотку в коричневатую маслянистую воду и обернувшись свистнул. Пёс с готовностью побежал за цыганом. Приливная волна плавно раскачивала скрипевший снастями баркас. На баркасе призывно размахивали фонарём.

* * *

В желудке зверя было пусто с тех самых пор, как он перекусил жилистым доктором. Мерфи больше не показывался после той ночи, когда на зверя устроили засаду в Меррипит-Хаус. Идиот Стэплтон, хвалившийся, что знает болото как свои пять пальцев, утонул в нём, пытаясь спастись от преследователей. Зверь полагался теперь только на себя.

Часами прячась в вересковых зарослях, он безуспешно караулил какого-нибудь деревенского растяпу, но известие о том, что местный эскулап пропал на болотах, переполошило не на шутку всю округу, и фермеры не казали носа дальше заднего двора. Скотины в Гримпене уже давно никто не держал, лошадей ночью накрепко запирали в конюшнях. Сейчас сгодился бы, пожалуй, даже отощавший беглый каторжник Селден, который пару недель назад, свалившись по пьяной лавочке, с гранитного утёса, разбил башку о камни. Несмотря на лютый голод, одно лишь воспоминание о дряблой пропитой печёнке каторжника коробило зверя, и ком горечи подкатывал к горлу. То ли дело сдобная, упитанная миссис Бэрримор – жена дворецкого в Баскервиль-холле. Иногда она являлась зверю в голодных снах – румяная, аппетитная толстушка, вскормленная на чистом сливочном масле и парном молоке. В промозглом грязном Лондоне такую не сыщешь, там даже богачи соблюдают диету и занимаются физкультурой – от чего их мясо, наверняка, жёсткое и сухое.

Но нынче полакомиться сочной плотью миссис Бэрримор вряд ли представится возможность. Когда охотник идёт на секача, он не стреляет в попадающихся ему на пути лис или зайцев. Так и хищник, выслеживающий добычу, не должен отвлекаться и отступать, пока не нанесёт смертельную рану своей жертве.

Высокие, увитые плющом, старые зубчатые башни Баскервиль-холла едва виднелись сквозь молочную взвесь тумана. Чем ближе подбирался зверь к родовому имению Баскервилей, тем осторожнее становились его движения. Он спустился по отлогому склону в долину, поросшую сухими дубами и соснами с покореженными ветром гнутыми стволами. То и дело зверь замирал, напряжённо вслушиваясь в любой шорох.

Хищник не осмеливался приближаться к дому со стороны болот, как в прошлый раз, когда дряхлый развратник сэр Чарльз в сумерках поджидал у калитки в тисовой аллее срамную девицу из Кумби-Треси. Старик посиневшими скрюченными пальцами сжимал тлеющую сигару и дрожал от нетерпения. Однако, увидев чудовищную собаку, которая гигантскими прыжками неслась на него, он побагровел, схватился за сердце и, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, рухнул на землю. Сегодня в тисовой аллее, что находилась позади дома, лондонские приятели сэра Генри могли запросто приготовить новую ловушку. Поэтому хитрый зверь, выйдя на запущенную разбитую дорогу, по которой белой скатертью стелился туман, прокрался прямо к парадным воротам.

Меж двух обомшелых колонн, увенчанных кабаньими головами – гербом Баскервилей, на проржавевших петлях висели чугунные узорные ворота, запертые изнутри на засов. Зверь осмотрелся в поисках хоть какой-нибудь лазейки в заросшем плющом заборе. Как вдруг ворота тихо заскрипели, монстр отпрыгнул прочь и прижался к прелой земле. Он почти не дышал, в окоченелой мертвой тишине молотом стучало сердце. Прошла целая вечность, пока зверь решился поднять голову. Ворота были чуть приоткрыты. Наконец, почуяв, что вокруг никого и путь свободен, хищник тенью проскользнул внутрь.

Сразу за воротами стоял знавший лучшие времена, завалившийся на бок домик прислуги. Из затянутого бумагой окна едва пробивался тусклый свет. Ноздри зверя щекотал соблазнительный запах человеческого тела, от чего брюхо предательски заурчало. Однако он упрямо двинулся дальше. Миновав увядший парк из высоких старых деревьев, кроны которых смыкались сумрачным сводом, хищник очутился перед широким газоном с поникшей блеклой травой. Незаметно обогнув лужайку, зверь притаился у могучего дуба, возле террасы, на которую сейчас падали яркие блики из окна особняка.

Массивное неприветливое здание выглядело продолжением суровых и унылых пустошей Дартмура. Неуклюжий фасад дома зарос жухлым плющом, и только прямоугольные окна и овалы гербов оставались открыты. Над остроконечной крутой крышей чадили черные от сажи нечищеные кирпичные трубы. Верхушки старинных полукруглых башен с бойницами, заключенных в цепкие объятия вездесущего плюща, терялись в тумане. Справа и слева к башням примыкали два крыла из гранита, построенных кое-как.

В этом доме Хьюго Баскервиль насиловал беззащитную дочь фермера, которая, обезумев, бросилась на верную погибель. Рассказывали, что ночами, когда врата из потустороннего мира открыты, её призрак, надрывно стеная, бродил по дому, а с болота ему вторил жуткий вой гримпенского демона. Не всякий Баскервиль выдерживал такую пытку, и вопреки предостережениям своего предка, схватив ружье, мчался прочь из дома, чтобы сгинуть навсегда, словно его и не бывало. Потом призрак, будто удовлетворившись гибелью еще одного потомка своего мучителя, отправлялся восвояси и подолгу не тревожил обитателей Баскервиль-холла. Но проходили годы, и всё повторялось.

Холодало. Озябший голодный зверь зарылся в мокрую опавшую листву. Где-то вдали гулко ухала сова. Сквозь завесу тумана едва пробивался мертвенно-бледный свет луны. Чёрной громадой нависал угрюмый дом. Там, за несколькими дюймами кирпичной кладки, упивалась последними мгновениями своего никчемного бытия его жертва, не подозревающая, что смерть уже на пороге. В освещённом окне гостиной часто показывался силуэт сэра Генри, очевидно, бесцельно бродившего по комнате. Иногда зверь замечал в окне одного из "ангелов", что спасли шкуру Баскервиля в Меррипит-хаус. Тот курил длинную трубку и задумчиво, нахмурив тонкие брови, смотрел в темноту.

Вдруг бойница старой башни озарилась голубоватыми всполохами. Тихой моросью с небес опустился женский плач, поначалу тихий, но постепенно переросший в громкие рыдания. Точно захлебнувшись бесконечной болью, рыдания на миг смолкли, и над завернувшимся в туман Баскервиль-холлом взметнулся полный отчаяния и дикой ненависти крик, крик такой силы, что зазвенели стекла.

Через минуту на террасу выбежали двое: худой – тот, что курил трубку у окна, в наспех накинутом инвернесском плаще[8] и нелепой охотничьей шляпе и приземистый коротышка с рыжими усами щеточкой в расстегнутом клетчатом пальто и котелке. Они растеряно оглядывались, размахивали оружием и метались по лужайке. Вслед за ними появился пьяный вдрызг, икающий сэр Генри с огрызком сигары в зубах. Неловким движением эсквайр попытался вынуть свои кольты, но у него ничего не вышло, и он повалился навзничь. Худой, наконец, задрав вверх голову, заметил странное свечение в бойнице старой башни. Коротышка тем временем усадил извалявшегося в грязи сэра Генри спиной к стене и приказал никуда не двигаться, пока они не обследуют башню.

Шорох листьев и мягкая поступь зверя не встревожили Баскервиля, провалившегося в пьяное забытье. Сэр Генри, оставшись один, уронил голову на грудь и бессвязно мычал. Наступила та самая секунда, когда обмякшая жертва принимает свою участь. Лишь почувствовав горячее дыхание на лице, сэр Генри очнулся и обречённо вытаращился на демона. В его взгляде уже не было страха, бесстрастно молчала покорность. Он выдохнул с облегчением при виде смерти в её ослепительном великолепии, смерти, очищающей всякого от скверны жизни.

"Ангелы", прилетевшие на этот раз слишком поздно, узрели обагрённого кровью демона, разрывавшего брюхо сэра Генри, из которого вывались бледно-розовые кишки и сморщенная желтая печень. Широко раскрытые глаза Баскервиля с удивлением наблюдали, как клыки монстра вырывали из его уже мертвого тела куски мяса.

Коротышка окостенел от ужаса, не в состоянии пустить в ход свой армейский револьвер. Худой, совладав с нервами, несколько раз выстрелил в демона. Пули стальными осами впились в зверя, он зло взвизгнул, попытался одним прыжком достать врага, но упал бездыханным на гнилые доски террасы.

* * *

Переводя дух, рассказчик отхлебывает горький эль и долго смотрит на алые лепестки огня, пылающего в камине. За окном шумит осенний проливной дождь и завывает вечный бродяга ветер, неутомимо колышущий вересковое море. Тягуче разливается по комнате молчание, будто старое вино, смакуется услышанная история. Наконец, опомнившись, рассказчик продолжает.

Сэра Генри похоронили в фамильном склепе, вознесшемся над могилами простых смертных, в самой середине гримпенского кладбища. Бэрримор, утративший смысл существования, не находил себе место в опустевшем Баскервиль-холле и часами торчал, словно верный пёс, подле умершего хозяина.

Однажды, по обыкновению, дворецкий коротал свой день на кладбище и, склонив голову, истово молился. Когда же он окончил молитву и, перекрестившись, поднял очи от грешной земли, то прочёл выцарапанную кем-то на стене склепа слова: "Смертию смерть искупил проклятый род".

Смотритель кладбища, подслеповатый сварливый старикашка, божился, что никто и близко не подходил к усыпальнице славных Баскервилей, только вот один долговязый цыган в шерстяном плаще околачивался зачем-то возле могил. Делать было нечего, и Бэрримор, досадуя на вздорного старика, отправился домой, а на следующий день вернулся с белилами, чтобы закрасить срамную надпись. Но страшная картина, что предстала его взору, окончательно подкосила беднягу.

На месте последнего пристанища всех Баскервилей осталась лишь груда почерневших камней и дымившихся ещё головешек вперемешку с обуглившимися костями. Склеп выгорел дотла. Смотритель твердил, что ровно в полночь каменная усыпальница вдруг вспыхнула сама по себе дьявольским огнём а на болоте, будто из преисподней, снова завывал демон.

Обезумевший дворецкий, не помня себя от горя, всю ночь плутал по гримпенским топям, только утром, промокший и выбившийся из сил, приплёлся он в Баскервиль-холл. Миссис Бэрримор была в отъезде. Он долго рылся на чердаке, швыряя прочь попадавшийся под руку хлам, пока не нашел кусок крепкого джутового шпагата. Толстая ветка большого дуба, под которым смерть караулила сэра Генри, казалась способной выдержать его высохшее измученное тело. Приставив лестницу к дереву, Бэрримор медленно взобрался по ней, перекинул шпагат через ветку и потуже затянул узел. Сунув поседевшую голову в петлю, он отрешённо, в последний раз посмотрел на Баскервиль-холл. Здесь прошла вся жизнь и здесь с последним шагом завершится его земной путь.

Дурной славой по всему Дартмуру пользуется с давних пор покинутый людьми Баскервиль-холл. Канул в небытие проклятый род Баскервилей, затянулись ядовито-зеленым мхом руины их мрачного чертога. Но лишь накинет ночь туманное покрывало на Гримпенскую трясину, замерцают бесовские огни, и через невидимые врата в мир человечий проникают древние забытые боги. В такую ночь среди разбросанных по земле каменных плит Баскервиль-холла блуждает рыдающий призрак а на болотах воет исполинская призрачная собака с пылающими глазами.

Стороной обходит это проклятое место еле волочащий ноги гримпенский фермер, за милю объезжает на пегой кобыле дебелый эсквайр, осеняя себя крестным знамением, мчится мимо сельский священник, утянутый в черную сутану. Лишь редкий турист из любопытства или сочинитель из Лондона, влекомый преданием о гримпенском демоне, иногда забредут на печальные развалины, среди которых одиноко возвышается старый высокий дуб.

Примечания автора.

[1]Дартмур – холмистая, болотистая местность в графстве Девоншир, Англия.

[2]Сфагнум – болотистое растение, мох, из которого образуется торф.

[3]Гримпенская трясина – болото в Дартмуре. Название, вымышленное Артуром Конан Дойлом.

[4]Уайтчепел – исторический район Лондона.

[5]Гайд-парк – королевский парк в центре Лондона. Традиционное место гуляний, празднеств и политических митингов.

[6]Ист-энд – часть Лондона (включавшая в себя и Уайтчепел) к востоку от стены Сити. Район заселенный в XIX веке беднотой.

[7]Светящиеся скелеты работников спичечной фабрики – условия труда на спичечных фабриках были ужасны. В закрытых, непроветриваемых помещениях люди за мизерную плату окунали палочки в емкости с фосфором и серой, дыша отравленными испарениями. Через несколько лет у работников начинались мучительные зубные боли, распухали десны и челюсти. Если человек не умирал и продолжал работать, то пары фосфора проникали в костную ткань, и у бедняги начинали светиться в темноте челюсть, а порой и кости. Место в Лондоне, где жили такие работники, назывались трущобами светящихся скелетов.

[8] Инвернесский плащ – верхняя мужская одежда конца XIX начала XX вв.