Текст книги "Клокард"

Автор книги: Игорь Алимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Игорь Алимов
Клокард

Лене П. и Джону Ш. – их чудовищной самобытности посвящается

Предисловие

Господин Дройт пробудился среди ночи от шума: с первого этажа доносились громкие голоса. Потом что-то там упало с грохотом. Звякнуло стекло.

Одевшись и вооружившись, г. Дройт печально покачал головой – ну отчего людям не хватает для молодецких забав дня? Почему усталому путнику, остановившемуся скоротать ночь на захудалом постоялом дворе с сомнительным названием «Крупный гризли», не дают обрести покой и полноценно восстановить силы перед завтрашним изнурительным переездом в очередном дрянном дилижансе? И вообще – пора уже в конце концов отказаться от этих допотопных средств передвижения, у которых чуть что отлетают колеса. Да и трясутся они на ухабах мерзких дорог так, что самая мысль о пище становится отвратительной. А эта пыль!.. Приспело время ставить вопрос ребром, и по возвращении в Тумпстаун г. Дройт непременно ознакомит нарождающуюся Палату лордов, а также представителей местных деловых кругов с прогрессивной идеей железной дороги…

Крутая темная лестница изрядно скрипела, но г. Дройт еще днем изучил все ее особенности и ступал тихо. Меж тем шум в общем зале приобрел совершенно нерядовые очертания, и если сначала можно было подумать, что кто-то просто решил среди ночи выяснить отношения, то теперь стало ясно – внизу явно происходит нечто большее. Г. Дройт на всякий случай приготовил свой верный «уидли».

Неслышно выйдя на галерею, г. Дройт с любопытством, но не привлекая однако же излишнего внимания, посмотрел вниз.

В центре зала, за столом, сидел дюжий толстый субъект со свирепой красной мордой, которую ничуть не украшали вислые усы и спутанные бакенбарды. Перед ним на столе валялся «винчестер» и плеть с блестящей ручкой. Рядом стояли еще шесть человек с оружием и в идиотских мексиканских шляпах: лица их излучали звериную свирепость, а грубые ручищи сжимали исцарапанные рукоятки револьверов, заткнутых за широкие пояса, изукрашенные медными бляхами. Сущие разбойники с большой морлемской дороги.

– Ты, гад, – внушал толстый субъект (видимо, предводитель злодеев) владельцу «Крупного гризли» Тому Вильямсу, застывшему напротив. – Гони деньги и поживее, а потом мы почистим твоих постояльцев.

– Какие такие деньги? – Вильямс отвечал таким голосом, будто вообще никогда денег не видел и в руках не держал. – Нет у меня никаких денег!.. И лучше бы ты уходил, Билли, потому что тебя ждет виселица!

Упоминание о виселице, видимо, задело Билли за живое, потому что он вдруг ухватил плеть и огрел ею с размаху Вильямса по лицу, а его приятели, тоже очень впечатлительные люди, стали с гоготом палить из своих револьверов в зеркала и бутылки, нанося заведению ощутимый урон.

– Я тебе не Билли, а Большой Билл. И я не люблю говнюков. В этом все дело, Том, – разъяснил главарь Вильямсу, свалившемуся от удара на пол. – В последний раз тебе говорю, засранец, гони деньги. Они мне нужны.

Вильямс издал стон согласия.

– Ну то-то! – удовлетворенно заметил Большой Билл и извлек из специального кармашка на поясе кубинскую сигару в металлическом футлярчике. Его приятели довольно загалдели и стали перезаряжать оружие.

Г. Дройт решил воспользоваться образовавшейся паузой, взял бандитов на мушку и уже совсем было собрался гуманно предложить им сдаться, как вдруг входная дверь постоялого двора распахнулась и на пороге явился весьма объемный господин в сером – потрепанном, но дорогом – костюмчике «сафари», пробковом шлеме и с автоматической винтовкой М-16 наизготовку. Винтовка была знатная: с оптическим прицелом, глушителем, а также подствольным гранатометом.

Распахнутая куртка господина позволяла видеть ремень толстой кожи с зарядами для подствольника, подсумками для магазинов к винтовке, большой кобурой (которая висела как раз на причинном месте), а также со всяким другим полезным снаряжением. Ремень перетягивал дородный мускулистый живот, обтянутый шелковой майкой с надписью «Don't», живот незаметно переходил в очень широкую грудь, а сразу из груди, без шеи, росла большая голова.

Лицо у господина было флегматичное, лишенное растительности, зато украшенное огромными черными очками с процарапанными в центре крестиками. В углу рта агрессивно торчал пустой мундштук.

Появление господина с винтовкой стало для Большого Билла некоторой неожиданностью, однако он не оценил всей важности этого события, поскольку, видимо, совершенно не разбирался в людях, а потому безо всякого интереса оглядел пришедшего и спросил скорчившегося на полу Вильямса, швырнув в него для убедительности пустым футлярчиком от сигары:

– Это еще кто? Эй, Вильямс, что это за чучело притащилось сюда?

Вильямс всем телом выразил недоумение и с трудом поднялся, зажимая кровоточащую рану на щеке.

– Ну, ты! – со свойственной ему грубостью обратился Большой Билл к господину. – Тебе что тут надо? Уматывай!

– Я хотел бы снять комнату, – ответил господин в очках, грызя мундштук, и мизинцем расстегнул висевшую у него на брюхе кобуру. Показалась рукоятка тяжелого браунинга.

– Ну ты даешь! – удивился Билли. – Не видишь разве, что хозяин маленько занят?

– Вижу, – спокойно отвечал господин. – Не слепой. – И без всякого предупреждения дал очередь из своей замечательной винтовки поверх голов собравшихся. Зазвенели стекла.

Бандиты опешили и предусмотрительно застыли.

А решительный господин в одно мгновение пересек зал и вбил ногою стол прямо в грудную клетку Большому Биллу, после чего дал еще одну очередь в пол перед его дернувшимися было приятелями и поглядел на них со значением.

Бандиты все же не до конца осознали серьезность своего положения: они настороженно следили за незнакомцем, сжимая револьверы, и, по всей вероятности, не расставались с мыслью пустить их в ход. Господин задним ходом неторопливо взошел на стол, под которым был погребен Большой Билл, отчего последний стал хрипеть и таращить глаза, и положил руку на подствольный гранатомет. Такого аргумента оказалось достаточно.

– Э… – просипел самый сообразительный из сообщников Большого Билла. – Э-э… куда сложить оружие, сэр?

– Туда, – господин подбородком указал на стойку.

Когда оружие было сложено и бандиты с поднятыми руками выстроились у стенки, господин поставил винтовку на предохранитель и обратился к Большому Биллу, на котором стоял, с речью:

– Слушай, ты, – сказал он. – Я очень не люблю, когда стреляют ночью. Я ночью привык спать. А ты тут расстрелялся… Я в этом месте намерен снять комнату, и пока я здесь пребываю, чтобы духу твоего вонючего в радиусе мили не было. Иначе я тебя пристрелю и закопаю на заднем дворе. Я понятно излагаю?

Большой Билл захрипел утвердительно.

Вдруг в зале невесть откуда появилась маленькая черная собачка с огромными, торчащими в разные стороны ушами-локаторами и глазами навыкате. Собачка была гладкошерстная, не больше среднего размера кошки, и производила самое мерзкое впечатление. Стуча в установившейся гулкой тишине коготками, она уверенно подбежала к выстроившимся у стены бандитам, внимательно оглядела их, а потом уселась напротив одного и сказала удивительно противным – хриплым и низким для такой собачки – голосом:

– Гав.

Увидев собачкины манипуляции, господин с ружьем улыбнулся счастливой улыбкой и сказал:

– Молодец, Борман! – И потом сурово, бандиту: – А ну, вытащи ту пакость, что у тебя в кармане!

Бандит достал двумя пальцами маленький «вальтер», собачка ловко, в прыжке выхватила пистолет и отнесла на стойку. Там она уселась на груде оружия, раздраженно принюхиваясь.

– Да. Вот так, – возобновил речь господин. – Ты все понял? – спросил он еще раз Большого Билла.

– Да… – запузырил тот слюнями. – Вы не могли бы, сэр… Это… Переступить на другую ногу… Стол грудь пронзил, – пояснил злодей.

– Это можно. – Господин выполнил просьбу и продолжал. – Теперь вот что. Гони сейчас же выкуп в тысячу долларов, потому что ты тут всю посуду перебил, а я не привык жить в свинарнике. Оплачивай, одним словом, посещение и проваливай. Я хочу спать. Понял?

– Понял, – отвечал Большой Билл.

– Вот и славно, – молвил господин, спрыгнув с Билла.

Предводитель разбойников представлял собой трагическое зрелище – то была фигура крушения надежд и идеалов. Из размахивающего плетью лихого налетчика он превратился в простого пузатого дядьку с посиневшим от пьянства лицом. Господину Дройту даже стало немного жаль мерзавца. С другой стороны, он пожалел, что не захватил с собой в путь Люлю Шоколадку, – тот очень порадовался бы этой сцене.

С кряхтением усевшись, Большой Билл стал неловко копаться в карманах и извлекать из них мятые доллары. Он долго и сосредоточенно, слюнявля пальцы, считал, а потом разложил на стуле груду бумажек и кучку мелочи:

– Вот, сэр… Десяти с половиной долларов не хватает…

– Ладно, – резюмировал господин. – Потом занесешь. Плетку и оружие я конфискую. А теперь проваливай, пока я не передумал.

– Да, сэр. – Большой Билл, хромая, покинул помещение. За ним хмуро последовали его сообщники.

– Ну-с, – обратился тогда господин с винтовкой к Вильямсу. – У вас, хозяин, найдется какая-нибудь комната на день? Я тут проездом в Тумпстаун и…

Закончить ему не дала собачка, унюхавшая наконец господина Дройта. Она задрала вверх свою противную морду и высказалась:

– Гав.

– Кто там, Борман? – спросил господин. Будто эта мерзкая тварь могла ему ответить!

– Аллен Дик Дройт, если позволите, – отвечал за собачку граф Винздорский и, не таясь более, вышел на простор лестницы. – Уже десять минут наблюдаю, как вы тут всех морально уничтожаете. Очень своевременное и поучительное зрелище. Собственно, я и сам направлялся сюда с теми же целями, но вы меня несколько опередили.

– Извините, если помешал, – галантно отвечал господин, прислонив свое основное оружие к стенке и застегивая кобуру. – Я, видите ли, здесь проездом. Направляюсь в Тумпстаун, ибо наслышан о тамошних великих делах. Остановился у этого постоялого двора, вдруг – стрельба, крики… – Он вставил в мундштук «житан» без фильтра. – Меня зовут Джордж Лупински, барон Такбелл. А это – Борман. Еще у меня с собой есть шимпанзе, попугай и две кошки, но они ленивые и спят со слугой в машине. А вот Борман пришел мне помочь. Молодец, Борман! Хозяин, плесните Борману вполовину разбавленного «Чинзано», вон у вас бутылка стоит целая. Он сегодня заслужил «Чинзано», да, Борман?

Клокард

1

Предводитель бабуинов Патрик выглядел неважно.

Оно и понятно.

Никто не может сохраниться в первозданной неприкосновенности, когда его преследует, а потом неизбежно настигает сержант Джилли Эванс.

Даже такой крупный господин как Патрик. Потому что Джилли Эванс еще крупнее.

Внешне Патрик и Джилли – приблизительно одной комплекции и веса, но понимающий человек смотрит в корень и видит, что природная мощь Патрика давно и безнадежно подорвана неправильным образом жизни и регулярными злоупотреблениями разной градусности и разнузданности.

Любой скажет, что возомнивший о себе многое Патрик напрасно махнул рукой на ежедневные тренировки и обленился, почивая на лаврах серьезного рахиминистического авторитета и самого крупного (по размеру) завсегдатая кабака «У гиппопотама». А вот Джилли – Джилли оказался в этом смысле гораздо дальновиднее, и пока Патрик простодушно распивал спиртные напитки, курил гашиш и сокрушал кулачищами всех тех, кто ниже ростом, Джилли терпеливо отдавал должное тренажерам, спаррингу и многокилометровым пробежкам трусцой в легкие часы утренней прохлады. Ибо что может быть лучше на рассвете, чем джоггинг?

Патрик еще мог надеяться временно вывести Джилли из строя – особенно если бы напал на того из-за угла и огрел по голове железной палкой – но в прямом столкновении у предводителя бабуинов шансов практически не оставалось. Его заплывшие жирком разнузданной политической борьбы мозги вполне были в состоянии подсказать верный путь – бегство, но увы! – когда Джилли кого-нибудь ловит, то это – всерьез. Джилли вообще относится очень ответственно ко всему тому, за что берется. Тем более если один раз уже так позорно подставился и дал укусить себя за ухо, тем самым упустив мерзавца Патрика.

И сержант отыскал-таки беглеца в закоулках метро, а когда настиг, то минут через пятнадцать Патрик был уже надежно связан: он сопротивлялся – о да! он пинался, он кусался, он даже бил противника животом. Но тщетно. В результате Джилли сломал Патрику правую руку, выбил все передние зубы и вообще основательно попортил Патриковский организм, что особенно отразилось на лице рахиминистического авторитета, которое практически превратилось в один большой красивый синяк, сформированный по всем правилам высокого кулачно-прикладного искусства. О сломанных ребрах мы тактично умолчим.

Так что Патрику было нехорошо.

– Ну что, милый, – задушевно обратился я к плененному, открывая холодную бутылку «Гиннеса». – Ты настроен немного поговорить о главном? Выдать мне прямо сейчас всякие там поганые рахиминистические секреты? Ведь ты – большой босс у этих жертв непорочного зачатия. Это мне в доверительной беседе поведали твои… как их? соратники. И вот я думаю, что пришло времечко, пришло прекрасное, чтобы и ты поделился со мной порцией сокровенного знания, потому что твои… как их? соратники были как один разговорчивы, милы и вежливы. – Произнеся эту удивительную по мощи убедительного воздействия речь, я откинулся на спинку стула и произвел первый, самый приятный глоток из горлышка. – Колись давай.

Какие эмоции охватили Патрика – а они просто неизбежны после таких проникновенных слов, эмоции то бишь – сквозь синяки разглядеть не представлялось возможным; он лишь пожевал тем, что совсем недавно называлось губами, издал легкое носовое мычание, шумно вздохнул и принялся рассматривать пол.

Похоже, проняло не до конца, понял я.

– Вижу, мысли твои разбежались, и ты не знаешь, с чего начать поток своей очистительной речи. Я тебе помогу, милый. Расскажи мне буквально все, что знаешь про смычку рахиминистического, гм, движения с преступным элементом: где, когда, кто с кем и сколько. Покайся. А тебе за это скидка выйдет. Я же не зверь какой-нибудь, я понимаю.

Ведь это правда: я совершенно не зверь. Могу, конечно, в расстройстве чувств врезать пару раз по всяким болезненным местам в организме, но это же меня довести надо, да и потом – только пару раз. Не больше. Ну в самом крайнем случае – три раза. И все.

– Нисего не снаю, – выдал наконец Патрик сиплым от переживаний голосом. С дикцией у него было плоховато. Сказывалось отсутствие зубов.

– Да как же так? – ласково улыбнулся я. – Любой человек что-нибудь да знает. Скажу тебе больше: человек обычно до фига всего знает. Номер карточки социального страхования, девичью фамилию бабушки, размер своих носков, цену на бутылку бурбона в ближайшей лавке… Человеческая жизнь сопровождается получением самых бессмысленных, на первый взгляд, знаний. Так что насчет «ничего не знаю» ты явно погорячился. – Я снова отхлебнул из бутылки. – Но, как ты сам догадываешься, твои родственники и носки меня интересуют мало – особенно последние, тем более что к текущему моменту я знаю про сии материи все, что только можно знать. Меня интересует расположение, а главное – скрытые подходы к вашей поганой плантации опийного мака, а также место, где вы гоните из мака героиновую отраву. Вот быстренько расскажи мне про это и я отправлю тебя в камеру, куда к тебе незамедлительно придет доктор и вставит новые зубы за государственный счет. Не первый класс зубы, конечно, но чего ты хотел? Предыдущие у тебя были еще гаже, я видел обломки.

Патрик метнул в меня яростный взгляд и пошевелил могучим задом, пробуя крепость стальной табуретки, намертво приваренной к полу. Звякнули толстые цепи, надежно принайтовывающие предводителя бабуинов к сидению. Видимо, зубами Патрик дорожил.

– Еще поимей в виду, сколько на тебе всего висит, милый. Собственно, я с тобой разговариваю только из природного интереса ко всяким уродам. Потому что ты столько натворил, ну столько натворил! Ужас. На десятерых легко хватит. – Я отставил бутылку и принялся неторопливо загибать пальцы. – Сопротивлялся при аресте. С оружием в руках. Убил несколько сотрудников полиции. При большом стечении свидетелей, между прочим! Попортил чужую собственность в особо крупных размерах. И наконец – ты уже семь лет нагло не платишь налоги. Собственно, это главное. Так что сидеть тебе – не пересидеть. Что с тобой вообще разговаривать?

Патрик снова задышал – и в дыхании его явно слышалось глубокое сочувствие к себе, любимому – но вслух не произнес ни слова. Крепкий рахиминистический орешек.

– Но я, человек невиданной гуманности, хочу дать тебе шанс. Не знаю уж почему. Такой я сентиментальный. Люблю живое. Сочувствую ему. Ну и пока ты жив, я и тебе сочувствую. Короче, так. Ты мне все-все рассказываешь, а я тебе оформляю добровольную помощь следствию, новые фарфоровые зубы и двадцать пять лет в «Голубой птичке». Идет?

Патрик снова взглянул на меня, но теперь в его заплывших глазах читалась явная заинтересованность. «Голубая птичка» – не курорт, конечно, но там все камеры одноместные, с телевизором, гулять на поверхность выводят два раза в день, а по праздникам дают двойной виски в пластмассовом стаканчике. В «Голубой птичке» у Патрика с его достоинствами были очевидные шансы если не на побег (за все время существования этой милой тюрьмы из ее глубоких подземелий сумели убечь только двое и это были поистине выдающиеся люди! Патрик им не чета), то уж по крайней мере на относительно непыльное существование в качестве местного бугра.

– Ну… – прошепелявил Патрик. – Я… это…

– Чудесно! Чудесно! – всплеснул я руками и ухватил бутылку. – Говори, говори, милый!

– Я шасто налушал сакон… Я толговал налкотиками… Я фосглавлал панду… – Предводитель бабуинов даже покраснел от нахлынувшего в виду светлых перспектив приступа откровения. – Мы с длузями часто плали чушое… Мы фылащивали опиум… – Слова давались Патрику с трудом, свежеперебитый нос непрерывно шмыгал.

– Ах ты преступник! – погрозил я пальцем. – Ну-ка, взгляни сюда. – Из казенной пластиковой папочки я выхватил мятый, исчирканный карандашом листок бумаги. – Смотри: здесь ваши плантации?

Патрик по возможности вытянул то, что у него называлось шеей, вгляделся.

На бумажке схематично, но довольно ясно была набросана схема – плод картографических усилий Мишеля Сакстона, сломлен-ного-таки целебным воздействием магической группы «Кретинос бэнд» – кривые стрелки недвусмысленно указывали направления правильного, то есть скрытного выдвижения; жирные кружки метили опорные пункты и места охранительных постов; в верхнем дальнем углу неправильным четырехугольником была обозначена лаборатория по переработке полученного сырья. У Мишеля оказались на редкость кривые руки и полное отсутствие способностей к рисованию, но общее положение вещей вполне улавливалось: сюда ходить не надо, эти и эти посты лучше обогнуть тут и тут, а здесь расположена небольшая, но очевидно стратегическая высотка, украшенная кустами, в гуще которых расположен, вестимо, офигенный пулемет, и если ее захватить, без труда получишь господствующее положение над прочей местностью, вплоть до пальмовой рощицы, что на севере. Вполне понятный план. Если он соответствует действительности.

Здесь-то основательно и порылась собака: мы уже провели предварительную аэрофотосъемку, однако же она дала до обидного мало – над плантациями практически постоянно царила высокая облачность, а когда однажды облака разошлись, оказалось, что некое возделанное поле и живописная стайка пальм просматриваются достаточно хорошо, а вот все прочие пункты – нет. Или замаскированы прилично, или Сакстон нарисовал какую-то не соответствующую действительности фигню. Правда, там, где по его показаниям должна была стоять лаборатория, действительно красовался какой-то большой барак, но… Передвижений на местности не наблюдалось. Что вполне объяснимо: я бы тоже не стал бегать среди наливающихся соком маков, когда на небе ни облачка и над головой черт знает что может пролететь.

Честно говоря, я не очень понимал господина шерифа – ведь именно он повелел допрашивать всех этих смрадных типов в кожаных трусах, добиваясь от них точного плана скрытного проникновения на удаленную базу; г. Дройт не сказал еще ничего определенного, но у меня возникло справедливое подозрение, что в его планы входит захватить все это героиновое хозяйство, причем – с минимальными потерями с обеих сторон. Но мой вкус занятие пустое и зряшное: расположение поля мы уже установили, диспозицию сфотографировали, и все, что теперь требовалось, – послать туда крыло штурмовиков, которые, выйдя из-за дальних холмов, покрошат НУРами в мелкую капусту и мак, и местных трудящихся, и их лабораторию, сравняют с грунтом, засеют крупнокалиберными пулями, и вот тогда можно будет спокойно, не торопясь, подъехать и посмотреть, что там осталось. Если осталось, что вряд ли. Но господин шериф иногда любит все усложнять. Потому что у него есть разного рода государственные мотивы, в чем я не раз уже имел возможность убеждаться и к чему давно привык. Видимо, так надо…

– Да, – довольно уверенно подтвердил Патрик, покончив с созерцанием рисунка Сакстона. – Это сдесь… Все плавильно…

Вот ведь мерзавец! Сказал – и глазки в пол спрятал. Вонючий самец бабуина. Думал, я не замечу легонькой такой искорки, промелькнувшей в его бандитском взоре. Думал, я не обращу внимания, как он заметно расслабился, растекся задницей по табуретке, рассмотрев как следует план. Думал, я, опьяненный победой, не придам значения ехидной ухмылке, на долю секунды исказившей его разбитую морду, которую он сейчас так старательно от меня прятал. Радовался Патрик. Радовался!

Ах Сакстон, Сакстон!..

Ну молодцы.

Затейники.