Текст книги "Бумага. О самом хрупком и вечном материале"
Автор книги: Иэн Сэнсом
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 5
Фасад преисподней
Следовало бы произвести описательный анализ банкнот. Получилась бы книга, и безграничная сила ее сатиры могла бы сравниться лишь с силой ее объективности. Ибо нигде более, чем в таких документах, капитализм не обнаруживал бы своей наивности, храня при этом священную серьезность. Игра невинных младенцев с цифрами, богини, которые держат скрижали с законом, здоровенные герои, возвращающие меч в ножны при виде денежных единиц, – все это самостоятельный мир – фасад преисподней[22]22
Перевод под редакцией И. Болдырева.
[Закрыть].Вальтер Беньямин “Улица с односторонним движением” (Einbahnstraße, 1928)
С машиной управлялись два человека – один работал на загрузке, другой на выгрузке. В действие ее приводил небольшой мотор, а собой она представляла резервуар около трех футов в ширину, четырех в глубину и девяти в длину, разделенный на два отсека. Первый наполняли раствором хозяйственного мыла и отбеливателя, второй – водой для отполаскивания. Оба отсека были снабжены парой латунных валов, между которыми проходила закольцованная лента, которая тянулась дальше к стальному валу, нагреваемому газом. Остроумное устройство было сконструировано в 1911 году, а первый его экземпляр в 1912 году установили в Казначействе Соединенных Штатов. Это была в буквальном смысле машина для отмывания денег.
Беда с деньгами – помимо того очевидного факта, что часто они бывают грязными как в прямом, так и в переносном смысле – заключается в том, что спрос на них вечно норовит превысить предложение. Это означает, что, не имея возможности изготовить их и пустить в обращение, причем сделать это достаточно быстро, вы порой вынуждены отмывать те, что были выведены из обращения по причине чрезмерной загрязненности.
В качестве денег можно использовать что угодно: раковины, табачные листья, гвозди, золотые и серебряные монеты, вампум. Но эти так называемые товарные деньги относительно редки, и их надо еще уметь добыть. Если, скажем, вы это не вы, а правительство, и вам понадобились деньги на войну или чтобы учинить в своей стране экономический бум, наколдовать вампум из ниоткуда у вас не получится. Чтобы было, на что накупить винтовок или запустить механизм процветания, вам придется пойти на пляж, набрать ракушек и нанизать их бусинками на шнуры. А вот бумажных денег можно – быстро и недорого – напечатать сколько угодно или, на худой конец, сколько нужно отмыть. Для появления дополнительных бумажных денег достаточно распоряжения властей.
Досконально ознакомиться с вопросом желающие могут с помощью следующих трудов: “История экономического анализа” (History of Economic Analysis, 1954) Йозефа Шумпетера, “Деньги: откуда они приходят, куда уходят” (Money: whence it came, where it went, 1975) Дж. К. Гэлбрейта и “Восхождение денег” (The Ascent of Money, 2008) Ниала Фергюсона. Выражаясь же совсем кратко, современная прикладная и теоретическая экономика в основе своей держится на бумажных деньгах. На них же – или, во всяком случае, на электронных деньгах, по сути тех же бумажных, только не напечатанных на бумаге – основывается и постмодерная экономика. По словам Бена Бернанке, профессора экономики в Принстоне, при президентах Джордже Буше-младшем и Бараке Обаме занимавшего пост председателя Совета управляющих Федеральной резервной системы, “правительство США располагает технологией, а именно печатным станком (а в наши дни его электронным эквивалентом), которая позволяет практически задаром выпускать столько американских долларов, сколько правительство посчитает нужным… Из этого следует, что при системе, основанной на бумажных деньгах, правительство при желании всегда может увеличить расходы и, соответственно, воспользоваться положительным эффектом инфляции”.
Акции и сертификаты, XIX век
Вроде бы все замечательно. Да, но только до тех пор, пока печатный станок не сломался или не разогнался сверх всякой меры. У дешевых в производстве, хорошо приспособленных для хранения, транспортировки, обмена, взаимозаменяемых, воспроизводимых и подходящих для складывания фигурок оригами бумажных денег, как выясняется, есть злейший враг – они сами.
Первыми бумажные деньги стали использовать китайцы в VIII веке, в правление императора Сюань-цзуна. Их заставила суровая необходимость. Китайскую монету чеканили из меди. В один прекрасный момент меди стало не хватать. Тут-то металл и заменили бумагой. В XV веке китайцы от бумажных денег отказались – когда убедились, что, чем больше печатаешь денег, тем меньше они стоят. Но худшее уже свершилось – мир узнал, что такое бумажные деньги и чем они хороши.
В XIII веке прославленный путешественник Марко Поло описал процесс превращения бумаги в деньги, каким он застал его в правление хана Хубилая:
“Приказывает он… нарезать вот как: сначала маленькие кусочки, стоящие половину малого ливра, или малый ливр, иные ценой в пол серебряного гроша, а другие – в серебряный грош; есть и в два гроша, и в пять, и в десять, и в безант, и в три, и так далее до десяти безантов; и ко всем папкам приложена печать великого хана. Эти бумажки выпускаются с такой важностью и торжественностью, как будто бы они были из чистого золота или серебра; над каждым родом бумажек поставлено много чиновников, назначенных для того, чтобы подписывать свои имена и прикладывать свои печати.
Когда все приготовлено как следует, тогда главный чиновник, назначенный государем, окрашивает киноварью вверенную ему печать и прикладывает ее к бумажке, так что форма ее отпечатывается на последней красным; после этого монета считается подлинной”[23]23
Перевод И. Минаева.
[Закрыть].
В наше время ритуалы превращения бумаги в деньги гораздо более замысловаты и требуют несравненно большего технического оснащения – а откуда бы иначе взяться водяным знакам, металлическим нитям, светоотражающим элементам и так далее, – но несмотря на это, современные бумажные деньги, по сути, ничем не отличаются от тех, что были в ходу при Хубилае. Знаменитое стихотворение Кольриджа “Кубла-хан” (так на английском того времени передавали имя Хубилай), вдохновленное книгой, в которой обильно цитировался Марко Поло, заканчивается призывом:
В Европе первые бумажные деньги были выпущены в XVII веке в Швеции. Но более всего на формирование западной денежно-финансовой системы повлияли – дурно ли, хорошо ли, это другой вопрос – идеи и эксперименты шотландца Джона Ло, картежника, убийцы и математического гения. “Я раскрыл секрет философского камня, – заявлял Ло, – могу теперь превращать бумагу в золото”.
(То же самое испокон веку проделывают или пытаются проделывать писатели в соответствии с известной максимой Сэмюэла Джонсона: “Дурни и только дурни берутся за перо бесплатно”. Это нормально и в порядке вещей. Беда обычно начинается там, где писатели норовят превратить золото в бумагу. В истории литературы хватает писателей, старательно входивших в образ гуру. Но некоторые из них, увы, казались сами себе еще и большими специалистами в области финансов – как например, поэт и антисемит Эзра Паунд. Как рассказывает один из биографов, Паунду “удавалось подпитывать в себе интерес к таким авторам, как Гомер, Данте и Шекспир… только благодаря тому, что он внушал себе, будто, помимо поэзии, они внесли большой вклад в экономическую науку”. Особенное внимание он уделял сертификатным средствам оплаты, то есть разнообразным платежным средствам, которые не являются собственно деньгами, но могут использоваться вместо них – таким, скажем, как талоны на обед в столовой предприятия или бебиситтерские купоны. При том что большинство идей Паунда из области экономики, да и большинства других областей приложения его мысли в наше время полностью дискредитированы, сертификатные деньги многим по-прежнему интересны. Среди этих многих – лауреат Нобелевской премии по экономике Пол Кругман, который часто с помощью сертификатов иллюстрирует свои мысли относительно государственного вмешательства в экономику в периоды спада. В довершение можно отметить, что сама по себе история литературы тоже строится на сертификатах, неформальных долговых расписках, подарочных купонах и местных суррогатных валютах. Но это так, к слову.)
В труде под названием “Деньги и торговля, рассмотренные в связи с предложением об обеспечении нации деньгами” (Money and Trade Considered, with a Proposal for Supplying the Nation with Money, 1705) Джон Ло утверждал, что необходимы государственные банки, облеченные правом выпуска и поддержания обращения бумажных денег, каковые “более серебра пригодны для использования в качестве средства оплаты”, поскольку их, среди прочего, “легче доставлять по назначению” и “легче хранить”, что, в свою очередь, способствует “трудовой занятости Народа, благоустройству Государства, развитию Производства, ведению Внутренней и Внешней Торговли, стяжанию Богатства и Могущества”.
Воплотить свои идеи на практике Ло удалось во Франции, где ценой многолетних трудов и интриг он был назначен генеральным контролером (несколько десятилетий спустя ту же должность ненадолго занял носитель всем известной “бумажной” фамилии Этьен де Силуэт). В 1716 году он учредил первый частный акционерный Всеобщий банк, который в 1719 году превратился в государственный Королевский банк. Оказавшись во главе первого в истории Франции центрального банка, Ло продолжал экспансионистскую денежную политику, щедро печатал банкноты и раздавал ссуды, словно бы совершенно не заботясь о завтрашнем дне.
Но завтрашний день настал. Королевский банк стремительно пришел к процветанию, а в 1720 году, как и следовало ожидать, скоропостижно лопнул. Как пишет историк Ниал Фергюсон, “Джон Ло не только несет ответственность за первый настоящий взрывной рост стоимости активов. Его, кроме этого, можно считать косвенным виновником Великой французской революции – он полностью и бесповоротно лишил старорежимную монархию шанса реформировать государственные финансы”.
Последствия революционного триумфа бумажных денег, равно как и вызванных этим триумфом революций, во многом сформировали мир, в котором мы с вами живем. Можно даже утверждать поэтому, что вся новейшая история – история финансовая, а самые достоверные летописи нашего времени пишутся не буквами на страницах книг, а наличностью, акциями, облигациями, сертификатами, простыми и переводными векселями.
Йозеф Шумпетер пишет, что именно в XVIII веке произошло практическое открытие капитализма, или иначе капитализм “осознал собственное существование”, а пришло это осознание как раз благодаря бумаге. Торговля, наемный труд, накопление капитала – бумага способствовала формированию основных составляющих капитализма, а затем поддерживала их существование и развитие. А капитализм, в свою очередь, способствовал формированию и поддерживал существование национальных государств.
В книге “Американские деньги – американская история” (America’s Money – America’s Story, 1998) хранитель Национального нумизматического собрания Смитсоновского института Ричард Доути утверждает, что, если бы не бумажные деньги, Америка никогда бы не стала сверхдержавой: “Не будь на свете бумажных денег, наша нумизматическая коллекция освещала бы историю другой страны, гораздо менее значительной и ощутимо меньшей по площади”. Среди стран поменьше, также в XVII–XVIII веках перешедших на бумажные деньги, видное место принадлежит Великобритании. Там в 1694 году для предоставления ссуд государству и урегулирования национального долга был учрежден Банк Англии. За Америкой и Великобританией вскоре последовали и другие страны. С окончательной отменой в 1930-х золотого стандарта – он гарантировал, что любая сумма в банкнотах по первому требованию обменивалась на соответствующее количество золота – бумажные деньги восторжествовали во всем мире.
И теперь без них нельзя и шагу ступить. Учитывая их удобство и повсеместное распространение, даже удивительно, сколько писателей и мыслителей высказывались и сейчас высказываются против самой идеи бумажных денег. Так, например, перу Томаса Джефферсона, известного в качестве одного из основных авторов “Декларации независимости”, принадлежит ученый труд “Заметки о чеканке монеты” (Notes on Coinage, 1784), в котором он предложил ввести национальную денежную систему, основанную на долларе и его десятых и сотых долях (вместо запутанной британской системы с фунтами, кронами, шиллингами, пенсами и фартингами). Предложенная Джефферсоном система была одобрена Конгрессом и, как все мы знаем, поныне используется в США.
Джефферсон считал, что бумажные деньги, в отличие от монет и драгоценных металлов, дестабилизируют экономику: английские банкноты, писал он, являются всего лишь “призраком денег, а никак не собственно деньгами”. Он противился созданию в Америке национального банка – Первого банка Соединенных Штатов, учрежденного в 1791 году, – и приветствовал отказ Конгресса продлить банку лицензию в 1811 году.
После банковского кризиса 1814 года Томас Джефферсон писал: “Провидение словно бы особым своим промыслом без боя повергло того самого нашего бумажного неприятеля, которого, в интересах наших граждан, нам самим следовало бы любой ценой одолеть. Теперь с ним покончено”. Но нет, ни с кем и ни с чем покончено не было: после войны с бывшей метрополией у молодого государства оказалось много долгов, и чтобы урегулировать финансовую ситуацию, в 1817 году был основан Второй банк Соединенных Штатов. Джефферсон и на этот раз был против. Когда в 1819 году разразился очередной кризис, он заявил с ликованием: “Бумажный пузырь… окончательно лопнул”. Если и лопнул, то не окончательно. Лопнуть окончательно бумажному пузырю попросту не суждено. Каждый раз он с неизбежностью надувается снова.
Бумажные пузыри надуваются и лопаются на всем протяжении истории мировых финансов начиная с древнекитайских экспериментов по увеличению госдоходов. И всегда это происходит более или менее по одной схеме: правители либо правительства решают, что им необходимо больше денег, включают печатный станок – неважно, в буквальном или в переносном смысле, – денежная масса увеличивается, разгоняется инфляция, случается кризис, писатели и философы принимаются наперебой делиться своими переживаниями в связи с этим неприятным явлением.
Александр Поуп в “Эпистоле к лорду Батерсту” (Epistle to Bathurst, 1733) бичует “вексельный кредит” за то, что “он коррупции дарует могучие крыла”. Дэвид Юм в “Рассуждениях о политике” (Political Discourses, 1752) говорит о бумажных деньгах как о “ненастоящих”,
“таких, что не примет в уплату ни один иностранец и что в случае больших потрясений в государстве обратятся в ничто”. Томас Карлайл в своем труде “Французская революция. История” (The French Revolution: A History, 1837) сокрушается из-за наступившего во Франции в XVIII столетии “бумажного века”, в котором “бумага так часто заменяет золото. Когда нет золота, на ней можно печатать деньги; еще на ней можно печатать книги, в которых содержатся теории, философские рассуждения, излияния чувств, – прекрасный способ не только выражать мысли, но и приучить нас обходиться вообще без каких-либо мыслей!”[25]25
Перевод Ю. Дубровина и Е. Мельниковой.
[Закрыть]
А ведь есть еще Карл Маркс, куда же без него! В одном из путаных отрывков, характерных для его ранних невнятных попыток разом изложить всю сумму своих философско-экономических соображений относительно отчуждения, труда и прочих родственных материй, Маркс пишет о деньгах как о “всеобщем смешении и подмене сущностей, вывернутом наизнанку мире, смешении и подмене природных и человеческих достоинств”. Деньги, по Марксу, “преобразуют подлинные человеческие и природные дарования в голые абстрактные видимости, иначе говоря, в мучительно несовершенные химеры”. Эта химеричность, умышленность бумажных денег, похоже, больше всего и смущает скептиков. В сравнении, скажем, с золотом или серебром – с “образцовыми металлами”, как называет их Джеффри Хилл в своем поэтическом цикле “Мерсийские гимны” (Mercian Hymns, 1971), – банкноты легковесны, ненадежны и эфемерны наподобие призраков или эльфов.
Важнейшее в разговоре о бумажных деньгах слово “кредит” происходит от латинского credere, “верить”.
Не обязательно быть поэтом, философом или, к примеру, антропологом, чтобы понять: деньги способны служить средством оплаты, только если в них верить. И тем не менее именно социальный антрополог Мэри Дуглас в книге “Чистота и опасность” (Purity and Danger, 1966) весьма удачно называет деньги своеобразной системой верований и, более того, “наиболее крайним и наиболее специфическим типом ритуала”[26]26
Перевод Р. Громовой.
[Закрыть]. (Британский писатель Уилл Селф даже предложил ввести в честь ученой новую бумажную валюту “дуглас”, на которую можно было бы “приобретать право на справление некого неуточненного ритуала”.) Если вера в ритуал бумажных денег исчезнет, они превратятся в никому не нужные бумажки. Дабы и дальше исполнять свою ритуальную роль, бумажные деньги прибегают к помощи разного рода мистических одеяний и заклятий: серийные номера, подписи казначеев, виньетки, печати и рисунки – это все те купидоны и богини, которые, по словам Вальтера Беньямина, украшают собой фасад преисподней.
Один из самых роскошных образцов разукрашенного адского фасада – купюра достоинством один доллар США с ее обилием изображений и символов, среди которых наряду с подписями, печатями и серийными номерами присутствуют портрет Джорджа Вашингтона в рамке, пирамида с глазом на вершине, белоголовый орлан, оливковая ветвь и многократно указанный номинал (“1” – 8 штук, “ONE” – 6 штук, “ONE DOLLAR” – 2 штуки). В дополнение ко всему этому однодолларовая бумажка испещрена надписями на английском языке (“THIS NOTE IS LEGAL TENDER FOR ALL DEBTS, PUBLIC AND PRIVATE”, “IN GOD WE TRUST”, “THE UNITED STATES OF AMERICA”[27]27
“Эта банкнота является законным платежным средством по всем обязательствам, государственным и частным”, “Мы верим в Бога”, “Соединенные Штаты Америки” (англ.).
[Закрыть]) и на латыни (“E PLURIBUS UNUM”, “ANNUIT COEPTIS”, “NOVUS ORDO SECLORUM”[28]28
“Из многих – единое”, “[Бог] благословил начинания”, “Новый порядок веков” (лат.).
[Закрыть]).
Почему оформление бумажного доллара так интригует и завораживает, догадаться совсем не трудно: да потому, что оно как раз для того и было создано – чтобы завораживать и интриговать. “Скажите, если можно, как вы начали заниматься орденом иллюминатов? – спрашивает Виттория Ветра, героиня “Ангелов и демонов” (Angels and Demons, 2000) Дэна Брауна у гарвардского суперспециалиста по символам Роберта Лэнгдона.
“Вообще-то в основе всего были деньги, – ответил он, немного подумав… Достал из кармана брюк несколько купюр и выбрал из них бумажку достоинством в один доллар. – Я увлекся изучением этого культа после того, как обнаружил, что американская валюта просто усыпана символами иллюминатов”[29]29
Перевод Г. Косова.
[Закрыть].
Бумажные деньги упорно, рьяно и весьма успешно внушают нам, какие они подлинные и настоящие. Поэтому, чтобы напомнить об их основополагающей фиктивности, необходим поистине эффектный жест. Вроде того, что сделали Билл Драммонд и Джимми Коти – двое музыкантов, а попутно художников провокативного толка, выступавших сначала в качестве группы KLF, а позже как арт-объединение K Foundation, и прославившихся среди прочего синглом 1991 года, на котором кантри-дива Тэмми Уайнетт спела про мороженое 99 Flakes. В 1994 году в лодочном сарае на острове Джура они сожгли миллион фунтов наличными – новенькими 50-фунтовыми купюрами. Как описано в книге
“K Foundation сжигает миллион фунтов” (K Foundation Burn a Million Quid, 1997), наиболее частой реакцией на перфоманс было не возмущение и не шок, а недоверие: “После этого вам вообще верить никто не будет”;
“Это все равно что у людей на глазах сжечь их мечты”. Драммонду с Коти, видимо, необходимо было искупить их прошлые выходки и предприятия – бумага олицетворяла кошмарный сон, от которого они пытались пробудиться.
Если с точки зрения писателей, философов и попмузыкантов бумажные деньги являют собой тревожный, потенциально дестабилизирующий фактор, то люди попроще порой возлагают на них большие надежды. Так, например, в начале 1861 года двое предприимчивых английских мошенников – Уильям Бернетт, он же Гарольд Тремейн, он же Билл Дей, он же Билл Джексон, и его любовница Эллен Миллс, она же Руби Тремейн, она же Мэри Дей, она же Мэри Уильямс, она же Эмма Дейви, она же “ослепительная Эмма”, – незадолго до того выйдя из тюрьмы, поселились в гостинице “Плуг”, что в городке Уитчерч, графство Хэмпшир. В том же Уитчерче проживали многие рабочие знаменитой бумажной фабрики Портала, расположенной в соседней деревне Лаверсток.
Так сложилось, что фабрика Портала поставляла бумагу Банку Англии. В один прекрасный вечер Бернетту с Миллс повезло познакомиться с неким Гарри Брауном, работавшим на фабрике помощником столяра. Скоро Браун и Миллс стали любовниками. А в апреле 1861 года Браун по требованию Миллс, рискуя местом, вынес с производства несколько листов бумаги, предназначенной для печатания банкнот. С этого момента судьба бедняги была предрешена: простофиля, сосунок, салага, дятел, дурила, терпила и лох, он оказался в ловушке. Бернетт при помощи Миллс взял его за горло. Шантажом он принуждал Брауна и дальше красть с фабрики бумагу, каковой у него со временем образовался солидный запас. Даже когда Брауна поймал на воровстве другой рабочий, помощник формовщика Ричард Брюер, Бернетту удалось извлечь из этого дополнительную пользу: он заплати Брюеру за молчание и тем самым приобрел второго сообщника в стенах фабрики. Дело теперь было за малым – превратить драгоценную бумагу в собственно деньги.
К лету 1862 года в распоряжении Бернетта была целая шайка, собранная, главным образам, по тавернам и пабам ближних и дальних окрестностей. В нее входили: Роберт Каммингс, когда-то моряк, а теперь гальванотехник и позолотчик, встреченный Бернеттом в “Пере” на Смит-стрит в Вестминстере; Джеймс Гриффитс, гравер и печатник, подобранный в бирмингемской “Бычьей голове”; Генри Уильямс, тоже гравер с Сент-Полс-роуд; и Джордж Банчер, мясник из Вестминстера, у которого хранились и через которого распространялись фальшивки. Совместными усилиями шайка Бернетта выкрала несколько сот бумажных листов и изготовила несколько тысяч банкнот разных номиналов.
Но музыка, как говорится, играла недолго: пропажа с фабрики бумаги была довольно быстро обнаружена, и к концу 1862 года вся шайка очутилась за решеткой. В январе 1863 года ее члены предстали перед центральным уголовным судом в Олд-Бейли. Эллен Миллс была исключена из числа обвиняемых еще на предварительных слушаниях – судьи постановили, что она действовала “под влиянием супруга или мужчины, с каковым состояла в сожительстве”. Гриффитса, которого сочли зачинщиком и главарем шайки фальшивомонетчиков, приговорили к пожизненному заключению. Банчер, укрыватель и распространитель, получил двадцать пять лет тюрьмы. Бернетт сел на двадцать лет. Гравер Уильямс отделался четырьмя годами, а Каммингс – и вовсе предупреждением. Гарри Браун выступил свидетелем обвинения и тем самым уголовного преследования избежал. Ричард Брюер был судом оправдан. Делу о “драгоценной бумаге из Лаверстока” была посвящена редакционная статья в номере “Таймс” за 13 января 1863 года. Заканчивалась она словами о том, что “бумага – это изделие… чья рецептура не менее секретна, чем состав севрского и дрезденского фарфора. До сих пор не было известно случаев ни ее успешной подделки, ни похищения”.
Бумажные деньги олицетворяют капитализм как таковой, и поэтому не приходится удивляться, что за их подделку наказывали, а где-то и сейчас наказывают смертью. В Англии фальшивомонетчиков начали казнить в 1725 году; с 1797 по 1829 год за изготовление и распространение поддельных купюр было повешено больше шестисот человек. В 1832 году смертную казнь отменили – это спасло Гриффитса, Бернетта и их подельников от верной смерти, – но наказание за подделку банкнот оставалось очень суровым. В наши дни во многих странах законом запрещено не то что изготавливать, а просто иметь бумагу, идентичную той, что используется для печати национальной валюты. (Компания “Де Ля Рю”, которая печатает деньги для Соединенного Королевства и множества других государств, как только не защищает свои изделия: использует специально изготовленную бумагу, сложную для воспроизведения глубокую печать, микропечать, водяные знаки, ультрафиолетовые метки, вставки из фольги, голограммы и еще уйму элементов защиты. Но фальшивомонетчиков все это не останавливает: по данным Банка Англии, в 2009 году в стране циркулировало более полумиллиона фальшивых купюр.) Но совсем другое дело, если подделкой денег нужно заняться государству.
Выпуск фальшивых денежных знаков неприятельского государства издавна был и остается до сих пор одним из важнейших приемов ведения войны альтернативными, экономическими средствами. В XVIII веке британцы печатали поддельные деньги своих американских колоний; Наполеон, заняв в 1806 году Вену, пустил в оборот фальшивые австрийские гульдены; в годы Второй мировой войны нацистская Германия успешно осуществила операцию “Бернхард” – распространила в Британии порядка девяти миллионов поддельных банкнот. В ходе постоянных военных конфликтов на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, а также “арабской весны” и непрекращающейся “войны с террором” неизвестно, чего появляется больше – слухов о фальшивых долларах, динарах и афгани или реальных фальшивых долларов, динаров и афгани. Пакистанцы забрасывают через индийскую границу поддельные рупии. Северная Корея, по некоторым сведениям, специализируется на 100-долларовых банкнотах.
Фальшивомонетчики, работающие на правительство, всегда находятся в выигрышном положении по сравнению с самочинными мастерами – не важно, бескорыстными или алчными, – поскольку технически подделать деньги гораздо труднее, чем кажется: ксерокс для этих целей совсем не подходит, а старинный школьный способ состарить бумагу, окуная ее в чай, высушивая в духовке и затем втирая в нее грязь, дает не вполне убедительный результат. (Впрочем, Кеннет У. Ренделл – один из экспертов, разоблачивших как фальшивку дневники Гитлера – в своем заслуживающем всяческого доверия труде “История подделок: выявление сфабрикованных писем и документов” (Forging History: The Detection of Fake Letters and Documents, 1994) отмечает, что многие документы, подделанные “на официальном уровне”, исполнены из рук вон плохо и не выдерживают простейшей проверки. Так, например, известный автограф Джона Кеннеди – фраза из его инаугурационной речи 1961 года “Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя, а спроси, что ты сам можешь сделать для своей страны” – выполнен на подлинной бумаге, изготовленной специально для Белого дома, но только, как явствует из водяных знаков, в 1981 году.)
Бумажные деньги, как подлинные, так и фальшивые – лишь одна из граней сложных взаимоотношений между бумагой и деньгами. Не менее интересная их грань – целый мир бухгалтерских книг, гроссбухов и прочих бумажных носителей, с помощью которых банки, строительные и страховые компании, крупные и малые предприятия, государства и отдельные люди ведут учет прихода-расхода денег. Одним из первых со всей серьезностью отнесся к бухгалтерским книгам одноногий изобретатель, фабрикант – и дед Чарльза Диккенса – Джосайя Веджвуд. В 1759 году он основал собственную фабрику фарфора, которая процветала и приносила все больше дохода, пока в начале 1770-х одновременно с ростом издержек не стал сокращаться спрос. Тогда Веджвуд засел за свои гроссбухи и произвел что-то вроде анализа производственной бухгалтерии, обнаружив в результате не только примеры неэффективного расходования средств, но и признаки их хищения.
Приняв срочные меры, он сохранил производство для потомков. При помощи бумаги спас положение. В ежеквартальном журнале Британской ассоциации историков бумаги The Quarterly (номер 61 за январь 2007 года) Эндрю Голд публиковал неожиданно увлекательную статью о бумажной бухгалтерии и деловом документообороте, в которой на основе множества научных трудов, посвященных бумажной бухгалтерии, архивам компаний и каталогам канцелярских товаров, убедительно показывает, “какой хороший пример многоликости бумаги дают бухгалтерские книги”. Пример-то они дают, но при этом постепенно вымирают. Сокрушаясь об исчезновении выдающихся бумажных бухгалтерских систем, в том числе продукции компании “Твинлок”, одного из крупнейших производителей канцелярских и офисных принадлежностей, Голд упоминает о том, что “место головного офиса и фабрики «Твинлок» теперь занимает парковка супермаркета «Теско»”.
Пусть старые добрые толстенные гроссбухи и бухгалтерские книги для двойной записи уже вытеснены компьютерными программами, а в том же “Теско” мы больше не расплачиваемся банкнотами, а совершаем электронные транзакции, нас, тем не менее – проистекая из недавних воспоминаний о подстегнутом дешевыми кредитами ирландском строительном буме, о громадном греческом внешнеторговом дефиците, чуть было не положившем конец существованию зоны евро, об испанском и португальском долговых кризисах – со всех сторон окружают потоки бумажной наличности, без которой многим трудновато было бы давать кому следует на лапу, набивать себе карманы или же из последних сил сводить концы с концами.
В романе Диккенса “Домби и сын” (Dombey and Son, 1848) отец открывает бедняге Полю горькую правду жизни: при всем своем могуществе спасти нас деньги не могут. “Мистер Домби… подробно разъяснил ему, что деньги – весьма могущественный дух, которым никогда и ни при каких обстоятельствах пренебрегать не следует, однако они не могут сохранить жизнь тем, кому пришло время умереть; и что мы все, даже в Сити, должны, к несчастью, умереть, как бы мы ни были богаты”[30]30
Перевод А. Кривцовой.
[Закрыть].
