Текст книги "Недруг"
Автор книги: Иэн Рейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Эти вещи мне могут понадобиться, ясно? Говорю я.
Ее удивляет мой резкий и жесткий тон, я это вижу. Меня тоже. Я редко так с ней разговариваю.
– Да что с тобой такое? Чего завелся?
Ничего. И я не завелся.
– Завелся. Ты кричишь. Ты не должен кричать.
Я не кричу, просто немного растерян. Не знаю, почему ты так себя ведешь. И почему именно сегодня.
– Тебе надо успокоиться. Я ничего такого не делаю, не пытаюсь ничего устроить. Всего лишь хочу избавиться от беспорядка и освободить комнату. А вот ты…
Я думал, мы тихо и спокойно проведем вечер. Отпразднуем. Я так понимаю, можно об этом забыть. Раз уж ты здесь уединилась, занялась уборкой. Каждая вещь много для меня значит. Каждая!
Грета поднимается. Отворачивается от меня. Отодвигает коробку и заходит в кладовую.
– Тихо и спокойно проведем вечер, хм. Прямо как в старые добрые времена, да? – В ее голосе слышится насмешка. Насмешка и гнев.
Что, прости?
– Забудь, – отвечает она и принимается за коробки.
Да, вещи здесь годами лежат. Но они – не мусор. Они делают меня тем, кто я есть. Это мои воспоминания. Неправильно это – выбрасывать все только потому, что она не в настроении.
Я прожил с Гретой много лет. Как я сохраню свое «Я» без всего материального? Почему она хочет забыть? Почему она хочет забыть нас?
Я наблюдаю, как она ползает на четвереньках, пытаясь отодвинуть несколько коробок в сторону, чтобы забраться поглубже в кладовую. Она вытаскивает из кучи несколько больших ящиков и две обувные коробки, двигает их к стене. Солнце клонится к закату, и в комнате темнеет. Грета поднимает головной фонарь. Она включает его, но не надевает. Только нагибается, исчезая в глубине кладовой.
– А-а-а! – взвизгивает она и выскакивает обратно с закрытыми глазами. – Ты видел? Вон там. Внутри.
Я беру у нее фонарь и вхожу в кладовую. Направляю луч в угол. Вижу жука рядом со старой рубашкой. Он в луче света, не двигается. Я не отвожу фонарь, наклоняюсь, чтобы рассмотреть поближе. От одного его вида у меня… дух захватывает. Это что-то новенькое.
Черт, говорю я. Это странно. Никогда таких не видел.
– Он такой большой, – говорит она. – Они с каждым разом все больше. Я думала, их много лет назад уничтожили, избавились от них во всей округе.
Разве? Не знаю, говорю я. Не помню.
Он ничего не делает. Вообще ничего. И притягивает взгляд. Притяжение очень сильное. Почти гипнотическое. У него длинные тонкие усики, они подергиваются. Он не испуган и не нервничает; наоборот, спокоен, будто все понимает и ко всему готов.
– Только нашествия паразитов нам не хватало. Они в стены залезут. Должно быть, приползли с полей канолы.
Какое это нашествие? Говорю я. Он всего один.
– Один – уже много, – отвечает она.
Почему он не двигается? Думаю я. Почему не убегает, не прячется?
Не могу оторвать глаз от этого огромного насекомого. Я ничего не знаю об этих существах. Совсем ничего. Ничегошеньки. Как же так? Он живет в моем доме, в тех же комнатах, что и я. А я ни сном ни духом.
– Надо проверить, нет ли других под кроватью.
А затем я чувствую, как она легонько тыкает меня в спину ногой.
– Джуниор? Ты двигаться собираешься? На что ты там уставился? Что ты делаешь?
Не знаю, говорю я. Но не волнуйся, я с ним разберусь.
– Хорошо, ладно. Потому что я приближаться к нему не хочу. На сегодня хватит с меня. Я иду спать. А ты вынеси этого жука на улицу.
Тебе надо отдохнуть, отвечаю я.
Она уходит, а я все еще смотрю на жука. У него блестящее черное тельце с желтоватыми полосами. Он довольно крупный, сантиметров пять в длину. Усики примерно в два раза длиннее тела. Но самое внушительное – рога на голове. Два растут по бокам и один вверх по середке.
И тут я вспоминаю. Жук-носорог. Вот как их называют.
Грета что-то бормочет у двери, но я ее не слышу.
Ага, отвечаю я, даже не оборачиваясь. Беспокоиться не о чем. Я с ним разберусь.
* * *
Я проснулся до будильника. И какое-то время лежал без движения рядом с Гретой. Мы лежали вдвоем. Она не храпит, но я слышу ее дыхание и знаю, что она спит как убитая. Ее рот открыт. Я наклоняюсь и целую ее в лоб, в мягкую точку над левой бровью. Она закрывает рот, сглатывает один раз, но не открывает глаз. Я встаю, спускаюсь вниз.
Увидев прошлым вечером жука, я по какой-то причине оживился; в голове прояснилось, и я вынырнул из своей нарциссической, эгоистичной истерии. Я не мог понять, как этот жук оказался в доме, что он тут делал. Откуда он взялся? Как жил в полном одиночестве в этой темной кладовке? Как долго он там просидел? Почему не шевелился? Почему не попытался сбежать? Он вообще понимал, что с ним происходит? Все эти неясности не только потрясли, но и успокоили меня.
Я долго смотрел на него. Не знаю, сколько точно. Наблюдал. А потом пошел спать.
И хотя мне спалось крепко, я чувствовал, как Грета всю ночь ворочалась, то вставала, то опять ложилась, будто на нее перекинулась моя бессонница. Помню, как она стояла у окна посреди ночи и смотрела на сарай и поле за домом.
Бедная Грета. Ей тяжело. Я ставлю кофе и сажусь со своим экраном в руках, бесцельно листая ленту. Надкусываю кусок сыра из холодильника и включаю прогноз погоды. Больше солнца и жары. Высокая влажность. И снова высокий индекс ультрафиолетового излучения. Как и каждый день, вероятность грозы вечером – сорок процентов.
Надо сходить в сарай, проверить кур перед работой. В такие жаркие дни чем раньше все сделаешь, тем лучше. Я наливаю Грете кофе и несу его наверх. Ее нет в комнате. Шумит душ. Я открываю дверь ванной и заглядываю внутрь.
Мне пора на работу, говорю я. Как спалось?
Она не отвечает. Скорее всего, не слышит из-за воды. Наверное, моет голову. Я оставляю кружку на раковине.
Тогда я поехал, говорю я.
Ответа нет.
* * *
Обычно после смены на заводе я стараюсь быстрее добраться домой. Но не сегодня. А стоило бы. Сегодня я в последний раз могу побыть наедине с Гретой, и кто знает, когда еще представится такая возможность. Не могу объяснить, почему не спешу. Просто не готов вернуться. Хочется покататься по округе без цели, просто так, чтобы в кои-то веки никто не указывал, что и как делать.
Когда я дома, Грета всегда что-то просит меня сделать; постоянно находит мелкие задания, если у меня выдается свободная минутка. Ей не нравится, когда я бездельничаю. На мне – все ремонтные работы по дому, даже те, которые мне не по душе. Редко бывает, чтобы я сидел без занятия.
Я отправляю Грете сообщение:
«Придется задержаться на работе. Поем, когда вернусь. Можешь ужинать без меня».
Не люблю лгать, особенно Грете. Да и редко это делаю, почти никогда. Но это крошечная, невинная ложь. По большому счету совсем несущественная. Для ее же блага. Правда бы ее ранила.
Проселочные дороги никто не ремонтирует, так что они трескаются, крошатся и разрушаются. Грустно. Видимо, на ремонт дорог нет денег, а если бы и были, вряд ли кто-то стал бы заморачиваться. Наши дороги разваливаются не от чрезмерного использования, а потому, что их забросили.
Знаю, Терренс постоянно говорит, что я должен радоваться и ликовать, ведь возможность слетать в космос выпадает раз в жизни. Но что-то восторга я не ощущаю. Возможность прекрасная. Умом я это понимаю. Так почему у меня ощущение, что это конец?
Может, дело во мне. Со мной что-то не так.
Подчиняясь мимолётному порыву, я останавливаю пикап на обочине и выхожу. Небо испещрено красновато-розовыми, прозрачными, тонкими облаками. Солнце клонится к горизонту, но еще не зашло. Великолепное зрелище. У меня возникает странное желание прогуляться прямо тут, по полю, просто потому, что могу.
Канола уже зацвела. Стебли высятся над головой метра на три, отчего мне кажется, что я глубоко под водой. Желтые листья яркие, словно отливают неоном. Слышится шум – почти незаметный, но если забраться вот так, в самую гущу, можно различить приглушенное жужжание членистоногих.
Я не ищу чего-то конкретного. Просто иду в глубь поля, меня касаются цветы канолы. Забравшись так далеко, я уже не вижу машины. Мне здесь нравится; нравится прятаться под покровом растений. Никто не знает, где я. Хочется снять сапоги и носки, что я и делаю. Несу их в одной руке. Как же приятно ступать босыми ногами по земле.
Темнеет, но я еще не готов возвращаться. Понимаю, что оттягиваю неизбежное, но продолжаю идти вперед, раздвигая растения свободной рукой.
Время от времени останавливаюсь, чтобы посмотреть на небо, на сумерки. Вот и прошел еще один день. И тогда я вижу его: он идет с юга, заполняет собой небо над головой. А потом чувствую. Дым.
Он вздымается плотным облаком. Я прибавляю шаг, потом бегу. Внезапно дым начинает валить отовсюду, закрывая небо. Пламя, похоже, огромное, раз дыма так много. На этом поле есть амбар. Должно быть, он и горит.
Мне говорили, что эти старые амбары – артефакты прежней жизни, в которой все было по-другому. Их нужно содержать. Их нужно ремонтировать. Будет весьма трагично, если амбар на этом поле сгорит. Канет в Лету, как и несколько других. Я снимаю рубашку и обматываю ею лицо, делаю маску. Из-за дыма трудно что-то разглядеть.
За последний год пожары в амбарах участились. Все спорят, кто же их поджигает. Может, так выражают свой протест пожилые фермеры, у которых забрали земли? Или производственные корпорации уничтожают оставшиеся амбары, чтобы освободить место и засеять все канолой? Кто бы это ни был, ничего хорошего в этом нет. В наших краях пожары – опасная вещь. Они быстро распространяются и бушуют днями.
Я замечаю огонь. Амбар весь объят пламенем. Жар неимоверный. Возможно, я смогу помочь. Возможно, мне удастся как-то потушить огонь или, по крайней мере, не дать ему разгореться, пока не прибудет помощь.
Надо было поехать домой к Грете и провести с ней спокойный вечер. Зря я сюда пришел. Дело плохо. Ну, пришел – так пришел. Куда теперь денусь. Еще неделю назад я бы развернулся и сбежал. Но я изменился. Я чувствую, как растет чувство долга, и понимаю, что помочь сейчас – тоже мой долг. Не могу стоять и наблюдать со стороны. Я должен быть храбрым, взять все под контроль. Должен действовать. Я делаю глубокий вдох и бегу к огню.
Делаю шесть или семь шагов, и тут кто-то ударяет меня по спине. Я беспомощно падаю лицом вперед. Плечо утыкается во что-то твердое – камень. Лбом врезаюсь в землю; от удара весь воздух выбивает из легких. На меня что-то наваливается. Или кто-то. Я хватаю ртом воздух. И не могу пошевелиться.
Что случилось? Это человек. На мне человек? Кто это? Кто меня ударил? Должно быть, кто-то следил за мной. Боль сильная и жгучая. На языке вкус крови. Похоже, разбил губу, когда упал. Я пытаюсь сплюнуть, но лицо слишком близко к земле. В спину упирается колено или локоть, прижимает меня к земле. Я стараюсь проморгаться, но ничего не вижу. Зрение возвращается не сразу. Мне удается чуть оторвать голову от земли, и я замечаю впереди человека. Другого, не того, который меня держит. Мужчина в костюме и перчатках. С кем-то разговаривает.
– Не двигайся, – говорит он. – Держи его. Не дай ему пошевелиться.
Тот, кто держит меня, отвечает:
– Мне пришлось. Выбора не было.
– Это для твоего же блага, – говорит человек в костюме, понизив голос. На этот раз он обращается ко мне. – Думали, собираешься прыгнуть в огонь. Мы не можем рисковать, нельзя тебя потерять.
Я никогда не видел такого сильного пожара. Я пытаюсь встать, но не могу. Но чувствую, как давление на спину ослабевает. К земле меня больше никто не прижимает, но мне все еще слишком больно.
– Не вставай. Оставайся на месте.
Плечо онемело и пульсирует.
Дайте мне подняться, говорю я и смотрю на яркий, жаркий огонь.
Пот заливает глаза и падает на сухую землю. У меня кружится голова. Я больше ничего не вижу. Я закрываю глаза. Опускаю голову.
– Не волнуйся, – говорит мужчина в костюме. – Мы позаботимся о тебе.
* * *
Я просыпаюсь, дрожа от страха. В ужасе. Язык во рту опух, он тяжелый и неповоротливый. Я с трудом сглатываю слюну. Глазами мечусь по комнате; будто насекомое, изучающее обстановку. Я ничего и никого не узнаю.
– Джуниор? Ты очнулся?
Я пытаюсь сориентироваться. И тут вспоминаю. Это мой дом. Но я не знаю, что случилось и как я сюда попал. Осознаю, что тревожные события на поле – не безумный кошмар, а реальность. Моя реальность. Как же сильно пересохло в горле. Я почти ничего не помню, кроме боли, суматохи, дыма и человека в костюме. И кто-то прижимал меня к земле. А еще пожар. Не могу поверить, что на самом деле случился пожар. Пламя бушевало.
Я сижу, откинувшись на спинку стула, лицом к окну в гостиной. Грета. Грета стоит передо мной и что-то мне говорит. На мне нет рубашки. Где моя рубашка? На меня направлен вентилятор. Зачем? Мне жарко? Не могу точно сказать. Я пытаюсь встать, но ноги подкашиваются.
– Нет, нет, подожди. Не вставай.
Что случилось?
– Ну и ночка у тебя выдалась, – отвечает Грета. – Все из-за тебя переволновались.
Не могу… Ничего не помню. Вижу что-то урывками, но… Как я?..
– Вернулся домой? Ты не помнишь?
Нет.
– С тобой произошел несчастный случай. Ты ушибся, но все в порядке. Я принесу воды.
Она оставляет меня и уходит на кухню. Я оглядываю комнату. Что-то изменилось, но не могу сказать, что именно: будто Грета передвинула какой-то предмет мебели на другое место. Я слышу, как спускают воду в туалете наверху. Если Грета на кухне, то кто в уборной? Я думал, мы с ней в доме одни. Только и я Грета.
– Доброе утро, Джуниор, – говорит Терренс, спускаясь по лестнице. – Рад, что ты очнулся. Я приехал, как только узнал. Ты нас ужасно напугал. Как себя чувствуешь?
Он стоит передо мной, вытирая руки о штаны.
Нормально, отвечаю я. Вполне сносно. Просто в голове туман.
Терренс подходит ближе, его улыбка угасает.
– Надеюсь, это было не намеренно, Джуниор. Очень на это надеюсь. Травма никак не влияет на участие в Освоении. Ты ведь это понимаешь, верно?
Что? Вы думаете, я… Вы думаете, я это специально? Я даже не знаю, что произошло.
Его улыбка возвращается так же быстро, как и исчезла.
– Хорошо. Это очень хорошо. – Он делает глубокий вдох. – Мы попросили нашего врача тебя осмотреть. Нам повезло, что он быстро приехал.
Доктор? Сюда приезжал доктор?
– Да, он уехал около часа назад. Ты еще спал. Хорошо, что ты немного отдохнул.
Но у нас ведь нет страховки.
– Мы обо всем позаботились. Вы – наша ответственность. Травма серьезная, но тебе повезло: могло быть и хуже. В ближайшее время пользоваться рукой ты не сможешь. А еще тебе придется привыкнуть к креслу.
Почему?
– Пока что тебе нельзя спать лежа. Максимум – отклониться на сорок пять градусов. Сильно болит?
Мне нельзя спать лежа?
– Нельзя. Доктор сделал небольшую операцию, и…
Сделал операцию?
– Да, на плече, на сухожилии. Она прошла успешно. Он наложил повязку и велел ее не снимать. Ты полностью поправишься, никаких следов не останется.
Что-то я совсем не чувствую плечо, говорю я. Уже не чувствую. Наверное, онемело.
– Тебе ввели лекарство. Придется принимать таблетки в течение следующей недели. Может, чуть больше. Таблетки у меня. Как ты себя чувствуешь, Джуниор? Ты в норме?
Хочу пить, но в остальном все хорошо.
– Рад слышать. Нам предстоит много работы.
Грета возвращается со стаканом воды и подает его мне.
– О чем говорили? – спрашивает она.
Я смотрю на нее, но она смотрит на Терренса.
– Немного рассказал Джуниору, что случилось, – отвечает он. – Про его травму.
Так, значит, заживет без проблем? Спрашиваю я после того, как с удовольствием отхлебываю щедрый глоток воды. Мое плечо, имею в виду.
– Заживет, не волнуйся. Если будешь отдыхать и не перенапрягаться, скоро вернешься в форму.
Не знаю, получится ли заснуть в этом кресле.
– Вот и узнаешь. Вдруг наоборот спать будешь крепче. Тут, наверное, даже попрохладней, чем наверху.
Извините, конечно, но я до сих пор не понимаю, почему вы сейчас здесь, говорю я, пытаясь сесть, но дергаюсь от боли. Я ценю вашу заботу, но сейчас мне нужно восстановиться. И, кажется, предполагалось, что я должен провести это время с Гретой наедине; это наши последние дни вместе…
– Ты знал, что тебя могут выбрать, уже несколько лет, Джуниор. Наедине ты провел со своей женой годы. Провел с ней столько драгоценных минут. А теперь надо работать. Все будет хорошо, обещаю. Ты исполнишь свое предназначение.
Но у меня серьезная травма. Вы же сами сказали. Разве это ничего не меняет? Мы можем немного притормозить?
– Боюсь, график не позволит.
Ну и как мне тогда избежать стресса и неудобств? Интересуюсь я.
– Я постараюсь не мешать. В этом, собственно, состоит моя задача. Быть незаметным. Ассимилироваться. А также мы будем продолжать интервью. И у тебя останется много времени для себя. Я ничего не собираюсь от вас требовать. Я здесь, чтобы наблюдать.
Наблюдать за чем?
Я чувствую, как Грета подходит к креслу, и мне становится легче.
– Мы все обсудим.
Просто скажите, что вы имеете в виду, говорю я, потирая плечо. За чем вы будете наблюдать?
Он проводит языком по верхним зубам и сияет своей улыбочкой.
– За тем же, что и раньше, – говорит он. – За тобой.
* * *
Ситуация повторяется, она мне знакома, но мне очень неуютно. Мы втроем – я, Грета и Терренс – сидим в гостиной. Терренс обещал все разъяснить, подробно рассказать, зачем он приехал и что будет дальше. После моего требования. Хватит ходить вокруг да около; хватит с меня непонятных намеков. Я не в настроении выслушивать туманные объяснения.
Терренс почему-то очень возбужден, взвинчен.
– Джуниор, ты скоро улетишь. Это точно. Генриетта, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вернуть его тебе в целости и сохранности, чтобы вы продолжили вашу совместную жизнь после его судьбоносного приключения. Вы расстанетесь, но ненадолго.
Мы с Гретой переглядываемся, а потом смотрим на Терренса. Теперь ее очередь. Я жду, что она задаст очевидный вопрос: как долго меня не будет? Но она не задает. И меня это беспокоит.
Терренс продолжает.
– Освоение сопряжено с определенным риском, но твоя безопасность и здоровье у нас в приоритете. Я не устану это повторять. Еще на первых этапах было решено, что халатность в нашем деле недопустима. Забота о победителях лотереи для нас на первом месте; она важнее любых исследований и результатов. Ты должен мне верить, хорошо? Я говорю тебе это как друг.
Вы мне не друг, думаю я.
Но говорю: меньшего я и не ожидал. Вы гарантируете мою безопасность. Но я больше волнуюсь за Грету, чем за себя.
– Естественно. Когда я говорю о благополучии, я имею в виду не только тебя, Джуниор. Лететь тебе, но для нас вы оба в равной степени участники проекта. Вы – семья. Твой отъезд повлияет на Грету так же сильно, как и на тебя. Это командная работа. Ваше общее благосостояние – обязательство, которое мы полностью принимаем на себя и обещаем относиться к нему со всей серьезностью.
Все понятно, говорю я, так к чему вы ведете?
Грета нервно ковыряет ногти – плохой знак.
– Когда ты уедешь, каждый из вас столкнется со своими проблемами. Генриетта – тоже наша ответственность.
Он переводит взгляд на Грету.
– Мы позаботимся о тебе, дорогая. Не только о твоем партнере.
– Неужели? – отвечает она.
Терренс кашляет в кулак. Когда он продолжает, его голос становится резче; он обращается к Грете, а меня как будто и вовсе нет.
– Семьи из финального списка получают специальный ресурс, когда их любимый человек улетает в космос. Лотерея была случайной, а этот этап – нет. Грета, ты не одна. Никогда не была одна. И не будешь.
Я чувствую, как что-то трепещет в животе, а потом плечо будто пронзает током. Я хватаю его другой рукой.
Как долго? Спрашиваю я. Как долго меня не будет?
– Джуниора долго не будет, – говорит Терренс Грете. – Не месяцы, а годы. И давайте будем честными. Вам явно не от кого ждать помощи, если возникнет необходимость. Вы живете вдали ото всех. Ваши семьи далеко. Мы понимаем, как это может отразиться на вашем браке. Джуниор столкнется с трудностями в поездке, но здесь, у тебя, пока ты будешь жить и ждать его возвращения, будут свои.
Грета молчит. И смотрит на него.
Мне приходит в голову одна мысль. Может быть, я что-то неправильно понял, и он собирается сказать, что она полетит со мной? Они что же, решили, что нам лучше лететь вместе? От этой мысли мне становится так тепло. Мне нравится такой план.
– Мы провели много исследований и анализов. Мы не можем сказать точную дату возвращения, и это все усложняет. Чего мы точно не хотим, так это чтобы ты ждала и надеялась в полном одиночестве, гадая и сходя с ума. Вам будет труднее, чем другим семьям, живущим в городе, – у них есть поддержка. Тебе нужно продолжать жить своей, нормальной жизнью.
Грета прекращает ковырять ноготь.
– Нормальной? Хочешь, чтобы я жила нормальной жизнью. Хорошо. Будет «нормально».
Терренс, кажется, не замечает ее неискреннего тона.
Вы хотите, чтобы моя жена жила нормальной жизнью, говорю я, после того, как меня выбрали и забрали у нее? Вы понимаете, что она имеет в виду? В этой ситуации нет ничего нормального.
– Да, конечно, но мы облегчим последствия твоего отъезда. И нам в этом помогут технологии.
Грета никак не реагирует. Почему она больше не возражает? Почему ничем не интересуется? Она ждет дальнейших объяснений или слишком потрясена? Когда она такая – молчаливая, напряженная, непроницаемая, замкнутая, – сложно сказать, о чем она думает или что чувствует. Не люблю, когда она такая. В такие моменты ее невозможно понять. Это несправедливо. Какое-то ребячество.
– Одиночество – тяжелое состояние. Полезно оно только в меру. Хуже, когда оно совсем в новинку и длится слишком долго. Ее жизнь здесь, с тобой, Джуниор. Но мы позаботимся о том, чтобы у нее была компания, пока тебя не будет. Ей будет намного легче.
Я хочу прояснить, говорю я. Что вы подразумеваете под «компанией»? Вы собираетесь нанять ей помощника, что ли?
Он смеется и бросает взгляд на Грету.
– Нет, не помощника. А кое-кого получше. Вы удивитесь, узнав, как далеко шагнули технологии. Все началось с систем виртуальной реальности около тридцати лет назад, но они быстро исчерпали себя. И, как вы знаете, уже устарели. Мы вышли на следующий уровень и предоставляем все гарантии.
Вы же не собираетесь поместить ее в капсулу виртуальной реальности на несколько месяцев? Спрашиваю я. Потому что это не нормально, это не жизнь, а кома, и…
– Ни в коем случае! Мы забираем у нее мужа, и то, что мы планируем для нее сделать, справедливо и естественно.
Хорошо, говорю я. И что, черт возьми, это значит?
– Это значит, что мы заменим тебя.
* * *
Мне хочется ему вмазать. Прямо по лицу. Сломать ему нос. Не этого я ожидал. За последние несколько дней, за последние два года я обдумал кучу разных вариантов и различных сценариев, но не этот. Такое мне даже в голову не приходило.
Нет, говорю я. Идите на хер.
– Джуниор, – подает голос Грета. – Успокойся.
– Джуниор, – эхом повторяет Терренс, – мне нужно, чтобы ты успокоился.
Вы, мать вашу, успокойтесь! О чем вы, мать вашу, говорите?
– Просто выслушай меня. Мы разрабатываем замену, которая заполнит пустоту в жизни Греты, когда ты уедешь. Это не какой-то незнакомец. Даже не человек. А биомеханический двойник. Двойник будет жить здесь, с Генриеттой. Будет делать то же, что и ты. По сути, это и будешь ты.
Нет. Не думаю, что это хорошая идея, говорю я. Мне это не нравится.
– Ему тяжело это принять, – говорит Грета.
– Подумай о жене, Джуниор. Это лучший вариант. Вы живете у черта на куличках. Ты правда хочешь, чтобы она все это время была одна? Что, если кто-то заявится к вам в дом и захочет навредить ей? Что тогда? А так с ней рядом будет двойник. Он будет похож на тебя, вы будете идентичным во всех отношениях. Он займет твое место, сохранит его для тебя, чтобы помочь Грете пережить твое отсутствие. А когда…
Ну и бред. Безумие какое-то. Эта штука не может быть такой же, как я, говорю я. Глупо и невозможно.
– Нет. Ты даже не представляешь, насколько возможно. Замена будет совсем как ты.
– Совсем как ты, – говорит Грета. – Во всех отношениях. Такое трудно представить.
Я ничего не понимаю, говорю я. Эта штука, замена, она настоящая? Вы сказали, это не человек, так что это?
– Сложно сказать. Я не инженер, но попробую объяснить в общих чертах: его разработали с помощью нашего самого современного программного обеспечения и изготовили с использованием 3D-принтера. Мы работаем с прототипами уже около десяти лет. Они необыкновенные. От настоящего человека не отличишь. Даже Грета не сможет найти отличие между заменой и оригиналом. Между вами не будет никаких несоответствий. Ни в одном аспекте.
Вы, должно быть, шутите, говорю я. Не хочу, чтобы с моей женой жил какой-то робот-двойник.
– Это не робот. А новый вид самоопределяющейся формы жизни; усовершенствованная автоматизированная компьютерная программа. Синтез жизни и науки. Если тебе так легче, то представь, что это сложная, динамичная, объемная голограмма с телом и живой тканью. В прежние времена ты бы оставил Грете свою фотографию. А это современный аналог.
Я поворачиваюсь к Грете.
И что ты об этом думаешь? Спрашиваю я.
– Думаю, в это трудно поверить, все так странно и немного жутко. А для тебя, наверное, еще странней.
– Доверься мне, – говорит Терренс.
А у меня есть выбор? Мы можем отказаться? Что, если мы решим, что нам не нужна эта замена?
– Разве ты не понимаешь, как это здорово? Тебе не придется беспокоиться о Грете. Сосредоточишься на полете, зная, что о ней позаботятся. А когда вернешься, ваша жизнь продолжится, будто ты никуда и не уезжал.
– Верно, – говорит Грета, и в ее голосе отчетливо слышится разочарование. – Теперь тебе не придется обо мне беспокоиться.
– Мы уже начали разработку замены. И чтобы ее закончить, мне понадобится ваша помощь. Особенно твоя, Джуниор.
Так вот почему вы живете с нами, да? Это как-то связано с заменой?
– Да, связано. Я здесь, чтобы наблюдать и собирать информацию. Все мелочи, которые я подмечаю, помогут сделать программу более реалистичной. Все ваши переписки с экрана уже кодифицировали – первый шаг положен. Но пока я здесь, Джуниор, я хочу, чтобы ты думал о замене как о своем дублере, будто вы актеры в пьесе. Все, что ты можешь рассказать о себе, будет полезно. Любая деталь важна. Например, что ты ел на завтрак вчера утром?
Да пошел ты, отвечаю я.
– Джуниор, пожалуйста. Давай. Вчерашний завтрак. Что ты ел?
Грета кивает мне, намекая, что я должен подчиниться. И ради нее я уступаю.
Кофе и тосты, отвечаю я.
Он что-то печатает.
– Видишь, ничего сложного. Очень полезная информация. Кажется, что пустячная, но это не так. Каждая деталь имеет значение – как ты себя чувствуешь, о чем думаешь.
– Мне нужен свежий воздух, – говорит Грета. И, не дожидаясь ответа, встает, бесцеремонно выходит из комнаты и исчезает за входной дверью.
– Джуниор, ты должен быть сильным, понимаешь? Для нее это нелегко. Чем быстрее ты примешь ситуацию, тем меньше будет проблем. Мы все в одной лодке. Постарайся ради жены.
Он еще никогда так пристально на меня не смотрел. От привычного интеллектуального дурачества не осталось и следа. Вот она, кульминация всех его визитов. Наконец-то проблеск чего-то настоящего. Теперь понятно.
Да, и правда, говорю я. Когда я думаю, что Грете придется жить одной, я волнуюсь. Я просто не знаю, согласен ли я с тем, что эта… штука… правильное решение. Как я могу такое принять? Как я могу свыкнуться с тем, что меня заменят?
– Мне нужно забрать кое-какие вещи из машины, – объявляет Терренс. – А потом мы начнем.
Что значит «начнем»? Уже?
– Джуниор, – говорит он, поднимаясь на ноги, – ты так и не понял, да? Все уже началось.
