Текст книги "Вивьен Вествуд"

Автор книги: Иэн Келли

Соавторы: Вивьен Вествуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

На нашем первом «свидании» он настоял проводить меня до дома. А сам жил в 20 милях от меня. Он сказал, что обратно поймает машину. А еще он категорически настоял поехать со мной до дома на последнем автобусе. На улице лило как из ведра, а мой зонт он взять отказался, ведь с зонтом ходят только неженки. Это засело в моей памяти, потому что Джимми Грант шел всю дорогу обратно под проливным дождем. Не знаю, надеюсь, его форма не испортилась, наверняка он сумел ее отжать. Но как сейчас вижу Джимми, шагающего пешком, подняв воротник. Вряд ли мы были влюблены друг в друга. Думаю, я и тогда это понимала. И я не понимала, зачем ему понадобилось провожать меня до дома. Я все отговаривала его, но ему так этого хотелось. Таков был Джимми. Вообще-то переезд в Лондон оборвал наши с ним отношения. Я всего раза три приезжала к нему.

Так вот, Лондон мне с самого начала не понравился. Первое, на что я обратила внимание, когда переехала, – что люди должны заранее планировать, когда встретятся. Нельзя было просто появиться где-то и проводить время так же, как в окрестностях Манчестера. Помню, я как-то пошла на танцы одна – я любила танцевать, – и всего один раз я с кем-то танцевала, а потом осталась совершенно одна: со мной никто не хотел танцевать, потому что я танцевала иначе, у нас и вправду была какая-то другая манера. На танцах в Дербишире и Манчестере у нас все было устроено очень хорошо. Исполнялось три композиции, потом шел длинный проигрыш. Девушка говорила «Большое спасибо» и уходила к своим подругам или еще куда-нибудь, так что мне этот ритуал всегда будет больше нравиться. А когда я переехала в Лондон, в музыку и танцы пришли новые течения. Так что на танцах мне стало неловко, и я ушла. И ощутила тоску по дому. Лондон, казалось, не принимает посторонних. А вскоре после переезда на смену танцевальным залам с музыкальными группами и партнерами по танцам пришла мода на клубы, и все стали танцевать поодиночке в этих темноватых залах. Нельзя было даже толком разглядеть, кто во что одет, а это мне никогда не нравилось. А еще я всегда любила с партнером поговорить. Мне не нравится просто танцевать в темноте, не видя людей. Мне сразу не понравился клуб «Ронни Скотт» и прочие подобные места, и вообще модерн-джаз мне тоже не нравился. Мне нравился рок-н-ролл. Я его обожала. Но в тогдашнем Лондоне все начали увлекаться модерн-джазом, а я никогда особой любви к нему не питала.

Вивьен в 15 лет на отдыхе на острове Мэн

На самом деле отношение к Лондону у меня изменилось благодаря двум вещам: во-первых, я порвала с Джимми, съездив в Манчестер, во-вторых, поступила в Школу искусств в Харроу. Итак, наступила весна 1958 года, мне 17 лет, и я учусь в художественной школе. Поступила в апреле, а летом уже бросила. Я проучилась там только один семестр на подготовительном курсе. А по пятницам я ходила на курс по моделированию одежды. Это был предмет по выбору. Наша преподавательница была человеком известным, ее звали Мэгги Шеперд. Я видела, как девушки два или три года ходили только к мисс Шеперд и выполняли у нее дипломную работу – шили платья. Очень красивые платья. А я просто до смерти хотела шить платья. Этим я и мечтала заниматься.

Прежде я уже шила себе сама – все, кроме пальто. Еще в школе мне хотелось шить себе какие-нибудь по-настоящему модные вещи и иметь возможность их носить. Но нам это не дозволялось, нас заставляли сидеть над набросками, и, по правде сказать, мне это просто наскучило. Хотелось сделать что-то настоящее.

Тем временем я превратилась в так называемую традиционщицу и в некотором роде переосмыслила свой образ: одевалась в пышные юбки и свободный вязаный джемпер поверх топа, повязывала на голову небольшие шарфики, носила большую корзину с предметами для рисования и ходила босиком. Прямо как художница! Почти все в нашей школе искусств увлекались традиционным джазом, хотя я никогда особо не интересовалась музыкой традиционщиков. При этом ходила по Харроу босая, с шарфиком на голове и в длинной юбке. Это я-то! Из спецпредметов я выбрала моделирование одежды, но была абсолютно разочарована: нам разрешалось только рисовать, а я хотела, чтобы меня научили, как идеально сшить себе платье. Так что я перешла на курс серебряного дела, где чеканила медные браслеты и создавала серебряные кольца.

В Харроу у меня появилось несколько новых подруг, но они все казались мне какими-то не от мира сего. Если они встречались с парнем, то вешались на него. Они ходили на вечеринки в джаз-клубы. А мне бородачи и приторность этих альтернативщиков не казались сексуально привлекательными. У себя дома я привыкла ходить в танцевальные залы. Каждую субботу тебя приглашал новый парень, и, может, разок ты ходила на свидание в кино и весь сеанс целовалась на последнем ряду. В школе искусств у меня появилась хорошая подруга, Сильвин Багг (она произносила свою фамилию как «Бугг»), она тоже была из семьи рабочих. Благодаря ей у меня возник интерес к новой лондонской городской моде, вращавшейся вокруг модерн-джаза: парни носили короткие свободные итальянские куртки, которые все называли «морозильник для зада», а девушки – юбки-карандаш, едва прикрывавшие колени. Мы с Сильвин сделали прически с начесом и заказали у Стэна, грека-обувщика из Баттерси, туфли с длинными острыми носами, выдававшимися на три дюйма. Мы называли себя «модами» от названия «модерн-джаз», «современный джаз», под который было классно танцевать и который отличался от чуть более позднего образа модов – как у молодого Мика Джаггера и Роджера Долтри. В 58–59-м годах мы с подружками из школы искусств носили одежду в стиле модов. А Сильвин прямо была одержима тем, чтобы найти парня-мода, чтобы он подходил к ее образу! И в итоге она такого нашла, помню, его звали Роб, и она вышла за него замуж. Надеюсь, они до сих пор вместе, потому что, когда они познакомились, она считала, что он идеален. У него была какая надо прическа, да и все как надо.

Когда мы учились в школе искусств, раз в неделю нас водили в музеи в Южный Кенсингтон рисовать с натуры. Я читала историю о «Кон-Тики»[7]7
  «Кон-Тики» – название плота, на котором в 1947 году Тур Хейердал с пятью спутниками совершил путешествие по маршруту миграции предполагаемых предков полинезийцев из Южной Америки.


[Закрыть] и горела желанием узнать об инках, но даже после посещения Британского музея я так и не начала ценить красоту. Правда, когда я увидела гипсовую модель большого голубого кита и экспонаты, посвященные эволюции лошади, мое воображение всколыхнулось, хотя такое, наверное, случается с каждым. В Британском музее выставлялись древние украшения из чистого золота, исчезнувшие во времени вместе с ярким древним солнцем, которое светило людям, способным, как и мы, создавать гениальные вещи, но мыслившим совершенно по-другому. Заглянув в книжный магазин напротив Британского музея, я испытала потрясение: оказывается, антропологии можно учиться, да еще и в университете, а раньше мне и в голову не приходило, что такая интересная дисциплина существует.

Вивьен со своей подругой Энн во время отдыха на острове Джерси

Так что на самом деле благодаря Харроу я кое-чему научилась, а учебу бросила по недомыслию – ужасная глупость, она доказывает, какой я тогда была дурочкой. Но тогда я думала: «Как же заработать на жизнь, если ты художник?» Про себя я знала, что умела мастерить всякие вещи. Но дело было не в этом. В голове у меня засело, что заработать с таким образованием можно только продавая картины. Во мне слишком сильны были представления рабочего класса, в том числе и этот стереотип. И как-то летом 1958 года я увидела в метро объявление о курсах стенографии по системе Питмана. И я подумала: «Вот. Вот как можно заработать, не в пример художествам» – и решила, что лучше я заработаю денег. А чтобы попасть на курсы, я пошла работать на завод «Кодак» в Харроу, потому что на сами курсы тоже надо было накопить. Так что я работала на заводе. Целый год.

Вскоре я осознала, что секретаршей быть совсем не хочу! Я долго думала об этом и решила – а мне тогда было девятнадцать, – что пойду учиться в педагогический колледж на факультет изобразительного искусства и тогда, пожалуй, сумею понять, получится ли у меня зарабатывать искусством, а если нет, то в любом случае я смогу устроиться учителем в школе.

Я подала заявление в колледж, и меня приняли. Моей специализацией было изобразительное искусство – двухгодичный курс, – причем я изучала разные его виды и могла бы, если бы захотела, преподавать его. Тем не менее я согласилась на первую же работу (и это демонстрирует, что я не очень-то хорошо понимала, что к чему) и пошла учить рисованию детей в подготовительной школе – пяти-, шести-, семилетних. Школа находилась в Харлсдене. Меня там звали «мисс Суайр». Учить детей было очень легко: они хорошие и любят школу, им разрешают играть, а еще можно вести творческие занятия в маленьких группах и придумывать много всего интересного, при этом особо не испытывая проблем с дисциплиной.

В первый год работы я испытывала определенное давление, потому что мне назначили куратора, чтобы он разобрался, смогу я работать учителем или нет. Меня взяли на испытательный срок. У инспектора всегда были вопросы к моему внешнему виду: «Мисс Суайр, у вас виднеется нижняя юбка», «Мисс Суайр, у вас не слишком короткое платье?». (Оно и правда было коротковато: я сшила его из обивочной ткани, и после стирки оно село. Так что приходилось его одергивать. И это в начале 60-х!)

В подобных ситуациях я всегда боялась, что подведу людей, не сумею стать хорошим учителем. Зато я правда любила детей. Я просто их любила, этих малышей. До того, как родился Бен, я учила только маленьких детей, а позже, когда у меня уже были Бен и Джо, я вернулась в школу и преподавала старшеклассникам в больших классах. Как замещающий учитель. Иногда у меня было сразу два класса – 80 человек, представляешь?! Я хотела привить ученикам тягу к знаниям, заинтересовав их как личность, и не особо настаивала на соблюдении дисциплины. Выбор этот был непростым, но правильным. То есть если у тебя большой класс – 40 учеников, нужно управлять ими при помощи поощрения и дисциплины, чтобы они себя хорошо вели, но как-то получилось, что я этого не делала, когда вела занятия у малышей. Так что, когда я стала вести уроки у старшеклассников, правильный учитель из меня не вышел! Правда, я ведь только два года проработала в школе, причем это была моя первая работа. Мне она очень нравилась, и я знала, что у меня хорошо получается учить детей.

В тот же период со мной произошло еще одно очень важное событие. Когда я, одевшись модно и стильно, приехала в педагогический колледж на первый же торжественный ужин, да еще и, по обыкновению, опоздала, то внесла смуту в женский коллектив этого христианского заведения. Я сделала начес и надела костюм в стиле модов, который сшила сама. Осмотревшись, я села рядом со Сьюзен, самой яркой и красивой девушкой из всех. Столько лет я проработала в индустрии моды, но Сьюзен до сих пор кажется мне самой красивой девушкой, которую я когда-либо видела. У нее были полные губы, милое заостренное личико, миндалевидные карие глаза и орлиный нос. В ней чувствовались благородство и самоирония. Она казалась мне восхитительной, и мы тут же подружились. Сьюзен была свойственна манерность: когда она что-то говорила – а она была очень остроумной, – то наклоняла голову набок, принимала красивую позу и курила. Так она даже однажды спалила себе ресницы, но, что характерно, превратила и это в шутку и опять приняла изящную позу! Она знала, какие книги стоит прочитать, знала кое-что о театре. Мы были неразлучны. Пока я не встретила Дерека. С ней и потом с Дереком моя жизнь снова стала похожа на ту, что я вела в Манчестере, получая удовольствие. Танцы вновь вошли в мою жизнь, как и одежда в рок-н-ролльном стиле».

Юность и начало взрослой жизни Вивьен прошли в окрестностях Манчестера, а потом в пригороде Лондона. В то время в британской культуре, моде и сфере развлечений происходили серьезные изменения. Рок-н-ролл пересек Атлантику и с радостью был принят британцами, плененными американской культурой: так родителей Вивьен в свое время захватили голливудские фильмы и перипетии Второй мировой войны. В музыкальном отношении рок-н-ролл пришел сразу после американской музыки и культуры военного времени, и он давал надежду на обретение свободы переживавшей тяжелые времена Британии. Согласно опросу 1948 года, 60 % британцев хотели бы эмигрировать. Множество людей и правда уезжали из страны, причем зачастую в Америку, и даже Дора с Гордоном об этом подумывали, но оставили эту идею. Америка, Северная и Южная, платила за людей музыкой. Конечно, в Великобритании 1954–1959 годов мало выпускалось записей, способных конкурировать с полными неистовой энергии американскими композициями, в которых звучал афроамериканский бит. Появление песни «Be-Bop-a-Lula», популярной в годы юности Вивьен, странным образом совпало с шумихой вокруг коронации и новым стремлением народа смотреть одновременно и в прошлое, и в будущее. Вивьен, любительница потанцевать и пококетничать, была по натуре позитивисткой, так что с готовностью приняла рок-н-ролл и пришедшую с ним эстетику среднеевропейской моды. Она шила открытые летние коротенькие топы в клеточку, носила носки с отворотами и очень высоко завязывала хвост. Конечно, эта эра дала имя целому периоду жизни – подростковому, и это отчасти означало, что появился новый потребитель, что послевоенное поколение Вивьен придумывало свои правила, создавая собственную культуру, танцуя и занимаясь сексом под совершенно новый бит.

Как и многие представители своего поколения, Вивьен скажет вам, что в то время музыка была на высоте, и потом это уже не повторилось. Но в те годы рок-н-ролл был намного более провокационным стилем музыки, чем кажется сейчас – или казалось тогда американцам. Причем это касалось не только песен, но и моды. На BBC рок-н-ролл не ставили вплоть до середины 1960-х. Приходилось настраиваться на американскую Сеть телерадиовещания вооруженных сил – в годы действия «Плана Маршалла» она вещала на всю Европу – или «Радио Люксембург». Так что в Великобритании американская музыка с присущей ей энергетикой, личной и сексуальной свободой превратилась в подпольное теноровое пение. И это тоже оказало влияние на жизнь Вивьен, отчасти потому, что практически все, что она создавала впоследствии, было проникнуто рок-н-роллом: сначала, когда она работала с Малкольмом Маклареном («Vive le Rock» – «Да здравствует рок») на волне возрождения рок-н-ролла в 1970-х, а затем и самостоятельно. А еще рок-н-ролл повлиял на жизнь Вивьен потому, что в 1950-х годах он стал не только культовым стилем музыки, но и культовым стилем одежды, а для подростков вроде Вивьен и едва ли не единственным способом воздать должное этому музыкальному направлению.

«Я не была бунтаркой, но в те времена быть подростком было здорово: рок-н-ролльный образ сам по себе олицетворял мятеж молодости против возраста. Все это, уже позже, понравилось Малкольму. Во мне была определенная доля озорства, и в этом отношении рок-н-ролл мне очень подходил».

В отличие от американских рок-н-ролльщиков английские поклонники этого стиля выглядели совершенно определенным образом. Парни чуть ли не молились на свои замшевые туфли, приглаживали длинные волосы, носили одежду нового силуэта и по-новому относились к девушкам. Британцы впитывали новую рок-н-ролльную молодежную культуру, очевидно чужеродную, наряжаясь, одеваясь, покупая и делая своими руками вещи, превращая их в некий «образ». Музыкальный магазин или танцплощадка не были для них храмом завораживающего рок-н-ролла, им стали бутики.

Подростковые годы Вивьен совпали с одним из наиболее удачных моментов этого периода – концом 50-х годов, когда произошла сексуальная эмансипация, а главное, появились радикально новый стиль музыки и наряды. Вместе с тем у рок-н-ролла как танца и стиля одежды сразу после войны появился соперник – неоэдвардианский стиль, который позже стали называть «Тедом» (уменьшительным от имени Эдвард). В нем чувствовался дендизм эдвардианской эпохи, поклонники этого стиля использовали драпирующиеся американские ткани, которые импортировал и Сесил Джи, а их длинные, прямого кроя куртки напоминали и американские костюмы-зут, и эдвардианские пальто. «Позже тедди-бои (олицетворявшие рабочий класс) стали ассоциироваться с подростковым насилием (на английских морских курортах во время массовых праздников происходили серьезные потасовки). Тогда-то и зародилась идея, что мода может угрожать обществу», – замечает историк костюма Колин Вудхед. В истории моды настал знаковый момент, и Вивьен его не упустила. На ее раннее творчество повлияли сразу оба культовых направления молодежной моды. И костюмы в стиле тедди-боев, которые Вивьен позже шила для Малкольма Макларена, и футболки с джинсами, ставшие основой ее коллекции «Да здравствует рок», вышли из модной в ее юношеские годы послевоенной одежды и превратились в 70-х годах в одежду городских партизан. В годы популярности рок-н-ролла в Великобритании большую роль играл стиль тедди-боев – так одевался Гордон, брат Вивьен, так одевались ее парни. В то же время в годы популярности рок-н-ролла футболки, джинсы и кожаная одежда, как у Марлона Брандо, Джеймса Дина и Элвиса Пресли, являлись обязательной формой одежды бунтарской молодежи в Америке. Так и появился английский рок-н-ролльный образ, и он тоже родом из Второй мировой войны. Так вот, эти два стиля одежды стали первыми составляющими «образа от Вивьен Вествуд», эта одежда впервые появилась в магазинчике на Кингз-Роуд. Как и многое в жизни Вивьен, вещи того периода были сшиты своими руками.

Иконография рок-н-ролла навсегда повлияла на Вивьен

«Как и все девочки моего возраста, я не хотела носить школьные сарафаны в складку и покупала вместо них юбки. Я всегда была склонна впадать в крайности, любила произвести впечатление. Когда мне было 15, мы с семьей моей подруги Нормы поехали в Батлинс на остров Уайт. Мне там все безумно понравилось: и бальная зала, и как мы пили виски, и модные там палантины, и как морской бриз раздувал пышные нижние юбки. А еще там в моде были большие пластиковые серьги в виде маргариток, и я сделала себе пару таких огромнейших сережек из живых гигантских маргариток. И когда я вошла в танцевальный зал, лидер музыкальной группы даже прервал исполнение и сказал: «Вы только посмотрите на ту удивительную девушку с большими сережками».

Иэн Дьюри, с которым годы спустя дружила Вивьен, как-то рассказывал о своей молодости, также пришедшейся на 50-е годы, причем он тоже жил в предместье: «Мы носили брюки из грубой шерсти с 12-дюймовыми отворотами, сшитые на ручной машинке «Зингер» моей матери, и рубашки в черно-желтую клетку». Так зарождался новый городской дендизм, так появилась «мода как вызов обществу», при этом, как забавно бы это ни прозвучало для современного уха, зачастую такую одежду шили в гостиных мамы и подружки молодых людей с окраин. Рок-н-ролл и стиль тедди-боев, да и сама Вивьен придали слогану «Сделай сам» неожиданно радикальный смысл, связь с историческим периодом (эдвардианской эпохой) и подарили ощутимое очарование Америки без классового деления и байкерства. И еще то время подарило моде и торговле новое жанровое клише. Свобода творчества, музыка, мода и самосознание существовали независимо друг от друга, составив так называемый первый этап тинейджерства, но при этом из них получилась единая коммерческая модель. Может, Вивьен и была одним из тинейджеров первого поколения. Зато для продавцов, торговали ли они одеждой, музыкальными пластинками или политической идеологией, мы все теперь тинейджеры.

Малкольм говорил (и Вивьен до сих пор с ним согласна): «Просто посмотри, во что одевались люди, например Джек Керуак, после того как ушел из армии, из морской пехоты, и отправился в путь: на нем была белая футболка, джинсы и кожаная куртка. И когда в Голливуде искали бунтарский образ, который пошел бы звездам наподобие Джеймса Дина или Брандо, они остановились на этой одежде. И дети в Англии, видя эти вещи на большом экране, тоже хотели такие».

Где-то между 1956-м, когда была популярна песня «Rock Around the Clock» и бесчинствовали банды тедди-боев, разграбившие Орпингтонскую ратушу, и 1959 годом, когда был зарезан уроженец Антигуа, плотник Келсо Кокрейн, вследствие чего в Ноттинг-Хилле начались волнения, стиль тедди-боев начал ассоциироваться с угрозой, насилием и расизмом. Итак, место моды в мире кардинально изменилось, и с ее помощью молодежь стала выражать (и еще не раз будет выражать в конце XX века, причем не без участия Вивьен) свое недовольство и заявлять о своих увлечениях, вызывающих отторжение у старшего поколения. Стиль тедди-боев, судьбу которого потом повторил стиль панк, пользовался скандальной известностью, и она не обошла стороной Вивьен. Несмотря на то что этот стиль выбрала для себя белая городская маргинальная молодежь, зарождался он на знаменитой улице портных – Сэвил-Роу. Когда одежда в стиле тедди-боев перестала выполнять свою первоначальную функцию, ее стала носить просто скучающая и озлобленная молодежь – те самые подростки, которые во время официальных праздников искали себе приключений. Так и появились предпосылки к закату этого стиля, поскольку одежду тедди-боев, что неудивительно, стали носить и просто расистски настроенные юнцы. По этой же траектории позже развивался и стиль панк, правда, стоит отметить, панки не уделяли такого внимания крою вещей, как тедди-бои. Первая волна популярности стиля тедди-боев достигла апогея в 1958 году, как раз когда Вивьен переехала в Лондон. На смену характерным для этого стиля замшевым туфлям – символу нонконформизма в те годы, когда обувь и определяла облик истинного джентльмена, – пришли ботинки с заостренными носами в итальянском стиле, этакая мужская версия шпилек, гордо привезенных Вивьен из Манчестера. В конце 50-х – начале 60-х годов, когда Вивьен оказалась в Лондоне, все подростки в Великобритании носили такие же, как и она, туфли с острыми торчащими носами. Правда, к 1960 году с тедди-боями было покончено. Позже к их стилю возвращались (это делала и Вивьен) как к чему-то «нарочито архаичному», но само это молодежное движение было безнадежно опорочено убийством Келсо Кокрейна в 1959 году. Сегодня, чтобы увековечить это событие, представители разных национальностей проводят в Ноттинг-Хилле карнавал. Переехав в Лондон в 1958/59 году, Вивьен почувствовала себя несколько неуютно: музыка, мода, танцы – в столице все было другим, все менялось под подошвами ее остроносых туфель. Рок-н-ролльный образ и стиль тедди-боев смешались в один, и по стечению обстоятельств это пришлось как раз на момент переезда Вивьен из Манчестера. В то же самое время музыка на короткий период отошла от рок-н-ролла, оставив его звучать на заднем плане и вернувшись к своим истокам – традиционному джазу.

Для девочек типа Вивьен принадлежать к определенной группе молодежи, увлекающейся такой-то музыкой и одевающейся в такую-то одежду, означало быть взрослыми. Невероятно важный момент в истории моды ознаменовался появлением юбки-карандаш, вызывавшей волнение и трепет, не говоря уж о бюстгальтерах конической формы: сексуальная зрелость коммерциализировалась и обрела наглядность, одежда и музыка стали проникать на рынок благодаря тому, что в культ возводилась пышущая сексуальностью молодость.

Вряд ли гипертрофированные образы вроде тедди-боев или любителей джаза модов – а среди них были даже протомогикане, именовавшиеся апачами за огромные набриолиненные коки, – могли существовать без музыки, под которую можно танцевать. И музыкой той был рок-н-ролл, знак совсем другого мира, бесконечно далекого от Сэвил-Роу, где одежду шили по индивидуальному заказу, и Хамфри Литтлтона – идеального воплощения неоэдвардианского образа. Правда, Вивьен, страстная любительница музыки и моды, отмечает, что главной чертой того времени была созвучность одежды музыкальным стилям, часто дававшим ей название. В конце 1950-х годов в Великобритании вновь начал просыпаться интерес к традиционному джазу. После увлечения рок-н-роллом британцы стали душевно и музыкально восприимчивы к более ранним джазовым стилям, которые звучали во французских кинолентах «новой волны», а также в клубах Сохо и задних комнатах пабов в Харроу. Под стать этой музыке была одежда, которую носила Вивьен, как раз когда поступала в Школу искусств в 1958 году: она создавала нарочито нестрогий, квазиинтеллектуальный образ, в котором можно было бы появиться и на Левом берегу Сены, и в Гринвич-Виллидж, и в клубе «Ронни Скотт». («Должна сказать, что, хотя в «Ронни» играли только модерн-джаз, – признается Вивьен, – в конце концов он мне так же опостылел, как традиционный».) В моде были мешковатые брюки, безразмерные джемперы, дафлкоты, шарфы, ассоциировавшиеся с французскими экзистенциалистами и нью-йоркскими битниками, и юбки дирндль в сборку. С тех пор эти широкие юбки незаметно появлялись почти в каждой коллекции Вивьен Вествуд. Юбки дирндль она носила в 1959 году, в свою бытность поклонницей традиционного джаза, дополняя образ самодельными ожерельями из дынных семечек. «До этого я никогда и не видела дынь!» Подобный образ, мода пить сидр и слушать самый настоящий английский джаз в исполнении Джорджа Мелли и Хамфри Литтлтона стали британской интерпретацией негритянского джаза и соответствующей манеры одеваться. В эпохальном романе Колина Макиннеса «Абсолютные новички» описывается поклонница традиционного джаза, какой вполне могла быть Вивьен в 1960-м, «с длинными волосами и длинной челкой, в большом свободном свитере, иногда яркого цвета, никаких цветочных мотивов… ей хотелось выглядеть небрежно». Такой образ вытеснял стиль тедди-боев и американских рокеров и связывал завершение первой волны движения тедди-боев с выходом на сцену первых модов.

Но хотя манера традиционщиков одеваться помогала Вивьен адаптироваться к лондонской моде, век этого течения в истории моды и в жизни самой Вивьен был недолог. Ныне покойный друг Вивьен Томми Робертс однажды сказал: «Стиль традиционщиков устарел в один миг. И вся эта молодежь, скачущая вокруг в академических шарфах… Традиционщики и правда были немного безвкусны».

Вивьен признает: «Мое увлечение стилем традиционщиков быстро-быстро прошло. Я одевалась так же, как Сильвин, меня вдохновлял ее образ, а еще мне нравились пышные юбки. Вот моя фотография из Джерси, я ездила туда к Дереку, как-то летом он подрабатывал там барменом. Я недолго так одевалась. Традиционщики были выходцами из среднего класса и претендовали на тонкий художественный вкус, а мне все же ближе были тедди-бои, а позже и моды – правда, к тому времени я уже стала мамой».

И все-таки эти образы были чем-то новым: они отражали невиданную прежде синхронность в развитии моды и музыки. Как и в случае с породившей их британской рок-н-ролльной культурой в целом, в рамках этих молодежных течений одежда играла весьма значительную роль.

В подростковые годы Вивьен успела пережить и лично прочувствовать смену четырех взаимосвязанных течений в моде и музыке, не теряющих своего влияния и сегодня: рок-н-ролльщиков, тедди-боев, первых модов и традиционщиков. Но к 1962 году ее жизнь радикально изменилась: она вышла замуж и стала матерью и, пожалуй, совсем бы ушла из мира моды, не познакомься она с одевавшимся как тедди-бой студентом Лондонской школы искусств Малкольмом Эдвардсом Маклареном.