Текст книги "Жизнь и творчество Томаса Мора"

Автор книги: И. Осиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

23 мая архиепископ Кентерберийский Крэнмер провел в Денстебле судебное заседание, на котором в отсутствии королевы Екатерины было провозглашено, что ее брак с Генрихом VIII признается недействительным, поскольку некогда, двадцать пять лет назад, она предназначалась в жены его умершему брату Артуру, а спустя пять дней состоялось бракосочетание короля с Анной Болейн. Узнав о провозглашении нового брака короля, Мор сказал своему зятю: "Господи, дай милость, чтобы эти" дела через некоторое время не были подкреплены присягами!" Опасение Мора вскоре подтвердилось. После рождения принцессы Елизаветы в начале 1534 г. парламент принял новый "Акт о наследовании". Согласно новому акту, дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской, принцесса Мария, объявлялась незаконнорожденной, исключалась из числа наследников короны, поскольку предшествующий брак короля был признан незаконным. Кроме того, новый "Акт о наследовании" отвергал какие бы то ни было права "епископа Рима", т. е. папы, касающиеся заключения или расторжения брака английского короля. Все дела такого рода отныне были в компетенции "архиепископов, епископов или других священнослужителей церкви Англии". После смерти Генриха VIII права на английскую корону переходили к его старшему сыну, а за отсутствием такового к принцессе Елизавете. К "Акту" прилагалось постановление о присяге наследованию. Эту присягу обязаны были приносить все подданные по первому требованию короля, его наследников или лиц, специально уполномоченных королем. Присяга подразумевала безоговорочное принятие и соблюдение всех положений "Акта о наследовании". Текст присяги включал также формулу отречения от папской власти, равно как и от власти иностранного государя (any foreign potentate): король, подчеркивалось в присяге, является единственным сувереном. Отказ от присяги "Акту о наследовании" квалифицировался как "изменнический умысел", караемый конфискацией имущества и тюремным заключением по воле короля.

Уильям Ропер рассказывает, как в первое воскресенье после пасхи, 12 апреля 1534 г., он вместе со своим тестем прибыл из Челси, где жила семья Мора, в Лондон, чтобы послушать проповедь у св. Павла. После проповеди Мор и его зять отправились в старый лондонский дом, где когда-то жила семья Моров (дом у Старой Баржи в Бэклерсбери) и где теперь жил воспитанник Мора Джон Клемент {Джон Клемент – тот самый Joannes Clemens, puer meus, которого Мор увековечил в своем вступительном письме к Петру Эгидию – этом своеобразном введении к "Утопии". Т. Мор. Утопия, стр. 35} с женой Маргаритой. В этом доме прошли счастливые годы Мора после его женитьбы, здесь выросли его дети, здесь его навещали самые близкие друзья – Джон Колет и Эразм. Тут же в доме Клементов Мор получил вызов прибыть на следующий день в Ламбетский дворец, чтобы перед членами специальной комиссии принести присягу. Получив это известие, Мор и Ропер тотчас же возвращаются в Челси. Прибыв домой, Мор идет в церковь, исповедуется и слушает мессу, как он обычно делал пред тем, как посетить посольство или принять какое-либо важное решение. На следующий день, простившись с женой и детьми, он в сопровождении Ропера и четырех слуг садится в лодку, чтобы по Темзе отправиться во дворец.

Ропер вспоминает, что, уже сидя в лодке, Мор принял твердое решение о том, как он будет себя вести. "Сын Ропер, – тихо сказал Мор, – я благодарю нашего всевышнего – сражение выиграно". "Я очень рад этому, сэр", – ответил Ропер, еще не понимая, что имел в виду его тесть {W. Roper. Op. cit., p. 73.}. Лишь впоследствии, пишет Ропер в своих воспоминаниях, он смог оценить всю важность этих слов Мора. Сказанное Роперу было итогом мучительных раздумий и внутренней борьбы Мора с самим собой. Потому что, решая свою личную судьбу, Мор так или иначе брал на себя суровую ответственность за дальнейшую судьбу своих близких. Но самое главное, слова Мора, сказанные Роперу, означали то, что для себя Мор уже решил, как он должен поступить, и это было решение, подсказанное совестью и убеждениями и потому неизменное и окончательное.

Поспешность, с какой Мор был вызван для принятия присяги "Акту о наследовании", кажется тем необычней, что бывший канцлер в то время не занимал никакого официального положения, он даже не был членом парламента, а всего лишь частным лицом. Примечательно и то, что Мор был вызван в комиссию для принятия присяги "Акту о наследовании" 13 апреля 1534 г., т. е. более чем за две недели до того, как указанный "Акт" вступил в силу. Вероятнее всего, что эта акция в отношении Мора была осуществлена с ведома и санкции самого короля, которому было ясно, что моральный авторитет бывшего канцлера в глазах общественного мнения Англии и за рубежом был слишком высок, чтобы его отставка и вынужденное политическое бездействие не могли причинить ущерб новой королевской политике. По-видимому, Генрих VIII и его секретарь Кромвель всерьез рассчитывали, что вызов Мора в комиссию для принесения присяги не только поможет сломить его упорство, но и послужит убедительным примером для всех колеблющихся и несогласных с церковной политикой короля. Однако будущее не оправдало этих расчетов. В письме Мора к его дочери Маргарите мы находим подробный отчет о том, как 13 апреля 1534 г. он предстал перед комиссией для принятия присяги.

Мор заявил членам комиссии, что он не отказался бы присягнуть "Акту о наследовании", но не может принять предложенного текста присяги, не обрекая свою душу на вечную погибель. Как показало дальнейшее расследование, возражения Мора против предложенного ему текста присяги основывались на том, что в ней отвергался авторитет папы, как и "всякой иноземной власти или монарха". Впрочем, сам Мор отказывался давать какие бы то ни было разъяснения относительно причин своего отказа от присяги.

Члены комиссии были в замешательстве из-за отказа Мора принять присягу и объяснить причину этого отказа. На несколько дней Мор был отправлен в монастырскую обитель под попечение аббата Вестминстера. Тем временем в комиссию для принятия присяги был вызван старый друг Мора, епископ Рочестерский Джон Фишер, который подобно Мору выразил согласие принести присягу наследованию, но не "в отношении всего содержания настоящего "Акта"". После своего отказа от присяги епископ Фишер был сразу же отправлен в Тауэр.

17 апреля 1534 г. Мор снова был вызван в комиссию и вновь отказался от принятия присяги, после чего был отправлен в Таузр, где он провел пятнадцать месяцев без суда. В факте заключения без суда нет ничего исключительного для тюдоровской Англии, так как лица, отказавшиеся от присяги, рассматривались как государственные преступники, подлежавшие заключению по распоряжению короля и его Совета. Им полагалось пожизненное заключение с конфискацией имущества.

В Тауэре Мора навещали его жена Алиса и дочь Маргарита Ропер, ему было разрешено иметь книги и письменные принадлежности, при заключенном находился его личный слуга Джон А'Вуд. Жена Мора должна была платить по 15 шиллингов в неделю, как она выражалась, "за стол и квартиру" своего мужа в Тауэре. Есть основания предполагать, что разрешение на свидания с близкими, милостиво дарованное Мору, имело целью оказывать через членов семьи воздействие на узника, побуждая его уступить требованиям короля. По свидетельству Ропера, госпожа Алиса во время свидания с мужем в Тауэре весьма настойчиво уговаривала его уступить королю, принять требуемую присягу и таким образом обрести свободу и покой в кругу семьи. Во время этих бесед с женой Мор всякий раз со свойственным ему юмором, но весьма твердо отвергал заманчивую перспективу добиться себе свободы ценой отказа от убеждений.

В течение первых шести месяцев заключения в Тауэре Мор еще пользовался привилегиями, облегчавшими его тюремный быт, но затем положение резко изменилось.

3 ноября 1534 г. открылась сессия пятого парламента Генриха VIII. На ней были приняты законодательные акты, решившие дальнейшую судьбу Томаса Мора и епископа Джона Фишера, которые уже в течение семи месяцев находились в Тауэре. Парламент принял "Акт о верховенстве", который утверждал полный и безраздельный контроль короля над всей церковью страны как "верховного главы английской церкви". "Акт" решительно упразднял всякий "иностранный авторитет" и любое иностранное вмешательство в церковные дела Англии. Последнее положение недвусмысленно было направлено против папства {Согласно постановлению парламента, все платежи, десятины и доходы первого года от бенефициев и т. д., которые прежде платили папе, теперь полагалось платить королю Англии. Духовенство очень скоро почувствовало, что платежи королю значительно возросли по сравнению с тем, что прежде платили папе. См.: Е. E. Rеуnolds. Op. cit., p. 327.}. Однако следует иметь в виду, что, кроме этой декларации, "Акт о верховенстве" не содержал каких бы то ни было требований о присяге королю как главе церкви, так же как не устанавливал наказания за отказ от подобной присяги. Это важно отметить, поскольку иногда писалось, что Мор якобы отказался принести присягу королю как верховному главе английской церкви. В действительности никакой такой присяги не существовало {E. E. Reynolds. Op. cit., p. 327.}, точно так же как и в "Акте о наследовании", изданном ранее, не содержалось требования о присяге наследованию. Поэтому во время седьмой сессии парламента был утвержден второй "Акт о наследовании", который имел целью упорядочить вопрос о присяге, соответствовавшей содержанию предшествующего "Акта о наследовании". Согласно новому акту устанавливалось, что "всякий подданный короля будет обязан принять указанную присягу".

Следующей акцией парламента явилось издание "Акта об измене". Новый акт квалифицировал как государственную измену различные деяния, направленные против короля. К числу этих "злонамеренных" действий, в частности, были отнесены любые слова, написанные или сказанные против особы короля, королевы или их наследников, порочащие их королевское достоинство или же отрицающие какой-нибудь их титул. Такое расширительное толкование понятия "государственная измена" открывало безграничные возможности для злоупотреблений; достаточно было простого доноса о каких-то неосторожных высказываниях обвиняемого – и ему грозила смертная казнь за измену.

Для Мора и Фишера наиболее опасным обвинением, вытекавшим из "Акта об измене", могло стать обвинение в отрицании "одного из титулов" короля. В конце работы седьмой сессии парламента палата общин утвердила специальные акты, обвинявшие в государственной измене епископа Фишера и Мора. Обвинение против Мора гласило, что он "настойчиво, дерзко и надменно отказался от присяги". Мору и Фишеру грозила смертная казнь. Интересно отметить, что среди членов палаты общин, принявшей законы о наследовании и измене и утвердившей обвинительный акт о государственной измене Мора, находились члены его семьи: его шурин Джон Растелл, его зятья Уильям Ропер, Джайлс Херон, Уильям Дауне, Джайлс Алингтон. Трудно представить, что пережили эти люди во время парламентских дебатов по поводу законодательных актов, решивших судьбу Томаса Мора. Все они приняли требуемую присягу. Отчетов о парламентских дебатах не сохранилось.

Первый допрос Мора после того, как парламент утвердил указанные законодательные акты, состоялся 30 апреля 1535 г.

Мор на допросе заявил: "Я не совершил ничего дурного, я не говорил ничего дурного, я не замышляю никакого зла, но желаю всем добра. И если этого недостаточно, чтобы сохранить человеку жизнь, поистине тогда мне недолго жить..."

Приведенные данные о допросе Мора мы находим в одном из его писем к дочери Маргарите, написанном 2 или 3 мая 1535 г. под свежим впечатлением от случившегося {"The Correspondence", p. 550-554.}. 4 мая 1535 г. Маргарите было дано разрешение снова посетить отца в Тауэре. Вероятно, день свидания был назначен не случайно: в этот день мимо окон кельи, в которой был заключен Мор, должны были вести на казнь в Тайберн осужденных монахов-картезианцев. Давая разрешение на свидание, Кромвель, возможно, надеялся, что, увидев это страшное шествие осужденных, дочь употребит все свое влияние и уговорит отца подчиниться королю.

Стараясь утешить дочь, Мор сказал ей: "Ты посмотри, Мег, как весело идут на смерть эти праведные отцы, будто женихи на свадьбу" {W. Roper. Op. cit., p. 80.}.

В полном согласии со своим гуманистическим идеалом Мор не мог принести присягу отречения от папства, как этого требовал "Акт о верховенстве" {J. R. Tanner. Tudor Constitutional Documents. Cambridge, 1953, p. 46-48.}, т. е. признать короля главой церкви, что означало бы потворствовать деспотизму. О непримиримости Мора к деспотизму свидетельствует характерный диалог, который состоялся между ним и герцогом Норфолькским еще в то время, когда Мор только что сложил с себя полномочия канцлера. "Опасно воевать с государями, сказал герцог, – и я хотел бы, чтобы вы уступили желанию короля. Ведь, ей-богу, гнев короля равносилен смерти". На это Мор спокойно возразил: "И это все, милорд? Но тогда между мною и вами лишь та разница, что я умру сегодня, а вы – завтра" {W. Roper. Op. cit., p. 71-72.}. Этот диалог достаточно ярко характеризует необычную твердость Мора, готового скорее умереть, чем изменить своим убеждениям. Поэтому все попытки короля заставить Мора пойти на компромисс ни к чему не привели.

Долгие месяцы тюрьмы и пережитые страдания не сломили мужества Мора. Его протест против королевского деспотизма и верность своим убеждениям за это время обрели международную огласку. Испанский посол Юстас Шапюи доносил императору Карлу, что король посылал в Тауэр членов своего Совета, "поручив им потребовать от епископа Фишера и мастера Мора присягу королю как главе церкви, в противном случае накануне дня св. Иоанна (т. е. 24 июня) они будут казнены как изменники. Но, должно быть, ни угрозами, ни обещаниями добиться от них присяги оказалось невозможно, и полагают, что оба они будут скоро казнены. Однако поскольку оба являются лицами, пользующимися исключительной репутацией в этом королевстве, король, желая успокоить ропот общественного мнения, распорядился, чтобы проповедники еще в прошлое воскресенье стали проповедовать против них в большинстве здешних церквей, и это будет продолжаться и в следующее воскресенье" {"Letters and Papers of the Reign of Henry VIII", v. VIII, p. 876; E. E. Reynolds. Op. cit., p. 338.}.

1 июля 1535 г. состоялся суд над Томасом Мором. Обвинительный акт против Мора начинался с декларации, повторявшей отдельные положения "Акта о верховенстве" и "Акта об измене". В частности, говорилось, что "король, его наследники и преемники" представляют "на земле единственного верховного главу церкви Англии", а "отрицание этого или любого другого титула короля устно или письменно является государственной изменой". Обвинение против Мора основывалось на четырех следующих уликах. Во-первых, во время допроса 7 мая 1535 г., когда Мора спрашивали, признает ли он короля верховным главой церкви, Мор "злонамеренно и преступно" молчал. Второй пункт обвинения гласил, что 12 мая 1535 г. Мор послал епископу Фишеру письма с целью ободрить и поощрить его позицию, а также сообщить, что сам он придерживается молчания. Кроме того, во время того же допроса 12 мая Мор сказал: "Акт парламента подобен обоюдоострому мечу, ибо если (по поводу "Акта о верховенстве" короля. – И. О.) дашь один ответ – погубишь свою душу, дашь другой ответ – погубишь свое тело". Третий пункт обвинения фактически в более пространной форме повторял вышеизложенный пункт. Здесь указывалось, что Мор и Фишер по закону об измене являются соучастниками, так как оба они на допросах говорили: "Парламентский статут подобен обоюдоострому мечу". Наконец четвертый пункт обвинения против Мора основывался на свидетельстве сэра Ричарда Рича, в беседе с которым Мор якобы сказал, будто король не может быть главой церкви, и этим самым он "злонамеренно" упорствовал в своей измене. Таким образом, обвинение в измене фактически сводилось к отказу обвиняемого признать один из титулов короля, заключавший в себе безумную и деспотическую претензию на полное духовное подавление подданных.

Профессор Рейнольдс, специально исследовавший судебный процесс Мора, подчеркивает, что во времена Тюдоров в подобных судебных процессах об измене для суда было обычным явлением исходить из своеобразной презумпции виновности обвиняемого. Предполагалось, что "всякий обвиняемый в измене виновен". Признание виновности обвиняемого было, по мнению Рейнольдса, "скорее политическим, нежели юридическим актом". При Генрихе VIII, например, считалось вполне достаточным иметь свидетельское показание против обвиняемого хотя бы одного лица. Никакого доказательства виновности фактически и не требовалось, так как приговор был заранее предрешен. И хотя имелось жюри присяжных, оно не руководствовалось свободным решением, но исходило из заранее планируемого приговора.

Суд по делу об измене происходил либо в суде королевской скамьи, либо (в особо важных делах) в специальной судебной комиссии, составленной для ведения данного дела. При этом члены судебной комиссии вовсе не должны были быть юристами и подбирались из людей "правильной" ориентации. Как отмечает Рейнольдс, такой подбор членов суда рассматривался в те времена как вполне нормальное явление {E. Е. Reynolds. Op. cit., p. 360.}. Например, в состав комиссии для суда над Томасом Мором входили следующие лица: преемник Мора лорд-канцлер Томас Одли, получившие пышные титулы родственники королевы – ее дядя, герцог Норфольк, ее отец – граф Уилтшир, ее брат – лорд Рокфорд, лорд-хранитель печати граф Кемберленд, хранитель королевского гардероба лорд Виндзор, герцог Сэффольк, секретарь короля Томас Кромвель, два главных королевских судьи, а также другие судьи. Судебная комиссия состояла из 19 человек. Суд происходил в Вестминстерском зале в Суде королевской скамьи. Члены семьи Мора не были допущены на суд.

Из всех обвинений, выдвинутых против Мора, наиболее убедительным, с точки зрения суда, должно было стать обвинение, подкрепленное свидетельским показанием Ричарда Рича.

История этого единственного свидетельского показания на процессе Мора такова: 12 июня, когда в последний раз допрашивали епископа Фишера, в тюремную келью Мора пришел лейтенант Тауэра сэр Эдмунд Уолсингем, который сообщил, что королевский совет предписал ему отныне более сурово обращаться с узником. Уолсингема сопровождали главный юридический поверенный короны Ричард Рич, шериф Норфолька – человек из свиты герцога Норфолька – Ричард Саусвелл и двое слуг, которые во исполнение предписания королевского Совета должны были забрать у заключенного имевшиеся в его распоряжении книги, бумаги и письменные принадлежности. Мор еще не знал, что Рич 7 мая посетил епископа Фишера и обманным путем спровоцировал его высказаться по поводу титула короля как главы церкви. Нет сомнений, что подобный трюк Рич собирался использовать и в отношении Томаса Мора, к которому он обратился с такой речью:

"Поскольку, мастер Мор, хорошо известно, что Вы – человек мудрый и ученый, так же сведущий в законах королевства, как и в других делах, позвольте мне быть настолько смелым, чтобы предложить Вам такой вопрос. Допустим, сэр, имеется акт парламента о том, что все королевство должно признавать меня в качестве короля. Скажите, мастер Мор, Вы признали бы меня королем?" – "Да, сэр, – ответил Мор, – я признал бы это". – "А вот другой случай, – продолжал Рич, – допустим, что был бы акт парламента о том, что все королевство должно признавать меня папой. Вы, мастер Мор, признали бы тогда меня папой?" – "Отвечу, сэр, – сказал Мор. – Парламент может с успехом вмешиваться в дела светских принцев, как в Вашем первом случае. Но чтобы дать ответ на. Ваш другой вопрос, я приведу такой случай. Предположим, парламент принял бы закон, по которому бог не должен быть богом. Вы, мастер Рич, согласились бы признать, что бог отныне не является таковым?" – "Нет, сэр, – ответил Рич, – я не сказал бы так, поскольку никакой парламент не мог бы принять подобный закон". На эти слова Рича Мор якобы сказал, что "с таким же успехом, не больше, парламент мог бы сделать короля верховным главой церкви".

Документ, содержащий отчет об этой беседе между Мором и Ричем, происходившей в Тауэре 12 июня 1535 г., был обнаружен лишь в 1963 г. среди государственных бумаг архива Public Record Office {Е. E. Reynolds. The Trial of St. Thomas More. London, 1964, p. 166-167.}. Этот документ не имеет даты. По мнению Рейнольдса, он был написан вскоре после того, как происходила указанная беседа и во всяком случае до составления обвинительного акта по делу Мора {E. E. Reynolds. Op. cit., p. 343.}. Обвинительный акт воспроизводит содержание беседы Мора с Ричем почти в тех же выражениях, что и указанный документ, содержащий отчет об этой беседе. В заключение беседы с Мором Рич сказал: "Ладно, сэр, помоги Вам бог! Я вижу, Ваше мнение не изменится, и я боюсь, что это для Вас будет опасно, ибо я полагаю, что Ваше молчание в ответ на вопрос, который Вам был поставлен, является таким же высоким преступлением, как и преступление того, кто отрицает титул короля как верховного главы церкви..." {Ibid., p. 344, 386.}

Через два дня после беседы с Ричем Мор был вызван в королевскую комиссию, где ему были вновь предложены вопросы, касавшиеся титула короля как верховного главы церкви, а также брака короля с королевой Анной. Ни на один из поставленных вопросов Мор не ответил.

Такова предыстория суда над Томасом Мором.

Когда Мор прибыл в Вестминстер и вошел в зал, где заседала судебная комиссия, все, кто давно не видел его, были поражены его переменой за долгие месяцы пребывания в Тауэре. Он выглядел больным и изможденным стариком. Подсудимый был физически настолько слаб, что ему был принесен стул и было разрешено сидя выслушать обвинительный акт, который зачитал лорд-канцлер Томас Одли. После чтения обвинительного акта канцлер Одли предложил Мору прощение короля, если он "отречется и изменит свое упрямое и своевольное мнение". Но Мор не принял этого предложения.

Отвечая на выдвинутые против него обвинения, Мор в первую очередь коснулся вопроса, который хотя и не упоминался в обвинительном акте, но, по его мнению, как, впрочем, и по мнению членов суда, был одним из коренных вопросов обвинения. Это был вопрос о браке короля с Анной Болейн. Мор заявил, что он "никогда с преступным намерением ничего не говорил против последнего брака короля". Все, что им когда-либо было сказано об этом деле, говорилось не иначе, как согласно своему "разумению, мнению и совести". И за эту свою ошибку, сказал Мор, я уже заплатил свободой: пожизненным заключением и лишением имущества. Что же касается "моего упорства и молчания, – продолжал Мор, – то ни ваш закон и никакой закон в мире не способен справедливо и честно наказывать меня, если вы ни словом, ни фактом не можете при этом подкрепить выдвинутое против меня обвинение". В этих словах Мора была аргументация юриста. Мор обращал внимание суда на то, что если из настоящего обвинительного акта удалить эпитеты ("злонамеренно, изменнически, дьявольски"), якобы доказывающие его виновность, то станет вполне очевидным отсутствие каких бы то ни было оснований для наказания.

Тогда для доказательства виновности Мора в государственной измене суд обратился к показаниям Ричарда Рича. Вызванный в качестве свидетеля, Рич пытался помочь обвинению. Его показания вызвали гнев Мора. Отвергая свидетельство Рича, Мор без обиняков заявил суду, что это – показания лжеца, недостойного доверия. Эта гневная отповедь Мора поставила Рича в весьма затруднительное положение.

Несмотря на отсутствие бесспорных улик против обвиняемого, суд утвердил обвинительный акт. Мор был признан, виновным в государственной измене. Канцлер Одли уже начал читать приговор, когда Мор прервал его репликой, смутившей канцлера. "Мой лорд, – сказал Мор, – когда я имел дело с законом, в подобном деле перед приговором обычно должны были спрашивать обвиняемого: что он может сказать в свое оправдание?" Убедившись в том, что приговор уже предрешен и далее бесполезно скрывать свои убеждения, Мор решил откровенно высказаться по поводу предъявленного ему обвинения в измене. Он прямо заявил суду, что, с его точки зрения, все обвинение против него и приговор основаны "на акте парламента, противоречащем законам бога и его святой церкви, верховное управление которой не может взять на себя никакой светский государь, поскольку оно по праву принадлежит римскому престолу" {W. Roper. Op. cit., p. 92, 93. Ср.: "The Correspondence", p. 506.}. Свой отказ от присяги королю в качестве главы церкви Мор рассматривал как дело своей личной совести и в этом смысле как свое частное дело. По существу, это был протест против вторжения власти короля и парламента в область свободы личной воли.

Суд признал Мора виновным в государственной измене, и ему был вынесен смертный приговор. Однако, прежде чем увести осужденного, Мору в последний раз было предложено милостивое прощение, обещанное королем в случае его раскаяния. На это Мор ответил, что ему нечего добавить к тому, что он уже сказал {W. Roper. Op. cit., p. 94-96; N. Harpsfield. The Life and Death of Sir Thomas More. Oxford, 1963, p. 259-264.}. Приговор гласил: "Вернуть его при содействии констебля Уильяма Кингстона в Тауэр, оттуда влачить по земле через все лондонское Сити в Тайберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на лондонском мосту" {T. B. Hawell. State Trials, v. I, 1816, p. 392; T. Stapleton. Op. cit., p. 176.}.

На пути из Вестминстера в Тауэр произошла последняя встреча Мора с его близкими. Это было тяжелое прощание, дети понимали, что видят отца в последний раз. На глазах у вооруженных алебардами стражников Маргарита бросилась к отцу и обхватила его за шею, целуя в последний раз.

Казнь состоялась через четыре дня после суда. Перед казнью Мор написал последнее письмо дочери. Оно было явно написано в спешке. В нем Мор прощался с семьей, с любовью вспоминал последнее свидание с близкими после суда по дороге из Вестминстера в Тауэр, утешал дочь, как только мог, и сообщал о своей готовности и желании "идти к богу".

Рано утром 6 июля 1535 г. в Тауэр прибыл друг Мора – Томас Поп, служивший в канцлерском суде {Впоследствии Томас Поп основал на свои средства "Тринити колледж" в Оксфордском университете.}. Он сообщил Мору о том, что тот должен быть казнен в 9 часов и что король заменил ему мучительную смерть отсечением головы {Согласно версии, которую приводит в своем сочинении о жизни Мора Т. Стэплтон, узнав о королевской милости, Мор не без горького юмора воскликнул: "Избави боже всех моих друзей от такого королевского милосердия!" (Т. S. Stapleton. Op. cit., p. 177). Профессор Рейнольде считает, что "милость" короля скорее всего объяснялась стремлением избежать нежелательных демонстраций с выражением сочувствия "изменнику" во время шествия через весь город, из Тауэра в Таибери, в то время как казнь топором совершалась обычно около Тауэра (E. Е. Reynolds. The Field is Won, p. 376).}. Мор спокойно выслушал сообщение и поблагодарил короля за его "милость".

В самом раннем отчете о казни Мора мы читаем: "В среду (в действительности это был вторник. – И. О.) он был обезглавлен на большой площади против Тауэра и сказал перед казнью немного: чтобы народ здесь молил бы за него бога, и он будет молиться за них. Потом он ободрял и увещевал их и горячо просил молить бога за короля, чтобы бог дал ему хорошего советника, объявив, что он умирает добрым слугой короля, но прежде всего бога" {Самый ранний и очень краткий отчет о суде и казни Мора содержится в анонимной рукописи XVI в. на французском языке – так называемом листке "Парижских новостей", составленном вскоре по следам событий. Рукопись хранится ныне в "Национальной библиотеке в Париже, текст ее опубликован в книге: N. Harpsfield, The Life and Death of Sir Thomas Moore, p. 258-266.}.

Следующий по времени отчет о казни Мора сообщает Хроника Эдуарда Холла, впервые опубликованная в 1542 г. Холл является достаточно авторитетным свидетелем. В 1535 г. он был помощником шерифа в лондонском Сити и, возможно, даже присутствовал при казни Мора. Следует добавить, что Холл был горячим сторонником политики Генриха VIII и не мог сочувствовать позиции Мора и Фишера в отношении церковной политики короля. Вот как сообщает Холл о казни Мора:

"Также в 6-й день июля был обезглавлен сэр Томас Мор за такую же измену, о которой было рассказано выше (перед этим Холл описывал казнь Джона Фишера. – И. О.) и которая состояла в отрицании верховенства королевского величества". Оценивая позицию Мора, Холл пишет: "Этот человек также считался ученым, и, как вы раньше слышали, он был лордом-канцлером Англии и в то время большим гонителем тех, кто питал отвращение к верховенству епископа Рима (т.е. папы. – И. О.), которого сам он так высоко почитал, что упорствовал в этом до тех пор, пока не был приведен на эшафот на Тауэр хилл, где на плахе ему была отрублена голова... Я не могу решить – называть ли мне его глупым мудрецом или мудрым глупцом, так как несомненно он, помимо своей учености, имел большой ум, но к его уму примешивалось столько издевки и насмешки, что тем, кто его хорошо знал, казалось – его совсем не заботит, что о нем скажут... Так, по прибытии его в Тауэр один из служащих потребовал верхнюю одежду Мора в качестве своего вознаграждения. Мор ответил, что тот получит ее, и снял при этом свой колпак, говоря, что это самая верхняя одежда, какую он имеет. Подобным образом, даже идя на смерть, когда у ворот Тауэра некая бедная женщина обратилась к нему с какой-то претензией по поводу своих дел, не получивших решения в дни его канцлерства, Мор ей ответил: "Добрая женщина, потерпи немного, король так милостив ко мне, что ровно через полчаса освободит меня от всех моих дел и поможет тебе сам"" {Ei. Hall. Op. cit., v. II, p. 265-266.}. Далее, вспоминая последние слова Мора, сказанные им палачу, Холл заканчивает свой рассказ: "С насмешкой он окончил свою жизнь".

Таков отчет хрониста, не сочувствовавшего политическим убеждениям Мора. Сведения, сообщаемые Хроникой Холла, дополняют биографии Мора, написанные в XVI в. его единомышленниками Ропером, Гарпсфильдом и Степлтоном. Все эти источники свидетельствуют о большой силе духа и стойкости Мора, не покидавших его до конца. Даже в последние предсмертные минуты он не утратил способности шутить. Подойдя к наспех сколоченному эшафоту, он попросил одного из тюремщиков: "Пожалуйста, помогите мне взойти, а сойти вниз я постараюсь как-нибудь и сам". Мору запретили перед смертью обратиться к народу, по-видимому, король опасался, что все поймут чудовищную несправедливость убийства. Последние слова Мор сказал палачу: "Шея у меня коротка, целься хорошенько, чтобы не осрамиться". И уже в самую последнюю минуту, став на колени и положив голову на плаху, добавил: "Погоди немного, дай мне убрать бороду, ведь она никогда не совершала никакой измены".