Текст книги "Аня и Маня"

Автор книги: И. Грекова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Ирина Грекова
Аня и Маня

1. Кто такие Аня и Маня?

Жили-были на свете две девочки, Аня и Маня. Чёрненькая и беленькая. Аня Зайцева и Маня Уткина.

Они ходили в один и тот же детский сад, их кроватки стояли рядом и шкафчики тоже рядом, только у Ани – с вишенками, а у Мани – с лягушонком. Аня и Маня очень дружили и часто ходили друг к другу в гости. И все-таки очень разные были эти девочки!

У Ани – коричневые прямые волосы и чёрные глаза. Про эти глаза Маня говорит, что они тёмно-чёрные. А у самой Мани глаза серые, большие и круглые – не глаза, а колёса! И волосы у Мани светлые и кудрявые, как у барашка.

Аня – тоненькая и высокая. Маня – тоненькая и маленькая, ростом Ане чуть повыше плеча. Аня до дверного звонка достаёт, а Маня – нет, и очень ей это обидно, потому что она любит звонить сама. Иногда Аня возьмёт её на руки и подержит, пока та кнопку нажмёт.

Жмёт Маня долго, усердно, а из квартиры уже бегут отворять:

– Что за трезвон? Ах, да это опять Маня! Вот озорница!

Аня говорит:

– Это я её держала.

Маня бойкая, а Аня, наоборот, застенчивая. Очень боится ошибку сделать или что-нибудь не так сказать. Иногда ошибётся, от смущения залезет под стол и сидит там на перекладине.

– Вовсе она не застенчивая, а подстольчивая, – говорит Маня. – Она же не за стенкой прячется, а под столом.

В детском саду Ане под столом сидеть не разрешают. Да там и перекладины нет.

У них в пятой группе две воспитательницы: Зинаида Петровна и Наталья Ивановна. Зинаида Петровна – толстая и строгая, а Наталья Ивановна – тонкая и весёлая, бегает, прыгает вместе с ребятами, даже через скакалку скачет. Она позволяет ребятам называть себя Наташей, если, конечно, заведующая не слышит.

Аня больше любит Зинаиду Петровну, а Маня – Наталью Ивановну.

Аня потому любит Зинаиду Петровну, что ей можно без конца вопросы задавать, и она на это не сердится.

– Зинаида Петровна, – спрашивает Аня, – а бывает человек в сто метров высотой?

– Нет, не бывает.

– А в девяносто девять?

– Тоже не бывает. Если ты будешь сбавлять по метру, очень долго придется спрашивать, учти.

– А в два метра?

– Ну, в два метра бывает.

– А в два с половиной?

– Бывает, но очень редко.

– Ну, а в три? – не унимается Аня.

– Не знаю. Никогда не слышала.

– А может быть, все-таки бывает?

Зинаида Петровна говорит спокойно и твёрдо:

– Хватит, Аня. Больше вопросов не задавай.

– Ни одного? Даже самого маленького?

– Ни одного. Пойди почитай книжку.

Строгая, а не сердитая.

С Натальей Ивановной так не поговоришь. Пристанет к ней Аня с вопросом: сколько уток на земном шаре? Она отвечает:

– Не знаю.

– Больше ста?

– Больше.

– А больше тысячи?

– Ну-ну-ну, – говорит Наталья Ивановна, – заладила сорока Якова. На такие вопросы, так и знай, отвечать не буду.

– Какого Якова? Никакого Якова я не заладила.

– Это так говорится.

– Почему?

– Потому. Иди поиграй.

Вообще она Анины вопросы терпеть не может. Однажды назвала Аню «чемпионкой по нудности». Что такое «чемпионка», ребята знали, а «нудность» – нет.

– Наталья Ивановна, а что такое «нудность»?

– Нудность, ну это такая скука. Когда человек очень скучный и любит приставать, про него говорят «нудный». «Ну-уд-ный», понимаете?

– Понимаем! – закричали ребята, а Аня обиделась.

И вовсе она не нудная! Разве она виновата, что больше всего на свете любит считать? Однажды досчитала до четырнадцати тысяч. Считала целых две недели, в свободное время. Сидит и шёпотом приговаривает:

– Десять тысяч сто пятьдесят один. Десять тысяч сто пятьдесят два. Десять тысяч сто пятьдесят три…

Спросит кто-нибудь:

– Аня, что ты делаешь?

– Не мешай. Считаю.

– Зачем считаешь?

– Не мешай. Хочу узнать, кончаются числа или не кончаются.

А Маня – та совсем плохо считает. Скажет ей Зинаида Петровна: «Сосчитай до десяти», а она тараторит:

– Раз, два, три, четыре и так далее.

Это ей лень дальше считать. Маня очень жалеет, что не родилась мальчишкой. Тогда бы она строчила из автомата и звали бы её Николкой. Правда, в детском саду автоматов нет, заведующая не позволяет, а если кто из дому принесет – выбрасывает. Но мальчишки научились и без автоматов, из обыкновенных палок строчить и так языком прищёлкивать, что получается точь-в-точь. И Маня к ним, тоже языком прищёлкивает. Скажет кто-нибудь из мальчиков Мане:

– Ты же девчонка. Тебе строчить не полагается. Иди, в куклы играй.

Обидно Мане. В куклы она играть не любит. Аня, впрочем, тоже не любит. Иногда они по целым часам обсуждают, как они не любят в куклы играть.

Аня – всегда чистенькая, а Маня – грязнуля. К вечеру у неё платье такое, как будто им только что мыли пол. Колготки рваные, на каждом колене по дыре, и Маня нарочно эти дыры пальцем расковыривает.

Зато Аня – страшная плакса. Что-нибудь ей не понравится – захлопает глазами, выдавит из каждого глаза большую слезу, ростом с горошину, и начинает тоненьким голоском попискивать:

– И-и-и-и-и!

Спросит кто-нибудь:

– Аня, что с тобой?

А она отвечает, нахмурившись:

– Не мешай, это я рыдаю. И-и-и-и-и!

Слово «рыдать» Аня вычитала в одной книжке, и очень оно ей понравилось. Одно дело плакать, другое – рыдать, гораздо интереснее!

А Маня – человек весёлый, все смеётся. Иногда Аня ей предлагает:

– Давай порыдаем. И-и-и-и-и!

– Некогда мне, – отвечает Маня. – Завтра порыдаем, ладно?

А назавтра опять ей некогда. Смеяться-то небось находит время. Черепаха перевернулась – Маня хохочет. Чай пролила – хохочет. Буквы «А» и «Л» перепутала – и тут хохочет. Аня иной раз тоже не выдержит – улыбнется. Глаза черные опустит, ресницами прикроет и улыбается. Уж очень смешно смеется Маня.

2. Детский сад на даче

Каждое лето детский сад уезжал на дачу. Летние домики, голубые с белым, стояли среди леса, за высоким зелёным забором. И на каждом домике, на фасаде, красовались по два белых деревянных голубя – клювик к клювику, как будто целуются.

То, что было внутри забора, называлось «территория», а за забором – лес. Аня с Маней жили в пятом домике, где пятая группа, а всего домиков было шесть. И такие они были все одинаковые, прямо не различить. Можно было их перепутать. Аня с Маней очень боялись выйти из своего домика и потом его не найти. Попасть куда-то в чужую группу. Мало ли что может случиться с человеком в чужой группе?

А вокруг территории, за забором, стоял дремучий лес. Это только так говорится, дремучий, а на самом деле совсем не дремучий. Дремучий должен быть еловый, чтобы до земли ветки висели, а этот – веселый, березовый. А под березами, в густой зеленой траве, росла земляника. Правда, еще незрелая, никто ее не ел, кроме Мани. Маня хвастала, что мама ей всё позволяет, даже незрелое.

В лесу было много комаров, целые тучи, особенно в тени под деревьями. Против комаров воспитательницы мазали ребят одеколоном «Гвоздика» из красивой бутылочки с красным цветком.

Комары этого одеколона почти не боялись, всё равно многие ребята ходили искусанные и расчёсанные. Особенно Маня Уткина и Серёжа Давыдов: они из всей группы были для комаров самые вкусные. А вот Аню Зайцеву комары почти не трогали. Сядет какой-нибудь один на руку или на ногу – Аня его не сгоняет, смотрит с любопытством, как постепенно раздувается от крови комариное брюшко. Напьётся комар, улетит, а Аня даже не чешется.

И ещё были в лесу шалаши, по одному на каждую группу. Ребята сами их построили из веток, из сучьев, из сухой травы. Жить, правда, в этих шалашах было нельзя, потому что больше одного человека там не помещалось, а одному скучно. Иногда, правда, кто-нибудь из ребят залезал в шалаш своей группы и жил там минут пять или даже десять.

И еще была недалеко от детского сада золотая поляна. Так её звали за то, что на ней росли одуванчики. В солнечный день и в самом деле поляна сверкала, как золото. По этому золоту бегали дети с сачками и ловили бабочек (потом выпускали). Полян было две – одна золотая, а другая – обыкновенная. А на опушке леса, в густой тени, росли лютики. Один из них был такой большой, что ребята прозвали его «Лютик-великан». Аня с Маней очень беспокоились, как бы кто не сорвал великана, им было любопытно знать, до какого же роста он дорастёт?

 
Там, где прыгают лягушки,
Между двух больших полян,
На берёзовой опушке
Вырос лютик-великан.
     Ты его, смотри, не трогай,
     Пусть растёт среди травы.
     Скоро лютик длинноногий
          Ане с Маней
          Мане с Аней
     Станет выше головы!
 

А самое главное – в лесу жил ёж. Он ходил серый, игольчатый, на своих коротких лапах. Наверно, искал грибы.

Наталья Ивановна рассказывала, как ёж собирает грибы: ложится на спину, накалывает грибы на свои иголки и несёт их к себе в нору. Аня в это не очень-то верила, сомневалась: как же это он потом грибы с иголок снимает? Целую ночь думала, назавтра спросила Наталью Ивановну:

– А как он с себя их снимает?

– Кто? Кого?

– Ясно, ёж. Ясно, грибы.

Наталья Ивановна ничего не ответила, видно, забыла уже, что про ежа рассказывала. А Аня все помнит.

– Вы же сами нам про ежа рассказывали. Как он по грибам катается.

– Не помню, – сказала Наталья Ивановна, – давайте в салочки играть.

…Какие тут салочки, когда про ежа неясно? Аня стоит столбом и спрашивает:

– Как же это он с них себя снимает? Себя с них снимает? Них с себя снимает?

Совсем запуталась. К счастью, Маня оказалась рядом, распутала:

– Их с себя снимает? Очень просто. Ему, наверно, жена грибы со спины снимает. Ежиха.

– Чем?

– Да чем придётся, – сказала Маня. – Что под рукой есть, тем и снимает.

Задумалась Аня. Что-то здесь всё-таки непонятно. Вечером спросила Зинаиду Петровну:

– Чем он их с себя снимает?

– Кто «он»? И кого «их»?

– Ёж – грибы.

– Чего не знаю, того не знаю, – сказала Зинаида Петровна.

Тут уж Ане пришлось замолчать. Когда скажет Зинаида Петровна «чего не знаю, того не знаю» – это значит, что вопросы кончены. А жаль! Так и осталось неясно про ежа с грибами. А Аня любила, чтобы на все вопросы были ответы – простые и ясные.

А ещё в детсаду жила черепаха. Она была не детсадовская, а собственная одного мальчика – Женечки Яхонтова.

Женечка был толстый и добрый, сильно картавил и очень любил животных: ящериц, змей, лягушек и даже всех насекомых.

А черепаху он любил больше всех, кормил ее салатом, а остальное время носил на руках, прижимая её к животу. И от этого живот у него всегда был грязный. Нянечка пятой группы сердилась: наденешь на него утром чистую майку, а к обеду она уже чёрная. Измазался об черепаху.

А ещё Женечка любил напихать себе полную майку лягушек. Сидит за столом, а у него под майкой лягушки барахтаются. Девчонки пугаются, визжат, а Аня с Маней сидят спокойно. Аня никого из животных не боится. Маня некоторых боится (например, мышей), но лягушек как раз нет – у нее у самой на шкафчике лягушонок.

А Женечка любит ещё муравьев. Однажды в свое ведёрко положил лопатой добрый ломоть муравьиной кучи и в спальню принес. Муравьи расползлись кто куда – по полу, по кроваткам, по ночным столикам. Целых два дня они по спальне путешествовали. Девчонки, конечно, визжали, а мальчики – нет. Через два дня муравьи куда-то пропали, рассосались, как объяснил Женечка Яхонтов.

Зинаида Петровна, когда узнала про муравьёв, была недовольна. Она долго рассказывала ребятам, как устроена муравьиная куча, какие там ходы и переходы, как муравьи ухаживают за своими личинками, кормят их и чистят, как носят тяжести (а для них и сосновая иголка – бревно), как приручают и доят тлей.

– Там у них своя жизнь, – сказала Зинаида Петровна, – и вдруг приходит такой великан с лопатой и все разоряет.

Дети с упреком посмотрели на Женечку Яхонтова, а он сразу же обещал больше муравьиных куч не трогать и в спальню не приносить.

3. Ночь первая

Однажды вечером Маня говорит Ане:

– Знаешь, что я придумала? Давай не будем с тобой спать целую ночь.

Ане эта мысль понравилась. Она отвечает:

– Давай! Будем целую ночь по дому бродить. И по территории.

– В пижамах? – спрашивает Маня.

– Зачем в пижамах? В платьях.

– Платья наши в стирку взяли, – говорит Маня.

И всегда-то она всё замечает! У Ани хоть голову в стирку унеси – не заметит.

– Ладно, похожим и в пижамах, – говорит Аня.

Сговорились. А другим никому ничего не сказали.

Поужинали ребята творожной запеканкой с изюмом, пожаловались друг другу, что творога не любят. Вымыли ноги, почистили зубы и улеглись.

Тихо в спальне. Все заснули, только Аня с Маней не спят.

– Ещё не пора? – шёпотом спрашивает Аня.

– Нет ещё, ночная нянечка бродит, – тоже шёпотом отвечает Маня.

– И когда только они успокоятся? – ворчит Аня. – Нам-то не позволяют, а сами шумят.

Лежат девочки, не спят, еле удерживаются, чтобы глаза не закрыть. Закроешь – сразу заснёшь. Ресницы так и слипаются, словно клеем их намазали.

А в окно светит месяц. И от месяца голубой свет по всей спальне. В голубом свете тени от деревьев похаживают, взад и вперед покачиваются, будто живые.

И совсем другой стала знакомая комната, и окна другие, и стены, и потолок. Все это колышется, серебрится, и кажется, будто по комнате кто-то ходит, занавеску качает, тихонечко полом поскрипывает. Не то человек, не то зверь. Походка у него мягкая, как будто он в бархатных тапочках.

Лежат девочки под одеялами, чуточку страшно им и все-таки весело.

А стенные часы щелкают маятником, да громко так, не по-дневному, а по-ночному. Днем они говорят просто, как все часы, тик-так, тик-так. Никто на них и внимания не обращает.

А ночью целый стих сочинили.

 
Ну-ка, ну-ка,
Вот так штука,
Я пойду-ка,
Дай мне руку!
 

– Ладно, – сказала Маня. – Идти так идти. Дай мне руку.

Аня подала Мане руку, они вылезли из-под одеял и потихоньку встали на пол. Женечка зашевелился – они так и замерли! Но он не проснулся. И никто не проснулся. Осторожно, чтобы не скрипнуть, не топнуть, девочки вышли из спальни в соседнюю комнату – игровую.

Домик был весь в голубом лунном свете, и всё вокруг шевелилось, переливалось, как перламутровое.

И вдруг девочки увидели, что в углу игровой стоит какой-то человек. Не очень большого роста, чуть повыше Ани, весь тёмный и какой-то негладкий, мохнатый, что ли?

– Ой, боюсь! – пискнула Маня.

– Не имеешь права! – ответила Аня. – Ты мышей боишься, а это не мышь.

– А ты разве не боишься? – спросила Маня.

– Ничуточки! – ответила Аня и соврала: душа у неё тоже ушла в пятки. Когда кто-нибудь пугается, говорят, у него душа уходит в пятки.

– А что, если с ним заговорить? – тихо спросила Маня. – Все-таки человек, не лошадь.

– Заговори.

– На «ты» или на «вы»?

– Конечно, на «вы»! С незнакомыми всегда на «вы»!

– Скажите… Нет, я боюсь.

Человек хрюкнул.

– Ой-ой-ой! – закричала Маня тоненьким Аниным голосом. – Я его боюсь. Он хрюкает!

Аня молчала, но ей тоже было страшно. Если это человек, то зачем он хрюкает?

– Знаете что, – сказала ему Маня дрожащим голосом, – если вы человек, то не хрюкайте, а если свинья, встаньте, пожалуйста, на все четыре ноги.

Человек застонал и сказал человеческим голосом:

– Зубы болят.

Девочки подошли и разглядели его поближе. Он был какой-то особый, не совсем человеческий человек, сгорбленный, с круглой спиной, и вся эта спина была покрыта большими колючками. Лицо у человека было острое, как лисья морда, длинный нос морщился, и на самом его кончике шевелился крохотный пятачок, как у свиньи, только меньше.

– Вы свинья или человек? – спросила Аня, и душа у нее нырнула глубоко в пятки.

– Я Ёж, – ответил свиночеловек. – А хрюкаю я потому, что у меня ужасно болят зубы.

– У меня тоже болели зубы, – сказала Аня, – но я при этом не хрюкала.

– Каждый ведёт себя по-своему. Кто хрюкает, кто плачет.

– Я не плакала, – обиделась Аня. – Я никогда от боли не плачу. Я…

Она хотела рассказать, как у неё брали кровь на анализ, и разные другие случаи, когда она от боли не плакала. Но тут Маня спросила:

– А разве у ежей есть зубы?

– Что за глупый вопрос? – сказал Еж. – Конечно, есть! Если бы у нас, Ежей, не было зубов, разве мы могли бы истреблять змей и других насекомых?

– Змея – не насекомое, – тихо поправила Аня.

– Это неважно, – сказал Ёж. – Насекомое, не насекомое – разве в этом дело? Все мы – живые существа.

И опять хрюкнул.

Девочки уже попривыкли к Ежу и почти его не боялись. Он стоял по-человечески на двух задних ногах, а передние прижимал к груди, и пальцы на них были когтистые и темные. Ничего страшного, если не пугаться.

– Не надо ли вам какого-нибудь лекарства от зубной боли? – спросила Ежа осмелевшая Маня. – У нас в аптечке есть валерьянка.

– Валерьянка – это для кошек, а не для нас.

– А может быть, вы хотите чего-нибудь съесть? Поесть – всегда помогает от всякой болезни. У нас здесь где-то в ведёрке, кажется, были муравьи. Только они рассосались.

– Пускай рассосались! – сказал Ёж и махнул передней лапой. – По правде сказать, я муравьёв терпеть не могу! Такая кислятина!

И весь сморщился. И опять хрюкнул.

– В книжке написано, что вы любите мышей, – сказала настойчивая Маня.

– А что, у вас есть мыши? – обрадовался Ёж.

– Нет. Но я их боюсь. Ни за что не стала бы их есть!

– О вкусах не спорят, – важно заявил Ёж, почесал себе спину, сам об себя укололся и опять хрюкнул. – Нервы расходились, – сказал он. – Сам об себя стал колоться! Этого ещё не хватало!

– А отчего у вас нервы? – спросила Аня.

– Я сам не понимаю, как я их с них снимаю.

– Кого «их»? И с кого «с них»? – спросили обе девочки в один голос.

– «Их» – конечно, грибы, а «с них» – конечно, с колючек! Вчера я слушал ваш разговор. Их с них. Или них с их.

– И как же вы их с них? – спросила Аня. Она так заинтересовалась, что даже перестала робеть.

– Забыл, – сказал Ёж. – Забыл, как их с них. Помню, прихожу на поляну. На ней грибы. Ложусь на спину и начинаю по грибам кататься. Это я твёрдо помню. Грибы накалываются на мои иглы. Это тоже твердо помню. Прихожу в нору… А дальше? Как я их с них? Или них с их? Ничего не помню!

– Может быть, с вас их снимает ваша жена, Ежиха? – спросила Маня.

– Вот ещё! Станет моя жена такими пустяками заниматься! Она женщина учёная, в школе преподаёт, а хозяйство совсем забросила, все я да я один! И по грибы – я, и по червей – я… Кстати, совсем забыл: сегодня ночью мне приказано принести червей. Растворяюсь.

Он хрюкнул и в самом деле стал растворяться. Он растворился в воздухе, как кусок сахара в чае. Через пять минут его уже не было. Пустой угол.

– Может быть, он еще тут? – спросила Аня. – Растворился, но не ушел.

– Давай пощупаем. Если он еще тут, мы уколемся.

Пощупали. Не укололись. Значит, Ежа и в самом деле не было.

Ноги у девочек были прямо ледяные (они вылезли из кроваток в пижамах, но босиком).

– Может быть, ляжем? – спросила Маня.

– Ляжем. Только ни за что не будем спать. Ладно?

– Ладно.

Девочки тихонько-тихонько, на ледяных ногах, вернулись в спальню и легли. Но ужасно старались не спать. Так и не спали, пока не заснули.

4. Скверное поведение

На другой день всей группой ходили к речке. Зинаида Петровна позволила пошлёпать по воде босиком. Вот это было удовольствие!

Вода была тёплая-претёплая! Женечка Яхонтов купал свою черепаху. А Вова Марисов упал в воду, как был, в трусах. Зинаида Петровна сделала ему выговор, сняла с него мокрые трусы и надела на него свою вязаную кофту. В этой кофте поместилось бы три Вовы Марисовых. Она была ему от шеи до самых пят, а рукава даже по земле волочились. Зинаида Петровна зашпилила на нем кофту булавкой у самого горла, и Вова шёл домой весь в кофте, как парусный корабль под парусами. Мальчишки над ним смеялись, но Зинаида Петровна это запретила, сказала, что Вова уже наказан и теперь будет осторожнее. Он утешился и даже стал взмахивать пустыми рукавами, изображал летучую мышь, так что другие ребята ему завидовали.

Дальше нашли осиное гнездо. Интересное: сделано как будто из серой бумаги. Осы летали вокруг гнезда и деловито, одна за другой, в него забирались. Ребята столпились вокруг гнезда и смотрели, как осы хозяйничают.

– Они туда мёд таскают, – сказал Серёжа Давыдов. – Я бы этого мёду поел.

А Аня стала расспрашивать Зинаиду Петровну:

– Почему оно бумажное? Откуда осы бумагу берут?

– Сами делают.

– Из чего?

– Из того же, из чего мы: из древесины.

– А что такое древесина?

– То же, что дерево.

– Почему же тогда не сказать просто «дерево»? Зачем какая-то глупая «древесина»?

– Аня, не торопись называть «глупым» всё, чего ты не понимаешь.

– А кого надо торопиться называть глупым?

– Никого. Торопиться вообще не надо.

– А почему же вы сами сказали: «Дети, надо торопиться домой»?

– Да, пожалуй, ты права. Иногда торопиться надо. А пока не задавай больше вопросов, а то мы до завтра не уйдем.

Зинаида Петровна стала собирать ребят, уводить от гнезда, а Аня бормотала себе под нос:

– «Не торопиться», а сама торопится…

А за обедом Серёжу Давыдова укусила оса. Прилетела и укусила. Наверно, из того самого гнезда, а Серёжу укусила за то, что он хотел поесть осиного мёду. Осы – они этого не любят. Пчёлы – ручные, а осы – дикие. И то иногда пчела человека кусает.

Серёжа, молодец, не плакал, а только говорил:

– Ничего, это со мной уже было.

После дневного сна пошли с Натальей Ивановной на малую прогулку, по территории. Ребята больше любили гулять в лесу, а Аня – на территории. Потому, что вокруг территории – забор и можно было всю прогулку не отходить от забора и считать в нём доски. Только никогда не давали ей до конца досчитать: всегда оторвут от дела и прочь уведут. А до следующего раза она забывала, где остановилась, и опять начинала заново. Вот и на этот раз Аня шла вдоль забора, трогала доски пальцем и приговаривала:

– Пятьдесят шесть… Пятьдесят семь… Пятьдесят восемь…

Подошла Маня.

– Давай в салочки поиграем.

– Нет.

– А в кучу малу́?

– Нет. Не мешай. Я считаю.

И вдруг – пятьдесят девятая доска оказалась сломанной. Не совсем, а наполовину.

Аня с Маней сели на корточки и стали смотреть в дыру. За забором был обыкновенный берёзовый лес, в котором они тысячу раз гуляли. Но отсюда, сквозь дыру, он казался очень красивым.

– Давай вылезем! – сказала Маня.

– Давай!

Маня, маленькая, быстро пролезла сквозь дыру и оказалась за забором. За ней полезла Аня и зацепилась платьем за гвоздь. Голова и верхняя часть тела у неё оказались в лесу, а всё остальное – на территории. Аня болтала ногами в воздухе, но это не помогало – гвоздь держал её крепко.

– Иди скорей сюда! – шёпотом кричала Маня.

– Не могу! – отвечала тем же голосом Аня. – Кто-то меня держит!

И ещё сильнее болтала ногами.

Тут раздался голос Натальи Ивановны:

– Пятая группа, домой!

Маня заметалась, как кролик. Влезть обратно на территорию через дыру она не могла, её заткнула собой Аня, которая всё продолжала болтать ногами.

– Попадёт нам от Наташи! – кричала шёпотом Маня.

– Меня кто-то держит. Может быть, это собака? – отвечала тем же голосом Аня.

– Аня, Маня! – кричали на территории ребята. – Зайцева, Уткина!

Они с Натальей Ивановной уже обнаружили, что Аня с Маней пропали, и теперь их разыскивали.

– А вот из забора какие-то ноги торчат! – закричал Вова Марисов.

Тут Аня почувствовала, что её кто-то тянет за ноги из дыры. Платье треснуло и разорвалось. Наталья Ивановна вытащила Аню, поставила её на землю и строго сказала:

– Вечно твои фокусы, Зайцева! Как тебя угораздило залезть в эту дыру?

– Я считала, – ответила Аня.

– Что ты считала? С ума сойдешь от этой девчонки!

– Доски в заборе.

– Чем же ты их, животом, что ли, считала?

– Нет, головой, – сказала Аня.

– Еще того лучше! А где Уткина?

Когда Наталья Ивановна сердилась, она всех ребят звала по фамилиям.

– Я здесь, – раздался Манин голос, и в дыру просунулась кудрявая голова с круглыми серыми глазами. За головой вывалилась на территорию и вся Маня.

– Ну, вот что, – сказала Наталья Ивановна, – обе вы, Зайцева и Уткина, будете наказаны. Экие скверные девчонки! Мы их по территории ищем-ищем, а они, видите ли, доски считают, да еще головой.

– Я не считала, – сказала Маня, – я только пролезала. Я вообще считать не умею.

– Нашла чем хвастаться! – сказала Наталья Ивановна, взяла Аню с Маней за грязные руки и повела домой.

– Я вас обеих наказала за скверное поведение. Вымойтесь и идите в спальню. Я буду читать ребятам интересную сказку, а вам слушать не разрешаю.

Аня сказала:

– Я эти несчастные… я эти противные… я эти гадкие сказки терпеть не могу.

И сделала пальцы, как когти.

– Больно я тебя испугалась, – сказала Наталья Ивановна.

И пошла и читала ребятам. И ребята смеялись. А Аня с Маней сидели наказанные. И договорились этой ночью снова не спать.

 
Когда гуляешь во дворе,
Смотри не застревай в дыре!