Текст книги "Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии"

Автор книги: Хьюстон Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Хьюстон Смит
Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии

© Сапцина У.В., перевод, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Посвящается

Элис Лонгден Смит

и Уэсли Морленду Смиту,

миссионерам, прослужившим в Китае сорок один год

На священный «ляово»[1]1
  *Растение, символизирующее родителей.


[Закрыть]взглянув, вспоминаю

О взрастивших меня, свой окончивших срок,

Их сполна наградить за щедроты желаю,

Но мой долг неоплатный как небо высок.

* * *

…жизнь религии в целом – важнейшая функция человечества.

Уильям Джеймс

Суть образования – в его религиозности.

Альфред Норт Уайтхед

Нам нужна смелость, равно как и соответствующая наклонность, чтобы обращаться к «традициям мудрости человечества» и извлекать из них выгоду.

Э. Ф. Шумахер

В 1970 году я писал о «посттрадиционном мире». В настоящее время я убежден, что существование какого бы то ни было мира возможно лишь благодаря живым традициям.

Роберт Н. Белла

Вступление

Со дня первого издания этой книги прошло ни много ни мало сорок лет – и сейчас, думая о переиздании, я прихожу в своеобразное расположение духа. Окажись я у пятидесятников на их молитвенном собрании, – несколько таких я посетил в детстве в Миссури и Арканзасе, – я поднялся бы, чтобы свидетельствовать о вере. Все мы знакомы с типичной формой таких свидетельств. Они состоят из трех частей. Часть первая: «Никому еще не случалось пасть ниже, чем мне». Часть вторая: «Но вы только посмотрите на меня теперь!» – произносит некто, видя улыбки, приосанившись, всем видом излучая уверенность и чувство собственного достоинства. А затем следует ударная концовка: «Это не моя заслуга! Все это пришло свыше». Про «свыше» я промолчу, но охотно воспользуюсь случаем, чтобы подтвердить момент «не моей заслуги».

Если бы сент-луисское отделение будущей PBS (Службы общественного вещания) не предложило мне на второй год своего существования подготовить цикл передач, посвященных мировым религиям, я вряд ли когда-нибудь собрался бы написать книгу по этой теме. Я преподавал религиоведение, но на первом месте у меня в планах стояло написание других текстов. Реакция зрительской аудитории на этот цикл передач изменила мои приоритеты. Вот так! Инициатива не моя.

И даже если бы я в конце концов написал книгу по этой теме, она не стала бы именно такой. Скорее, это был бы стандартный учебник с обычным кругом читателей и жизненным циклом, типичным для данного жанра. Так или иначе, первый черновой вариант моей книги был представлен телезрителям, и режиссер передач с тех пор не давал мне о них забыть. Это не аудитория учебного заведения, где у ваших слушателей нет выбора, неустанно напоминал он мне. Стоит вам на тридцать секунд утратить внимание телезрителей, как они переключатся на другой канал, и обратно вы их уже не вернете. Так что излагайте свою точку зрения – на то вы и профессор, чтобы ее излагать. Но сразу же иллюстрируйте ее: примером, примечательным случаем, четверостишием – чем угодно, лишь бы сделать ее доступной пониманию ваших слушателей. Этот совет, в то время воспринятый скорее как приказ, сыграл решающую роль.

Есть множество книг по мировым религиям, каждая из которых по-своему лучше моей. Но если они, в отличие от моей, не собрали аудиторию, то потому, что не выросли из цикла телепередач с режиссерами, наделенными выстраданной мудростью Мейо Саймона. Это чудо, что мы после стольких лет остались близкими друзьями, тем более что в ушах у меня до сих пор звучат его язвительные вердикты в адрес пробных прогонов моих передач. «Что-то меня как-то не впечатляет», – говорил он, и это означало, что все придется переделать. Так что это не моя заслуга.

Если бы не феминистское движение – опять-таки не моя заслуга, несмотря на многозначительные намеки моей жены, – то при переписывании прежнее название этой книги, The Religions of Man, не поменялось бы на более общее с гендерной точки зрения и из него не было бы вычеркнуто уточняющее man («человек/мужчина»). Важным следствием переписывания этой книги оказалась представившаяся мне возможность добавить в текст то, чему я научился за тридцать лет дополнительного преподавания. Особенно меня радует то, что не пришлось сойти в могилу, не успев отстоять право поместить в книгу главу о первобытных религиях.

Если бы руководство издательств Labyrinth Publishing в Лондоне и Harper в Сан-Франциско не решило, что пришло время для книги по искусству великих мировых религий и не предложило мне сократить «Мировые религии» в качестве сопровождающего текста, «Иллюстрированные мировые религии» (The Illustrated World’s Religions) никогда бы не появились на свет. Опять-таки не моя заслуга.

И наконец, если бы не бдительный присмотр, которого удостаивалась эта книга от издательства HarperCollins на каждом шагу своей одиссеи, мне было бы трудно даже вообразить благополучную сорокалетнюю годовщину ее выхода из печати. Недавно я, перебирая старые бумаги, нашел письмо, которое ее первый редактор Вирджиния Хилу написала мне в 1958 году, и решил, что заключительный абзац из этого письма послужит наглядной иллюстрацией вышесказанного:

За лето я перечитала вашу книгу несколько раз. Уверена, в старости вы будете вспоминать ее автора с огромной любовью, восхищением и уважением.

Так я и делаю, твердо помня, что и это «не моя заслуга».

Хьюстон Смит

Беркли, Калифорния

Декабрь 1998 года

Предисловие к 50-летию издания

Возможно, я единственный из ныне живущих людей, кто еще помнит имя Вирджинии Хилу, редактора издательства HarperCollins в 50-е годы ХХ века. Помимо всего прочего, она разыскивала обладателей прав на произведения Халиля Джебрана и вела с ними переговоры по поводу права на публикацию этих работ. Полученных отчислений ей хватило, чтобы приобрести особняк с видом на Гудзон, а потом ее внезапно скосил рак.

Незадолго до ее смерти я получил от нее короткое письмо, которое гласило:

Уважаемый Хьюстон,

сегодня днем я дочитала «Религии человека» [название первого издания «Мировых религий»], потом вернулась к началу и прочитала ту же книгу от начала до конца во второй раз. И знаете, Хьюстон, я обнаружила, что просто обязана написать Вам и сообщить следующее:

Когда-нибудь, когда вы состаритесь, вы будете с огромной любовью вспоминать молодого человека, написавшего эту книгу.

Искренне Ваша,

Вирджиния Хилу

Сам бы я ни за что до этого не додумался, но раз Вирджиния заронила мне в голову эту идею, видимо, я действительно отношусь к упомянутому молодому человеку с любовью.

Рассуждая сейчас со стариковских позиций, как и предвидела Вирджиния Хилу, – мне уже пошел девяностый год, – я заметил нечто странное (или, по крайней мере, неожиданное). Линии раздела становятся менее четкими – или, выражаясь иначе, кажется, что эти линии скорее соединяют то, что находится по обе их стороны, вместо того, чтобы разделять. Если применить эту аналогию к новому изданию книги, граница между мной, автором, и ее читателями кажется менее выраженной. Если бы ее первое издание не нашло столько читателей, сколько у нее появилось, нынешнего издания к ее пятидесятилетию не было бы вовсе.

Есть и другая линия – не граница, а скорее мостик: грань между книгой и ее автором. За прошедшие десятилетия ощущение, что я стал автором этой книги, постепенно ослабевало, зато усиливалось другое – будто сама книга сделала меня своим автором. И если для читателей это прозвучит странно, прошу их понять, что я просто констатирую факт, ничего не объясняя и не доказывая.

Это последнее – ощущение, будто книга сама свалилась ко мне в руки, – наполняет меня благодарностью, побуждая обратиться мыслями к святому Иоанну Златоусту. Как гласит предание, он осудил царицу за пренебрежение к нуждам неимущих, и она приговорила его к казни – его должны были волочить за колесницей, пока он не умрет. Народ глубоко чтил святого, люди выстроились вдоль дороги, чтобы в последний раз взглянуть на него. Сообщается, что его последними словами были «спасибо, спасибо за все. Слава Богу за все!»

Они выражают и мои чувства.

Хьюстон Смит

Беркли, Калифорния

Январь 2009 года

Благодарности

Если эта книга и достигла поставленных целей с точки зрения содержания и охвата, то во многом благодаря помощи моих замечательных друзей.

Студенты Массачусетского технологического института, Сиракузского университета, Университета Хэмлина, Университета штата Калифорния в Сан-Диего и Калифорнийского университета в Беркли объединились со студентами Университета Вашингтона в Сент-Луисе (участвовавшими в подготовке первого издания этой книги), создавая стимулирующую обстановку, в которой замысел обретал форму.

Наиболее близкой к варианту первого издания осталась глава, посвященная индуизму и сохранившая авторитетный отпечаток Свами Сатпракашананда, в то время – духовного руководителя Общества веданты в Сент-Луисе. Профессора К. Р. Сундарараджан и Фрэнк Подгорски проверили слегка измененный черновик для второго издания. Доктор Гурудхарм Сингх Кхальса проверил приложение по сикхизму.

Другие содержательные главы были улучшены с помощью предложений следующих консультантов:

Буддизм – профессор Масао Абэ и доктор Эдвин Бернбаум.

Конфуцианство – профессор Ду Вэймин.

Даосизм – профессора Рей Джордан, Уэлен Лай и Стивен Тейнер.

Ислам – профессора Сейед Хоссейн Наср и Дэниел Петерсон, а также Алан Годлас и Барбара фон Шлегель.

Иудаизм – профессора Ирвинг Гефтер и рабби Арье Вайнман.

Христианство – профессора Маркус Борг и Роберт Шарлеманн, отцы Оуэн Кэрролл и Леонидас Контас, брат Давид Штайндль-Раст.

Первобытные религии – вождь Орен Лайонс из племени онондага, профессора Роберт Белла, Джозеф Браун, Сэм Гилл, Чарльз Лонг и Джилл Рэйтт.

Стивен Митчелл просмотрел книгу в целом взглядом поэта и существенно улучшил ее стиль. Скотт Уиттейкер оказал неоценимую помощь при проверке библиографических ссылок. Джон Лоудон выступил в роли образцового редактора.

Я безмерно признателен всем вышеперечисленным, вместе с тем снимаю с них всякую ответственность за то, как я воспользовался их советами.

И вот еще одна, отдельная категория благодарностей: все, что я говорил о поддержке, оказанной мне при подготовке первого издания, еще более справедливо для второго. Когда авторы благодарят жен за помощь, в воображении обычно возникает образ терпеливой супруги, которая хлопочет по дому и почтительно ходит на цыпочках, не забывая излучать неописуемую ауру восхищения и поддержки. Да, упомянутые добродетели имели место быть, но следовало бы дополнить картину – и описать коллегу, которая с радостью работала над каждой фразой, усердно упрощала ее, мастерски и творчески исправляла, а во втором издании внесла существенный вклад в раздел по буддизму тхеравада. Именно благодаря этим добродетелям «муж ее известен у ворот, когда сидит со старейшинами земли».

I. Отправная точка

Люди, о которых я сейчас пишу, остались для меня лишь воспоминанием – но я начинаю второе издание этой книги с тех же четырех абзацев, которыми открывалось первое.

Эти вступительные строки я записываю в тот день, который широко празднуется в христианском мире как Воскресенье всемирного причастия. Сегодня утром я был в церкви, и проповедь была посвящена христианству как общемировому явлению. Повсюду от мазанок Африки до канадской тундры христиане сегодня встают на колени, принимая дары Святого Причастия. Это зрелище не может не впечатлять.

И все же, пока одна половина моего разума внимала проповеди, другая мысленно обратилась к более обширному сообществу богоискателей. Я думал о йеменских евреях, которых видел полгода назад в их синагоге в Иерусалиме: смуглые мужчины сидели на полу босиком, скрестив ноги, в накинутых на головы молитвенных покрывалах, которые их предки носили в пустыне. Они там и по сей день – собираются группой не менее десяти человек, утром и вечером, и вслух по памяти повторяют Тору, раскачиваясь вперед-назад, как при езде на верблюдах, – следуя порядку, усвоенному подсознательно еще в те века, когда «корабли пустыни» оказались для их предков под запретом, и те взамен придумали эту условность. Архитектор-мусульманин Ялчин, который водил меня по Голубой мечети в Стамбуле, уже завершил месяц поста, Рамадан, начавшийся еще во время нашей встречи; но и он сегодня молится – пять раз простирается по направлению к Мекке. Свами Рамакришна в своем тесном домишке на берегу Ганга, у подножия Гималаев, сегодня не говорит. Для него продолжается обет молчания, которого он, за исключением трех дней в году, придерживается вот уже пять лет. К этому часу У Ну уже занят делегациями, кризисами и заседаниями кабинета, составляющими участь премьер-министра, но ранее утром, с четырех до шести, пока на него не обрушился целый мир, он тоже пребывал наедине с вечностью в уединении буддистского святилища по соседству с его домом в Рангуне. Дай Дзё и Лай Сан, дзэн-буддистские монахи в Киото, опередили его на час. Они на ногах с трех часов утра, и до одиннадцати вечера большую часть времени проведут сидя неподвижно в позе лотоса, с предельной сосредоточенностью пытаясь постичь природу Будды, находящуюся в самом центре их существа.

Какое же это странное братство – богоискатели повсюду на земле, возносящие голоса к Отцу всего сущего всеми способами, какие только можно вообразить! Как воспринимается их звучание свыше? В виде какофонии? Или же эти старания сливаются в причудливую, неземную гармонию? Ведет ли в ней вера, или контрапункт и антифон делятся между партиями там, где нет многоголосого хора?

Узнать это нам не суждено. Все, что мы можем – сосредоточенно, со всей полнотой внимания прислушиваться поочередно к каждому голосу, пока он обращается к божественному.

Это стремление прислушаться определяет цель данной книги. Может возникнуть вопрос, не слишком ли она масштабна, эта цель. Религии, которые мы рассмотрим, охватывают весь мир. Их история простирается на тысячелетия в прошлое, в настоящее время они побуждают к действию больше людей, чем когда-либо прежде. Можно ли должным образом выслушать их в пределах единственной книги?

Да, можно, ведь мы будем слушать вполне определенные мотивы. И перечислить их мы должны уже сейчас, иначе картины, возникающие на этих страницах, окажутся искаженными.

1. Это не учебник по истории религий. Именно этим объясняется скудность имен, дат и примеров воздействия на общество в последующем тексте. Существуют познавательные книги, акцент в которых сделан как раз на такой материал[2]2
  Один из примеров – John B. Noss, Man’s Religions (New York: Macmillan, 1984).


[Закрыть]. А эта непомерно распухла бы от цифр и фактов, которые не внесли бы в нее никакого дополнительного вклада. Здесь исторические факты сведены к минимуму, необходимому для пространственно-временной привязки идей, на которых сосредоточена книга. Были предприняты все старания, чтобы скрыть из виду научность – как фундамент, который должен быть прочным, а не как строительные леса, которые заслоняют исследуемые конструкции.

2. Даже в области смысла эта книга не пытается представить всесторонний обзор рассматриваемых религий, поскольку каждая содержит различия слишком многочисленные, чтобы обрисовать их в рамках единственной главы. Достаточно вспомнить христианство. Православные христиане совершают богослужения в богато украшенных соборах, в то время как квакеры считают кощунством даже церковные шпили. Существуют и христианские мистики, и христиане, отрицающие мистицизм. К христианам относятся и свидетели Иеговы, и унитарии. Как же написать удобочитаемую главу о том, что означает христианство для всех христиан?

Ответ, конечно, ясен: это невозможно, отбор неизбежен. Перед автором встает вопрос не о том, выбирать ли среди точек зрения; сколько их представить и какие именно – вот в чем заключаются вопросы. В этой книге ответ на первый вопрос прежде всего практичен; я старался разумным образом отдать должное нескольким взглядам вместо того, чтобы пытаться перечислить их все. Говоря об исламе, я умолчал о суннитах и шиитах и о разделении на традиционалистов и модернистов, и при этом упомянул о разном отношении к суфизму. В буддизме я проследил различия между традициями хинаяны, махаяны и ваджраяны, но обошел вниманием главные школы в рамках махаяны. Число подразделов не превышает трех, чтобы деревья не заслоняли лес. Представим ситуацию следующим образом: если бы вы пытались рассказать о христианстве интеллигентному и заинтересованному, но занятому жителю Таиланда, сколько конфессий вы включили бы в свой рассказ? Трудно было бы игнорировать различия между римским католичеством, греческим православием и протестантизмом, но вы, скорее всего, не стали бы углубляться в подробности, отличающие баптистов от пресвитерианцев.

Если обратиться к вопросу о том, какие именно взгляды представить, в качестве ориентира было выбрано соответствие интересам целевой читательской аудитории. Это соответствие определялось по трем соображениям. Во-первых, учитывался элементарный вопрос численности. Существуют верования, с которыми следует познакомиться каждому – просто потому, что им следуют сотни миллионов человек. Второе соображение – соответствие современному мышлению. Поскольку в конечном итоге польза от этой книги как таковой – в том, что она способна помочь читателю распорядиться собственной жизнью, я отдал приоритет тому, что мы (с оглядкой и вместе с тем с некоторой степенью уверенности) можем считать современными проявлениями этих религий. Третье соображение – универсальность. В каждой религии универсальные законы, общие для всех, сочетаются с частными особенностями. Первые, когда их удается выделить и прояснить, обращаются к самой нашей человеческой сути. Последние, сложная и насыщенная структура обрядов и преданий, с трудом поддаются осмыслению стороннего наблюдателя. Одна из иллюзий рационализма в том и заключается, что универсальным законам религии придается больше значения, нежели питающим их обрядам и церемониям; утверждать такое – все равно что доказывать, будто бы ветки и листья дерева намного важнее корней, из которых все они произрастают. Но для этой книги основные принципы намного существеннее специфики хотя бы потому, что именно работе с первыми из них автор посвятил долгие годы.

Я прочитал книги, наглядно показывающие специфику и контекст: «Билет в третий класс» Хэзер Вуд об Индии, «Китайцы: моя страна и мой народ» Линь Юйтана о Китае, сборник рассказов Шолом-Алейхема (в переводе на английский – The Old Country) о восточноевропейских евреях. Возможно, когда-нибудь кто-нибудь напишет книгу о великих религиях в связи с их социальным окружением. Но я такую книгу прочитаю, а не напишу. Мне известны пределы моих возможностей, я занимаюсь областями, из которых можно извлечь идеи.

3. Данная книга – вовсе не подведенный баланс ее предмета. Имейте это предостережение в виду. Меня коробит при мысли о том, как был бы шокирован читатель, если бы по прочтении главы об индуизме вдруг наткнулся на тот самый индуизм, который Неру назвал «порабощающей религией» – с ее храмом Кали в Калькутте, с проклятием ее кастовой системы, с ее двумя миллионами коров, которых чтят вплоть до превращения в досадную помеху, с ее факирами, предлагающими свое тело в жертву постельным клопам. А если бы читатель очутился на Бали с его кинотеатрами, прозванными «Вишну-Голливудом», или с его книжными магазинами, бойко торгующими комиксами по классической литературе, где индуистские боги и богини с помощью бластеров уничтожают сонмы ужасающих демонов? Я вижу разницу. Я остро чувствую ее между тем, что написал о даосизме, и тем даосизмом, который в детстве окружал меня в Китае, – с его почти полным погружением в предсказания, черную магию и суеверия. Это все равно что контраст между безмолвствующим Христом и Великим инквизитором, или между спокойствием Вифлеема и орущей в универсальных магазинах «Тихой ночью», призванной создавать настроение и способствовать рождественскому шопингу. История религии в целом далеко не радужна, а зачастую груба и неприглядна. Проявления мудрости и милосердия кратковременны, в целом результат сугубо двойствен. Всесторонний, сбалансированный взгляд на религию охватывал бы человеческие жертвоприношения и «козлов отпущения», фанатизм и гонения, крестовые походы христиан и джихады ислама. К нему относились бы охоты на ведьм в Массачусетсе, Обезьяний процесс в Теннесси, поклонение змеям в Озарке. Список можно продолжать до бесконечности.

Так почему же все упомянутое не попало на последующие страницы? Мой ответ настолько прост, что может прозвучать наивно. Эта книга о ценностях. Вероятно, за всю историю человечества плохой музыки было написано не меньше, чем хорошей, но мы ведь не ждем, что в программе музыкального образования обеим будет уделено одинаковое внимание. Мы ценим время, поэтому полагаем, что в такой программе будет представлено наилучшее. Схожей стратегии я придерживался в отношении религии. В одной недавней книге по правоведению ее автор признавался, что писал ее с любовью к закону. Если уж нечто столь обезличенное, как закон, смогло пробудить любовь в одном авторе, не следует удивляться тому, что религия – опять-таки, в своих лучших проявлениях, – пробудила те же чувства в другом. Кто-нибудь, возможно, увлечется попытками определить, чем является религия во всей своей целостности – благословением или проклятием. Такую цель я перед собой не ставил.

После пояснения, в чем заключалась моя цель – мировые религии в их наилучшем проявлении, – позвольте заметить, что это наилучшее я начну рассматривать с того, что к нему не относится. У Линкольна Стеффенса есть притча об одном человеке, который взошел на вершину горы, встал там на цыпочки и ухватил Истину. Сатана, ожидая неприятностей со стороны этого выскочки, отправил проследить за ним одного из своих прихвостней, но когда этот демон с тревогой сообщил, что задуманное человеку удалось – он-таки завладел Истиной, – сатана остался невозмутим. «Не волнуйся, – зевнул он. – Я подобью его узаконить ее».

Этот рассказ помогает отделить то лучшее, что есть в религиях, от того, что в них сомнительно и допускает двойное толкование. Воодушевляющие теологические и метафизические истины мировых религий богодухновенны, что готова доказывать эта книга. Институты же, особенно религиозные институты, – другое дело. Основанные людьми с присущими им слабостями, институты возведены как из пороков, так и из добродетелей. Когда пороки – к примеру, преданность «своей» группе против преданности «чужой», – начинают преобладать, итоги могут оказаться ужасающими вплоть до предположения (как заметил какой-то остряк), что самой крупной ошибкой, какую когда-либо делала религия, было связаться с людьми. Вообще-то это неверно: если чуждаться людей, никакого следа в истории не оставить. Имея выбор – остаться в виде бесплотных возвышенных мудрствований или войти в историю путем узаконивания этих идей, – религия предпочла более мудрый путь.

Эта книга с уважением относится к этому выбору, не прослеживая его истоки: как я уже сказал, она посвящена отнюдь не истории религий. Она во многих отношениях идет более легким курсом и берет у этой истории лучшее – те истины, которые хранятся в религиозных институтах и в свою очередь, эти же институты поддерживают. Если просеять религии на предмет этих истин, они предстают перед нами в ином, более чистом виде, становятся мировыми традициями мудрости. («Где мудрость, которую мы потеряли в знанье? Где знанье, которое мы потеряли в сведеньях?»[3]3
  Пер. А. Сергеева. – Прим. пер.


[Закрыть] – Т. С. Элиот). И они приобретают сходство скорее с банками данных, вмещающими очищенную от плевел мудрость человеческого рода. Поскольку данная книга сосредотачивает внимание на этих сокровищницах, ее можно было бы назвать «Мировые традиции великой мудрости».

4. И наконец, это не книга по сравнительному религиоведению. Она не пытается сравнить достоинства религий. Любым сравнениям присущ неприятный оттенок, а самые неприятные из всех – сравнения религий. Так что здесь не высказывается предположений, будто бы одна из религий в чем-то превосходит остальные, или, если уж на то пошло, не имеет такого превосходства. «Никому из ныне живущих, – отмечал Арнольд Тойнби, – не хватит знаний, чтобы с уверенностью назвать одну религию более великой, чем все остальные». Я пытался прояснить лучшее, что есть в каждой вере, показав ее так, как ее воспринимали ее самые впечатляющие приверженцы. Сравнениями читатели могут заняться самостоятельно, если пожелают.

Объясняя, чем эта книга не является, я уже начал было рассказывать о том, что она собой представляет, но позвольте выразиться точнее:

1. Эта книга стремится объять необъятное – целый мир. В каком-то смысле, разумеется, это стремление обречено на провал. Даже вытянутой до предела единственной пары рук недостаточно, да и ноги надо на что-нибудь ставить. Начну с очевидного: книга написана на английском языке, что в некоторой степени служит точкой привязки с самого начала. Далее идут перекрестные ссылки, введенные ради простоты выхода на чужое поле. Здесь есть притчи из Китая, легенды из Индии, парадоксы из Японии, но большинство примеров с Запада: строчка из Шекспира, стих из Библии, установка из психоанализа – цитаты из Элиота и Тойнби в тексте уже попадались. Но если не считать особенностей стиля, эта книга неисправимо западная, рассчитанная на современное западное мышление. Таково мышление автора, в данном вопросе у него не было выбора, однако следует принять этот факт с пониманием, что книга получилась бы другой, будь она написана дзэн-буддистом, мусульманином-суфием или польским евреем.

Следовательно, у этой книги есть дом – дом, двери которого распахиваются свободно, база, откуда можно пускаться в путешествия и возвращаться обратно, только чтобы вновь двинуться дорогой исследований и воображения, – а может, и совершить настоящее странствие. Если возможна ностальгия по миру, даже по тем местам, где никогда не был и, скорее всего, никогда не побываешь, эта книга – порождение именно такого чувства.

Мы живем в потрясающем столетии. Не буду сейчас упоминать о невероятных открытиях науки и тонкой, как лезвие бритвы, грани между обреченностью и исполнением желаний, к которой они нас толкают, и лучше поговорю о том, как по-новому теперь взаимодействуют народы мира. Страны, расположенные на другом конце мира, стали нашими соседями: Китай – напротив, через улицу, Ближний Восток – за углом. Повсюду юные туристы с рюкзаками, а домоседов балуют бесконечным потоком книг, документальных фильмов и рассказов приезжих из-за границы. Мы слышим, что Восток и Запад «сходятся вместе», но это еще мягко сказано. Их бросает друг к другу, швыряет с силой атомов, со скоростью реактивных самолетов, со всем беспокойством разума, которому не терпится узнать, как живут другие. Оглядываясь на наш век, историки, возможно, будут вспоминать его не за полеты в космос и не за высвобождение ядерной энергии, а как время, когда люди мира впервые стали воспринимать друг друга всерьез.

Перемены, которых эта новая ситуация требует от всех нас – от тех, кого внезапно выбросило из города и страны на мировую арену – ошеломляют. Две тысячи пятьсот лет назад только такой исключительный человек, как Диоген, мог заявить: «Я не афинянин и не грек, а гражданин мира». Сегодня мы все должны постараться сказать о себе именно так. Мы приблизились к моменту в истории, когда каждый, кто является только японцем или американцем, только жителем Востока или жителем Запада, лишь наполовину человек. Другой половине, которая пульсирует в унисон со всем человечеством, еще только предстоит родиться.

Заимствуя образ у Ницше, можно сказать, что все мы призваны стать космическими танцорами, которые не прикованы в неподвижности к одному месту, а легко совершают вращения и прыжки, переходя из одной позиции в другую. Как и гражданин мира, такой космический танцор поистине будет рожден культурой своих предков и вместе с тем окажется неразрывно связанным со всеми остальными. Корни танцора будут простираться глубоко в семью и сообщество, но в этих глубинах они дойдут до грунтовых вод единого человечества. Ведь разве танцор – не человек? И если он видит то, что заинтересовало других, разве то же самое не заинтересует и его? Это захватывающие перспективы. Когда разделение станет не столь жестким, начнутся заимствования, от которых, конечно, порой рождаются гибриды – но по большей части они просто обогащают виды и поддерживают их энергичность.

Мотивы, подталкивающие нас к познанию мира, различны. Однажды меня доставили на бомбардировщике на одну базу ВВС, чтобы я прочитал офицерам лекцию по верованиям других народов. Почему? Очевидно, потому что этим офицерам может когда-нибудь понадобиться иметь дело с представителями этих народов – в качестве союзников или противников. Это лишь одна из причин познакомиться с ними – необходимая, но, будем надеяться, есть и другие. Даже такая цель, как избегание участия в военных действиях посредством дипломатии, условна, поскольку полезна. Решающая причина стремиться к пониманию других естественна – чтобы расширить кругозор настолько, насколько позволяет зрение.

Разумеется, я говорю о зрении и кругозоре в переносном смысле, но такие визуальные аналогии более чем уместны. Без двух глаз – бинокулярного зрения, – нет представления о третьем измерении пространства. Если смотреть на мир лишь под одним углом, он выглядит плоским, как открытка. Наличие двух глаз имеет практические преимущества: они не дают нам налетать на стулья и позволяют оценивать скорость приближающихся машин. Но главное преимущество – это увеличение глубины взгляда на сам мир: на панорамы, что разворачиваются у нас перед глазами, на виды, что простираются перед нами. То же самое относится и к «глазам души», по выражению Платона. «Что знают об Англии те, кто только Англию знает?»

Я убедился, что практические блага, которые дает нам возможность взглянуть на мир глазами других людей, весьма велики. Они позволяют корпорациям вести бизнес с Китаем, а дипломатам – реже совершать оплошности. Но самые важные преимущества не нуждаются в подсчетах. Мельком увидеть, что означает для японца чувство принадлежности; почувствовать, с чем сталкивается в жизни и что выносит бирманская бабушка; понять, как индуистам удается воспринимать свою личность как маску, под которой скрыто бесконечное у них внутри; раскусить парадокс дзэн-буддистского монаха, убеждающего, что все сущее священно, но неукоснительно воздерживающегося от определенных действий, – впуская все это в свое поле зрения, мы усиливаем духовный взор, мы смотрим на вещи шире, мы обретаем еще один мир, в котором можно жить. Единственное, что может считаться добрым без ограничений, – не добрая воля (как утверждал Кант), ибо воля может быть доброй в том числе и в стесненных обстоятельствах. Абсолютное добро – лишь в том, чтобы видеть больше и шире понимать окончательную природу вещей.