Текст книги "Мой генерал Торрихос"

Автор книги: Хосе де Хесус Мартинес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Географическая и историческая особенности страны, о которых я говорил, сделали её страной услуг, из-за чего и менталитет её граждан для каждого в разной мере оказался поражённым духом сервилизма, психологией слуги, ждущего указаний по типу «чего изволите», а в армии – менталитетом пса, охраняющего территорию под плакатиком «осторожно, злая собака, вход запрещён, частная собственность». Злые псы, лающие на народ, и беззубые пудели, лающие на псов, – таков образ моей страны.

Генерал Торрихос во время участия в саммите Неприсоединившихся стран в Гаване в 1979 г.

Против этого собачьего беззубого служения интересам хозяев страны и прежде всего хозяев Канала и банановой «Чирики лэнд компани», и поставил генерал Торрихос идею достоинства, в его моральном и политическом измерении. Эта идея, повторяемая им неоднократно, почти слишком часто, как идея национального достоинства, сквозила во всех его речах и беседах, показывая, как глубоко он понимал её исторические и географические корни. А также то, что необходимо её использовать. Как в отношении местной олигархии, так и в отношении американского империализма. Которых он называл двумя сторонами одной монеты. Он так и говорил: «Излишне различать олигархат и империализм, потому что это одно и то же».

Генерал знал и всегда имел это в виду, что наша зависимость от этих двух видов «хозяев» является глубокой и врождённой, и потому наше освобождение от неё будет болезненным. Для генерала было неприемлемо, что священный характер права собственности – продукт божьего промысла. Неслучайно хозяева всегда имеют хорошие отношения с реакционным клером. Как неслучайно и то, что генерал в своей политической деятельности обращался и к религиозным чувствам народа. «Суверенитет Зоны Канала – вот религия всех панамцев», – говорил он.

Торрихос пробуждал среди людей с психологией слуг личную и почти интимную ненависть к этому пороку, делая это с такой страстью, которую можно по масштабу сравнить с тем, с какой любовью он относился к тем, кто сохранял достоинство, кто был единым сплавом своей души и своего мировоззрения. Торрихос восстал против святости собственности и собственников, и для одних это было богопротивно, для других означало объявление им войны за национальное и личное достоинство. И это тоже две стороны той же самой панамской монеты. Достоинство для генерала Торрихоса – это много больше, чем элемент морали. Это и оружие освобождения. И политический критерий. Верно, что Родине не ставят условий, но, с другой стороны, «никакое даже справедливое требование или причина не заставят нас принести в жертву наше достоинство».

Мы готовы на всё ради Родины. Но если по какой-либо даже справедливой причине для Родины потребуется принести в жертву наше достоинство, то можно совершенно уверенно утверждать, что такая причина не является справедливой, что она не является зовом Родины. Так библейский персонаж Абрахам был вынужден прийти к выводу, что требование к нему принести в жертву его сына не могло исходить от Бога.

Если Человек – это высшая ценность для политики и любой другой деятельности людей, то никакое действие, направленное против его интересов, не может быть справедливым. Другими словами, цель не оправдывает средства. Она определяет и выбирает их, но не оправдывает. Справедливая цель всегда выбирает правильное средство для её достижения, средство, достойное уровня цели. Поэтому и выбранные для достижения целей средства являются симптомами, характеризующими саму цель.

Это довольно актуальная острая моральная проблема для революционеров, которые нуждаются в средствах для финансирования своей борьбы.

Чтобы армии обрести достоинство, наполненное политическим смыслом, настаивал Торрихос, вооружённые силы должны порвать с олигарх-империализмом. Только так, «сочетаясь вторым браком», они могут объединиться с интересами народа.

«Эксплуататоры, – говорил он, – дьявольски талантливо смогли вооружить одну часть народа против себя самого». И эту роль сейчас играет армия. А армии надо «изменить направление стволов своих ружей». Повернуть их в другую сторону.

Торрихос воспользовался «креольской слабостью» панамских хозяев, недооценивших своих военных, которым они доверили миссию охранять их собственность. Панамские хозяева, полагаясь на их защиту, прежде всего со стороны армии США, оставили своим вооружённым силам задачи патрулирования народных кварталов и охрану элегантных злачных мест.

Результатом такого унизительного положения стало возникновение в Национальной гвардии ощущения некой обособленности и даже независимости, что позволило ей если и не перейти решительно на сторону народа, то по крайней мере занять позицию «арбитра» в классовой борьбе народа и хозяев. А Торрихос превратил ситуацию «арбитража» в ситуацию «переговорного процесса». Это обстоятельство является очень важным.

Разговор «на равных»

Когда кто-то занимает нейтральную позицию в борьбе между эксплуататорами со всеми вытекающими для них преимуществами и эксплуатируемыми без таковых, а таким «нейтралом» был бы Торрихос, то, наверное, он заслуживал бы ярлык «бонапартист». Политологи придумали такой термин. Некоторые из них активно применяли его в отношении генерала Торрихоса. Некоторые из некоторых отказались от этого его определения, когда стали свидетелями, как со временем его мировоззрение становилось всё более ясным и explicito. А некоторые только откорректировали этот термин в применении к нему, добавив к нему слово «буржуазный», переведя его тем самым в «правый» лагерь.

В этом нет ничего более неверного и поверхностного. Неверного, потому что на самом деле генерал не был нейтрален, когда в некоторых ситуациях по тактическим соображениям казался таковым. Его сущностное никогда не было с правыми силами, хотя правые почти всегда побеждали. Габриэль Гарсия Маркес в своей статье о генерале в определении его сущности попал в точку, когда сказал о его классовом «единстве с крестьянством».

И поверхностного в смысле отстранённого, потому что те, кто выкрикивает из-за барьера клички и ярлыки, как в этом случае ярлык «бонапартиста», вместо того чтобы войти в команду своего предпочтения, играют в другой команде.

Быть интеллектуалом – это не предлог для ухода от активной деятельности и материальных усилий. Те из таких интеллектуалов, которые осуждали Торрихоса за то, что он не «делает революцию», отчасти говорили и ответственны за эту правду. И они довольны, что не ошиблись, потому что для них правда оказывается важнее, чем революция.

Для генерала Торрихоса важнее поиска правды было преобразование реальностей. Неважно, что это правило определённой философии. Хотя говорить правду не всегда важно, но считать, что поэтому важно не говорить её, не более чем словесный изыск.

Много раз генерал всегда иронично и мягко поругивал меня за то, что я, «профессор высшей математики, современной алгебры, абстракций и философии, готовый решить все проблемы Вселенной, не могу решить проблему, возникшую в крестьянской коммуне». Я защищался, конечно, говоря, что для этого нужно, чтобы проблемы коммуны были вселенского масштаба. Но этот мой ответ не звучал убедительно даже для меня самого.

Обильны речи и тексты генерала, целью которых было не просто показать правду, а добраться до её сути, снять все завесы, прикрытия, пепел, который её скрывает, докопаться, подобно вспахивающему землю плугу, до такого уровня познания, который греки называют словом «aleteia», означающим открытие, и насытить эту правду реальными примерами.

Торрихос не видел никакого интеллектуального удовольствия в поисках наиболее грамотного точного определения какого-либо явления.

Гениальны его импровизации, с которыми он создавал такие термины, как, например, «телефонизировать», «школарезировать» и т. п., когда «под рукой» у него в тот момент не было другого известного определения.

Рассказывают, что однажды министр правительства Матерно Васкес, педант в языковедении, пожаловался кому-то на изобретённую генералом фразу «телефонизировать» страну. «Такое слово не существует», – сказал министр. Когда об этом стало известно генералу, он приказал напечатать на обложке телефонного справочника государственной компании связи (ИНТЕЛ) в сочетании с придуманным им словом так, что в итоге получилось ИНТЕЛ: ТЕЛЕФОНИЗИРУЯ СТРАНУ. И сказал: «Передайте министру, что теперь такое слово существует».

Бывало, что и я не один раз корректировал в его текстах некоторые слова. Часто он отвечал на это так: «Уважай мой стиль». И впрямь иногда он изобретал хорошие словечки, например, слово «кокалисадос», называя так тех, кому по душе идеи империализма.

В этой связи помню, как в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, проходя по коридору вдоль выставленных вдоль стен модернистских скульптур, ему пришла в голову идея установить тут скульптуру «антиимпериализма». «Это могло бы быть изображение разбитой вдребезги бутылки из-под кока-колы», – сказал он.

Реальность ставила перед генералом не политические и не теоретические, а скорее моральные проблемы. И порой ни на сантим не предоставляла ему возможности изменить эту реальность. Например – и это тоже важно для понимания его мировоззрения – для него существовала, в противоположность всем академическим представлениям, концепция так называемой «приятной правды или истины» в противопоставлении правде «логической» или реальной. Так, в его эссе «Я – солдат Латинской Америки» он безоговорочно утверждает, что эпоха интервенционизма США в мире уже закончилась («приятная правда» – пер.). И это он говорит до агрессий на Мальвинские о-ва, Гренаду, угроз в отношении Никарагуа и Сальвадора (логическая правда – пер.).

Генерал Торрихос – сторонник реальности в её трансформации, а не реальности, объективно существующей, теоретически обоснованной. Он часто говорил, что реальность состоит не в том, какова она сейчас, а в какой мере и как она изменяется в желательном для нас направлении.

Это для него и есть одна из разновидностей правды, правды «приятной» (в согласии с тем, какова она должна бы быть). И такая правда для него имеет право на существование рядом и с правдой логической (в согласии с тем, что на самом деле имеет место). Также как рядом существуют правда «социальной принадлежности» (в согласии с интересами социального класса, к которому он принадлежит) и «интимная правда» (в согласии с самим собой).

В его «Я – солдат Латинской Америки» эта многогранность представлений о правде хорошо проиллюстрирована им и представляет собой одну из наиболее оригинальных сторон его мировоззрения. В нём, пожалуй, не хватает только того, что в академических построениях называют логической правдой (в согласии с собственным мнением). Возможно, это относится к тому, что генерал называл «корректировкой или поправкой к правильному». Все, кто знал генерала, помнят, как часто он использовал выражение «Это правильно», т. е. откорректировано до точности.

Что до иллюстраций представлений о правде, то в той же его работе «Я – солдат Латинской Америки» он пишет, например, что «правда солдата гораздо ближе к социальной правде народных масс, чем правда тех, кто руководит солдатами.

В этом и суть армейского проекта генерала Торрихоса: не захват власти военными, а использование армии для того, чтобы отобрать эту власть у врагов народа. Убеждён, что интересы большинства панамских военных те же, что и народа. Они принадлежат одному и тому же классу, и у них одни и те же внутренние и внешние враги.

Именно от этих врагов вооружённые силы должны защищать свой народ, а не от воображаемого внешнего врага или коммунизма. Уничтожение коммунизма – это идеология маккартизма, использованная врагами народа для того, чтобы превратить наши национальные армии в оккупационные вооружённые силы.

Торрихос говорит, что революции делаются либо с вооружёнными силами, либо без вооружённых сил, либо против вооружённых сил.

Возможность осуществления революции без участия армии на чьей-либо стороне – это чисто теоретическое построение, не имеющее ничего общего с реальностью. Думать и говорить, что армии могут оставаться в стороне от социальных конфликтов, т. е. оставаться аполитичными, как это цинично традиционно относят к армиям латиноамериканских стран, например как в Чили при Сальвадоре Альенде, это пропагандистская ложь эксплуататорских режимов, которые на деле опираются на свои вооружённые силы. В лучшем случае такую позицию можно назвать идеалистической, которая, в конце концов, является просто сговором с властью.

Одной из наиболее важных статей Конституции 1972 года генерала Торрихоса была знаменитая 2-я статья, в которой признаётся важная активная роль вооружённых сил в государственном управлении. Это была статья, прямо указывающая на возможность участия вооружённых сил в революционных преобразованиях, как это было в их перуанском варианте и как этого определённо добивался Торрихос.

Конечно, статья 2 была встречена в штыки реакцией, и после смерти Торрихоса её убрали из текста Конституции под предлогом того, что этим как бы легализовалось включение армии в политическую структуру страны, как будто бы можно тем самым уничтожить декретом то, что в реальности существует. Эта статья помогала тем в армии, кому нужно было легализовать свои моральные качества. А реакция в такой легализации не нуждалась, аморальности легализация не нужна ни на йоту…

Свершение революций вместе с армией, как это бывало в Европе, где они происходили под прицелом винтовок, – форма, требующая меньших социальных жертв. И генерал Торрихос был всегда решительно против излишнего кровопролития горячей и героической крови молодёжи, которая всегда острее и непримиримее чувствует боль за свою униженную родину.

Это его глубокое убеждение было его самым сокровенным достоянием и основой его огромного терпения и спокойствия в ходе переговоров о Соглашениях по каналу. И то же убеждение лежит в основе его политического проекта роли вооружённых сил, как та самая ««приятная правда». Там же, в его «Я – солдат Латинской Америки», он пишет: «Многие, очень многие, и их больше, чем вы думаете… солдат, сержантов, лейтенантов, живших и живущих в той же бедности, в которой живёт народ, всё больше отдают себе отчёт в том, что стволы их винтовок и огонь из этих стволов должны быть направлены против тех, кто загоняет народ в рабство, а не против тех, кто хочет освободить его от него».

Это фундаментальное положение во многом учитывалось им в разных ситуациях.

Мы были тогда в Гаване, кажется, на 6-й встрече глав государств Неприсоединившихся стран с 15 по 20 сентября 1979 года. Каким-то образом он узнал, что готовится к рассмотрению и принятию резолюция, осуждающая Межамериканское Соглашение о взаимной помощи (TIAR) и деятельность Совета Обороны центральноамериканских стран (CONDECA). Генерал, зная о задуманном его основателями репрессивном характере этих организаций, различал тем не менее понятия организации в целом и из каких элементов они состоят. И исходя из того, что эти элементы (читай: армии стран – участниц соглашений – пер.) при определённых обстоятельствах в будущем смогут сыграть и прогрессивную революционную роль, возразил против принятия этих резолюций.

Генерал с Фиделем Кастро во время участия Омара Торрихоса в саммите Движения неприсоединившихся стран в Гаване в 1979 году

На этой гаванской встрече уже присутствовали победившие в Никарагуа сандинисты: Томас Борхе, Даниэль и Умберто Ортега. Не помню, кто-то ещё был с ними, и все в оливковой военной форме, ещё пахнувшей порохом баталий. Однако там не было Эдуардо Контрероса, Германа Помареса. Не хватало многих. Не хватало лучших. Потому что именно они, отсутствовавшие, заплатили самую дорогую цену за надежду, которую обрели тогда никарагуанцы, и чьё отсутствие воспринималось как таинственное и всепроникающее присутствие.

Генерал Торрихос, который хорошо знал многих героев из отсутствовавших (присутствовавших незримо) сандинистов, как никогда раньше упорно отстаивал тезис о «социально не затратной революции» с участием в ней армии, т. е. революции, победившей с «минимальной социальной ценой».

Он также знал, что триумфальная революция с борьбой против армии в социальном смысле дороже, но и дорогого стоит, так как более надёжна и ценна, как всегда более ценно то, за что заплачено высокой ценой. А в том документе – резолюции, которая там обсуждалась, – был такой абзац:

«Когда народ решается на достижение своей свободы, нет такой силы, которая может этому помешать. Свобода сама по себе определяет социальную цену, которую народ готов заплатить за неё. Никарагуа – хороший пример этого».

Фидель Кастро, узнавший мнение генерала по этому вопросу, не поддержал ни такой предложенный там текст, ни саму резолюцию.

У меня был небольшой дешёвый, купленный мной за 60 долларов диктофон. Я всегда записывал на него то, что мне диктовал он. К тому же я не всегда сразу понимал его хорошо, а переспрашивать я стеснялся.

Благодаря этому у меня сохранилась большая часть его текстов, записанных с его голоса. Например, у меня есть очень хорошо записанный текст его «Я – солдат Латинской Америки». Это большая удача, потому что эта его работа содержит много точных определений. И на этой записи можно даже слышать щебетанье птиц в парке Ла Лагуна, где нас разместили тогда, как почётных гостей того форума.

Рассказывая об этих деталях, хочу признаться в том, о чём до сих пор помалкивал. У меня есть запись одной фразы генерала, которая по моему совету была им потом исключена из финальной редакции. Он тогда сказал: что «солдат должен больше подчиняться воле своего социального класса, чем своему офицеру».

Эту мысль я посчитал очень рискованной, потому что направлена против сути вооружённых сил как института. И сказал ему, что, находясь на Кубе, было бы неправильно быть в такой степени революционным и что это может произвести впечатление использования нами конъюнктурного факта пребывания здесь. Он убрал эту фразу. Теперь я понимаю, что зря и что порой я, вместо улучшения его текстов, ухудшал их.

Поскольку та резолюция была снята с обсуждения, генерал не смог использовать публично текст своего выступления, и эта его работа долгое время оставалась неопубликованной. Когда его убили, я сделал несколько копий и послал этот текст в семью генерала, в службу безопасности и ещё некоторым людям. Я хотел тем самым уберечь этот текст от потери, потому что думал vanidosamente, что для того чтобы уничтожить идеологическое наследие генерала, меня, как его хранителя, тоже могут уничтожить.

В своём эссе генерал развенчивает два ошибочных мифа. Первый миф, который в ходу у многих революционеров: миф о том, что все армии латиноамериканских стран подпадают под одно определение: гориллы. А второй миф, который в ходу у военных: что все революционеры – это бандиты и воры.

Как демонстрация отношения генерала к первому мифу о «военных-гориллах», он в 1980 году награждает панамским орденом «Большой крест Васко Нуньес де Бальбоа» находившегося в те годы в тюрьме уругвайского генерала Либера Сереньи. Тем самым он подчеркнул, что революционерами-патриотами бывают и генералы, которых реакция подвергает репрессиям. И это был достойный и ответственный поступок, тем более что Панама поддерживает с Уругваем дипломатические отношения.

Что до второго мифа, то я вспоминаю одно обстоятельство, даже повлиявшее на мой взгляд на мировоззрение генерала. Мы были тогда с визитом в Колумбии, в Картахене, на встрече с президентом этой страны Айяла Турбаем. Они говорили один на один, и я видел издалека по его лицу, что он едва сдерживает ярость и раздражение. Наконец он встал, попрощался с президентом и направился к автомобилю. Я открыл ему дверцу и слышал, как он сказал, как бы сам себе: «Этот сукин сын называет их бандитами».

Власть, которую он хотел иметь для себя и которой частично обладал, генерал Торрихос намеревался передать народу. Именно эту цель имела создаваемая им структура народной власти в форме представительств народа в районах всех провинций страны – в так называемых «коррехимьентос».

Таким образом, через эти представительства и само государство, причём государство экономически активное и мощное, могло бы стать народным. Без такой структуры власти на местах в стране развивался бы «государственный капитализм», не менее жестокий и антигуманный, чем капитализм, ориентированный на развитие прежде всего частного предпринимательства.

Он не смог реализовать эту свою идею общенародной власти, также как и сам, в противоположность ошибочному мнению многих, никогда не обладал властью в полной мере.

У него была власть, но далеко не для всего. Однажды на деньги, которые он дал мне лично, я заказал нарисовать фреску на фасаде старой Таможни, что находится на Авениде «Б». Фреска получилась большой и красивой, с отображением на ней борьбы сандинистов. Автором фрески был мой знакомый художник по прозвищу «Канцер», симпатизирующий арабам. В результате один из сандинистов у него получился похожим на палестинского партизана. Фреска была немедленно кем-то уничтожена.

Когда я пожаловался на это генералу, он с улыбкой, выражавшей одновременно и его беспомощность, и притворное удивление моей наивностью, ответил мне: «А ты разве не знал, что враг могуч?»

Вначале я растерялся, никак не ожидая такого ответа. Потом меня охватило сочувствие к так называемому «диктатору», подчиняющемуся власти тех, которые жалуются на то, что он отобрал у них её. Это было ясное подтверждение классической формулы: «те, кто обладают экономической властью, обладают и властью политической». А наши олигархи этой власти никогда не теряли.

Мы упрямо продолжили украшать фресками стены зданий города. Появились фрески на зданиях Национального института на Авениде Мучеников, в аэропорту. На военной базе Рио Ато фреска изображала голого американского орла, растерявшего все свои перья и так похожего на ощипанную курицу.

Но другие упрямцы уничтожали их. И вместо них рисовали свои. Но как они отличались от наших! Своими посылами, элегантностью, вкусом… Хотя бы из-за своей элегантности «левые» фрески были лучшими. Не говоря об их моральных и научных сторонах. Так что враг демонстрировал и здесь свои худшие качества.

В конце концов мы победили, хотя и не везде. После победы сандинистов в Никарагуа туда поехали многие наши художники и изрисовали фресками их города. Особенно хороша фреска на стенах кафе в аэропорту Манагуа, которая до сих пор украшает его.

Ну что ж, стирайте наши фрески! Генерал Торрихос потерпел в Панаме поражение. Но он победил в Никарагуа.