Текст книги "Родители, ребенок и невроз: психоанализ детской роли"

Автор книги: Хорст-Эберхард Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Хорст-Эберхард Рихтер Родители, ребенок и невроз
Психоанализ детской роли

Права на издание получены по соглашению с J. G. Cotta’sche Buchhandlung Nachfolger GmbH. Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 1963 Klett-Cotta – J. G. Cotta’sche Buchhandlung Nachfolger GmbH, Stuttgart

© Перевод на русский язык ООО Издательство «Питер», 2019

© Издание на русском языке, оформление ООО Издательство «Питер», 2019

* * *

Моей жене и детям

посвящается

Неразрешенные диссонансы в отношении характера и образа мыслей родителей продолжают звучать в натуре ребенка и образуют внутреннюю историю его страданий.

Ф. Ницше.

Человеческое, слишком человеческое

Предисловие к 32-му изданию

После публикации этой книги в 1963 году эмигрировавший в США психоаналитик Густав Быховский писал в журнале Psychoanalytic Quarterly: «Рихтер справедливо заявляет, что психоаналитическое исследование взаимоотношений родителей и ребенка не достигло той же утонченности, что в исследованиях Фрейда. Данная книга близка к выполнению этой задачи».

Книга является результатом десятилетней практической и научной работы в Консультационно-исследовательском центре психических расстройств у детей и подростков в бывшей детской больнице берлинского района Веддинг. Значительную поддержку мне оказали ее главный врач доктор медицинских наук господин Нолен, госпожа Керндль, госпожа фон Эльц, госпожа доктор Мельчер, госпожа Мюллер и господин доктор Штраль. Тесное сотрудничество с консультацией по вопросам воспитания детей, с Управлением по делам молодежи, с учителями и школьными психологами принесло исследованию неоценимую пользу.

Книга в значительной степени дает ключ к пониманию многочисленных конфликтов и психических расстройств, накопленных родителями за годы нацистской эпохи, военного времени и послевоенной нужды и оказавших негативное влияние на детей того времени. Неврозы и поведенческие нарушения у современных детей во многих случаях были не чем иным, как бессознательным выражением безмолвно переданной им родителями психической нагрузки. Дети чувствовали страдания родителей из-за воспоминаний, о которых они не могли, а зачастую не хотели говорить. Втайне родители желали, чтобы дети сняли с них вину или же вознаградили за их собственные лишения, отказы от самих себя и страдания. И дети не выдерживали этих бессознательных ожиданий.

На момент публикации книга по-прежнему была слишком тягостной для родителей, а поколение детей еще недостаточно готово к пониманию психоаналитических семейных историй. Только небольшая заинтересованная аудитория специалистов смогла предпринять благодаря книге некоторые меры, до тех пор пока в конце 1960-х – начале 1970-х годов выросшие подростки внезапно массово не оказались героями описанных в ней исследований семей. Вскоре было продано 300 тысяч экземпляров, а затем появились бесчисленные пиратские копии.

Таким образом, книга «Родители, ребенок и невроз», а вскоре после нее и «Пациент Семья» стали чем-то вроде ликбеза для поколения, искавшего в психоаналитических идеях необходимую поддержку для осмысливания личных, семейных и социальных проблем, так или иначе уходящих корнями еще в гитлеровскую эпоху. Однако в ретроспективе видно, что основные модели невротизирующих отношений между родителями и детьми в их различных проявлениях остались теми же либо похожими на них. Если бы это было не так, то постоянный интерес родителей, педагогов и врачей-терапевтов к книге не требовал бы новых ее переизданий.

Гисен, декабрь 2006 года

Хорст-Эбергард Рихтер

Введение

С тех пор как благодаря Зигмунду Фрейду общеизвестным достоянием стал тот факт, что эмоциональные переживания в детстве существенно влияют на формирование характера и, в частности, на готовность к невротическим расстройствам, не прекращается дискуссия о том, какие специфические переживания в первую очередь ведут к психическим заболеваниям и нарушениям формирования характера. В какой мере и каким образом родители могут вызвать ошибочные реакции ребенка? И наоборот: могут ли они с помощью определенных воспитательных установок или приемов предотвратить возникновение неврозов у своих детей?

Начиная с двадцатых годов многие исследователи, прежде всего ученики З. Фрейда, посвящали себя изучению данных вопросов. Сначала оно ознаменовалось «периодом оптимизма» (А. Фрейд), когда некоторые авторы, поспешно обобщая отдельные клинические исследования, считали возможным создание своего рода перечня вредных воспитательных мер, казавшихся решающими для развития неврозов у детей. Среди прочего называлось злоупотребление родительскими правами, угрозы кастрации, запрет на проявление сексуального любопытства, неправильный режим сна, изнеживание, совращение и т. д. Создавалась иллюзия, что для гарантированного предотвращения детских неврозов достаточно просто избегать данных неблагоприятных факторов. Но опыт показал, что нельзя достичь необходимой профилактики неврозов лишь путем изменения воспитательных подходов.

На смену неудачам завышенных ожиданий пришел «период пессимизма» (А. Фрейд), когда ряд известных авторов психоанализа утверждали: влияние индивидуально-специфического окружения ребенка на развитие детских неврозов незначительно. Решающими являются следующие неизбежные факторы: врожденная бисексуальность, приводящая к обязательным конфликтам между внутренними устремлениями; врожденная сила влечения, особо интенсивно способствующая патогенным фрустрациям; некоторые жизненные ситуации, такие как отлучение от материнской груди, соперничество между братьями и сестрами, приучение к чистоплотности и конфликты эдиповой фазы с имеющимся табу на инцест. С точки зрения «пессимистической теории» личное влияние отца и матери больше не является существенным. Оба родителя рассматриваются преимущественно как носители судьбоносных ролей. В отношении ребенка к этим родительским ролям неизбежно вспыхивают врожденная амбивалентность и конфликт, готовый начаться благодаря присущему от природы расщеплению на эго и ид.

Но даже эта однозначно «пессимистическая теория» недостаточно поддерживается результатами клинических исследований. Каким бы неоспоримым ни было значение неизбежных факторов – как биологической предрасположенности, так и неотвратимых моментов социального конфликта, – в любой истории болезни детского невроза не обходится без специфических травмирующих воздействий со стороны детского окружения, и разрушительное влияние родителей неизбежно. Но что это за влияние? Если, как оказалось, меры воспитательного воздействия и педагогические подходы не так важны, то что же остается?

Ребенок получает от своих родителей не только определенное количество разрешений, запретов и воспитательных мер. Намного глубже и продолжительнее его затрагивают эмоциональные стремления, страхи и конфликты родителей, которые он с удивительной чуткостью открывает для себя во время или после применения воспитательных мер. Этот глубинный слой уходящих в бессознательное эмоциональных установок родителей необходимо учитывать при проверке их влияния на психическое развитие ребенка.

В последнее время многие исследователи рассматривают последствия «эмоционального воспитательного климата» и структуры личностей родителей. Однако плоды этих очень интересных работ частично ограничиваются тем, что роль отца и матери описывается либо не очень четко, либо она слишком упрощенным, схематичным образом соотносится с аномалиями детского развития. Недостаточно познакомиться со структурой родительских личностей, их индивидуальными и обоюдными эмоциональными конфликтами, чтобы сделать адекватный вывод о том, какие патогенные факторы (торможение или стимуляцию) может испытать на себе ребенок. Более того, для начала необходимо задаться конкретным вопросом: какую роль для ребенка играют эмоциональные ожидания родителей?

Роль ребенка в семье, определяемая эмоциональными потребностями родителей, – основная тема данной книги. Чем больше родители страдают под грузом своих неразрешенных конфликтов, тем больше они – пусть даже неосознанно – диктуют ребенку роль, служащую преимущественно для освобождения от собственного конфликта. Сами не осознавая того, они обременяют ребенка нерешенными проблемами своей жизни и надеются с его помощью облегчить свою судьбу. Специалист по детскому психоанализу, ежедневно имеющий дело с детьми-невротиками и их родителями, рано или поздно приступит к изучению характерных ролей, определяемых для своих детей такими родителями. Связь между родительскими ожиданиями, желаниями, страхами и реакциями ребенка, который зачастую, подобно насекомому, запутывается в паутине предназначенной для него роли, позволяет распознать определенные, всегда повторяющиеся структуры взаимоотношений родителей и ребенка, которые очевидно стимулируют возникновение детских неврозов. Так какие же роли важны сегодня?

Используя идеально-типический метод, можно выделить отдельные типичные, не присущие ребенку роли, позволяющие четко понять связь между неблагоприятными родительскими установками и психическими расстройствами детей. Следуя созданной З. Фрейдом классификации партнерских взаимоотношений («выбор объекта»), можно выделить роль ребенка, заменяющего родителя, супруга, брата или сестру родителя; воплощающего самость родителя; заменяющего идеальный или отрицательный аспект родительской самости или выступающего в качестве оспариваемого союзника. В каждой из этих ролей одновременно кроются признаки нормальных детско-родительских взаимоотношений. Но чем упорней и настойчивей родители предписывают ребенку соответствующую роль в их частично сознательной, частично бессознательной установке, тем больше нагрузка на него и тем скорее он подвергается опасности невротического расстройства. Разумеется, не существует простой причинно-следственной связи между «травмирующей ролью» и детским неврозом. Каким образом ребенок разбирается с обременяющей его ролью – подчиняется ли ей, избегает или даже ополчается против нее, – не определяется по умолчанию правилами родительской роли. Переданная по наследству конституция ребенка, его биологическое развитие и его социальная судьба влияют на возможную реакцию. Тем не менее в любой роли присутствуют моменты специфической психической нагрузки, в каждом случае ограничивающие пространство для реакций ребенка в определенном направлении. Они указывают на наиболее вероятное и типичное влияние отдельных ролей на психическое развитие ребенка.

Существующие теории о вызывающем неврозы родительском влиянии на ребенка

Гипотезы классической глубинной психологии

З. Фрейд

Вопрос о способствующем возникновению неврозов в детском возрасте влиянии извне освещался в истории патологии неврозов по-разному. З. Фрейд несколько раз менял свое мнение по данному вопросу. В 1896 году он объяснял истерию ранней сексуальной травмой. Характер таких травм «должен состоять в реальном раздражении половых органов (процессами, подобными коитусу)»[1]1
  Freud S. Weitere Bemerkungen über die Abwehr-Neuropsychosen, 1896.


[Закрыть]. В 1904 году он писал, что нарушения психического развития вызывает не отдельное травмирующее впечатление, а «чаще всего целый ряд таковых, с трудом игнорируемых ситуаций»[2]2
  Freud S. Die Freudsche psychoanalytische Methode, 1904.


[Закрыть]. Кстати говоря, такое представление о детских травмах черпалось не из описаний переживаний детьми. До 1909 года Фрейд имел дело только со взрослыми (Н. Вольффхайм[3]3
  Wollfheim N. Von den Anfängen der Kinderanalyse und der psychoanalytischen Pädagogik, 1951.


[Закрыть]). Позднее выяснилось, что сообщения взрослых пациентов об их предполагаемом детском сексуальном опыте часто не соответствовали действительности, при этом речь не раз шла лишь о плодах их воображения. Фрейд считал, что для психологии неврозов совершенно неважно, были ли описанные пациентами травмирующие сцены из детства выдуманными или основанными на реальности. «Остается факт, что больной создал себе такие фантазии, и этот факт имеет для его невроза вряд ли меньшее значение, чем если бы он действительно пережил содержание этих фантазий. Эти фантазии обладают психической реальностью в противоположность материальной, и мы постепенно научаемся понимать, что в мире неврозов решающей является психическая реальность» (1917)[4]4
  Фрейд З. Введение в психоанализ. – СПб.: Алетейя СПб, 1999. – Примеч. пер.


[Закрыть]. В 1923 году, оглядываясь на свою ранее изложенную теорию травмы, он говорил: «Аналитическое исследование автора вначале пребывало в заблуждении, в значительной мере переоценив роль соблазнения в качестве источника детской сексуальности и зародыша невротических симптомов. Преодолеть это заблуждение удалось, лишь поняв, сколь необычайно велика в душевной жизни невротиков роль фантазии, которая для невроза куда важнее реальности»[5]5
  Фрейд З. Энциклопедия глубинной психологии. – М.: ЗАО «МГ “Менеджмент”», 1998. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Признание Фрейдом приоритета фантазии над реальностью оказалось плодотворным для терапевтических методик: если больные страдали от фантазий так же сильно, как от реальных воспоминаний, то их следовало в той же степени принимать всерьез и излечивать. Однако в отношении проблемы этиологии превосходство психической реальности над материальной привело к трудностям.

Должно быть, трудно удержаться от разочарований, если изучаешь травмирующие социальные условия возникновения неврозов, а в итоге оказывается неважно, основывались ли они на реальных или воображаемых травмах. Хотя сам Фрейд никогда не терял интереса к травмирующим факторам и в конце концов доработал свою основанную на истерии теорию травмы. Однако значение травмирующих впечатлений в психической реальности, то есть в динамике судьбы влечения, интересовало его отныне гораздо больше, чем влияние извне.

В 1917 году он привел в качестве «всегда повторяющихся событий из историй молодости невротиков», имеющих «особую важность», следующие травмирующие психику ситуации: «наблюдение за половым актом родителей, совращение [ребенка] взрослым и угроза кастрации». Разумеется, он больше не настаивает на том, что эти «события» основаны на реально пережитом опыте: «Имеются они в реальности – хорошо; если же нет, то они составляются из намеков и дополняются фантазией. Результат один и тот же».

Таким образом, предполагалась своего рода конституциональная готовность к определенным травмирующим фантазиям, что лишило экзогенную составляющую большей части ее значения. В этом смысле понимаются приводимые Фрейдом в 1933 году формулировки угрозы кастрации. В ответ на возражение, что в данной стране реальной опасности кастрации не существует, он приводил контраргумент: вопрос только в том, чтобы человек верил в угрожающую ему извне опасность. С точки зрения эволюции эта вера предопределялась тем фактом, что кастрация мальчиков ревнивыми жестокими отцами действительно существовала «в первобытные времена человеческой семьи»[6]6
  Freud S. Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse, 1933.


[Закрыть]. Помимо того, в возникновении этого страха участвуют некоторые связанные с физиологией переживания: отлучение от материнской груди, ежедневная дефекация, вид женских половых органов[7]7
  Фрейд З. Психоаналитические этюды. – Минск: Поппури, 2010. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Даже относительно угрозы кастрации, которой в психоанализе Фрейда отводится центральная роль, индивидуальным воздействиям извне, в частности отношению родителей к ребенку, не приписывается решающего значения. В дополнение к филогенетически обусловленной врожденной готовности к фантазии кастрации преобладающей детерминантой является повседневный неизбежный опыт. Со стороны воспитателей достаточно лишь «намека» на угрозу, чтобы полностью активизировать давно сформированный в других ситуациях страх.

Тем временем Фрейд расширил перечень «травмирующих событий» под влиянием теории Ранка[8]8
  Ранк О. Травма рождения и ее значение для психоанализа. – М.: Когито-Центр, 2009. – Примеч. пер.


[Закрыть] о «родовой травме» (1924). В качестве предтечи более позднего страха перед кастрацией подчеркивалась важность «страха потери любви», который у девочек является аналогом страха кастрации. Это «видимое продолжение страха младенца, потерявшего свою мать» (1933). «Если мать отсутствует или лишает ребенка своей любви, он перестает быть уверен в удовлетворении своих потребностей и, возможно, испытывает самые неприятные чувства напряжения»[9]9
  Фрейд З. Введение в психоанализ. – СПб.: Алетейя СПб, 1999. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Однозначной отсылке страха потери любви к «страху рождения», как его понимал Ранк, противостоял Фрейд. Более вероятно, что «каждому возрасту соответствует определенное условие [возникновения] страха». Многие люди не могут преодолеть страх потери объекта любви в течение всей жизни. «Они никогда не становятся достаточно независимыми от любви других, продолжая в этом отношении свое инфантильное поведение».

В 1937 году, в одной из последних работ, Фрейд внес окончательные изменения в свою теорию травмы:

«Все эти травмы относятся к раннему детству, то есть к возрасту где-то до пяти лет… Самым важным представляется период между двумя и четырьмя годами. Однако нельзя сказать с уверенностью, в какой период времени после рождения возникает данная чувствительность [к травмам]… Они [переживания] связаны с различными агрессивными и сексуальными воздействиями на ребенка, а также с ранними повреждениями собственного эго (нарциссические заболевания)…

Травмы – это либо физическое воздействие на тело ребенка, либо восприятие, особенно зрительное и слуховое»[10]10
  Фрейд З. Человек по имени Моисей. – Litres, 2017. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Однобокая интерпретация сексуальных травм была забыта. Травмирующие воздействия могут касаться либидинальных, а также агрессивных импульсов и нарциссических притязаний собственного эго. Благодаря им теория травмы Фрейда была наконец расширена. Теперь учитывается, что не только отдельный компонент влечения, но и все его составляющие, сфера влечения, эгосфера, то есть в конечном счете вся личность ребенка, может подвергаться травмирующим воздействиям.

Несмотря на это, очевидно, что Фрейд на более поздних этапах работы отводил влиянию окружения лишь второстепенное значение при возникновении неврозов. В центре его интересов остаются неизбежные условия личностных конфликтов: врожденная амбивалентность, структура расщепленной на ид, эго и суперэго психики[11]11
  В других переводах: Я, сверх-Я и Оно. – Примеч. пер.


[Закрыть], непреодолимое столкновение людских влечений с общественными нормами поведения, обучение которым вменяется в обязанность воспитателям, а также такие жизненные ситуации, как отлучение от материнской груди, приучение к чистоплотности, соперничество между братьями и сестрами, проблематика конкуренции в эдиповой фазе и т. д. Его подчеркнутое выделение этих неизбежных факторов за счет индивидуально обусловленных воздействий окружения расчистило путь «пессимистическому периоду» в психоанализе, как определила его Анна Фрейд. Период признан пессимистическим, поскольку его представители считали безнадежными попытки предупредить детский невроз путем избавления от родительских ошибок. В борьбе против упомянутых неизбежных факторов бессильно даже самое прогрессивное образование[12]12
  Freud A. Psychoanalysis and education, 1954.


[Закрыть].

Интересно, что никто, кроме самого Фрейда, не наметил точный путь, по которому исследование влияния родителей на развитие ребенка может плодотворно продвигаться вперед. В своей теории идентификации он раскрыл самый важный психодинамический механизм, под воздействием которого ребенок перерабатывает полученные от родителей и других партнеров впечатления в неотъемлемые части своего формирующегося характера.

Идентификация, эффективно действующая уже на ранних этапах развития ребенка, характеризуется как стремление «формировать собственное эго по подобию другого, взятого за образец подражания»[13]13
  Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я». – Тбилиси: Мерани, 1991. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Следуя Фрейду, «захваты объектов» могут сменяться идентификациями с помощью интроекций соответствующего объекта в структуру эго. Он говорит, что «такая замена играет большую роль в создании эго и значительно способствует становлению того, что называют характером»[14]14
  Фрейд З. Я и Оно. – СПб: Азбука, 2015. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Специфическим случаем идентификации является образование так называемого суперэго, голоса совести, появляющегося после гибели эдипова комплекса. «Встроенный в эго отцовский или родительский авторитет образует там ядро суперэго, заимствующее строгость от отца»[15]15
  Фрейд З. Психоаналитические этюды. – Минск: Поппури, 2010. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Теория о важности детской идентификации для развития эго и суперэго доказывает, что индивидуальные особенности родителей оказывают ключевое влияние на становление ребенка. По Фрейду, суперэго является копией родительского авторитета. Получается, что мягкие отец с матерью должны создавать в детях мягкое суперэго, а строгие – строгое?[16]16
  Freud S. Das ökonomische Problem des Masochismus, 1924.


[Закрыть] Но так как сама сущность суперэго решительно определяет предрасположенность ребенка к неврозам, очевидна тесная связь между влиянием родителей и риском развития невроза у детей.

Почему Фрейд не последовал далее этим путем, не отдал должное уже предопределенному теоретически значению личного влияния родителей и не описал его в своих клинических исследованиях? Отметим, что его работы по психологии эго и суперэго относятся к довольно позднему творческому периоду. Кроме того, Фрейд рассматривал всю свою психоаналитическую теорию психического развития с определенной точки зрения. Постоянно задаваемый им вопрос: что происходит в ребенке? Например, какие импульсы у него возникают, какие механизмы защиты он задействует? Ребенок всегда является фактическим инициатором и двигателем своих психодинамических процессов, в то время как родители выступают преимущественно в качестве адресатов желаний или защитных процессов, в крайнем случае как виновники запуска психических функций детей. Характерно, что процессы идентификации выглядят у Фрейда так, как если бы отец с матерью предоставляли ребенку материал, который он затем использует через интернализацию. Асимметричность процессов психодинамического обмена между родителями и детьми всегда подчеркивается в части учения, касающейся активности ребенка. Она вытекает уже из перспективы рассмотрения вопроса. З. Фрейд подробно просветил нас, каким образом ребенок овладевает родителями с помощью «захвата объектов» и идентификации, но лишь мельком задал вопрос о том, как родители в ответ захватывают ребенка и подчиняют его своим желаниям и проекциям. Именно от этого отталкиваются дальнейшие психоаналитические исследования, в том числе и настоящее.

К. Г. Юнг

Вначале К. Г. Юнг придерживался мнения Фрейда о том, что переживания раннего детства оказывают определяющее влияние на нормальное или невротическое развитие личности. В 1909 году он написал очерк «Значение отца в судьбе отдельного человека»[17]17
  Фрейд З., Абрахам К., Юнг К. Г. и др. Психоанализ детской сексуальности. – СПб.: Союз, 1997. – Примеч. пер.


[Закрыть], сформулировав там следующее: «Источник нарушения приспособления ребенка лежит, конечно же, в его эмоциональном отношении к родителям… В течение первых четырех лет жизни – период наивысших возможностей, – по всей вероятности, вырабатываются все основные характеристики, точно соответствующие родительской матрице».

По инициативе Юнга его ученица Э. Фюрст провела генеалогическое исследование повторяемости типов реакции у ста испытуемых из 24 семей. На основании бросающегося в глаза сходства между ценностными ориентациями родителей и их детей Юнг сделал вывод о существовании «своего рода психической заразы»[18]18
  Там же.


[Закрыть]. В уже упомянутом очерке он привел в качестве примера биографии трех невротиков, всю свою жизнь вращавшихся в «заколдованном кругу семейной констелляции». Хотя их отцы давно умерли или по крайней мере потеряны из виду детьми, все трое пациентов в боязливой покорности оставались прикованными к их образу и полностью упустили свою собственную, наполненную смыслом жизнь. Юнг подводит итог: «Отцы, уничтожающие своей критикой всякое самостоятельное проявление чувств в своих детях; балующие дочерей с плохо скрываемым сексуальным влечением и тиранией чувств; опекающие сыновей и властно толкающие их по пути той или иной профессии, а затем подыскивающие им “подходящую” партию; и матери, уже в колыбели окружающие ребенка нездоровой нежностью, делающие из него затем куклу для собственных утех и позволяющие себе в дальнейшем ревниво копаться в их сексуальной жизни, наносят своим детям непоправимый вред. Такие дети еще долго будут продолжать проклятие, унаследованное от своих родителей, даже если таковые давно сошли в могилу».

Позже Юнг придавал травмирующему влиянию матери большее значение, чем влиянию отца. В 1938 году он писал: «Исходя из моего опыта, мне кажется, что мать всегда является активным зачинщиком таких психических нарушений, в особенности инфантильных неврозов или тех, этиология которых, несомненно, простирается в раннее детство»[19]19
  Юнг К. Г. Структура психики и процесс индивидуации (сборник статей). Психологические аспекты архетипа матери. – М.: Наука, 1996. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Он исследовал типичные направления развития, обычно приводимые в действие «материнским комплексом» у сыновей и дочерей. Правда, к тому времени он уже отказался от своей первоначальной теории травмы, внеся в нее изменения, совпадающие с более поздним мнением Фрейда о том, что развитие детской фантазии, по-видимому, определяется не только реальным опытом, но и филогенетически обусловленной предрасположенностью. Так же как Фрейд не смог в достаточной мере объяснить страх кастрации у мальчиков осуществлением отцовских угроз, а признавал его наследственной предрасположенностью с определенной функцией усиления в качестве побочного фактора, Юнг сомневался: «Родительское имаго обладает… необычайной энергией и влияет на душевную жизнь ребенка до такой степени, что нужно задаться вопросом, можно ли вообще допустить в обычном человеке присутствие такой магической силы. Пусть он ей заведомо и владеет; но напрашивается вопрос, действительно ли она является его истинной собственностью». Он пришел к отрицательному ответу и, наконец, объяснил «магическую» власть родителей над детьми действием коллективных инстинктивных первообразов, названных им архетипами. Следовательно, травмирующие воздействия матери на ребенка нужно разделить на две группы: «Во-первых, такие, которые соответствуют действительно имеющимся свойствам характера и установкам матери индивида, и во-вторых, те, которыми она обладает лишь мнимо, потому что в данном случае речь идет о проекциях фантастического (то есть архетипического) свойства со стороны ребенка».

Юнг, вопреки Фрейду, расширил эту идею до систематической теории «коллективного бессознательного». Он значительно отошел от «семейного романа» невротиков. Спекулятивная конструкция архетипов стала основой для объяснения практически всех воздействий на психику. Согласно Юнгу, если ребенок страдает от проявлений «отцовского» или «материнского комплекса», то в этом виноваты соответствующие архетипы, с которыми отождествляют себя родители. Они, словно резонаторы, усиливают родительское воздействие и, в свою очередь, проецируются ребенком на отца с матерью. Отдаленно напоминающая теорию идей Платона теория архетипов косвенно помогла эмпирическому исследованию реальных социальных факторов, способствующих появлению невроза у ребенка. Представители этого направления слишком сильно подчеркивают относительность конкретных фактов поведения и переживаний и их очевидной взаимосвязи по сравнению с пользой изучения архетипических отсылок.

Подводя итог сказанному, у Юнга обнаруживается схожая с Фрейдом по направлению трансформация: после первоначальной переоценки реальных воздействий среды на развитие ребенка изучение влияния его окружения все уменьшается, в то время как филогенетически обусловленная готовность к реакциям выходит на передний план. Однако в данном отношении Юнг продвинулся значительно дальше Фрейда. У него роль матери и отца окончательно сжимается до простых посредников архетипических законов. Поэтому он буквально отвечает на вопрос, почему родители важны для судьбы ребенка: «…не потому, что они обладают теми или иными человеческими добродетелями или недостатками, а потому, что им, так сказать по воле случая, суждено впервые сообщить детскому разуму мрачные и могущественные законы»[20]20
  Jung K. G. Die Bedeutung des Vaters für das Schicksal des Einzelnen, 1926.


[Закрыть].

А. Адлер

Адлер, создатель индивидуальной психологии, выделял главным образом три связанные с переживаниями причины развития невротических расстройств (1926)[21]21
  Адлер А. Очерки по индивидуальной психологии. – М.: Когито-Центр, 2002. – Примеч. пер.


[Закрыть].

На первое место он ставил переживание собственной физической неполноценности. В ответ на это угнетающее чувство в ребенке легко возникает стремление к сверхкомпенсации. «Стремление к власти и превосходству гипертрофировано и граничит с патологией»[22]22
  Адлер А. Понять природу человека. – СПб.: Академический проект, 1997. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Среди вредоносных влияний окружения Адлер в первую очередь выделял недостаток ласки в воспитании. Если родители отказывают ребенку в ласке или выставляют ее жажду на смех, он начнет развивать в себе гипертрофированную боязнь проявления эмоций и продолжит придерживаться ее в дальнейшем. Чем больше воспитательная сухость стремится к жесткости, тем скорее она приведет к разочарованию и стремлению к самоизоляции.

Но избыток ласки также приводит к нарушениям психики. Избалованные дети с легкостью пытаются оказывать давление на свое окружение и стремятся получать от него все больше внимания по сравнению с другими детьми. К группе избалованных Адлер также относил тех, кто избавлен от всех житейских трудностей на своем пути и кому все дозволяется. В дальнейшем таким покинувшим тепличные условия детям грозит опасность столкнуться с неудачами.

У всех трех причин наблюдается общая черта: в конечном итоге они приводят к самоизоляции пострадавших индивидов. Их удел – слабо развитое социальное чувство и формирование пессимистического мировоззрения, «если только они не смогут выбраться из ошибочной жизненной модели»[23]23
  Там же.


[Закрыть].

Г. Шульц-Хенке

Шульц-Хенке, основатель неопсихоанализа, стремившийся к «амальгамации» прежних теорий глубинной психологии, известен в основном благодаря травматической этиологии невротических аномалий развития. Он соглашался с Фрейдом, что нарушение психического развития обычно вызывают не единичные стрессовые ситуации, а «череда следующих друг за другом “мелких” событий»[24]24
  Schulz-Hencke H. Der gehemmte Mensch, 1947.


[Закрыть]. В то время как Фрейд впоследствии винил в патогенных переживаниях детства в основном неизбежные биологические и социальные условия, а Юнг наконец обратился к врожденным инстинктивным первообразам – архетипам, Шульц-Хенке не предпринимал никакой сравнимой с ними переоценки индивидуально обусловленных социальных факторов. Подобно Адлеру, он подробно говорил о прямом вреде неблагоприятных установок воспитателя для ребенка.

Качественное описание травмирующих факторов характеризуется у Шульца-Хенке непосредственной проекцией на инстинктивные влечения ребенка, называемые им побуждениями. Это отражено в его словах: «Ребенок не “желает” сдерживаться в проявлении своих влечений, он хочет самовыражаться… и если человека уже с раннего детства окружает жесткая атмосфера, возможно, лишь сухости, недостатка одобрения, тогда его стремление к самореализации запугано, а желания парализованы»[25]25
  Адлер А. Понять природу человека. – СПб.: Академический проект, 1997. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Для этой перспективной отправной точки характерно то, что общий термин для всех травмирующих воздействий – «тормозящее», тогда как «заторможенность» в высшей степени становится синонимом невроза.

Таким образом, вопрос о свойствах травмирующих факторов с самого начала усугубляется предубеждением, что их основной характеристикой должно оказаться тормозящее воздействие на свободное проявление побуждений ребенка.