Текст книги "Пьер Менар, автор Дон Кихота "

Автор книги: Хорхе Луис Борхес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Хорхе Луис Борхес
Пьер Менар, автор «Дон Кихота»

Сильвии Окампо

Доступные для чтения опусы этого ныне покойного писателя просто и легко перечислить. Тем более непростительны пропуски и добавления, произведенные мадам Анри Башелье в весьма несовершенном списке, с которым одна газета, чья протестантская направленность не составляет тайны, имела неосторожность ознакомить своих бедных читателей, хотя их и не слишком много и все они кальвинисты, если не масоны или подвергшиеся обрезанию. Истинные друзья Менара с тревогой и даже с некоторой грустью обозревали указанный перечень. Стоит заметить, что мы собрались вчера возле мраморного надгробья под кладбищенскими кипарисами и что Ошибочность уже силится бросить тень на его Память… Нет, решительно необходимо некоторое уточнение.

Я понимаю, что каждый может усомниться в моей авторитетности. Однако, надеюсь, никто не запретит мне привлечь два почтенных свидетельства. Баронесса Бакур (на чьих незабываемых vendredis [1]1
  пятницах (франц.).


[Закрыть]я имел честь узнать усопшего поэта) охотно апробирует то, что будет изложено ниже. Графиня Баньореджо, одна из самых просвещенных интеллектуалок княжества Монако (а ныне – Питтсбурга в Пенсильвании, после ее внезапного брака с международным филантропом Симоном Кауцем, увы, жестоко оклеветанным жертвами его бескорыстных забот), принесла на алтарь «посмертного восстановления истины» (таковы ее подлинные слова) свою всем известную благородную сдержанность и, опубликовав открытое письмо в журнале «Lux», позволила, таким образом, мне

на нее ссылаться. Подобные волеизъявления, полагаю, заслуживают внимания. Я сказал, что доступные произведения Менара легко сосчитать. Тщательно исследовав его личный архив, я удостоверился, что он состоит из следующих сочинений:

а) Символистский сонет, дважды появившийся (в разных вариантах) на страницах журнала «La conque» (номера за март и октябрь, 1899).

б) Монография о возможности создания словаря поэтических эпитетов, являющихся не синонимами или перифразами слов расхожего языка, а «совершенными образами, созданными общими усилиями и предназначенными, главным образом, для поэзии» (Ним, 1901).

в) Монография о «некоторой общности или близости» мышления Лейбница, Декарта и Джона Уилкинса (Ним, 1903).

г) Монография, посвященная «Characteristica unive-rsalis» Лейбница (Ним, 1904).

д) Теоретическая статья о возможности усложнить шахматную игру посредством изъятия одной ладейной пешки. Менар предлагает, рекомендует, спорит и кончает тем, что отвергает это новшество.

е) Монография об «Ars magna generalis» Рамона Лулля [2]2
  Рамон Лулль(Лулио Раймундо) (1235 – 1315) – испанский философ-мистик, теолог, алхимик.


[Закрыть](Ним, 1906).

ж) Перевод – с прологом и примечаниями – «Книги о вольнодумных измышлениях и об искусстве игры в шахматы» Руй Лопеса де Сегуры (Париж, 1907).

з) Черновики монографии о символической логике Джорджа Буля [3]3
  Джордж Буль(1815 – 1864) – английский математик и логик.


[Закрыть].

и) Рассмотрение основных законов метрики французской прозы с иллюстрациями из трудов Сен-Симона («Revue des lanques romanes». Монпелье, октябрь 1909).

к) Ответ Люку Дюртену [4]4
  Люк Дюртен(1881 – 1959) – французский писатель.


[Закрыть](отрицавшему существование таких законов) с примерами из произведений Люка Дюртена («Revue des langues romanes», Монпелье, 1909).

л) Рукописный перевод произведения Кеведо «Культитский компас», названного «La boussole des précieux» [5]5
  «Компас для жеманников» (франц.).


[Закрыть].

м) Предисловие к выставочному каталогу литографий Каролюса Уркада (Ним, 1904).

н) Труд «Les problémes d'un probléme» [6]6
  «Проблемы одной проблемы» (франц.).


[Закрыть](Париж, 1917), где в хронологическом порядке рассматриваются решения знаменитой проблемы Ахилла и черепахи. Сохранились оба издания этой книги; на втором в качестве эпиграфа фигурирует совет Лейбница «Не страшитесь, мосье, черепахи», и в нем же обновлены главы, посвященные Расселу и Декарту.

о) Детальный анализ «синтаксических приемов» Туле [7]7
  Поль-Жан Туле(1867-1920) – французский поэт и прозаик, пытался усовершенствовать технику поэтического письма.


[Закрыть](N.R.F., март, 1921). Менар, помнится мне, заявил, что порицать и восхвалять – суть действия эмоционального свойства, ничего общего не имеющие с критикой.

п) Переложение александрийским стихом «Cimetiére marin» [8]8
  «Морское кладбище».


[Закрыть]Поля Валери (N.R.F., январь, 1928).

р) Резкий выпад против Поля Валери на страницах «Опровержения реальности» под редакцией Жана Ребуля. (Эта инвектива, заметим в скобках, – полная противоположность тому, что автор в действительности думает о Валери. Последний это так и воспринял, и старинная дружба обоих не пострадала.)

с) «Дефиниция» графини Баньореджо в «победоносном издании» (как его называл также писавший в нем Габриеле Д'Аннунцио), ежегодно публикуемом этой дамой с целью исправлять неизбежные ляпсусы прессы и являть «Италии и всему миру» свое истинное «я», ибо она (именно вследствие своей красоты и деятельности) часто становится предметом неверных и поспешных суждений.

т) Цикл великолепных сонетов, посвященных баронессе де Бакур (1934).

у) Рукописная тетрадь стихов, весьма впечатляющих своей оригинальной пунктуацией [9]9
  Мадам Анри Башелье добавляет также и дословный перевод дословного перевода Кеведо «Вступления в благочестивую жизнь» «святого Франциска Сальского. В библиотеке Пьера Менара нет и следов Подобной работы. Наверное, речь идет о принятой всерьез шутке вашего друга. (Прим. авт.)


[Закрыть].

Таковь! (если оставить без внимания случайные сонеты, наскоро сочиненные для гостей, поклонников или в альбом мадам Анри Башелье) доступныепроизведения Менара, названные в хронологическом порядке. А теперь я расскажу об одном его безвестном труде, поистине героическом, не имеющем себе равных. И – о скудость человеческих возможностей! – оставшемся незаконченным. Это творение, может быть, самое великое творение нашего времени, содержит девятую и тридцать восьмую главы из первой части Дон Кихота и фрагмент из главы двадцать второй. Я знаю, что сказанное мною покажется нелепицей. Объяснить эту «нелепицу» – первейшая задача моего очерка [10]10
  Моим вторым намерением было нарисовать образ Пьера Менара. Но разве я осмелюсь соперничать с блистательным портретом, который, как мне сказали, готовит баронесса де Бакур, или с точной и тонкой зарисовкой Каролюса Уркада? (Прим. авт.)


[Закрыть].

Два текста, несравнимые по достоинствам, побудили его взяться за дело. Первый – тот самый филологический эскиз Новалиса (фигурирующий под номером 2005 в дрезденском издании), где затронута тема полнейшеготождества с каким-либо автором. Второй – одна из тех паразитических книжек, которые переносят Христа на бульвар, Гамлета – на Каннебьер [11]11
  Улица, в Марселе.


[Закрыть], а Дон Кихота – на Уолл-стрит. Как всем людям с хорошим вкусом, Менару было противно такое карнавальное шутовство, годное – как он выразился – разве лишь для того, чтобы удовлетворить низменные вкусы анахроничностью или (что еще хуже) восхитить нас далеко не новой мыслью о том, что все эпохи одинаковы, или о том, что все они различаются. Более интересным, хотя и осуществленным поверхностно и противоречиво, ему показался известный замысел Додэ: объединить в одной личности – Тартарене – и Хитроумного Идальго, и его оруженосца… Тот, кто празднословил, будто Менар посвятил жизнь созданию современного Дон Кихота, осквернял его светлую память.

Он хотел сотворить не другого Дон Кихота – это нетрудно, а Дон Кихота.Ни к чему добавлять, что он вовсе не ставил целью схематически переложить оригинал, не собирался делать и копию. Его достойным восхищения намерением было создать страницы, совпадающие – слово в слово, строчка в строчку – со страницами Мигеля Сервантеса.

«Мое желание может показаться странным, – писал он мне 30 сентября 1934 года из Байонны. – Но умозаключения, венчающие теологические или метафизические построения – о внешнем ли мире, Боге, роли случая или формах всеобщности, – не упреждают по времени и распространенности мой популярный роман. Разница лишь в том, что философы в отрадно толстых книгах расписывают все промежуточные стадии своего суемудрия, а я решил избавить себя от этого труда». Действительно, не осталось ни одного черновика, который подтверждал бы, что работа длилась многие годы.

Его изначальный метод был относительно прост. Изучить испанский язык, вновь проникнуться католической верой, воевать с маврами или с турками, позабыть европейскую историю с 1602 по 1918 год, статьМигелем Сервантесом. Пьер Менар взялся за эту затею (я знаю, что он почти свободно владел испанским семнадцатого века), но потом от нее отказался как от слишком простой. Скорее, неосуществимой! – сказал бы читатель. Согласен, но замысел вообще-то не был осуществимым, а из всех неосуществимых способов его выполнения этот выглядел наименее интересным. Сделаться в двадцатом веке популярным романистом семнадцатого столетия, по его мнению, – не достижение. Стать в какой-то мере Сервантесом и прийти к Дон Кихоту ему казалось менее трудным и потому менее интересным, чем остаться Пьером Менаром и прийти к Дон Кихоту через жизнеощущение Пьера Менара. (Это убеждение, заметим мимоходом, побудило его исключить автобиографический пролог из второй части Дон Кихота. Оставить пролог означало бы создать другое лицо – Сервантеса и, следовательно, заставлять действовать Кихота по воле этого лица, а не Менара. Последний, разумеется, отверг такое упрощенчество.) «Моя задача, по сути, несложна, – читаю я в его письме. – Мне достаточно было бы стать бессмертным, чтобы ее выполнить». Не скрою, мне представляется, что он осуществил свой замысел, и я читаю Дон Кихота – всего Дон Кихота – так, словно бы его измыслил Менар! Прошлой ночью, листая двадцать шестую главу – которую он никогда не затрагивал, – я узнал стиль нашего друга и даже будто его голос вот в этой фразе: «Нимфы, в реках живущие; эхо влажное и печальное». Такое действенное сопряжение эпитетов – из сферы материального и духовного – напомнило мне один стих Шекспира, который мы однажды обсуждали:

Where a malignant and a turbaned Turk… [12]12
  Где злобный отюрбаненный Турок… (англ.).


[Закрыть]

Почему все же именно Дон Кихот? – спросит читатель. Такой выбор, скажем, испанца можно было бы объяснить, но только не символиста из Нима, страстного почитателя По, родившего Бодлера, родившего Малларме, родившего Валери, родившего Эдмона Теста. Вышеуказанное письмо проливает на это свет. «Дон Кихот, – объясняет Менар, – меня глубоко интересует, но не кажется мне – как это лучшее сказать? – неизбежностью. Я не могу представить вселенную без восклицания По:

Ah, bear in mind this garden was enchanted! [13]13
  О. помни, – сад был зачарован (англ.).


[Закрыть]– или без «Bateau ivre» [14]14
  Пьяный корабль» (франц.) –стихотворение Артюра Рембо


[Закрыть], «Ancient Mariner» [15]15
  «Старый Моряк» (англ.)– поэма Самюэла Т. Колриджа.


[Закрыть], но без Дон Кихота она мне может представиться. (Я, разумеется, говорю лишь о своем восприятии, а не об исторической значимости произведений.) Дон Кихот – книга возможная, Дон Кихот – не неизбежен. Я могу вообразить его написание, могу написать его, избегнув тавтологии. В двенадцать-тринадцать лет я прочитал его, кажется, от корки До корки. Позже с вниманием перечитал отдельные главы, те, которые сейчас не буду затрагивать. Так же старательно перелистал интермедии, комедии, Галатею, назидательные новеллы, несомненно многотрудные сочинения о Персилесе и Сихизмунде и «Путешествие на Парнас»… Мои самые общие воспоминания о Дон Кихоте, размытые давностью лет и безразличием, могут прекрасно служить туманным прообразом еще ненаписанной книги. Постулируя этот факт (за это никто не может меня упрекнуть), я, конечно, поставил перед собой цель более сложную, чем Сервантес. Мой любезный предшественник не отвергал помощь наития: он творил свое бессмертное произведение немного а la diable [16]16
  Здесь: наудачу (франц.).


[Закрыть], движимый фантазией и языковой инерцией. Я взял на себя мистическую обязанность буквально воспроизвести его спонтанное творение. Моя игра с самим собой подчинена двум полярным законам. Первый разрешает мне создавать варианты формального или психологического свойства; второй обязывает меня жертвовать ими в угоду «первозданному» тексту и совершенно естественно обосновывать эту жертву… К таким искусственным препонам надо прибавить еще одну, естественную. Создание Дон Кихота в начале семнадцатого века было предприятием оправданным, необходимым, даже – фатальным; в начале двадцатого века – почти невозможным. Не зря прошли триста лет, заполненных важнейшими событиями, в числе коих, чтобы не быть голословным, упомянем и самого Дон Кихота. Несмотря на эти три препятствия, фрагментарный Дон Кихот Менара – вещь более тонкая, чем роман Сервантеса. Последний довольно прямолинейно противопоставляет причудливым рыцарским домыслам бедную провинциальную действительность своей страны; Менар избирает в качестве «действительности» родину Кармен времен Лепанто [17]17
  В битве при Лепанто (1571) М. Сервантес потерял руку.


[Закрыть]и Лопе [18]18
  Имеется в виду Лопе де Вега(1562 – 1635) – испанский драматург.


[Закрыть]. Какими только испанскими своеобычиями не была бы украшена эта эпоха в творениях Мориса Барреса или доктора Родригеса Ларреты! [19]19
  Морис Баррес(1862 – 1925) – французский писатель, член французской Академии. Родригес Ларрета, Энрике(1875 – 1961) – аргентинский писатель.


[Закрыть]Менар без всякого для себя ущерба избегает всяких красот. В его произведении нет ни цыганщины, ни конкистадоров, ни мистиков, ни Филиппа Второго, ни аутодафе. Он или умело обходит, или вовсе отвергает национальное своеобразие. Подобное игнорирование наполняет исторический роман новым смыслом. Подобное игнорирование осуждает «Саламбо», раз и навсегда.

Не менее интересно остановиться на отдельных главах. Возьмем, например, главу XXXVIII из первой части, «в коей рассказывается о забавной речи, произнесенной Дон Кихотом по поводу оружия и изящной словесности». Как известно Дон Кихот (подобно Кеведо в его аналогичном и более позднем пассаже из «Часа воздаяния») обрушивается с обвинением на литературу и выступает в защиту оружия. Сервантес был старым воином, его приговор легко объясним. Но Дон Кихот Пьера Менара – современник «La trahison des clerеs» [20]20
  «Предательство интеллигентов» (1926) – книга французского писателя Жюльена Бенда(1867 – 1956).


[Закрыть]и Бертрана Рассела – вновь прибегает к этим туманным софизмам! Мадам Башелье усматривает в этом похвальное и объяснимое понимание автором психологии своего героя; другие (не из слишком проницательных) говорят о транскрибированииДон Кихота; баронесса де Бакур видит здесь влияние Ницше. К этой, третьей версии (которую я нахожу неопровержимой) едва ли мне стоит добавлять четвертую, столь гармонирующую с почти поразительной скромностью Пьера Менара, проявляющейся в его обыкновении отстаивать (то ли смиренно, то ли иронически) идеи совершенно противоположные тем, которые он сам отстаивает. (Вспомним его выпад против Поля Валери в эфемерном сюрреалистском листке Жака Ребуля.) Тексты Сервантеса и Менара словарно идентичны, но второй почти бесконечно более богат. (Более двусмыслен, сказали бы его недоброжелатели; но двусмысленность – это богатство.)

Сопоставлять Дон Кихота Менара с романом Сервантеса – значит делать для себя открытия. Последний, например, пишет(«Дон Кихот», часть первая, глава девятая): «…Истина, мать коей – история, соперница времени, хранительница содеянного, свидетельница прошедшего, поучательница и советчица настоящего, провозвестница будущего». Составленное в семнадцатом столетии, составленное «непросвещенным гением» Сервантеса, это перечисление – лишь риторическая похвала истории. Менар же, напротив, пишет:

«…Истина, мать коей – история, соперница времени, хранительница содеянного, свидетельница прошедшего, поучательница и советчица настоящего, провозвестница будущего».

История – матьистины. Поразительный вывод. Менар, современник Уильяма Джеймса, определяет историю не как ключ к пониманию реальности, а только как ее истоки. Историческая правда для Менара – не то, что произошло, а то, что мы считаем происшедшим.

Финальные дефиниции – «поучательница и советчица настоящего, провозвестница будущего» – откровенно прагматичны.

Также зрима и контрастность стилей. Архаизированный стиль Менара (все-таки – иностранца) страдает некоторой аффектацией. Его предшественник, напротив, легко и свободно использует разговорную речь своей эпохи. Нет такого умственного упражнения, которое, в общем и целом, не приносило бы пользы. Любая философская доктрина вначале являет правдоподобный образ вселенной; проходят годы, и она обращается в главу – если не в один параграф или в одно имя – истории философии. В литературе такое дряхление еще более заметно. «Дон Кихот, – сказал мне Менар, – прежде всего был любимой книгой, а теперь – повод для патриотических тостов, восхваления родной грамматики и непристойно роскошных изданий. Слава – это недомыслие, и, видимо, самого худшего свойства».

Подобные нигилистические утверждения не новы, но самое интересное, что именно они обусловили решение Пьера Менара. Он задумал миновать суетность, подстерегающую всякий труд человеческий, он взялся за безумно сложное, но ничего не обещавшее дело. Все свои усилия и старания он посвятил воспроизведению на чужом языке уже созданной книги. Он делал множество черновых записей, упорно исправлял и рвал в клочья тысячи рукописных страниц [21]21
  Вспоминаю его четырехугольные тетрадки, его чернильные помарки, его исправления с помощью типографских знаков, рой его замысловатых букв. В сумерки ему нравилось бродить по предместью Нима и порой устраивать веселый костер из своих тетрадок. (Прим. автора.)


[Закрыть]. Он никому не разрешал их листать, не желал, чтобы они его пережили. Я напрасно старался вообразить написанное.

Мне подумалось, что вполне правомерно видеть в «окончательном» Дон Кихоте своего рода палимпсест [22]22
  Древняя рукопись, писанная на пергаменте по смытому тексту.


[Закрыть], где должны просвечивать черты – еле заметные, но все-таки различимые – «изначальной» рукописи нашего друга. К сожалению, только второй Пьер Менар, углубившись в работу первого, смог бы раскопать и воскресить эти Трои…

«Мыслить, анализировать, придумывать (писал он мне также) – это не аномальная деятельность, а нормальное дыхание разума. Возносить при этом до небес случайное удачное свершение, накапливать старые и чужие идеи, вспоминать с невероятным упорством то, что думал об этом некий «doctor universalis», – значит признаваться в собственной слабости или невежестве. Всем людям должны быть по силам все мысли, и думаю, что когда-нибудь так и будет».

Менар (может быть, сам того не желая) обогатил новым методом ограниченное и примитивное искусство чтения, методом преднамеренного анахронизма и произвольного додумывания. Этот метод, имеющий безграничные возможности, побудит нас отнестись к Одиссее так, будто она возникла после Энеиды, а к книге «Le jardin du Centaure» [23]23
  «Сад Кентавра» (франц.).


[Закрыть]мадам Башелье так, будто она написана мадам Анри Башелье. Этот метод расцветит происшествиями самые нудные книги. Приписать, например, Луи Фердинану Селину или Джеймсу Джойсу «Подражание Христу» [24]24
  Религиозное сочинение анонимного автора XIII или XIV века, написанное на латыни.


[Закрыть]– разве это не малое обогащение их деликатных духовных проявлений?