Текст книги "В саване нет карманов"

Автор книги: Хорас Маккой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Нет, Майк, я пас. Это жутко секретная организация. Сэм наверняка заподозрит…

– Предоставляю это тебе. С твоим опытом – и не справиться… В конце концов, ты его начальник.

– Ты ведь ничего не знаешь об этом. В последнее время Сэм словно с цепи сорвался. Везде задирается…

– Перестал тебя уважать. Возможно, подсиживает тебя.

– Да, так и есть.

– Вот самая сильная причина помочь мне. Ты выяснишь, когда и где они встречаются, и я накрою их. Обещаю.

– Ладно. Я постараюсь. Но ради бога…

– Не сдам тебя ни в коем случае. Спасибо, что пришел.

Макгонахил кивнул и отправился во Дворец правосудия.

Долан поднялся наверх.

– Какого черта он морочит голову? – сказал Бишоп.

– Похоже, мало что знает.

– Черт, это не так. Он сам один из них.

– Не верю. Обещает помочь всем, чем может.

– Да? Он трус. Ему хватает смелости пристрелить гангстера, но трусит, когда дело касается чего-то действительно серьезного. Он такой чертовский трус, что не будет биться даже за собственную семью.

– Я собираюсь повидаться с Томасом, – сказал Долан, прерывая Эда, и направился к лестнице.

– Ты пообедаешь с нами? – спросила Майра.

– Еще не знаю, насколько задержусь у Томаса, – отозвался Долан.

Долан направился в кабинет Томаса, но секретарша сказала, что шеф в конференц-зале на втором этаже и просил, если появится Долан, сразу направить его туда.

Долан вышел в приемную и постоял минуту перед старым ящиком для писем, ощущая волну легкой ностальгии. Сильный шум сопровождал его на пути в конференц-зал; все было по-прежнему – машинистки печатали, телетайпы стрекотали, люди двигались, переговаривались и суетились. И тогда Долан понял, что прежние, знакомые, старые звуки теперь, после нескольких недель отсутствия, кажутся более громкими.

Легкая ностальгия, которую он почувствовал минуту назад, исчезла. Долан еще помедлил, словно надеясь, что это чувство вернется, что возможно возвращение в утраченный мир.

Острый приступ бездомности стиснул желудок и сердце, заполнил все существо желанием вернуться сюда работать. Сколько пришлось слышать о том, что Репортер Навсегда Репортер, и множество других традиционных фраз насчет Запаха Типографской Краски в Ваших Ноздрях и Трепета Волнения, Когда Выходят Новости, и т. д. Но теперь Долан знал, что в этом всём много бессмыслицы. А осознав это, в очередной раз сильно огорчился.

Трюизмы – первое, чему он научился…

Несколько репортеров и пара стариков в секторе рукописей посмотрели на него, но никто из них не заговорил или даже не среагировал на его присутствие чем-то большим, чем кивок головы или взмах руки.

Долан вышел из офиса и направился в конференц-зал, понимая в глубине души, что он ступает на мост, по которому больше никогда не пройдет… Он шел в библиотеку и совершенно без каких-либо эмоций перекатывал в голове слова:

«Радость – грусть – радость – грусть – радость – грусть – радость…»

Он открыл дверь конференц-зала и вошел.

Шесть человек, сидевшие за столом, замолчали и уставились на него. Долан знал их всех: Томас, во главе стола; Мастенбаум, издатель «Индекса», большой утренней газеты; Хаветри, издатель «Курьера»; Риддл, секретарь-казначей «Стар», самой маленькой послеполуденной газеты; Сэндрич, редактор «Стар», и Барригер, редактор «Таймс газетт».

– Входи, Долан, – сказал Томас, поднимаясь и указывая на кожаное кресло рядом с собой во главе стола. – Мы рады видеть тебя здесь. Ты знаешь этих джентльменов, не так ли?

– Да. Приветствую вас, – кивнул Долан всем присутствующим одновременно.

– Садись. Что с твоей головой?

– Несчастный случай.

– Очень жаль. Садись, – предложил Томас снова. – Я расскажу Долану, зачем он здесь? – спросил он собрание.

Пара человек промычали нечто в знак согласия.

– Долан, – начал Томас, – это собрание довольно необычное. Все газеты собрались здесь для общего дела. Могу также сообщить, что мы вынуждены бороться за свои права. В связи с этим я хочу сказать, что мы не собираемся подвергать риску свои тиражи. Мы попросили тебя прийти сюда, чтобы выслушать твое предложение.

Долан хранил молчание, ожидая продолжения.

– Мы согласны дать тебе двадцать пять сотен долларов каждый – в общей сложности десять тысяч долларов – и предложить тебе работу в любой газете, которую ты предпочтешь, в любом крупном городе, удаленном по меньшей мере на тысячу миль от Колтона… если ты бросишь свой журнал и подпишешь соглашение о том, что никогда больше не выпустишь в этом округе ни одного другого журнала.

– Почему вы предлагаете мне это? – спросил Долан.

– Мы будем с тобой откровенны. Ты затрагиваешь или можешь затронуть в своем журнале великое множество вопросов, обойденных газетами из-за бесчисленных условностей, ограничивающих возможность касаться и даже намекать на них. Эти вопросы хорошо принимаются читателями, потому что они разрушительные, у тебя уже есть конкретный пример самоубийства доктора Гарри Карлайла.

– Это было самоубийство?

– Конечно самоубийство!

– Не уверен. У меня не сложилось такого представления после прочтения газет. Ни в одной не было написано, что это самоубийство. Сообщено, что Гарри был найден мертвым с пистолетом около его руки.

– Не уклоняйся от сути разговора, Долан. Это не дебаты по поводу того, как и что должны газеты сообщать. Факты таковы: именно «Космополит» ответствен за смерть Карлайла, и на определенную категорию людей, возможно слабоумных, это производит впечатление неустрашимости журнала.

– Джентльмены, – сказал с улыбкой Долан, обращаясь к присутствующим, – вы осознаете, что это признание поражения? Вы поняли, что любая газета или периодическое издание, которое хотя бы приблизится к правде, добьется в этом городе успеха?

– Прекрати, не это тема нашего разговора, – прервал его Томас. – Мы сделали тебе очень щедрое предложение. Конечно, если ты хочешь быть непокорным, есть и другие способы решить вопрос.

– Я предполагаю, исходя из последнего замечания, что, если я не возьму деньги и не отправлюсь в Нью-Йорк, со мной будет то же, что и с Уайтелси. Он начал выпускать здесь обзорную газету и продержался около трех месяцев, и затем его принудили уехать. Вы это имеете в виду?

– О, не будь глупцом, – бросил Томас раздраженно. – Десять тысяч долларов и работа, где пожелаешь. Этого хватит, чтобы оплатить все твои счета, еще и останется.

– Я буду жить в достатке, – сказал Долан. – Между прочим, я поместил объявление в сегодняшнем номере «Курьера»…

– Значит, ты отказываешься?

– Да, но я не жалею, что пришел. Вы можете так не думать, но это мой главный триумф.

– Ладно, – проскрипел Томас. – Наслаждайся моментом, только помни: возможно, он для тебя последний.

– Имеет ли смысл, – подал голос Мастенбаум с другого конца стола, – немного поднять ставки в игре?

– Бросьте, мистер Мастенбаум, – отмахнулся Томас. – Я знаю его лучше, чем вы. Это безнадежно.

В наступившей тишине Долан окончательно понял, что газетчикам больше нечего сказать. Они собрались только в попытке произвести на него впечатление сплоченным фронтом устрашающей важности.

– Прощайте, джентльмены, – произнес он, поднимаясь, затем развернулся и вышел.

Прошел до конца коридора и остановился в ожидании лифта. Из зарешеченной клетки лифта размашистыми шагами вышел человек. Это был Бассет, один из корректоров. Он обогнул угол и пошел по коридору. На полпути к конференц-залу он встретил Томаса и других администраторов и оживленно и коротко что-то доложил им. Томас и Барригер сразу же ушли, поднимаясь по лестнице вдвоем. Бассет впрыгнул в лифт с Доланом. Он был очень взволнован.

– Что случилось? – спросил Долан.

– Надо сказать тиражному отделу, чтобы срочно собрали оперативную команду. Мы делаем экстренный выпуск.

– О чем?

– Убийство в Вестон-Парке. Рой Менефи только что застрелил свою жену и еще одного парня.

Лифт остановился на первом этаже. Бассет выскочил из кабины и бросился через дверь в офис.

– Что случилось с вашей головой, мистер Майк? – спросил Эдвард, старый негр, оператор лифта, но так и не получил ответа. Он озадаченно покачал головой, наблюдая, как Долан выбежал через большие двери на улицу…

«Вести из Вестон-Парка. Убийство молодой жены и ее любовника

Рой Менефи убил Коулин Менефи и Эмиля Видайо, электрика театра-студии, в меблированных комнатах в деловом центре…»

Читать статью Долан не стал.

Его платное объявление было напечатано в нижней части десятой страницы. Оно было набрано необычным шрифтом, в рамке:

«К моим кредиторам

Недавно я получил солидную сумму денег. Хочу оплатить все свои долги, невзирая на то, на какой срок они были определены. Поэтому, если я должен вам хоть какие-то деньги, за товары или за персональные займы, приходите на Шестую авеню, 812, завтра в 3 часа дня, и вы получите полный расчет.

Майкл Долан (бывший спортивный редактор «Таймс газетт», нынешний издатель и редактор «Космополита»)».

Правда, только правда, и ничего, кроме правды. Долан был должен кредиторам так много лет, что мечтал о дне, когда появится возможность напечатать подобное объявление. Это стало его навязчивой идеей.

Но теперь все закончилось…

Он отправился на пляж и провел там несколько часов, но не помнил ничего определенного из того, что делал или видел. Не мог вспомнить даже, пообедал или нет.

Когда он вернулся домой, Бишоп и Майра уже ждали его.

– Мы ждали несколько часов, – сказала Майра.

– Извините. Я был на прогулке.

– Наверное, нет смысла говорить, что тебе не следует так поступать, – заявил Бишоп. – Лучше помолчу. Тем не менее нам было бы интересно узнать, чего хотел Томас.

Долан рассказал. Бишоп не был удивлен.

– Коллективная дань, – резюмировал он. – Ожидаемо, но беспрецедентно.

– Прекрасная тема для статьи, – задумчиво произнесла Майра.

– Мы еще никак не задели их тиражей, – сказал Долан, – но я действительно верю, что они понимают: мы – потенциальная угроза.

– Нет, – Бишоп покачал головой, – они боятся не за свои тиражи, а за свой престиж. Вот что их гложет. Они не хотят, чтобы их читатели узнали, что их все это время обманывали.

– Может быть, ты и прав… Дьявольская вещь – эта выходка Менефи!..

– Да уж…

– Зачем он убил Эйприл? Знал же, что она такая. Сам сказал мне это сегодня утром…

– Ты виделся с ним сегодня? – спросила Майра.

– Он заявился ко мне в поисках Эйприл. С пистолетом. Думал, что она провела ночь здесь.

– Ты ничего не говорил об этом.

– Забыл. Черт, – воскликнул Долан, обращаясь к Майре, – я должен рассказывать тебе обо всем, что происходит? Я забыл…

– Ладно-ладно, ты забыл, – примирительным тоном проговорила Майра.

– Чертовски нелепая выходка, – задумчиво произнес Долан. – Парень имел все – положение, деньги, популярность, и вот один дикий импульс – и все рухнуло. Я думаю, отец Коулин сожалеет теперь, что не позволил дочери выйти замуж за меня…

– Из этого брака все равно ничего не получилось бы, – заметил Бишоп.

– Да, но мне бы доставило удовольствие вломиться в их мирок.

– Господи, сядь и прекрати расхаживать! – попросила Майра.

Раздался стук в дверь.

– Входите, – разрешил Долан.

Оказалось, что это соседи – Элберт и Эрнст.

– Прости, – сказал Элберт. – Мы не знали, что у тебя компания.

– Входите, входите, – кивнул Долан. – Что стряслось?

– Вот было бы здорово, если бы ты напряг свой ум и придумал, что нам делать с домом, – выпалил Элберт.

– С каким домом? С этим? А что такое?

– Мы же должны выселяться. Улисс не говорил тебе?

– Я не видел Улисса.

– Мы его видели, – сказала Майра. – И все слышали. Я забыла тебе передать наш разговор. Вы переезжаете.

– Почему?

– Миссис Рэтклифф продала этот дом, и мы должны его покинуть, – ответил Элберт. – Завтра. Здесь собираются построить заправочную станцию.

– Они хотят сразу начать сносить дом, – добавил Эрнст.

– Могут начать хоть сегодня, если угодно, – сказал Долан. – У меня не так много вещей для перевозки.

– Томми, Улисс и я ходили сегодня искать новое место, – сообщил Элберт. – Вроде нашли одно на Сикамор-стрит, почти такую же развалюху, как эта. Мы можем отвезти туда твои вещи. Тебе же некогда возиться с ними. Или хочешь посмотреть дом?

– Не к чему, – ответил Долан. – Если дом подходит всем вам, подойдет и мне.

– Отлично. Значит, ты остаешься с нами?

– Конечно, я остаюсь с вами.

– Здорово. Это мы и хотели выяснить. Ну ладно, поговорим позже. Есть еще несколько маленьких деталей, которые надо обсудить.

– Хорошо.

Они кивнули и ушли, закрыв дверь.

– «Несколько деталей», – повторила Майра. – Ты знаешь, что это означает, не так ли? Это означает деньги для оплаты ренты. Почему ты не поумнеешь и не выкинешь этих паразитов в канаву, где им и место?

– Я был одним из них, – сказал Долан, немного уязвленный едкостью ее тона. – Почему же ты так настроена против этих ребят? Они чертовски талантливы. Гении, может быть.

– Ах, ради бога, – скривила губы Майра, – обманщики, да и только. И даже не очень хорошие обманщики. Играют в богему. Тебе не кажется, что эта роль нынче устарела?

– Ты можешь прекратить? – вмешался Бишоп. – Майк, этот малыш Гэйдж, которого ты назначил рекламным агентом, похоже, может оказаться довольно ценным кадром. Сегодня он добился пары хороших реклам.

– Отлично. Послушай, думаешь, что меня могут привлечь? Думаешь, мне придется идти в суд?

– Не знаю.

– Черт, это было бы ужасно.

В дверь снова постучали.

– Входите, – сказал Долан.

Дверь открылась. В комнату заглянул Улисс, но он не вошел, а жестом попросил Долана выйти.

Майкл прошел в гостиную, закрыв за собой дверь.

– Человек внизу в машине хочет видеть вас, – сообщил Улисс.

– Какой человек? Кто он?

– Просил передать вам, что это Бад.

– Да, конечно. Я спущусь прямо сейчас, – встрепенулся Долан.

Он услышал, как за спиной открылась дверь.

– Майк! – позвал Бишоп. – Куда ты собрался? Долан повернулся и подошел к нему:

– Я собираюсь спуститься на минутку, чтобы увидеться с Бадом Макгонахилом. Ты не возражаешь?

– Откуда ты знаешь, что это Макгонахил?

– Послушай, ради бога, можешь ты посидеть с Майрой в моей комнате и оставить меня одного на пару минут?

Он спустился вниз. Бад Макгонахил сидел в служебной машине. Было темно.

– Я не хотел подниматься к тебе, – сказал Макгонахил. – Теперь мы должны быть чрезвычайно осторожны. Я выяснил, где сегодня ночью собираются Крестоносцы.

– Сегодня?

– Да, это своего рода вечеринка. Ты знаешь, где находится старый аэропорт? За водохранилищем…

– Знаю.

– Они собираются там в полночь. Вот, возьми. – С этими словами он протянул Долану сверток, завернутый в газету.

– Что это?

– Униформа. Ты не сможешь приблизиться к ним, если не наденешь ее.

– Где ты взял это? Мне показалось, ты сказал, что не участвуешь…

– Так и есть. Форма принадлежит Сэму Уайену. Я отправил его сегодня днем сопровождать пару заключенных в тюрьму. Затем запасным ключом открыл его шкафчик и достал… Верни мне ее утром. Я положу все на место, и Сэм никогда ничего не узнает.

– Спасибо, Бад, – произнес Долан, беря сверток. – Огромное спасибо. Увидимся утром. Я позабочусь…

– Не беспокойся об этом. Я заскочу к тебе и прихвачу форму по дороге. Думаю, у меня будет такая возможность.

– Спасибо, Бад. Здорово!

– Не думай об этом, – сказал Макгонахил, заводя мотор. – Просто постарайся, чтобы ничего не случилось. И, Майк, лучше возьми свой пистолет. Надеюсь, что ты сможешь обойтись и без него, но лучше возьми на всякий случай.

– Спасибо тебе за все, Бад.

Когда Макгонахил уехал, Долан поднялся наверх со свертком.

– Что это? – спросил Бишоп.

– Новый костюм, – ответил Долан, разворачивая бумагу.

– Когда это Макгонахил занялся портняжным бизнесом? – съязвила Майра.

– Для нас чертовски хорошо, что он им вообще занялся, – сказал Долан, открывая сверток и вынимая черный балахон и черный колпак-шлем.

– Господи! – воскликнул Бишоп.

– Что это? – охнула Майра.

Долан развернул балахон. Очень длинный и просторный. Такой, что и два человека уместятся. Спереди на нем была изображена средневековым шрифтом белая буква «К», пронзенная красной стрелой. Колпак представлял собой кусок черной ткани, края которой были сшиты вместе, с прорезями для глаз, носа и рта. На лбу также красовалась буква «К», только чуть поменьше, чем на балахоне.

– Теперь узнали? – сказал Долан.

– Это одежда Крестоносцев. Что, черт возьми, ты собираешься с ней делать?

– Надеть. Я намереваюсь пойти на их сборище сегодня ночью.

– Зачем, это же чертовски глупо! – не удержалась Майра.

– Взгляните на эту дешевую ткань, – посоветовал Долан, демонстрируя балахон. – Вы не знаете никого, кто разбогател, продавая подобные вещи?

– Значит, Макгонахил знал что-то, – решил Бишоп.

– Он на нашей стороне, – сказал Долан, – помогает нам в всяком случае.

– Он помогает тебе погибнуть.

Бишоп и Майра посмотрели друг на друга. Инстинктивно они поняли, о чем каждый подумал: «Не стоит даже пытаться отговорить его идти на эту встречу». – «Проклятый тупоголовый Мик поступит так, как считает нужным, вопреки всем и вся…»

И Долан тоже знал, о чем они думали.

– Бесполезно, – проговорил он вслух. – Можете даже не пытаться. Я говорил вам, что займусь этими ублюдками, и я не шутил. Я иду.

– Тогда все, что нам остается, – сказал Бишоп, – это надеяться, что ты выберешься оттуда живым.

– Полагаю, что так, – подтвердил Долан.

Движение было не слишком интенсивным, пока он не оказался примерно в миле от водохранилища. Старая щебёнчатая дорога была узкая и очень ухабистая. Она не была приспособлена для автомобилей. Когда-то, задолго до появления скоростных трасс и быстрых машин, это была главная дорога на север. Сейчас ее использовали лишь несколько фермеров, живших в отдалении на холмах. Фермеры… и Крестоносцы.

Долан ехал очень осторожно, придерживаясь правой стороны дороги, оставляя большое пространство слева и впереди. Не хотел попасть в аварию. Даже такая мелочь, как помятое крыло, могла обернуться катастрофой. Он не хотел ни с кем разговаривать, не хотел никого видеть. Поэтому Долан поднял воротник пальто и надвинул шляпу на глаза. Не было и одного шанса на тысячу быть узнанным кем-нибудь проезжавшим мимо, но рисковать не следовало.

Сейчас он двигался медленно и уже мог видеть скопление машин далеко впереди. Движение было, как в Аройо-Секо после игры «Роуз Боул». Он аккуратно вел машину, пытаясь сосредоточиться на управлении, лишь бы не думать о том, что будет делать, когда доберется до места сборища. Он просто даже не представлял этого.

Но нелегкая работа не думать об этом, потому что это было загадочно и опасно. Сердце частило, и дыхание от волнения было немного затрудненным. Долан был рад, что за ним – сотни машин: ни повернуть назад, ни уехать, даже если очень хочется.

Все медленнее и медленнее машины продвигались вперед; вскоре по правой стороне дороги уже было не проехать: у обочины сплошняком стояли припаркованные автомобили. Внезапно он подумал (момент легкой паники – мысль была неожиданной): «А если вдруг потребуют какое-то удостоверение? Возможно, именно по этой причине автомобили ехали так медленно; наверное, кто-то впереди останавливал машины, проверяя членские карточки».

Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что именно это и происходило. Как же он не догадался спросить у Макгонахила насчет карточки Уайена?

Но это не слишком бы помогло; черт, человек, который проверяет удостоверения, конечно, понял бы, что перед ним вовсе не Сэм Уайен. А что если Макгона-хил ведет двойную игру и предупредил о его приезде?

«Ищите парня по имени Майк Долан. Шесть футов, черные волосы, едет на старом двухместном «шевроле» с откидным верхом. Он собрался разоблачить вас. Ищите его. Подстрахуйтесь и останавливайте все машины…»

Что если Макгонахил обманул? О, Бад не стал бы так делать, – подсказывал рассудок. Нет-нет! Лучше не слишком доверять ему, настаивало подсознание.

Но, черт, раскинь мозгами, Бад – друг.

«Я помог ему продвинуться вперед, я помог его пацану получить образование в колледже, я сам дал толчок всеамериканской рекламе его сына. Я даже написал письма Кристи Уолшу, Гранту Раису, Коруму[11]11
  Известные тренеры американского футбола.


[Закрыть] и другим парням. Бад честный. Он свой».

«Лучше не слишком доверять ему, – вновь заговорило подсознание. – Лучше припаркуй где-нибудь машину и сориентируйся».

«Хорошая идея», – сказал Долан себе. Он миновал пару мест для стоянки, пытаясь прекратить думать, и вскоре почувствовал, что это удалось. Через секунду он обнаружил свободное место, развернулся и припарковал машину, выключив фары, прежде чем заглушил мотор.

Он вылез через правую дверь. Пройдя вперед, увидел огни машин, стоявших в открытом поле. Когда глаза привыкли к темноте (ночь была безлунная), недалеко от себя Долан разглядел нескольких мужчин, натягивающих балахоны. Майкл почувствовал несказанное облегчение, – оказывается, никакой членской карточки не требовалось!

Он поспешно развернул сверток, надел балахон и натянул колпак. И с удивлением обнаружил, как сильно эти два простых куска ткани изменили настроение. Уже через минуту сердце перестало выпрыгивать из груди, дыхание стало спокойнее. Появилось ощущение абсолютной защищенности этой анонимностью. Майкл даже улыбнулся сам себе под колпаком. Поразительно!

Собственное великое открытие: вот для чего люди наряжаются в балахоны, чтобы разгуливать по ночам, – ради этой самой защищенности…

Он двинулся по обочине вперед, туда, где виднелась большая группа фигур в черных балахонах – несколько сотен, едва различимых в ночной темноте. Сборище происходило на старом летном поле, заброшенном после войны. Здесь стоял большой ангар, через щели в стенах и дверные проемы которого Долан мог видеть свет…

Он медленно подошел к ангару.

Двери были открыты. Внутри толпились люди в балахонах. Около одной из стен высилась грубо сколоченная платформа с дюжиной или больше стульев, вроде тех, что используются на похоронах.

Долан пробрался на противоположную сторону ангара и вышел из него. Здесь было тридцать пять или сорок машин, припаркованных ровными рядами, – дорогих машин. Все эти седаны, фаэтоны, купе явно принадлежали важным людям. Долан прошелся мимо них…

В конце ангара, там, где дорога выходит на старое летное поле, двое в балахонах, действуя как регулировщики движения, охраняли стоянку от рядовых членов. Долан отметил с мимолетной иронией эту дискриминацию в организации, в которой пунктом номер один значилось равенство. Затем он раскрыл блокнот, пряча его под своим балахоном, и начал записывать номера машин. Писал вслепую, но ему некуда было торопиться, и он очень тщательно переписывал цифры.

…Свисток прозвучал где-то позади него, и в тот же миг началось общее движение к ангару. Майкл посмотрел на часы. Несколько минут до полуночи.

Он двинулся с остальными, ликуя по поводу переписанных номерных знаков. Зная их, ничего не стоит выяснить личности некоторых Крестоносцев.

Внутри ангара было тесно, однако наряженные фигуры все прибывали и прибывали. Долан протолкался к центру, заняв позицию прямо перед возвышающейся платформой.

На платформе, глядя вниз, стояло семь человек, и еще один поднимался по лестнице. Итого восемь. Они были в балахонах и колпаках, как и сотни человек внизу, отличало же их только наличие незнакомых значков на колпаках, маленьких белых символов, видимо знаков отличия. Они напоминали греческие буквы, но были настолько маленькие, а Долан стоял так далеко, что не смог разобрать.

«Офицеры» на платформе пошептались между собой несколько минут, а затем прозвучал второй свисток. Один из «офицеров» сделал знак рукой, и большие двери ангара со скрежетом и скрипом закрылись. Шум голосов сотни людей сразу же стих.

Тогда «офицер» сделал шаг вперед, повернулся к людям внизу и вскинул руку в нацистском приветствии. Теперь воцарилась мертвая тишина.

«Офицер» поднял руку, словно дирижерскую палочку, махнул и быстро кивнул головой.

«Моя страна, хвала тебе, – запели Крестоносцы. -

 
Свободы сладкая земля,
О тебе я пою.
Твои горы, леса, и поля,
И ручьи, и холмы я люблю.
И орлом на вершину горы
Пусть свобода взлетит!»
 

Песня перешла в бурный взрыв эмоций, никак не соответствующий простенькому тексту, и затем все смолкло. Глаза собравшихся были обращены к людям на платформе. Вперед вышел еще один «офицер», также вскинул руку и затем резко наклонил голову. Долан понял, что все Крестоносцы вокруг него наклоняют головы, и сделал то же самое, но так, чтобы видеть, что происходит на платформе…

Все руководители тоже склонили головы. Один из них – видимо, исполнитель роли капеллана – заговорил с характерной пасторской интонацией.

– О Господь, наш Небесный Отец, – изрек капеллан, – мы просим Тебя благословить наше собрание; пусть мудрость Твоя снизойдет на Крестоносцев, этих благородных последователей средневековых пилигримов, которые дошли до Красного моря, чтобы сразиться с черными неверными, которые разрушили Твои храмы; помоги нам быть сильными и смелыми, дабы сердца врагов Твоих трепетали от ужаса. Аминь.

Капеллан вскинул голову и отступил назад. Собрание громко выдохнуло: «Аминь».

Долан улыбнулся под колпаком, отметив, что капеллан пропустил немало фактов и немало слов; затем первый «офицер» вышел вперед и поднял руку, ожидая тишины.

– Вольно! – наконец выкрикнул он.

Команда прогремела и прокатилась по крытому металлическими листами ангару.

– Крестоносцы, – сказал «офицер», – сегодня седьмое собрание нашей великой организации. День за днем мы встречаемся с ситуациями, которые призваны исправлять, и день за днем мы достигаем результатов. Наши ряды все пополняются и пополняются сильными американцами, они идут к нам, потому что устали, потому что их тошнит от нынешних методов правления, потому что закон и судьи не контролируют ставшие столь обычными уродства жизни. Америка для американцев!

– Америка для американцев! – проревела толпа. «Офицер» снова быстро вскинул руку в нацистском приветствии.

Кто-то из стоящих на платформе протянул ему листы бумаги; держа их прямо перед собой, он начал читать.

– Крестоносцы! Бюллетень номер семь. Настоящим устанавливается, что немедленный бойкот должен быть устроен пивоварне Цайлервайна. Основание: когда член комитета по продвижению Отто Генри в сенаторы обратился к мистеру Цайлервайну и попросил сделать пожертвование и помочь в привлечении голосов его служащих, мистер Цайлервайн отказался, угрожая физической расправой члену комитета. Несмотря на натурализацию в Америке, мистер Цайлервайн родился в другой стране, и, естественно, его взгляды на правительство в корне отличаются от взглядов истинных американцев. Также по значительным и достаточным причинам подвергнуться бойкоту должны следующие магазины и деловые офисы: «Мидвей-Маркет», бульвар Эндикотт, 1215; ресторан «Моссмэн» – Шестая улица, 415; магазин готовых продуктов Грэйсона – на Южной авеню…

Он прервался, когда другой «офицер» подошел к нему и что-то прошептал.

– Мне сообщили, – сказал ведущий, обращаясь к собранию, – что трое Крестоносцев работают на Грэйсона. Этим троим предписываю подать комитету полный отчет о природе их работы там, зарплате, размере их семей, и сколько денег у них отложено в банке на случай крайней необходимости. Комитет попытается устроить этих людей в более подходящие, на наш взгляд, магазины. Список бойкотируемых будет доступен сразу после окончания митинга, и я хочу, чтобы все присутствующие запомнили названия и адреса указанных магазинов и прекратили с ними любые формы сотрудничества. В противном случае вам грозит наказание. Те трое, что работают на Грейсона, могут продолжать свою работу, пока не поступят дальнейшие распоряжения от комитета. А теперь – Авраам Вашингтон! – рявкнул он, поворачивая голову.

Внизу, у платформы, возникло какое-то движение, послышалось шарканье ног и затем причитания человека. Через секунду двое Крестоносцев затащили на платформу едва державшегося на ногах нефа, примерно лет пятидесяти, и отпустили, отступив назад.

Негр бросил взгляд на людей в балахонах и колпаках, собравшихся в ангаре, и снова начал причитать. Невозможно было разобрать, что он бормотал.

«Офицер» посмотрел на него:

– Авраам Вашингтон! Ты был многократно уличен в осуждении принятой в нашем округе системы пособия по безработице. Ты дезорганизатор…

– Хозяин, хозяин, – сказал негр, – я не хотел ничего такого. Хозяин, клянусь Богом, я никакой не… этот… Я все…

– Ты беспокоил негров, живущих с тобой по соседству, подстрекая их к протесту. Крестоносцы все видят, все знают. Ты носишь имя двух великих бессмертных американцев, и мы научим тебя уважать их!

– Хозяин, хозяин…

– Негры должны осознать свое место. Сегодня мы устроим тебе урок. Мы сохраним тебе жизнь, но, если ты не будешь держать свой рот на замке, в следующий раз ты будешь повешен на балке этого здания.

– Смолу и перья! – рявкнул офицер.

– Эй-эй-эй-эй! – заулюлюкали Крестоносцы, аплодируя.

Два Крестоносца поднялись по лестнице. Они несли бадью с ручками, тщательно обернутыми тканью, чтобы не обжечь руки. В бадье плескалось что-то черное. Третий, идущий следом за ними, нес большой мешок и широкую малярную кисть.

Они прошли на середину платформы и остановились.

– Разденьте его, – приказал офицер.

Негр не оказывал сопротивления, только вертел головой и причитал.

«Я мог бы открыть стрельбу по этим ублюдкам прямо сейчас, – подумал Долан, нащупывая под балахоном пистолет. – Уложить шестерых…»

Наконец с негра сняли всю одежду, кроме обуви и носков. Долан мог видеть, как мускулы несчастного дрожат и дергаются под черной кожей.

Еще одно нацистское приветствие, и Крестоносец окунул кисть в смолу и начал мазать ею негра, который продолжал вертеть головой и стенать, но не плакал. Когда обмазывание было закончено, двое Крестоносцев полезли в мешок, вытащили оттуда перья и стали их бросать на негра. Это был душ из перьев… Постепенно черное тело исчезло, исчезла симметрия человеческой фигуры – негр все больше и больше напоминал какую-то гротескную птицу.

Ведущий самолично нанес завершающий штрих: окунул кисть в смолу, мазнул его по лицу негра, затем взял две горсти перьев и высыпал ему на голову.

– Уведите его, – сказал «офицер».

Двое Крестоносцев повернули Авраама Вашингтона и спустили его по лестнице, другие подняли бадью и кисть и последовали за ними. Зрители же восторженно орали и аплодировали… через минуту все стихло, и снова воцарилось спокойствие и тишина.

«Офицер» шагнул вперед и отсалютовал:

– Америка для американцев!

– Америка для американцев! – ответили они.

Долан промолчал. Его губы были крепко сжаты.

– Арнольд Смит! – позвал офицер.

Арнольд Смит повернулся к собранию. Долан всмотрелся в лицо. Ни признака страха, только темная, мрачная маска.

– Три раза вы предупреждались комитетом по борьбе за сохранение нравов, – сказал «офицер». – Вы пользуетесь дурной славой.