Текст книги "Точка Боркманна"

Автор книги: Хокан Нессер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Пока он снял номер в отеле «Сее Варф». Четвертый этаж с балконом на солнечной стороне. Вид на гавань, пирсы и бухту, а за ними – открытое море. Неплохое местечко, это ему пришлось признать.

Баусен ткнул пальцем в сторону моря:

– Прямо перед тобой вдали виднеется маяк «Ланге Пирс»… но это только ранним утром и в ясную погоду. В прошлом году таких дней было четыре. А вон там, на скале, расположен «Фишерманс Френд», ресторан для гурманов. Думаю, мы сможем выбраться туда поужинать, если дело застопорится.

Ван Вейтерен кивнул:

– Ну что, пора немного поработать?

Баусен пожал плечами:

– Если господин комиссар настаивает, то конечно. – Бросив взгляд на часы, он воскликнул: – Ах, черт! Они ждут нас уже полчаса!

Полицейский участок Кальбрингена помещался в двухэтажном угловом здании на Главной площади. Стойка администратора, раздевалка, столовая и две-три камеры на первом этаже. Небольшой зал заседаний и четыре кабинета на втором. В силу своего положения Баусен занимал самый большой кабинет с письменным столом и полками темного дуба, потрепанным кожаным диваном и видом на площадь. У Мёрк и Кропке были кабинеты поменьше, окнами во двор, а в четвертом сидели ассистенты полиции Банг и Мосер.

– Разрешите представить вам комиссара Ван Вейтерена, который приехал, чтобы раскрыть это дело, – произнес Баусен.

Мёрк и Кропке поднялись.

– Все нити держит в руках Баусен, – сказал Ван Вейтерен. – Я прислан сюда как дополнительная рабочая сила, если таковая понадобится.

– Понадобится, вне всяких сомнений, – ответил Баусен. – Дело в том, что здесь присутствует весь личный состав. Плюс ассистенты, но я на вашем месте не стал бы особенно на них рассчитывать.

– Инспектор Кропке, – представился Кропке и вытянулся по стойке «смирно».

«Идиот», – подумала Беата Мёрк и поздоровалась.

– Инспектор Мёрк щедро наделена как очарованием, так и интуицией, – продолжил Баусен. – Не стоит ее недооценивать, господин комиссар.

– Да мне бы такое и в голову не пришло, – проговорил Ван Вейтерен.

– Ну что ж, начнем? – спросил Баусен и закатал рукава. – У нас есть кофе?

Беата Мёрк кивнула на поднос, стоявший на столике в углу.

Кропке провел рукой по своим светлым, коротко подстриженным волосам, в то время как его вторая рука стала нащупывать пуговицу под узлом галстука. Судя по всему, доклад предстояло делать ему.

«Видать, это первый претендент, – подумал Ван Вейтерен. – Наверное, Баусен потихоньку натаскивает его… Похоже, не помешает, если уж быть до конца честным».

5

– Предлагаю начать с Эггерса, – начал Кропке и включил проектор. – Чтобы ввести в курс дела господина комиссара и обобщить ситуацию на сегодняшний день для нас самих. Я подготовил несколько слайдов, чтобы облегчить…

Он бросил взгляд на Баусена и тут же перевел его на Ван Вейтерена, ища одобрения.

– Отлично, – сказала Беата Мёрк.

Кропке откашлялся.

– Ранним утром двадцать восьмого июня некий Хайнц Эггерс был обнаружен мертвым во дворе за железнодорожной станцией. Его убили ударом топора по затылку… острие рассекло позвонки, сонную артерию и все такое. Его обнаружил почтальон около шести утра, и к этому моменту он был мертв уже четыре-пять часов.

– Что за тип, этот Эггерс? – прервал его Ван Вентерей.

На экране появился слайд, и Ван Вейтерен смог прочесть, что пострадавшему было тридцать четыре года от роду, когда он так неожиданно закончил свои дни. Родился и проживал в Сельстадте, в паре миль от побережья, но с начала апреля переехал в Кальбринген. У него не было постоянной работы ни в Сельстадте, ни в Кальбрингене, однако имелось обширное преступное прошлое: наркоторговля, нанесение тяжких телесных повреждений, кражи со взломом, сутенерство, мошенничество… В общей сложности он провел в тюрьмах около десяти лет, впервые попав за решетку в шестнадцатилетнем возрасте. Местным властям не было известно о том, что этот тип объявился в Кальбрингене. Эггерс проживал в двухкомнатной квартире на Андрей-страт, принадлежавшей его хорошему другу, который отбывал наказание за изнасилование и угрозы. У него были планы осесть в Кальбрингене, найти работу, зажить нормальной жизнью, что, судя по всему, не очень-то получилось…

– Откуда данные? – спросил Ван Вейтерен.

– Из разных источников, – ответила Беата Мёрк. – В основном от его девушки.

– Девушки?

– Да, она так себя назвала, – кивнул Баусен. – Она жила с ним в его квартире. Но его убила не она, хотя не похоже, чтобы она уж очень сильно оплакивала его.

– Его никто особо не оплакивал, – добавила Мёрк.

– У девушки, во всяком случае, алиби, – пояснил Баусен. – Стопроцентное.

– Как вы работали? – спросил Ван Вейтерен и повернул зубочистку другим концом.

Кропке вопросительно глянул на Баусена и получил в ответ одобрительный кивок.

– Мы опросили около пятидесяти человек. Большинство из них – люди того же сорта, что и сам Эггерс. Его друзья-приятели – воришки, наркоманы и прочий сброд. Он еще не успел обзавестись большим кругом знакомств, так как провел в городе всего несколько месяцев. Дюжина, не больше, и все имена нам достаточно хорошо известны. Публика, в общем-то, обычная – те, кто сидит в парках, распивает пиво. Собираются дома друг у друга, чтобы уколоться, и продают своих женщин на портовом бульваре и Рыночной площади. Ну, еще мы допросили случайных людей по анонимным заявлениям…

Ван Вейтерен кивнул.

– Сколько человек проживает в городе?

– Примерно сорок пять тысяч, – ответила Беата Мёрк. – Летом добавляется еще пара тысяч.

– Как у вас обстоят дела с преступностью?

– Плохо, – проговорил Баусен. – То и дело вызовы по поводу бытовых ссор, летом – четыре-пять угнанных яхт. Парочка драк и немного наркотиков. Тебя ведь, наверное, не интересуют экономические преступления?

– Нет, – ответил Ван Вейтерен. – Во всяком случае, пока. Ну что ж, какие у вас версии по поводу этого самого Эггерса? Пожалуй, сегодня нет необходимости излагать мне все в деталях. Я лучше прочту рапорты и задам вопросы, если они у меня возникнут.

Беата Мёрк решила взять слово.

– Версий никаких, – сказала она. – Пока ни черта ни ясно. Уже начали склоняться к тому – до того как появился Симмель, – что это какие-то внутренние разборки. Один наркоман, который по каким-то причинам убивает другого. То ли слишком обкурился, то ли Эггерс задолжал ему деньжат, то ли что-нибудь в этом духе…

– Того, кто задолжал, не убивают, – возразил Кропке. – Ведь тогда денег точно не получишь…

– Напротив, инспектор, – вздохнула Мёрк.

Кропке на мгновение наморщил лоб.

«Вот именно», – подумал Ван Вейтерен.

– Кофе? – задал риторический вопрос Баусен и стал пересылать по кругу чашки.

– Если предположение инспектора Мёрк соответствует действительности, – проговорил Ван Вейтерен, – то злоумышленник, скорее всего, уже побывал у вас на допросе. Если вы перешерстили всю местную шпану, так сказать.

– Вероятно, – кивнул Баусен. – Но теперь добавился Симмель. Мне кажется, это в корне меняет дело.

– Еще бы, – вставила Мёрк.

Кропке показал новый слайд. Судя по всему, это было место, где обнаружили тело Эггерса… между мусорными баками на заднем дворе здания, предназначенного под снос.

– Его убили там же? – спросил Ван Вейтерен.

– В принципе, да, – ответил Кропке. – Тело переместили на несколько метров.

– А что он там делал?

– Бог знает, – пожал плечами Баусен. – Скорее всего, покупал или продавал наркотики.

– В какое время это произошло?

– В час-два… ночи, стало быть.

– Сам он был под кайфом?

– Не особенно.

– Зачем во дворе сносимого дома стоят мусорные баки?

Баусен задумался.

– Не знаю… если честно, понятия не имею.

Ван Вейтерен кивнул. Кропке разлил кофе, а Беата Мёрк открыла коробку, доверху наполненную булочками.

– Восхитительно! – сказал Ван Вейтерен.

– Из кондитерской Сильвии, – пояснил Баусен. – Очень рекомендую посетить это место. Тебе гарантирована скидка двадцать процентов, если скажешь, что ты полицейский… здесь, за углом.

Ван Вейтерен сломал зубочистку и запустил зубы в булочку.

– Увы, что касается Эггерса, мы оказались в полном застое, так сказать.

– А как обстоят дела с орудием? – спросил Ван Вейтерен, жуя. – Что говорит врач?

– Минуточку.

Кропке поставил еще один слайд – схему того, как лезвие топора или иного орудия, войдя в затылок, прошло через позвонки жертвы, рассекло сонную артерию, пищевод… ну и так далее.

– Мощный удар? – спросил Ван Вейтерен.

– Не обязательно, – проговорила Беата Мёрк. – Все зависит от качества лезвия, а оно было, по всей видимости, очень хорошо наточенное… и тонкое.

– В этом случае приложения большой физической силы не требуется, – вставил Кропке.

– Кроме того, – продолжила Беата, – мы видим, что удар нанесен под углом, но это тоже ничего не значит. Преступник мог быть низеньким или, наоборот, высоким. Все зависит от того, как он держал орудие… и какое оно, разумеется.

– Достаточно вспомнить, сколько существует способов ударить по теннисном мячу, – пояснил Кропке.

Ван Вейтерен взял еще одну булочку.

– Вероятнее всего, убийца орудовал топором? – спросил он.

– Чем-то в этом роде, – кивнул Баусен. – Предлагаю перейти к Симмелю. Инспектор Мёрк?

Беата откашлялась и перелистала свой блокнот.

– Ну, здесь мы пока мало продвинулись… его нашли позавчера утром, около восьми. Тело обнаружил в городском парке человек, совершавший утреннюю пробежку. Сначала он увидел на дорожке кровь, а остановившись, заметил чуть в стороне труп. Похоже, убийца не особенно заботился о том, чтобы спрятать тело. Он… бегун, я имею в виду, немедленно позвонил в полицию, мы с комиссаром выехали на место и констатировали, что… в общем, почерк похожий.

– Удар топором сзади, – сказал Баусен. – Еще чуть-чуть – и голова отделилась бы от тела. Зрелище чудовищное.

– Орудие то же самое? – спросил Ван Вейтерен.

– С вероятностью на девяносто процентов, – ответил Кропке.

– Хорошо бы на сто.

– Судя по всему, – сказал Баусен, – это не обычный топор. Лезвие длинное и узкое. Ширина составляет сантиметров пятнадцать – двадцать. Это по словам судмедэкперта… кстати, у Симмеля была бычья шея.

– Может быть, мачете? – предположил Ван Вейтерен.

– У меня возникала такая мысль, – сказал Баусен, – но у мачете загнутое острие, а в данном случае ровное.

– Хорошо, – проговорил Ван Вейтерен. – Возможно, это сейчас не самое главное. Существует ли какая-нибудь связь между Эггерсом и Симмелем?

В комнате повисла тишина.

– Хороший вопрос, – пробормотал Баусен.

– Пока мы не обнаружили никакой связи, – сказал Кропке. – Хотя мы, само собой, ищем ее…

– Оба проходимцы, – добавил Баусен. – Хотя из разных родов войск, так сказать. Подозреваю, что в делах Симмеля тоже не все чисто, но это вопрос скорее для налоговой службы. Он не был замешан в преступной деятельности. Я имею в виду – в стиле Эггерса.

– Во всяком случае, ни разу не попался, – уточнила Мёрк.

– А наркотики? – спросил Ван Вейтерен. – Они нередко сводят людей из разных социальных слоев.

– На это ничто не указывает, – вздохнул Кропке.

«Неплохо было бы найти разгадку до того, как произойдет смена поколений», – подумал Ван Вейтерен.

– Что он делал в парке?

– Шел домой, – ответила Беата Мёрк.

– Откуда?

– Из ресторана «Голубой фрегат». Там он просидел примерно с половины девятого до одиннадцати… есть несколько свидетелей. Судя по всему, после этого решил прогуляться по городу. Последними его видели две женщины у Рыночной площади… примерно в двадцать минут двенадцатого, плюс-минус пара минут.

– Что сказано в заключении судмедэксперта о моменте наступления смерти?

– Окончательный отчет будет готов завтра, – сказал Баусен. – На сегодняшний день – в интервале от половины одиннадцатого до часу ночи.

Ван Вейтерен откинулся на стуле и устремил взгляд в потолок.

– Тогда есть два варианта… – сказал он и сделал паузу.

– Вот именно, – подхватила Беата Мёрк. – Либо убийца затаился у дорожки, готовый напасть на любого прохожего, либо следил за Симмелем от самого ресторана.

– Может, он столкнулся с ним по дороге, – сказал Кропке. – Случайно.

– И у него случайно оказался при себе топор? – спросила Беата Мёрк.

«Отлично, – подумал Ван Вейтерен. – Интересно, не задумывался ли Баусен о том, чтобы передать свой пост женщине? Хотя это, конечно, решает не он».

6

В холле полицейского участка их поджидали четверо журналистов, но Баусен привычным жестом разогнал стервятников.

– Пресс-конференция завтра в одиннадцать. До того – ни слова!

Ван Вейтерен вежливо отказался от ужина и от предложения подвезти его до отеля:

– Мне нужно прогуляться. Кроме того, собирался купить газеты.

Баусен кивнул:

– Вот мой номер телефона, если передумаешь. Я весь вечер дома.

Он протянул свою визитку, и Ван Вейтерен спрятал ее в нагрудный карман. Полицмейстер залез в слегка потрепанную «тойоту» и уехал. Ван Вейтерен посмотрел ему вслед.

«Замечательный дядька, – подумал он. – Интересно, в шахматы он тоже играет?»

Часы показывали половину шестого. Поработать пару часов в номере, потом поужинать… неплохая программа, чтобы убить время. Единственное качество, которое ему удалось развить в себе с годами, – это умение убивать время.

Ну, и некоторую склонность находить злоумышленников, конечно.

Взяв в руку портфель, он двинулся в сторону порта.

Четырнадцать кассет и три пухлые папки.

Таков был объем материалов по делу Эггерса. Вывалив все это на кровать, он с минуту поколебался. Потом позвонил администратору и заказал в номер бутылку пива. Взяв папки под мышку, вышел на балкон и уселся в кресло.

Несколько минут ушло на то, чтобы подрегулировать зонтик, защищавший от лучей вечернего солнца. Окончив возню и получив свое пиво, он просидел на балконе до тех пор, пока не прочел все документы до последнего слова.

Вывод, который он сделал, звучал довольно просто, и его лучше всего выражала формулировка инспектора Мёрк: ни черта ни ясно.

Его совершенно не прельщала перспектива прослушивать записи допросов. В нормальной ситуации, будь он на рабочем месте, конечно же предпочел бы распечатку. Однако выбирать не приходилось – придется надевать наушники. Решив отложить это дело до ночи или даже до завтрашнего утра, он взялся за следующее убийство и прежде всего раскрыл газеты. Ему удалось раздобыть целых четыре штуки – две общенациональные и две местные, вчерашний выпуск и сегодняшний.

Национальные газеты набрали заголовки достаточно крупным шрифтом, однако текст не отличался многословностью. Видимо, репортеров на место еще не выслали. Они наверняка появятся к пресс-конференции. Высказывания руководителя следствия комиссара Баусена ограничивались тем, что полиция прорабатывает несколько версий.

«Да-да, как же», – подумал Ван Вейтерен.

Местная газетенка именовалась «де Журнаал» и почти вся была посвящена убийству. Портрет Баусена, фотографии места, где обнаружили труп, портрет убитого – до того, как его убили. И фотография Эггерса. Заголовок гласил: «Палач наносит очередной удар. Еород охвачен страхом». Далее в тексте статей ставились вопросы: кто станет следующей жертвой? достаточно ли компетентно руководство следствия?

Пробежав глазами статьи, он прочел некролог на Эрнста Симмеля. Достойный сын своего города, добропорядочный гражданин, судя по всему – член «Ротари клуба», член правления футбольного совета, заместитель председателя банковской комиссии. Ранее, до отъезда в Испанию, занимал целый ряд ответственных постов. Недавно вернулся в родной город – и вот зверски убит.

«De mortius… – подумал Ван Вейтерен и швырнул газету на пол. – Какого черта я тут болтаюсь?»

Скинув рубашку, он пошел в ванную. Как там назывался этот ресторанчик? «Голубой фрегат?»

Предположение, что корреспонденты национальных газет вот-вот появятся, оправдалось. Когда он проходил по фойе отеля, к нему подскочили двое мужчин среднего возраста; злоупотребление никотином оставило заметный след на их лицах. Ван Вейтерен со вздохом замедлил шаг.

– Комиссар Ван Вейтерен? Крэйкшанк, газета «Телеграаф».

– Мюллер из «Альгемайне», – вставил второй. – Мы, кажется, встречались.

– Моя фамилия Рёллинг, – ответил Ван Вейтерен. – Я занимаюсь продажей напольных часов. Это какое-то недоразумение.

– Ха-ха, – произнес Мюллер.

– Когда можно будет с вами побеседовать? – спросил Крэйкшанк.

– Пресс-конференция состоится в полицейском участке завтра в одиннадцать, – ответил Ван Вейтерен и открыл входную дверь.

– Кто ведет расследование – вы или Баусен? – спросил Мюллер.

– Какое расследование? – переспросил Ван Вейтерен.

Внутренне убранство «Голубого фрегата», вопреки ожиданиям, было выдержано в красных тонах. Бар был заполнен разве что наполовину, и в ресторане хватало свободных мест. Ван Вейтерен уселся за столик в глубине зала, в стороне от остальных, однако не успел он приступить к горячему, как перед ним возник сухощавый господин с блестящими глазами и нервозной улыбкой.

– Прошу прощения, Шальке из «де Журнаал», – представился он. – А вы тот самый комиссар?

Ван Вейтерен не ответил.

– Я был последним, кто разговаривал с ним… Баусен и Кропке, конечно, допросили меня, но если вы желаете со мной побеседовать, я к вашим услугам.

Шальке бросил вопросительный взгляд на пустой стул.

– Давайте встретимся в баре минут через двадцать, – предложил комиссар.

Шальке кивнул и удалился. Ван Вейтерен вяло принялся за блюдо, обозначенное в меню под загадочным название: «Гордость шеф-повара с грибами и моцареллой». Доев и расплатившись, он так и не понял, что именно съел.

– Он сидел как раз на том месте, где сейчас сидите вы, господин комиссар, – произнес Шальке. – Живой и в добром здравии. Ясно как день: он понятия не имел, что его собираются убить… был совершенно таким же, как всегда.

– Каким? – спросил Ван Вейтерен и всосал пивную пену.

– Каким? Ну… с отсутствующим видом, немного высокомерный, если уж говорить честно. С ним трудно было разговаривать… он всегда так держался… словно думал о чем-то своем.

«Ничего удивительного», – подумал Ван Вейтерен.

– Пытался флиртовать с одной из девушек, сидевших вон там… – Он указал пальцем направление.

– Флиртовать?

– Ну, флиртовать – это, пожалуй, слишком сильно сказано… во всяком случае, посматривал на нее.

Ван Вейтерен приподнял бровь:

– Вы хотите сказать, что Эрнст Симмель имел обыкновение волочиться за женщинами?

Шальке заколебался, но лишь на секунду:

– Нет, не волочиться, этого я не могу сказать. Впрочем, я не особенно хорошо его знал, к тому же он несколько лет прожил за границей. Иногда у него случались интрижки, но ничего серьезного.

– Тогда, видимо, его брак – тоже ничего особенно серьезного, – сказал Ван Вейтерен.

– Нет. То есть… ну да… конечно, можно и так сказать.

– А ушел он отсюда около одиннадцати?

– В две минуты двенадцатого.

– В какую сторону он направился?

– Туда… – Шальке снова указал пальцем. – В сторону площади и порта.

– Разве его дом не в другой стороне?

– На самом деле можно пройти и так и этак… через порт дорога получается чуть длиннее.

– Вы не заметили никого, кто пошел бы следом за ним?

– Нет.

– Как вы думаете, почему он выбрал этот путь?

– Не знаю. Возможно, женщины.

– Проститутки?

– Да. У нас есть несколько… Они обычно стоят там по вечерам.

– Вы не обратили внимания, еще кто-нибудь вышел из бара вслед за Симмелем?

– Нет. Я размышлял над этим, но мне показалось, что такого не было.

Ван Вейтерен вздохнул:

– Какие вопросы задали бы вы, будь на моем месте?

Шальке задумался.

– Черт его знает. Понятия не имею.

– У вас нет собственного объяснения случившемуся?

Шальке снова задумался. Видно было, что ему хотелось представить какую-нибудь оригинальную версию, но через некоторое время он сдался.

– Нет, честно говоря, у меня нет никаких версий, – проговорил он. – Наверное, какой-то маньяк. Сбежавший из психушки.

«Психушка? – подумал Ван Вейтерен. – Отличная формулировка из уст работника словесного фронта».

– Баусен исследовал этот вопрос, – ответил он. – Единственный человек, сбежавший из закрытого учреждения, – пожилая дама в возрасте девяноста лет. В инвалидном кресле и с синдромом Альцгеймера.

– Похоже, это не она, – хмыкнул Шальке.

Ван Вейтерен допил пиво и решил пойти домой. Он слез с высокого барного стула и поблагодарил собеседника за помощь.

– Кстати, здесь всегда бывает так пусто? – спросил он.

– Да нет, черт побери! – воскликнул Шальке. – Тут по вечерам обычно яблоку негде упасть. Тем более сегодня пятница, сами понимаете. Люди просто боятся. Не решаются носу из дома высунуть.

«Боятся? – подумал Ван Вейтерен, уже стоя на тротуаре. – Ну да, естественно, они боятся».

Город объят страхом?

Дорога от «Голубого фрегата» до отеля в порту заняла меньше десяти минут. Время от времени попадались машины. Но пешеходов он встретил всего-то дюжину, и все шли группками. В немногочисленных работающих кафе и барах большая часть мест пустовала. В кинотеатре «Палладиум» шел поздний сеанс, но у Ван Вейтерена возникло ощущение, что и там зал не заполнен. Кальбринген и так мало чем мог похвастаться по части ночной жизни, но теперь оцепенение чувствовалось совершенно отчетливо.

Убийца… Палач… Маньяк с топором никого не оставил равнодушным.

Чего уж тут удивляться! Постояв минутку у отеля, Ван Вейтерен размышлял, не предпринять ли ему прогулку в городской парк, чтобы осмотреть место происшествия, однако в конце концов решил повременить. Осмотр при дневном свете наверняка даст куда больше.

Само собой, завтра ему предстоит масса других дел. Но, когда он залез под гостиничное одеяло и включил магнитофон, в голове у него зазвенели слова инспектора Мёрк:

«Ни черта не ясно!»

«Кстати, очень красивая женщина, – подумал он. – Вот когда пожалеешь, что нельзя сбросить годков эдак двадцать пять».

Уже после полутора допросов он спал как убитый.

7

Во сне его снова преследовали картины прошлого. Одни и те же. Все то же отчаянное чувство собственной беспомощности, тот же раскаленный до белого каления гнев – Витте с исколотыми руками, забившаяся в уголок дивана, ее глаза – как два черных пустых колодца. Тощий сутенер с иссиня-черными волосами, свисающими сосульками… он насмешливо улыбался ему… И еще одна картина – ее лицо над плечом обнаженного мужчины. Потная волосатая спина, тяжелые ягодицы, совершающие мощные толчки, прижимая ее к стене. Широко расставленные ноги Витте, ее глаза, в которых отражался его взгляд, – глаза, видящие то, что видит он… всего лишь секунду, прежде чем он повернулся и вышел.

Все те же воспоминания… и сквозь них как красная нить – образ хохочущей десятилетней девочки с пшеничными косичками, которая бежит ему навстречу по песку пляжа с раскинутыми руками и сияющими глазами. Витте…

Он проснулся, как всегда, в холодном поту. Прошло несколько секунд, прежде чем он все вспомнил и вновь почувствовал свое превосходство… Оружие… пьянящее чувство счастья, когда топот свистит, рассекая воздух, и тихий звук, когда он входит в тело. Безжизненные тела, пузырящаяся кровь…

Кровь.

Если бы она могла смыть картины его снов. Затуманить их, сделать неузнаваемыми, уничтожить. Свести все счеты к полному нулю… И все же речь не о его мучениях. И не об образах, а о той реальности, которая стоит за ними. Короче, речь о том, что произошло на самом деле.

Это ее месть, не его. Девочки, бежавшей по пляжу и вдруг остановленной на бегу, в самой начале жизни. Только ее все это касается и никого более. Ее, и только ее.

Он пошарил в темноте, ища сигареты. Зажигать свет не хотелось. Темнота была кстати – ему не хотелось ничего видеть…

В конце концов спичку зажечь удалось. Он сделал несколько глубоких затяжек. Снова подступило ощущение тепла, распространяющегося по телу, поднимающегося к голове и вызывающего невольную улыбку. Он снова подумал о своем оружии. Увидел его перед собой в темноте – в неожиданном радостном возбуждении, как Макбет, и подумал о том, сколько нужно выждать, прежде чем снова дать ему заговорить…

8

При ясном утреннем свете, под дуновением свежего ветра с моря Кальбринген, казалось, позабыл о том, что он – город, объятый страхом. За поздним завтраком у себя на балконе Ван Вейтерен рассматривал толпы людей на Рыночной площади. Судя по всему, на прилавках под разноцветными шатрами были разложены не только деликатесы со дна моря – скорее там продавалось все на свете. Суббота – базарный день, солнце светило в небе, и жизнь продолжалась.

Часы на башне маленькой белой церкви пробили десять, и он осознал, что проспал почти одиннадцать часов.

Одиннадцать часов? Стало быть, для того, чтобы восстановился нормальный ночной сон, ему всего-то нужно убийство – и погоня за убийцей.

Разбив яйцо, он продолжал размышлять над этим… Мысль показалась ему абсурдной. И что за странное чувство охватило его этим тихим утром? Ван Вейтерен заметил это чувство, еще стоя в душе. Он попытался стряхнуть его с себя, но сейчас на открытом воздухе, пропитанном солями моря, оно накатило с новой силой. Душа окуналась во что-то мягкое, как в вату, ее окутывала легкость, и в ушах звучал соблазнительный шепот.

Что ему не надо напрягаться…

Что решение просто упадет ему с неба…

Придет, как результат совпадения многих случайностей. Как дар свыше… при помощи бога из машины!

«Да, встать на колени и помолиться о такой благодати, – подумал Ван Вейтерен. – Черта с два я в это поверю!»

Однако приятная мысль не покидала его.

Крэйкшанк и Мюллер сидели в фойе отеля, поджидая его. К ним добавился фотограф, бородатый молодой человек, бесцеремонно пальнувший вспышкой прямо ему в лицо, едва он вышел из лифта.

– Доброе утро, комиссар, – поздоровался Мюллер.

– Похоже на то, – ответил Ван Вейтерен.

– Мы могли бы мы побеседовать с вами после пресс-конференции? – спросил Крэйкшанк.

– Если вы обязуетесь писать то, что я скажу. Одно лишнее слово – и вы будете удалены на два года!

– Разумеется, – улыбнулся Мюллер. – Правила игры те же.

– Я буду находиться у Сильвии с двенадцати до половины первого, – сказал Ван Вейтерен и положил ключ в протянутую руку портье.

– У Сильвии? А кто… а что это такое? – спросил фотограф и снова щелкнул фотоаппаратом.

– Это вам придется выяснить самим, – буркнул Ван Вейтерен.

Комиссар Баусен восседал в президиуме перед представителями прессы. Его авторитет был непререкаем. Он начал с того, что выждал несколько минут, пока в набитом до отказа помещении не воцарилась тишина; слышно было, как падают капли пота.

Затем он заговорил, но стоило кому-нибудь что-то прошептать или кашлянуть, как он немедленно умолкал, буравя нарушителя тишины суровым взглядом. Если же кто-то решался перебить его, он делал предупреждение и заявлял, что при повторении нарушения виновный будет выпровожен из зала заботами Мосера и Кропке. Да и с его помощью, если это понадобится.

На те вопросы, которые все же были заданы, он отвечал спокойно и методично, с хорошей долей высокомерия, которая безошибочно обнажала некомпетентность того, кто задавал вопрос.

«В прошлом он наверняка был актером», – подумал Ван Вейтерен.

– Как скоро вы планируете засадить преступника за решетку? – спросил красноносый репортер из местной газеты.

– Примерно через десять минут после того, как мы его найдем, – ответил Баусен.

– У вас есть версии, по которым вы работаете? – спросил редактор Малевич из «де Журнаал».

– А как мы смогли бы работать без версий? – ответил Баусен. – У нас тут ведь не редакция газеты.

– Кто же все-таки руководит следствием? – спросил корреспондент «Нэве Блатт». – Вы или комиссар Ван Вейтерен?

– А вы как думаете? – проговорил Ван Вейтерен, разглядывая изгрызенную зубочистку. Больше он не стал отвечать ни на один вопрос – переводил на Баусена кивком головы. Если он и улыбался в душе, внешне это не было заметно.

Через двадцать минут тема казалась исчерпанной, и полицмейстер перешел к приказам:

– Я хочу, чтобы местные газеты и радио призвали всех, кто перемещался по городу во вторник вечером – примерно от одиннадцати до полуночи, в районе «Голубого фрегата», улицы Хойстрат, лестницы, ведущей к Рыночной площади и Эспланаде, в сторону городского парка, – срочно обратиться в полицию, начиная с завтрашнего дня! Мы выделим двух человек для приема всех сведений, и будем подходить очень строго, если кто-то решит отсидеться и не заявит о себе. Не забудьте, что мы имеем дело с преступником крупного калибра.

– Но ведь получится огромное количество народу! – произнес кто-то.

– Когда ловишь убийцу, госпожа Мелих, – ответил Баусен, – приходится мириться с мелкими неудобствами.

– Ваше мнение, комиссар? – спросил Крэйкшанк. – Так сказать, с глазу на глаз.

– Тут восемь глаз, если я правильно считаю, – ответил Ван Вейтерен. – У меня нет никакого мнения.

– Этот самый Баусен производит впечатление человека на своем месте, – сказал Мюллер. – Как вы думаете, сотрудничество с ним пойдет хорошо?

– Можете быть уверены на все сто, – проговорил Ван Вейтерен.

– У вас есть какие-нибудь зацепки?

– Да, напишите, что есть.

– Но на самом деле у вас их нет?

– Этого я не говорил.

– Когда в последний раз у вас было нераскрытое дело? – спросил Крэйкшанк.

– Шесть лет назад.

– Что это была за история? – с любопытством спросил фотограф.

– Дело Г. – Ван Вейтерен перестал жевать и посмотрел в окно.

– Да, точно, – кивнул Крэйкшанк, – я писал об этом. Две только что вошедшие молодые дамы намеревались присесть за соседний столик, но Мюллер жестом отогнал их.

– Вам лучше сесть вон там, в уголке, – сказал он. – Здесь такой ужасный запах.

– Так что, – вернулся к теме Крэйкшанк, – мы имеем дело с маньяком или убийства запланированы?

– А кто сказал, что маньяки не планируют? – возразил Ван Вейтерен.

– Есть ли связь между жертвами?

– Да.

– Какая же?

– …

– Откуда вы знаете?

– Передайте, пожалуйста, булочку.

– Сюда прибудут еще какие-нибудь высокопоставленные лица?

– Если потребуется.

– Вам приходилось раньше иметь дело с убийцами, которые орудуют топором? – снова попытался вступить в разговор фотограф.

– Я кое-что знаю об убийцах, – проговорил Ван Вейтерен, – и все они прекрасно осведомлены о том, как действует топор… Кстати, ваши газеты вас надолго откомандировали? На полгода?

– Ха-за, – засмеялся Мюллер. – Думаю, на пару дней, не больше. Разумеется, если это не повторится.

– Повторится, но не так скоро.

– Откуда вы знаете?

– Спасибо за кофе, – сказал Ван Вейтерен и поднялся. – Боюсь, мне придется сейчас вас покинуть. Не сидите слишком долго по ночам и не пишите глупостей.

– Да разве мы когда-нибудь писали глупости? – воскликнул Крэйкшанк.

– Какого черта мы здесь делаем? – спросил фотограф, когда журналисты остались одни.

«Какого черта я здесь делаю?» – подумал Ван Вейтерен, садясь на пассажирское сиденье рядом с полицмейстером Баусеном.