Текст книги "Бесстрашная охотница"

Автор книги: Хизер Гротхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Хизер Гротхаус
Бесстрашная охотница

Глава 1

1 октября 1104 года

Лимнийский лес Шотландского нагорья

– Вот так, да? – прошептала Беатрикс Левенах на ухо незнакомцу, когда он застонал и навалился на нее всем телом.

Беатрикс прижала незнакомца к стене постоялого двора «Белый волк». Все происходило на заднем дворе, непозволительно близко к гостям, что трапезничали в зале за дверью, находившейся всего в двух шагах от них. Возможно, Беатрикс поступала неосмотрительно, но опасность ее возбуждала. И хотя, прокравшись сюда, незнакомец отвлек ее от работы, которой у Беатрикс, как хозяйки постоялого двора, было невпроворот, она не могла отказать себе в удовольствии пощекотать нервы – тем более что главное свое предназначение она видела совсем не в том, чтобы угождать завсегдатаям.

Беатрикс еще раз поднажала, и незнакомец глухо застонал. Причем стон этот, как всегда случалось, отозвался в ней странным и радостным ощущением – ей казалось, что кровь предков вдруг обратилась в лунный свет и быстрее побежала по жилам.

– Вот тебе, получай! – задыхаясь, воскликнула Беатрикс. – Получай, ублюдок!

Она почувствовала, как влага сквозь ее длинный кухонный фартук просочилась на платье, и ей стало жаль испорченную вещь – отстирать кровавое пятно едва ли удастся. Но переживания из-за испорченного наряда отошли на второй план, когда она почувствовала, как обжигающе холодные губы незнакомца скользнули по ее шее.

– Даже не смей мечтать об этом, – проворчала Беатрикс и, навалившись на него всем телом, тут же прикончила его.

Тяжело дыша, Беатрикс отступила от стены, и тело мужчины тотчас плюхнулось в грязь. Он валялся на заднем дворе постоялого двора, возле разбитого помойного ведра, которое Беатрикс так и не успела опорожнить.

Внезапно из-за горной вершины выскользнул яркий луч лунного света, упавший на неестественно бледное лицо покойника. Над его верхней губой сверкнул заостренный клык, голова же утонула в помоях. Затем полоска света скользнула по его рваной и грязной одежде, по пепельной, стремительно разлагающейся коже, по впалой груди, из которой торчали…

– Ах проклятие, – пробормотала Беатрикс.

Она шагнула к мертвому незнакомцу и, приставив ногу к груди мертвеца, схватилась обеими руками за деревянную рукоять вил и выдернула их.

Раздалось отвратительное шипение. Беатрикс снова отступила и посмотрела на испорченный инструмент – черная кровь уже впиталась в дерево.

– Третьи вилы за неделю, – сказала она со вздохом и швырнула их на мусорную кучу.

Беатрикс вновь взглянула на труп, стремительно превращавшийся в скользкую зловонную массу. Перед тем как исчезнуть с лица земли, то, что осталось от тела, издало пронзительный визг. Беатрикс поморщилась и плюнула туда, где только что лежал труп. Потом отступила еще на шаг от стены и стала вглядываться в черную стену деревьев – лес начинался сразу за постоялым двором.

Но никакого движения за деревьями Беатрикс Левенах не замечала – по крайней мере ничего подозрительного она не видела. Не было у нее и зловещего предчувствия, когда по спине бегут мурашки, а волосы встают дыбом на затылке – то были верные признаки готовившегося нападения. И ничто не нарушало тишину леса – ничто, кроме горного холодного ветра, свистящего в кронах вязов и несущего на своей спине зиму.

– Но надолго ли эта тишина?.. – пробормотала Беатрикс.

После совершенного ею убийства ночь показалась ей еще холоднее, хотя между лопатками и на груди у нее выступили капельки пота. Онемевшими пальцами Беатрикс развязала тесемки фартука и стащила его через голову. Скомкав фартук, она отправила его туда же, куда до этого отправила вилы. Затем, повернувшись так, чтобы луна осветила ее платье, Беатрикс оценила ущерб и направилась к бочке с дождевой водой в углу двора.

«Не так уж страшно, – подумала она. – Черное пятно здесь, несколько брызг там, вот и все». Она могла замаскировать свежие пятна на лифе с помощью особого средства – Мать Вечность знала, что каждую ночь ей так или иначе приходилось им пользоваться, но на юбке след от сегодняшнего убийства останется навсегда. Беатрикс погрузила руки в бочку с водой и начала тщательно оттирать черную липкую кровь.

– Чертовы вампиры… – бормотала она сквозь зубы.

Руки ужасно мерзли от ледяной, воды, и еще ей досаждала мысль об испорченных вилах. Беатрикс вдруг шмыгнула носом и подумала: «Ну вот, опять то же самое…» Конечно, она никогда ничего, не боялась. Встречаясь с врагами, Беатрикс никогда не отступала и бесстрашно вступала с ними в бой. Ее бесстрашие подпитывалось сильнейшей ненавистью к гнусным тварям; убивать вампиров она считала своим долгом. И лишь после совершения очередного убийства, лишь после того, как жизни ее больше ничто не угрожало, на глазах выступали непонятные слезы, а по телу прокатывалась дрожь.

Беатрикс схватилась обеими руками за края бочки и замерла, пристально глядя в воду. Затем подняла голову и, уставившись на полную белую луну, сделала глубокий вдох.

«Ты Левенах. – Когда-то она не раз слышала эти слова от отца, но теперь, когда отец ее был мертв, слова эти прозвучали у нее голове. – Ты защитница. Хранительница Лимнийского леса, хранительница всех его жителей, всего нагорья».

Из открытой двери черного хода донесся треск разбиваемой посуды, но Беатрикс даже не поморщилась. Еще одна глиняная кружка закончила свое существование, разбившись о каменный очаг. То была месть со стороны одного из лимнийцев за то, что хозяйка постоялого двора вовремя не подлила ему эля. Они были как дети, эти лимнийцы, которых она поклялась защищать. Беатрикс тихо рассмеялась. Невинны, как дети! И как дети капризны и жестоки.

Беатрикс выпрямилась, утерла глаза и еще раз взглянула на луну. Затем вернулась в зал, где человек двадцать лесных жителей с нетерпением ждали, когда их обслужат. Эти люди распускали о ней небылицы, пили ее эль, ели ее похлебку и при этом совершенно ей не доверяли. Правда, они пусть неохотно, пусть с ворчанием, но все же платили ей дань, выделяя скромную долю из своих припасов, как того требовал закон, не нарушавшийся уже много веков. Лимнийцы с незапамятных времен платили дань тем, кто их хранил и защищал – волшебникам из рода Левенах. Беатрикс была последней из рода, и лимнийцы, следуя традиции, несли дань и ей, хотя и считали ее ведьмой.

«Ведьма Беатрикс».

«Из-за нее все мы будем прокляты».

«Из-за нее все мы погибнем».

Нет, ей совсем не хотелось возвращаться на постоялый двор «Белый волк», но она все равно вернулась туда.

Потому что она Левенах. Потому что она последняя из рода.

Наконец все разошлись. Проводив последнего гостя, едва державшегося на ногах, и закрыв за ним дверь на засов, Беатрикс почувствовала такую усталость, что с радостью уснула бы прямо здесь, на полу. Но она позволила себе лишь прижаться лбом к деревянной, в зазубринах, задвижке и тихонько вздохнуть. Все тело ныло и болело, веки слипались, а глаза жгло, словно их натерли песком. К счастью, завтра воскресенье, и она сможет отдыхать весь день.

Но она не могла провалиться в сон прямо сейчас. Ее ждала работа. По счастью, комнаты для гостей на втором этаже пустовали – последнее время постояльцев в гостинице было мало, но рабочий день ее еще был далек от завершения.

Тяжело вздохнув, Беатрикс окинула взглядом зал. Почти все столы были сдвинуты с мест, а столешницы стали липкими от пролитого пива. Кружки же и деревянные миски валялись на полу, словно гигантские желуди, сброшенные с дуба порывом ветра. А табуретки валялись в разных углах ножками кверху. Беатрикс не стала подметать, пока тут были посетители, не хотела показывать зад этим пьянчугам, и теперь глиняные черепки терпеливо дожидались, когда их сметут в одну кучу. В очаге же, вспыхивая красным пламенем, догорали уголья, и трудно было дышать от дыма и чада.

В очередной раз вздохнув, Беатрикс подумала о том, с каким бы удовольствием занялась уборкой, распахнув окна и двери. Но в открытые окна мог проникнуть не один лишь чистый прохладный ночной воздух. С тем же успехом она могла бы повесить на дверях вывеску: «ЖИЛИЩЕ ОДИНОКОЙ ВЕДЬМЫ. ВХОД ДЛЯ ВАМПИРОВ – ЗДЕСЬ».

Беатрикс зажгла несколько сальных свечей и с угрюмой решимостью принялась за уборку, мечтая закончить все поскорее, мечтая о том, чтобы ей было с кем поговорить, выполняя грязную работу, мечтая о том, чтобы она, подобно своей прабабушке, могла заклинаниями заставить мебель танцевать, а старую метлу – выметать из-за угла весь сор.

Когда наконец порядок был восстановлен, Беатрикс выпрямилась и со стоном швырнула тряпку в грязную воду. А метла, которая и не думала повиноваться ей, как бы пристально Беатрикс на нее ни смотрела, стояла, прислонившись к столу, и хозяйку даже не замечала. На глаза Беатрикс упала мокрая от пота прядка, и она с раздражением откинула ее. Затем подошла к очагу, чтобы сгрести в кучу уголь, после чего обошла весь зал, задувая свечи, за исключением последней, которую и взяла, отправившись на кухню.

На кухне работы было немного, и Беатрикс, поднатужившись, подняла с очага тяжелый котел с загустевшими остатками похлебки, поставила его на пол и чуть наклонила. Две кошки, белая и черная, тотчас же метнулись к котлу и принялись за ужин, не обращая внимания на хозяйку.

Беатрикс тщательно вытерла стол, оставив кружки и миски отмокать в чане. После этого она снова взяла свечу и направилась к маленькому плетеному коврику в дальнем углу кухни. Наклонившись, сдвинула коврик в сторону, после чего схватилась за металлическое кольцо, вделанное в доску люка, и, потянув за кольцо, открыла люк.

Из люка потянуло сквозняком, и Беатрикс с наслаждением вдохнула свежий морской воздух. Она взглянула на свой испачканный наряд, но решила, что не станет переживать из-за того, что выглядит не слишком опрятно. Вот-вот наступит рассвет, и на то, чтобы привести себя в порядок, у нее не остается времени. Она лишь пригладила волосы и вытерла рукавом щеки и лоб.

Ступеньки были крутые и узкие, но ни одна из них не скрипнула, когда Беатрикс осторожно спускалась в погреб. Свеча отбрасывала на каменные стены красноватые отблески, и Беатрикс казалось, что волосы у нее на голове шевелятся. Спустившись наконец вниз, она громко произнесла:

– Тейне![1]1
  Пожар! (гэльск.)


[Закрыть]

И тотчас же во всех углах подвала появились высокие железные канделябры. В каждом из них было по семь свечей, и каждая из семи свечей зажглась.

Поставив свою свечу на последнюю ступень, Беатрикс вышла на середину подвала и шагнула к массивной плите из черного блестящего сланца, напоминавшего драгоценный камень. Язычки пламени отражались в этой плите как в зеркале, и Беатрикс почти сразу же увидела в нем и свое отражение. Она пристально уставилась в черное зеркало, стараясь ни о чем не думать, стараясь очистить сознание. Лишь почувствовав себя готовой, она развела руки в стороны и крикнула:

– Фосгейл![2]2
  Откройся! (гэльск.)


[Закрыть]

Едва она произнесла эту команду, как в каменной плите появилась щель, которая затем стала расширяться – две половины плиты с тихим шорохом расползались в стороны. А между плитами была непроглядная тьма – стократ чернее самого черного камня, мрачнее глубин самого глубокого озера, холоднее самой холодной зимы.

Но сердце Беатрикс наполнилось радостью и восторгом, что всегда случалось с тех самых пор, как ей еще девочкой впервые позволили посетить этот волшебный колодезь. И всякий раз, когда Беатрикс приходила сюда, она убеждалась в том, что действительно являлась волшебницей из могущественного и древнего клана Левенах, женщиной, в чьих жилах текла кровь волшебников. Только здесь она могла почувствовать себя воительницей, сражающейся против зла, хранительницей нагорья, защитницей тех, кто жил под сенью леса. Здесь она иногда видела людей, в чьих жилах текла та же кровь, что и в ее, людей, которые канули в вечность. Здесь были ее друзья и тот источник, из которого она могла черпать силы. И именно здесь она находила покой, который приносили ей мертвые, их загадочные обещания…

Прошло еще какое-то время, и из темноты внезапно возник мужчина с седыми волосами и короткой опрятной бородкой.

– Здравствуй, малышка Беатрикс.

– Здравствуй, папа, – прошептала Беатрикс. – Я скучаю по тебе.

– И я по тебе скучаю, дочка.

– Трудная была ночь, – пожаловалась Беатрикс.

Отец кивнул в ответ и тут же сказал:

– И все же он придет.

Беатрикс со вздохом покачала головой. Она не хотела говорить об этом сегодня, хотела лишь поболтать с отцом, чтобы обрести душевный покой.

– Я больше не могу, папа. Я так устала.

– Нет, ты можешь. Ты должна. Он придет, и мы спасем лимнийцев.

– Я не хочу, чтобы он приходил. И мне нет дела до лимнийцев, – с дрожью в голосе проговорила Беатрикс. – Мне так одиноко… Все тут меня ненавидят, считают ведьмой.

Отец вдруг помрачнел и заявил:

– Такова клятва, Беатрикс.

Она заговорила очень тихо, почти шепотом. Но в голосе ее была бездна отчаяния, а слезы струились по щекам:

– Это несправедливо, папа. Я одна, и лимиийцы отвернулись от меня, когда вы покинули нас. С каждым днем они все крепче верят в то, что это я убиваю людей.

– Но он придет, и ты его дождешься, – стоял на своем отец. – Потому что ты…

– Да, мы из клана Левенах, я знаю. – Беатрикс шмыгнула носом. – Но какая из меня колдунья? Ведь я почти ничего не умею. Я даже не могу заговорить воду, заставив ее закипеть.

– Ты настоящая колдунья, Беатрикс, поверь мне. Но ты права насчет того, что твое могущество становится менее очевидным…

– Менее очевидным?

– Да, именно так. Но в этом твоя защита. Сейчас рядом с тобой нет никого из клана Левенах, поэтому твоя сила сделала бы тебя легкой мишенью. По мере того как нас становилось все меньше, некоторые из наших возможностей становились тайными. Но они вернутся в момент решающей схватки со злом, когда ты встретишься с тем, чья сила под стать твоей.

– Но кому нужна колдунья без силы? – в раздражении пробурчала Беатрикс. – Колдунья без силы – как мужчина без своего мужского копья.

– Ох, Беатрикс!.. – Отец взревел от хохота.

– Но разве не так? Ведь я бессильная ведьма.

– Сейчас у тебя ровно столько cил, сколько тебе нужно, – сказал отец, все еще посмеиваясь. – Ты можешь приходить к колодцу и видеть там будущее. Самое же главное – ты можешь выслеживать и убивать вампиров лучше, чем кто-либо другой за всю историю клана Левенах. Ты станешь гордостью нашего клана.

– Лимнийцы скорее всего повесят меня как ведьму. Но самое смешное, что я и есть ведьма, только ничего не могу!

– Ты продолжаешь говорить лимнийцам о том, что помолвлена?

– Да, но они мне уже не верят. Они все время расспрашивают меня о моем женихе, а я все время забываю, что рассказывала им в последний раз.

– Скоро с этим будет покончено, – пообещал отец. – Он обязательно придет, поверь мне. Удачи тебе, моя маленькая Беатрикс.

– Нет, папа, не уходи! – взмолилась Беатрикс, глядя, как подернулась рябью вода.

Она не хотела, чтобы отец уходил, не хотела в который уже раз смотреть на белого зверя, носившегося по полям и лесам. Она множество раз видела этот образ, но он ни о чем ей не говорил.

Как бы там ни было, на подернутой рябью воде уже возникло что-то белое. Беатрикс знала, что вскоре она увидит четвероногое создание, в честь которого и был назван ее постоялый двор. Белый Волк… Может, на сей раз, он будет пить воду из лесного ручья, может – стоять на лесной опушке, а может быть – трусить по узкой лесной тропинке. Но он по-прежнему останется для нее все тем же непонятным символом, давно уже потерявшим всякую значимость для Беатрикс Покинутой, Беатрикс Растоптанной, Беатрикс Бессильной Ведьмы.

Она уставилась на дрожащее изображение на воде. Потом нахмурилась и вздохнула.

Перед ней действительно был Белый Волк.

Но на этот раз зверь сидел за столом в каком-то постоялом дворе, весьма напоминавшем тот, что находился у нее над головой. Причем в лапе он держал кружку с элем.

Глава 2

1 октября 1104 года Эдинбург

– Выходит, вы пришли, чтобы узнать о кровососах, да?

Олдер неспешным точным движением поднял со стола кружку с элем, внимательно изучая при этом толстого неопрятного мужчину, сидевшего напротив. Едва заметно кивнув в ответ на вопрос, Олдер поднес к губам кружку, не сводя глаз с жалкого смертного.

Толстяк захихикал, и круглый живот его под грязной потрепанной туникой затрясся. Рубашка же с засаленным воротником была сшита изо льна тонкой выделки, и Олдер невольно задумался о том, что сталось с аристократом, у которого она была украдена. Тут сводник наклонился к Олдеру – словно хотел поделиться с ним каким-то секретом. И тотчас же усилилась ужасная вонь, исходившая от толстяка, так что Олдер невольно поморщился.

Толстяк же, откашлявшись, проговорил:

– Что ж, вы обратились к нужному человеку. – Он подмигнул собеседнику и, откинувшись на спинку стула, накрутил на палец одну из длинных золотых цепей, что висели у него на шее. – Как вас зовут, мой друг-англичанин?

Олдер колебался не дольше мгновения. Что с того, что этот мерзавец узнает его имя? Никто из тех, кто выживет сегодня, все равно его не запомнит.

– Олдер де Уайт, – представился он, пожав плечами.

Когда-то это имя кое-что значило. Неужели человек, который его носил, все еще существует?

– Олдер де Уайт? Имя вам подходит[3]3
  Белый (англ.).


[Закрыть], должен сказать!

Мужчина расхохотался, затем окинул собеседника взглядом. У Олдера были очень светлые, почти белые волосы, а также очень бледная кожа.

– Да, верно, подходит.

Олдер закивал и ухмыльнулся, дабы сводник чувствовал себя непринужденно в его обществе и продолжал говорить.

– Что же, Олдер де Уайт, я с удовольствием поделюсь с вами тайнами кровожадных убийц, но лишь после того, как утолю свою жажду. – Повернув голову, он заорал на проходящую женщину. – Эй, шлюха, выпивку неси!

Молодая женщина, одетая лишь в исподнее, которое было слишком узким для нее, принесла поднос к столу, за которым сидели мужчины. Олдер видел, что под поношенной льняной рубашкой у нее ничего не было. Соски, натянувшие ткань, и темный треугольник волос, просвечивающий под ветхой тканью, говорили о ее ремесле куда красноречивее, чем укороченный подол, открывавший взгляду икры над короткими кожаными ботинками. Черные волосы ее, заплетенные в косу и уложенные вокруг головы, были почти такого же цвета, как тени под глазами и синяки на плечах и на щеке.

Она уставилась на толстяка тяжелым взглядом, затем наполнила кружку, низко наклонившись над столом и давая возможность Олдеру хорошенько разглядеть ее грудь. Причем Олдер, сразу же заметив все ее синяки, вопросительно взглянул на сводника. Тот улыбнулся и спросил:

– Тебе она нравится? Обычно я приберегаю ее для себя, но за хорошую цену могу поделиться ею с добрым другом на вечерок. – Толстяк подмигнул и добавил: – Она сделает все, что пожелаешь.

И в тот же миг, не меняя выражения лица, женщина развернулась к Олдеру и оттянула вниз рубашку, выставив напоказ грудь.

– Ну, что скажешь? – Сводник снова улыбнулся.

– Я подумаю, – ответил Олдер, глядя лишь в глаза женщине.

Та спокойно встретила его взгляд и лишь через мгновение вздрогнула – словно очнулась от глубокого сна.

«Убери поднос. Оденься. Собери свои пожитки и уходи отсюда, иначе ты умрешь. Умрешь здесь, сегодня».

Женщина поспешно прикрыла грудь и в растерянности уставилась на Олдера. А тот, повернувшись к своднику, проговорил:

– Возможно, я куплю ее у тебя на ночь. Но это случится после того, как мы поговорим.

– Да, конечно.

Толстяк захихикал и ленивым взмахом руки отпустил женщину, не догадываясь о том, что больше уже никогда не увидит свою любимицу.

– Я думаю, вы ей понравились, – добавил он, выразительно взглянув на собеседника.

– Я нравлюсь всем, – ответил Олдер.

В тоне его не было ни намека на гордость. Гордость убили в нем давным-давно. Задушили насмерть, оставив ему на память уродливый шрам на шее, который сейчас скрывала туника. Смертные в своем абсолютном большинстве находили Олдера неотразимо привлекательным. Будь то шлюха или аристократка, крестьянин или солдат, мужчина или женщина, стыдливая девственница или развратница, простак или искушенный – всех тянуло к Олдеру де Уайту. И все они испытывали общий для смертных голод, мучительное желание, для кого богатства и красоты, для кого – любви, для кого – утешения и вечного покоя. Возможно, люди чувствовали в Олдере какую-то тайную силу, и, беззащитные перед этой темной силой, они склонялись перед ним. Эта неведомая сила многих манила и привлекала. И люди тянулись к нему, стремились прикоснуться к нему, страстно желали, чтобы и он к ним прикоснулся.

И никто не догадывался о том, что прикосновение Олдера означало смерть.

– Конечно, понравились! – воскликнул сводник, кивая. – Ведь вы мужчина видный, внушительный. И сразу заметно, что при деньгах. – Его улыбка сделалась еще более слащавой. – Готов держать пари, что мужское достоинство у вас тоже весьма внушительное. Ведь так?

Олдер пожал плечами.

– Так как же насчет вампиров?

Сводник многозначительно прищурился.

– Я слышал истории о таких, как вы, об искателях приключений, что стремятся попасть в лес, чтобы увидеть зло собственными глазами. Но это очень опасно, друг мой. Многие навсегда пропадают.

– Во мне нет страха, – заявил Олдер, и это было чистейшей правдой. – Расскажите свою историю.

Олдер терял терпение, и полная луна над крышей постоялого двора взывала к себе волнующим шепотом. Томила кровь.

– Когда-то в нагорье было полно этих тварей, – сказал толстяк. – Они рыскали в густых лесах и целыми стаями нападали на города и путешественников. Удерживала их только одна старинная семья колдунов, но те и сами были порождением зла, зла не менее жуткого, чем вампиры.

Олдер поежился от нахлынувших воспоминаний – так море в бурю волнуется, словно моля Всевышнего освободить его от оков.

– Колдуны, говорите? – Олдер был рад тому, что в голосе его звучал лишь умеренный интерес.

– Да, колдуны и ведьмы. Клан Левенах. Рыжеволосые, как сам дьявол. Только они могли убивать чудовищ, и они пожирали их гниющие трупы, чтобы набраться силы.

Олдер знал, что это не так, но он не стал поправлять рассказчика; в нем крепла надежда.

– Вы говорите, что раньше там было полно вампиров, а сейчас их нет? Все убиты колдунами и ведьмами из клана Левенах?

– Почти так. Почти, но не совсем. – Сводник заговорщически подмигнул собеседнику. – Говорят, сто лет назад случилась великая битва между вампирами и кланом Левенах, и войну между вампирами и колдунами разжег смертный. Противники почти полностью уничтожили друг друга, когда на них снизошла Дикая Охота[4]4
  Дикая Охота – миф, имевший распространение в Германии и Британии, но известный и в других странах. Относится также и к скандинавской мифологии. В разных странах разные личности и мифологические существа считались Предводителями Дикой Охоты. Например, в Британии это был король Артур. Нередко Предводителя отождествляют с дьяволом.


[Закрыть]. А смертного, конечно же, низвергли в ад.

Слушая толстяка, Олдер кивал и криво усмехался – уж он-то знал, что происходило на самом деле. Да, охотники действительно появились во время сражения, повлияв на его исход. Но он, Олдер, в ад не попал, а всего лишь стал пленником Предводителя Охоты, хотя, наверное, милосерднее было бы отправить его прямиком в ад. Правда, хотя ему удалось сбежать из плена, нос его все еще чувствовал жуткий запах дыма, клубившегося под копытами крылатых коней, а шею его все еще саднило от тугой золотой удавки. Долгие ночи бежал он от мстительной стаи, хотя прекрасно знал, что не родился еще тот, кого не выследит рано или поздно Дикая Охота. Знал он и о том, что пленник Дикой Охоты останется пленником на вечные времена, где бы он ни находился. Его по-прежнему продолжали преследовать крики проклятых, и он по-прежнему жаждал их черной крови… Сводник между тем продолжал:

– Но король кровососов, а также горстка колдунов сумели сбежать, оставив трупы своих собратьев лежать непогребенными как предупреждение всем тем, кто вздумает нарушить законы христианского мира. – У сводника хватило наглости благоговейно перекреститься. – На какое-то время на земле воцарился мир, но сейчас…

– Что сейчас? – оживился Олдер.

– Вампиры вновь шарят по лесам, и это – новое поколение, зачатое неким гнусным демоном.

«Ласло! – мысленно воскликнул Олдер и тут же почувствовал, как вскипела его кровь, грозя разорвать жилы и просочиться сквозь кожу. – Да, именно Ласло провозгласил себя королем». Стараясь успокоиться, он спросил:

– А как же клан Левенах?

В ожидании ответа Олдер затаил дыхание – от этого рода зависела судьба его души.

Сводник присвистнул и щелкнул пальцами.

– Все умерли, кроме одной. Поэтому я и оказываю вам любезность тем, что предупреждаю об опасности. Как англичанин англичанина. Не суйтесь туда. Нет больше защиты от убийц тому смертному, который рискнет войти в зачарованный лес в поисках приключений. Левенах может убить вас просто для забавы. Никто и близко не подходит к проклятому лесу, если только не хочет умереть ужасной смертью.

Сделав над собой усилие, Олдер пробормотал:

– Так вы сказали, что одна Левенах все же осталась? Только одна, не так ли?

– Да, верно, одна Левенах осталась.

Сводник поднес ко рту кружку с элем и осушил ее одним глотком. Со стуком поставив кружку на стол, он громко рыгнул и добавил:

– Ведьма Левенах – самая красивая и самая беспощадная колдунья во всем нагорье.

– И она – последняя? – допытывался Олдер.

– Да, последняя. Но когда и она умрет, лично я плакать не буду. Туда ей и дорога.

Олдер ужасно нервничал, но он знал, что собеседник этого не замечает.

– И где же человек, желающий погибнуть ужасной смертью, мог бы найти эту последнюю из Левенах? – спросил он, делая вид, что спрашивает просто из любопытства.

Сводник внимательно посмотрел на Олдера; казалось, он обдумывал его слова. Затем, наклонившись к нему через стол, негромко заговорил:

– Есть одна дорога, ведущая на запад от Эдинбурга в сторону озера Лох-Ломонд. И сразу за озером, словно из ниоткуда, вырастает лес. На дорогу из леса выбегает узкая тропинка, а неподалеку стоят черные деревья с голыми ветвями.

Те деревья были сожжены, напомнил себе Олдер. Гневное предупреждение архангела Михаила оставалось в силе.

– Так вот тропинка эта ведет в Лимнийский лес и к постоялому двору «Белый волк», где поджидает свои жертвы колдунья Левенах.

Олдер вздрогнул, услышав зловещие слова.

– Постоялый двор «Белый волк»?

– Да, именно так. Этот постоялый двор – ловушка, которую устроила Левенах, чтобы заманивать заблудившихся путешественников. Хотя я слышал, что последнее время дела у нее идут не бойко.

Сводник громко захохотал.

Олдер впился взглядом в собеседника:

– Вы уверены, что этот постоялый двор находится именно там? Вполне уверены?

Сводник тут же кивнул:

– Конечно, уверен. Я знаю все, что происходит не только в Эдинбурге, но и во всей Шотландии. В моем заведении много всего рассказывают. Ведь моя гостиница лучшая в столице. И если вы хотите кровавых приключений, то поезжайте по той темной тропинке в Лимнийский лес. Но предупреждаю: у вас будет очень мало шансов выйти из этого леса. А если и выйдете, то совсем не такой, как сейчас…

– Именно это мне и надо, – в задумчивости пробормотал Олдер.

Сводник нахмурился и спросил:

– Вы о чем?.. Вы что-то сказали?

– Нет-нет, ничего.

Олдер откинулся на спинку стула и улыбнулся собеседнику. На душе у него стало легче, хотя голод терзал еще сильнее, чем прежде. Потянувшись к своей кружке, о которой успел забыть, он сделал глоток эля. Приятно было еще раз отведать напитка смертных, хотя теперь эль не приносил ему того удовольствия, что раньше. Чувства его настолько обострились, что сейчас он улавливал в напитке даже запах пота, исходивший от пивовара.

Час был поздний, и Олдер, осмотревшись, увидел, что постоялый двор, где они сидели, почти опустел; постояльцы отправились на второй этаж – там находились гостиничные комнаты, и там же желавших ждали утехи плоти. Олдер чувствовал запах разврата, исходивший из комнат наверху, и люди эти представлялись ему нанизанными на вертел жареными цыплятами, уже достаточно пропеченными для того, чтобы с ними расправиться.

И Олдер был очень голоден.

Но перед пиром полагалась прелюдия, которую он заслужил…

Сводник, похоже, заметил, что остался наедине с незнакомцем, но это скорее порадовало его. Быстро осмотревшись, он снова взглянул на Олдера и с улыбкой проговорил:

– Вот мы и одни, мой странный любознательный друг. Мне позвать для вас шлюху? Или у вас будут какие-нибудь другие пожелания?

Олдер тоже улыбнулся и, пожав плечами, ответил:

– Пожалуй, вы правы. Мне действительно не хочется оставаться в одиночестве в этот вечер.

Сводник хохотнул и закивал.

– Да-да, так я и подумал. – Он начал приподнимать со стула свою огромную задницу. – Для вас, только для вас, мой друг, я позову эту шлюху, а потом…

Толстяк умолк и в изумлении уставился на собеседника, когда тот ухватил его за плечо.

А в ушах Олдера, почти оглушая его, уже звенел лунный зов.

Пристально глядя на сводника, он спросил:

– А что вы скажете, если я попрошу вас составить мне компанию… мой друг?

Сводник замер на мгновение. Потом губы его растянулись в развратной ухмылке и он проговорил:

– Ну, я бы сказал, что обычно такими делами не занимаюсь, но если такой богатый и красивый друг, как вы…

Он внезапно умолк и облизнул свои пухлые губы. Потом снова ухмыльнулся и добавил:

– Мне очень даже любопытно узнать, что прячется в таких славно скроенных бриджах, как у вас.

Олдер одним движением стащил толстяка со стула и крепко обнял его за плечи. Тот издал почти женский вздох вожделения, и Олдер невольно усмехнулся – он прекрасно знал, как воздействует на простых смертных. И чем больше было зла в душе смертного, чем порочнее он был, тем более легкой добычей для Олдера он становился.

Олдера давно уже терзал голод, и ему хотелось унять его как можно быстрее. Но он не смог устоять против искушения еще раз заговорить со смертным.

– Ты хочешь знать, трактирщик, почему я ищу Левенах? – спросил он, глядя толстяку прямо в глаза.

– Да, расскажи… – простонал тот, млея от желания.

Олдер негромко рассмеялся:

– Так вот, тот смертный, что разжег войну между вампирами и колдунами, – это я.

Трактирщик вздрогнул в испуге и попытался отстраниться, но Олдер крепко его держал. Судорожно сглотнув, толстяк пробормотал:

– Но та… битва была сто лет назад.

– Верно, сто лет назад, – ответил Олдер и, наконец-то обнажив клыки, растянул губы в оскале. – Но я больше не смертный.