Текст книги "Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция"

Автор книги: Хесус Уэрта де Сото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

2. Социализм как интеллектуальная ошибка

В предыдущей главе мы видели, что социальная жизнь возможна благодаря тому, что отдельные люди, стихийно и не осознавая этого, обучаются подстраивать свое поведение к потребностям других. Этот бессознательный процесс обучения естественно возникает в ходе осуществления человеком предпринимательской деятельности. Итак, по мере того как человек взаимодействует с другими людьми, он спонтанно инициирует процесс корректировки или координации, в ходе которого новая, неявная, практическая и рассеянная информация постоянно создается, открывается и распространяется между людьми. Мы знаем, что социализм состоит в основном из институциональной агрессии против свободы человеческой деятельности и предпринимательства. Поэтому вопрос, который ставит социализм, таков: может ли в принципе механизм принуждения инициировать процесс, который корректирует и координирует поведение разных людей и является ключевым для функционирования жизни в обществе; и может ли он запустить такой процесс в среде, где люди постоянно находят и создают новую практическую информацию, которая обеспечивает развитие цивилизации? Идеал социализма дерзок и честолюбив[85]85
  Людвиг фон Мизес писал: «Идея социализма в одно и то же время и грандиозна, и проста… Можно сказать, что это одно из самых дерзких созданий человеческого духа… это затея настолько величественная, настолько отважная, что она вполне заслуженно вызвала величайшее восхищение. Мы должны победить социализм, нельзя беззаботно от него отмахнуться, если мы намерены спасти мир от нового варварства» (Mises, Socialism: An Economic and Sociological Analysis (Indianapolis: Liberty Classics, 1981), 41 [Мизес Л. фон. Социализм: экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. С. 39]).


[Закрыть], поскольку включает не просто утверждение о том, что механизм социальной координации и коррекции возможно запустить с помощью органа власти, применяющего институциональное принуждение в соответствующей сфере, но и представление о том, что эта принудительная процедура может привести к более высокому уровню координации.

Рис. III-2 иллюстрирует наше определение социализма. На «нижнем» уровне изображенной на нем схемы мы находим людей, которые обладают практическим знанием или информацией и, следовательно, пытаются свободно взаимодействовать друг с другом, несмотря на то, что в некоторых сферах институциональное принуждение препятствует их взаимодействию. Мы изображаем это принуждение с помощью вертикальных линий, которые отделяют друг от друга человечков в каждой группе из трех членов. На «высшем» уровне нарисован орган власти, который осуществляет институциональное принуждение в некоторых сферах социальной жизни[86]86
  Ту же самую терминологию использует Иоанн Павел II в своей энциклике Centesimus Annus, где, в контексте критики «социальной помощи» или социального государства, он пишет: «сообщество более высокого порядка не должно вмешиваться во внутреннюю жизнь сообщества более низкого порядка, присваивая его функции». – Centesimus Annus, chap. 5, section 48, paragraph 4 [1991]). Типичное принуждение высокого порядка может осуществлять один-единственный человек, но обычно это группа людей, действующих организованно, хотя и не обязательно последовательно. В обоих случаях принуждение применяет очень небольшое количество людей по сравнению с количеством тех, кто подвергается принуждению (социальные группы низшего порядка).


[Закрыть]. Вертикальные стрелки, идущие от человечков нижнего уровня и направленные вверх и вниз, указывают на наличие рассогласованных личных планов, которое является типичным признаком отсутствия социальной координации. Эти случаи отсутствия координации невозможно обнаружить и устранить с помощью предпринимательства из-за барьеров, воздвигнутых институциональным принуждением. Стрелочки, идущие от головы «высшего» человечка к каждому из человечков нижнего уровня, обозначают приказы, воплощающие типичную для социализма институциональную агрессию и предназначенные для того, чтобы заставить граждан согласованно действовать ради достижения цели F, которую орган власти считает «справедливой».

Под приказом понимается любое специфическое указание или правило, которое, хотя и напоминает формально правовую норму, запрещает, приказывает или заставляет людей выполнять определенные действия в конкретных обстоятельствах. Приказ характеризуется тем, что он запрещает людям свободно заниматься предпринимательством в данной социальной сфере. Кроме того, приказы представляют собой сознательные произведения властного органа, применяющего институциональное принуждение; они предназначены для того, чтобы принудить всех людей реализовывать не свои собственные цели, а цели властей[87]87
  Ф. А. Хайек противопоставляет приказу материальное право, которое можно определить как абстрактную норму, которая имеет общее содержание и в равной степени распространяется на всех людей без учета их конкретных обстоятельств. В отличие от того, что мы говорили о приказах, закон устанавливает рамку, внутри которой каждый человек может создавать и находить новое знание, а также пользоваться его преимуществами по мере того, как он продвигается к своим личным целям, сотрудничая с другими; и если он соблюдает закон, то не имеет значения, в чем состоят его цели. Кроме того, законы, в отличие от приказов, не являются сознательными произведениями человеческого разума – они происходят из обычаев. Иными словами, это институты, которые развивались в течение очень долгого периода времени с помощью многих отдельных людей, каждый из которых своим поведением участвовал в передаче другим своего собственного маленького запаса опыта и информации. Эту очевидную разницу между законом и приказами часто не замечают из-за изменений в государственном законодательстве, которое состоит по большей части из приказов, введенных в действие под названием законов. См.: F. A. Hayek, The Constitution of Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1959), chap. 10 [Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2008. Гл. 10]. В табл. III-l показывается, каким образом социализм извращает закон и справедливость, подменяя их произвольными приказами.


[Закрыть].

Социализм представляет собой интеллектуальное заблуждение потому, что теоретически невозможно, чтобы орган, отвечающий за осуществление институциональной агрессии, получил доступ к информации, достаточной для того, чтобы отдавать приказы, способные координировать жизнь общества. Этот простой довод, который мы рассмотрим довольно подробно, можно развивать с двух разных, но дополняющих друг друга, точек зрения: во-первых, с точки зрения группы человеческих существ, которые составляют общество и подвергаются принуждению; во-вторых, с точки зрения органа принуждения, систематически осуществляющего агрессию. Сейчас мы проанализируем проблемы социализма с каждой из этих двух точек зрения.

3. Невозможность социализма с точки зрения общества

«Статический» аргумент

Каждый из взаимодействующих друг с другом людей, образующих общество («нижний» уровень на рис. III-2), обладает несколькими битами эксклюзивной, практической, рассеянной информации, которая по большей части неявная, так что ее нельзя выразить словами (артикулировать). Следовательно, передать эту информацию органу власти («высшему» уровню на рис. III-2) логически невозможно. Общий объем всей практической информации, существующей в рассеянном виде на индивидуальном уровне и использующейся всеми людьми, настолько велик, что невозможно представить себе, чтобы орган власти смог сознательно овладеть ею. Кроме того, что гораздо важнее, эта информация рассеяна по умам всех людей в форме неявного знания, которое невозможно заключить в слова, и, следовательно, его нельзя выразить формально или явным образом передать какому-либо правительственному органу.

Рис. III-2

В предыдущей главе мы видели, что действующие в обществе субъекты создают и передают значимую для жизни общества информацию неявным образом, децентрализованно и в рассеянном виде; иными словами, они делают это бессознательно и ненамеренно. Различные субъекты деятельности действительно обучаются согласовывать свое поведение с интересами других, но они не осознают этого, как и того, что они сами играют ключевую роль в процессе обучения: они просто считают, что действуют, то есть пытаются достичь своих собственных, частных целей, используя те средства, которыми, по их мнению, они располагают. Следовательно, знание, о котором идет речь, доступно только людям, действующим в обществе, и по своей природе оно таково, что его нельзя явным образом передать централизованному органу принуждения. Поскольку это знание необходимо для социальной координации различных индивидуальных моделей поведения, делающей возможным существование общества, и поскольку его нельзя выразить и соответственно нельзя передать органу власти, мнение о том, что социалистическая система работоспособна, с точки зрения логики абсурдно[88]88
  Хайек пишет: «Это означает, что рынок находит применение личным знаниям и умениям, образующим всегда уникальные в том или ином отношении индивидуальные сочетания и основанным не только и даже не столько на усвоении таких фактов, которые можно было бы перечислить и сообщить по требованию некоей власти. Знание, о котором говорю я, связано скорее со способностью разбираться в конкретных деталях и обстоятельствах; оно обретает действенность только тогда, когда рынок информирует обладателей подобного знания, в каких товарах и услугах ощущается потребность и насколько она настоятельна» (Hayek, “Competition as a Discovery Procedure” (1968) in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas [London: Routledge and Kegan Paul, 1978], 182 [Хайек Ф. Конкуренция как процедура открытия // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12]). Кроме того, на с. 51 второй главы первого тома (под названием «Правила и порядок») книги F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1973) [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 69], читаем: «В этом и состоит суть доводов против вмешательства или вторжения в рыночный порядок. Изолированные приказы, требующие от субъектов стихийного порядка выполнения определенных действий, не только не способны улучшить, но, напротив, неизбежно должны разрушить этот порядок по той причине, что они относятся к части системы независимых действий, направляемых информацией и целями, которые известны только нескольким действующим лицам, но не властям. Стихийный порядок возникает в результате того, что каждый элемент [этого порядка] осуществляет уравновешивание действующих на него сил и согласовывает друг с другом все свои действия; однако если некоторые действия станут направляться другой силой, которая стремится к иным целям и учитывает иные знания, этот баланс неизбежно будет разрушен» (курсив мой. – У. де С.).


[Закрыть].

«Динамический» аргумент

Социализм невозможен не только потому, что информация, которой обладает действующий человек, по своей природе не поддается эксплицитной передаче, но и потому, что с динамической точки зрения, когда люди занимаются предпринимательством, то есть действуют, они постоянно создают и открывают новую информацию. Кроме того, вряд ли можно передать органу власти информацию или знание, которые еще не созданы, а возникают постепенно в ходе самого социального процесса, если этому процессу не мешают.

Рис. III-3

На рис. III-3 изображены действующие субъекты, создающие и находящие новую информацию в ходе социального процесса. По мере того, как идет время (время в субъективном смысле, по Бергсону), те, кто занимается предпринимательством, взаимодействуя с другими людьми, непрерывно обнаруживают новые возможности для получения прибыли, которыми они стремятся воспользоваться. В результате информация, которой владеет каждый из них, постоянно меняется. На рисунке это изображено с помощью разных лампочек, зажигающихся по мере того, как проходит время. Ясно, что орган власти в принципе не может получить информацию, необходимую ему для координирования общества посредством приказов, не только потому, что эта информация рассеянная, эксклюзивная и не поддающаяся вербализации, но и потому, что она постоянно меняется и возникает ex nihilo, по мере того как проходит время и действующие субъекты свободно проявляют предпринимательство. Кроме того, вряд ли было бы возможно передать органу власти информацию, которая всегда оставалась бы необходимой для управления обществом, в случаях, когда эта информация еще не была создана предпринимательским процессом или – в случае институционального принуждения – когда она в принципе не может быть создана.

Например, когда утро предвещает перемену погоды, фермер понимает, что ему следует изменить свои планы в том, что касается конкретных дел, которые он собирался сделать в этот день, хотя и не может формально изложить причины своего решения. Поэтому фермер не смог бы передать эту информацию, плод многих лет опыта и труда на ферме гипотетическому органу власти (например, столичному Министерству сельского хозяйства) и ожидать от него указаний. То же самое относится к любому другому человеку, который занимается предпринимательством в конкретной сфере и решает, инвестировать ему или нет в конкретную компанию или в конкретную отрасль, покупать или нет конкретные акции или ценные бумаги, нанимать или нет конкретных людей на работу и т. п. Таким образом, можно рассматривать практическую информацию как, так сказать, герметичную, в том смысле, что она недоступна для высшей власти, осуществляющей институциональное вмешательство. Кроме того, эта информация постоянно меняется и возникает в новых формах, по мере того как люди шаг за шагом создают будущее.

Наконец, вспомним, что, чем продолжительнее и действеннее социалистическое принуждение, тем сильнее оно будет препятствовать свободному достижению личных целей, то есть не будет позволять этим целям служить стимулами, а людям – находить или создавать в ходе предпринимательского процесса практическую информацию, необходимую для координирования общества. Итак, перед властным органом неизбежно встает дилемма. Ему необходима информация, которую порождает социальный процесс, но он в принципе не в состоянии получить ее: если орган власти вмешивается в этот процесс, он разрушает способность процесса создавать информацию; а если не вмешивается, он все равно не получает никакой информации.

Итак, можно сделать вывод, что с точки зрения социального процесса социализм представляет собой интеллектуальное заблуждение, поскольку орган власти, отвечающий за вмешательство посредством приказов, в принципе не может получить информацию, необходимую, чтобы добиться координации в обществе. Он не может этого сделать по следующим причинам: во-первых, орган принуждения не в состоянии сознательно усвоить тот огромный объем практической информации, который рассеян в умах людей. Во-вторых, поскольку необходимая информация по своей природе является неявной и не может быть выражена словами, ее невозможно передать центральной власти. В-третьих, невозможно передать информацию, которую люди еще не обнаружили и не создали, информацию, которая возникает только в процессе свободного проявления предпринимательства. В-четвертых, использование принуждения препятствует тому, чтобы предпринимательский процесс вызывал открытие и создание информации, необходимой для поддержания координации в обществе.

4. Невозможность социализма с точки зрения органа власти

С точки зрения того, что на наших рисунках фигурирует как «высший» уровень, то есть лицо или более или менее организованная группа лиц, осуществляющие систематическую институциональную агрессию против свободного осуществления предпринимательства, можно сделать ряд замечаний, даже в большей степени, чем предыдущие, если такое возможно, подтверждающих вывод о том, что социализм представляет собой просто интеллектуальную ошибку.

Допустим для начала в порядке дискуссии, как это делает Мизес[89]89
  Ludwig von Mises, Human Action, 696 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 653].


[Закрыть], что властный организм (будь то диктатор, военный лидер, элита, группа ученых или интеллектуалов, министерство, группа представителей, демократически избранных «народом», или любое сочетание любого уровня сложности всех или некоторых из этих элементов) обладает максимальными техническими и интеллектуальными возможностями, опытом и мудростью, а также исполнен наилучших намерений (правда, вскоре мы увидим, что действительность не соответствует этому допущению, и узнаем, почему). Однако, вероятно, мы не можем предположить, что орган власти обладает сверхчеловеческими способностями и конкретно даром всеведения, то есть способностью одновременно собирать, усваивать и истолковывать всю рассеянную, эксклюзивную информацию, существующую в умах каждого из действующих в обществе людей, информацию, которую эти люди постоянно генерируют ex novo[90]90
  Что такое справедливая, или математическая цена вещей? Изучив этот вопрос, испанские схоласты XVI–XVII вв. пришли к выводу, что справедливая цена зависит от такого количества конкретных обстоятельств, что ее может знать только Господь, и что, соответственно, для целей человека справедливой ценой является цена, стихийно установленная в ходе социального процесса, иными словами, рыночная цена. Ту же точку зрения выражает Иоанн Павел II в энциклике Centesimus Annus (chap. 4, section 32 [1991]), где он пишет, что справедлива та цена, о которой люди «свободно договорились». Возможно, в самом фундаменте социализма лежит скрытое атавистическое желание человека уподобиться Богу, или, выражаясь более корректно, поверить в то, что он – Бог, и соответственно, волен использовать гораздо больший запас информации, чем по силам человеку. Поэтому иезуит кардинал Хуан де Луго (1583–1660) писал: pretium iustum mathematicum, licet soli Deo notum (точную математическую цену позволено знать только Господу). См.: Juan de Lugo, Disputationes de iustitia et iure, Lyon 1643, volume 2, D. 26, S. 4, N. 40. В свою очередь Хуан де Салас, также иезуит и профессор философии и теологии в разных университетах Испании и в Риме, соглашался с Хуаном де Луго, когда говорил по поводу возможности узнать справедливую цену: quas exacte comprehendere et ponderare Dei est, non hominum (постичь и измерить ее в точности – дело Господа, а не человека; Commentarii in Secundam Secundae D. Thomas de Contractibus, Lyon 1617, Tr. Empt. et Vend., IV, number 6, p. 9). Другие интересные цитаты испанских схоластов приведены в: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 2, 178, 179 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 567–568]. Великолепный обзор вклада испанских схоластов XVI–XVII века в экономическую теорию см.: Murray N. Rothbard, “New Light on the Prehistory of the Austrian School,” in The Foundations of Modern Austrian Economics (Kansas City: Sheed and Ward, 1976), 52–74.


[Закрыть]. Истина в том, что управляющий орган, который иногда называют центральным или отраслевым плановым органом, чаще всего не обладает рассеянным знанием, существующим в умах всех тех людей, которые потенциально являются объектами его приказов, или имеет об этом чрезвычайно смутные представления. Поэтому вероятность того, что плановый орган узнает, что и как искать, а также, где находить фрагменты рассеянной информации, которая порождается в ходе социального процесса и так отчаянно нужна ему, чтобы контролировать и координировать процесс, практически равна нулю.

Кроме того, орган принуждения не может не состоять из людей из плоти и крови со всеми их пороками и добродетелями, из людей, которые, как и все остальные действующие субъекты, имеют личные цели, работающие как стимулы, которые побуждают их находить информацию, значимую для них в контексте их частных интересов. Следовательно, очень вероятно, что те, из кого состоит орган власти, обладают хорошо развитой предпринимательской интуицией, и, следовательно, в этом случае они будут реализовывать свои собственные цели и интересы, создавая информацию и опыт, необходимые им, например, для того, чтобы оставаться у власти всю жизнь, оправдывать собственные действия перед собой и другими и рационализировать их, использовать принуждение все более изощренными и эффективными способами, преподносить свою агрессию гражданам как нечто неизбежное и правильное и т. п. Иными словами, хотя в начале мы предположили, что власти руководствуются наилучшими побуждениями, в стандартной ситуации указанные выше стимулы будут наиболее типичны и будут господствовать над остальными, особенно интерес к важной и конкретной практической информации, которая всегда существует в обществе в рассеянном виде и которая необходима для того, чтобы заставить общество действовать согласованно с помощью приказов. Специфичность этих стимулов будет мешать властям осознать уровень своего неизбежного неведения, и они будут все больше и больше погружаться в процесс, постепенно отдаляющий их от той самой социальной реальности, которую они пытаются контролировать.

Кроме того, руководящий орган будет неспособен производить экономический расчет[91]91
  В 1920 г. Мизес сделал оригинальное и блестящее открытие, когда привлек внимание коллег к невозможности экономического расчета в отсутствие рассеянной практической информации и знания, которые способен генерировать только свободный рынок. См.: Mises, “Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen” in Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, vol. 47, 86–121. По-английски эта статья появилась под названием “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in F. A. Hayek (ed.), Collectivist Economic Planning (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), 87–130. Свою главную мысль Мизес излагает на с. 102: «Распределение среди некоторого числа индивидов административного контроля над экономическими благами в сообществе людей, принимающих участие в производстве благ и экономически заинтересованных в них, приводит к своего рода интеллектуальному разделению труда, которое было бы невозможно в отсутствие системы расчета производства и в отсутствие экономики» (курсив мой. – У. де С.). Следующая глава будет полностью посвящена рассмотрению всех следствий из этого аргумента Мизеса и анализу возникновения последовавшей за этим дискуссии.


[Закрыть] в том смысле, что, вне зависимости от их целей (допустим даже, что они чрезвычайно «гуманны» и «моральны»), у властей не будет никакого способа узнать, как издержки реализации этих целей соотносятся с той субъективной ценностью, которую они им приписывают. Издержки – это просто субъективная ценность для действующего человека того, от чего он отказывается, когда он действует ради достижения какой-либо конкретной цели. Ясно, что орган власти не может получить знания или информации, необходимых ему, чтобы понять те издержки, которые он несет, с точки зрения своей собственной шкалы ценностей, потому что информация о конкретных обстоятельствах времени и места, необходимая для оценки издержек, рассеяна по умам всех людей, которые составляют социальный процесс и подвергаются принуждению со стороны (демократически избранного или иного) органа власти, ответственного за осуществление систематической агрессии против общества.

Если называть ответственным действие, которое совершает тот, кто, основываясь на приблизительном экономическом расчете, осознает издержки этого действия, то можно сделать вывод, что руководящая обществом власть, вне зависимости от ее структуры, способа рекрутирования и ценностных представлений, будет действовать безответственно, так как она не в состоянии увидеть собственные издержки и оценить их. Здесь возникает неразрешимый парадокс: чем больше орган власти настаивает на планировании и контроле применительно к какой-либо области социальной жизни, тем менее вероятно, что он достигнет своих целей, потому что не в силах получить информацию, необходимую для того, чтобы организовывать и координировать общество. На самом деле, в той степени, в какой власть успешно применяет принуждение и ограничивает предпринимательские возможности людей, она станет причиной новых, более тяжелых случаев рассогласованности и искажений[92]92
  «Парадокс планирования состоит в том, что оно не может состояться из-за отсутствия экономического расчета. То, что называется плановой экономикой, вообще не является экономикой. Это просто система блуждания в потемках. Здесь не стоит вопроса о рациональном выборе средств для максимально возможного достижения преследуемых целей. То, что называется осознанным планированием, представляет собой как раз устранение осознанной целенаправленной деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 700–701 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 656]). О парадоксе планирования и концепции ответственности см. раздел 6 этой главы.


[Закрыть]. Следовательно, мы должны сделать вывод, что полагать, будто органы власти способны производить экономические расчеты по аналогии с тем, как их делает отдельно взятый предприниматель – грубая ошибка. Наоборот, чем выше ступень социалистической системы, тем больше необходимой для экономического расчета непосредственной и практической информации теряется: до такой степени, что расчет становится полностью невозможен. Орган институционального принуждения препятствует экономическому расчету именно тогда, когда он успешно вмешивается в свободную человеческую деятельность.

5. Почему компьютеризация не делает социализм возможным

Разные люди, не слишком хорошо понимающие особую природу знания, от которого зависит существование общества, часто утверждают, что необыкновенный прогресс в сфере компьютеризации может обеспечить – и в теоретическом, и в практическом отношении – функционирование социалистической системы. Однако, несложное теоретическое доказательство позволяет нам показать, что развитие компьютерных систем и увеличение их мощности никогда не смогут компенсировать внутренне присущее социализму неведение.

Наше доказательство основано на предположении, что выгода от развития компьютерных технологий будет доступна и органу власти, и различным индивидуальным действующим субъектам, принимающим участие в социальном процессе. Если это так, то в любых условиях, при которых люди осуществляют свою предпринимательскую деятельность, новые компьютерные инструменты, ставшие им доступными, в огромной степени увеличат их возможности создавать и открывать новую практическую информацию, рассеянную и неявную. И в качественном, и в количественном отношении произойдет колоссальный рост объема информации, которая будет генерироваться в процессе предпринимательства с помощью новых компьютерных инструментов, и эта информация будет становится все более разнообразной и подробной, причем в степени, которую мы сегодня не можем представить себе на основании того знания, которым располагаем. Кроме того, с точки зрения логики, для органа власти будет все так же невозможно получить эту рассеянную информацию, даже если он постоянно будет иметь в своем распоряжении самые современные, производительные и мощные компьютеры.

Иными словами, значимое предпринимательское знание, порождаемое социальным процессом, всегда будет неявным и рассеянным, и, следовательно, его в принципе невозможно передать никакому органу власти, а развитие в будущем компьютерных систем лишь еще сильнее обострит эту проблему для власти, поскольку практическое знание, произведенное при помощи таких систем, будет становиться все более обширным, сложноорганизованным и разнообразным[93]93
  Будет всегда существовать «лаг», или «качественный скачок», между тем уровнем сложности, который способен воспринимать орган власти со своим компьютерным оборудованием, и тем, который децентрализованно и стихийно создают социальные факторы, используя похожее оборудование (или по крайней мере оборудование того же поколения). У последних уровень сложности всегда будет несравненно выше. Вероятно, лучше всех это объяснил Майкл Поланьи, писавший: «Весь наш вербализуемый умственный багаж оказывается всего-навсего чрезвычайно эффективным набором инструментов для работы с теми нашими способностями, которые нельзя выразить словами. И мы не должны останавливаться перед выводом о том, что фактор неявного и личного знания преобладает также и в сфере эксплицитного знания, таким образом, отражая на всех уровнях первичную для человека способность приобретать знание и владеть им. …Карты, графики, книги, формулы и т. п. предоставляют великолепные возможности для реструктуризации нашего знания с новых точек зрения. И такая реструктуризация, как правило, происходит неявно» (Michael Polanyi, The Study of Man, 24, 25). См. также доводы Ротбарда, которым посвящена сноска 84 в главе 6.


[Закрыть]. Следовательно, развитие компьютеров и компьютерных технологий не только не упрощает проблему социализма, но сильно осложняет ее, так как компьютеры дают действующим субъектам возможность предпринимательски создавать гораздо больший объем все более сложноорганизованной и подробной практической информации и данных, которые всегда будут более разнообразными и полными, чем те, которые способен обнаружить с помощью компьютеров орган власти. Рис. III-4 служит иллюстрацией этого доказательства.

Рис. III-4

Необходимо также отметить, что созданные человеком компьютеры и компьютерные программы никогда не будут способны действовать или заниматься предпринимательством; они никогда не будут способны создавать новую практическую информацию из ничего, находить и использовать новые, не замечавшиеся ранее возможности для получения прибыли[94]94
  Как утверждает Хайек, во мнении, что человеческий разум когда-либо будет способен объяснить сам себя и тем более будет способен воспроизвести собственную способность порождать новую информацию, также содержится логическое противоречие. Доказательство Хайека, изложенное нами в сноске 17 к главе 2, состоит в том, что порядок, представляющий собой некоторую категориальную систему, способен объяснить более простой порядок (представляющий собой более простую категориальную систему), но с точки зрения логики невозможно, чтобы он сам мог дать себе объяснение, воспроизвести себя самого или объяснить более сложный порядок. См. F. A. Hayek, The Sensory Order, 185–188. См. также в книге Роджера Пенроуза, цитировавшейся в сноске 28 предыдущей главы, возражения Пенроуза против возможного создания в будущем искусственного интеллекта. Наконец, даже если в будущем будет успешно создана модель искусственного разума (что нам представляется невозможным по изложенным выше причинам), это будет просто означать создание новых «человеческих умов», которые будут включены в социальный процесс, усложнят его еще больше и еще больше отдалят его от социалистического идеала. (Этим наблюдением я обязан моему доброму другу Луису Реигу Альбиолю.)


[Закрыть].

«Информация», хранящаяся в компьютерах, не является «познанной», то есть сознательно усвоенной и интерпретированной человеческими умами, ее нельзя превратить в практическую информацию, значимую с социальной точки зрения. «Информация, сохраненная» на диске компьютера или ином современном носителе информации, идентична «информации», заключенной в книгах, графиках, картах, газетах и журналах, – простых инструментах, использующихся действующим человеком в контексте конкретных действий, которые важны для достижения его частных целей. Иными словами, «хранящаяся информация» не является «информацией» в нашем смысле слова, то есть важным практическим знанием, которое действующий человек знает, интерпретирует и использует в контексте конкретного действия.

Кроме того, компьютер в принципе не в состоянии обрабатывать ту практическую информацию, которая не существует, потому что в ходе предпринимательства ее еще не нашли и не открыли. Таким образом, для координации процесса социальной корректировки, осуществляемого с помощью приказов, компьютерные системы бесполезны; творческая природа человеческой деятельности – это единственный катализатор, способный активировать и поддерживать этот процесс. Компьютеры могут обрабатывать только ту информацию, которая уже была создана и явным образом сформулирована; несомненно, для действующего субъекта это очень полезный и мощный инструмент, но компьютеры неспособны создавать, открывать или замечать новые возможности извлечения прибыли, а это значит, что они не могут выступать в качестве предпринимателя. Компьютеры – это инструменты, находящиеся в распоряжении действующего субъекта, но они не действуют и никогда не будут действовать. Их можно использовать только для работы с артикулированной, формализованной и объективной информацией, а информация, значимая на социальном уровне, по большей части не может быть выражена словами (артикулирована) и всегда носит субъективный характер. Следовательно, компьютеры не просто неспособны создавать новую информацию; они в принципе неспособны обрабатывать уже созданную информацию, если она, как информация, порождаемая в ходе социальных процессов, по большей части не может быть выражена словами. Применительно к ситуации, изображенной на рис. II-2 это означает, что даже если А и В были бы способны формально и детально вербализовать информацию о тех отсутствовавших у них ресурсах, в которых они нуждались, чтобы реализовать свои цели, и даже если бы они каким-то образом могли передать эту информацию в гигантскую и чрезвычайно современную базу данных, то акт, посредством которого человеческий ум (ум С) осознает, что ресурс одного можно использовать для достижения целей другого, все равно представлял бы собой предпринимательский акт чистого творчества, субъективный по своей сути, акт, который невозможно приравнять к объективным и формализованным действиям машины. Чтобы компьютер мог работать четко и эффективно, он не только должен сначала получить формализованную информацию – кроме этого, кто-то должен его запрограммировать. Иными словами, предварительно необходимо подробно и формально определить условия для совершения действия примерно следующим образом: во всех тех случаях, когда человек обладает определенным количеством ресурса R, этот ресурс будет использоваться человеком, преследующим цель Х. Таким образом, очевидно, что компьютерные системы способны исключительно на то, чтобы применять открытую ранее информацию к конкретным ситуациям; они в принципе не в состоянии создать новую информацию в отношении тех ситуаций, которые еще не были обнаружены и в которых преобладает создание ex novo субъективной, неявной и рассеянной информации, типичной для социальных процессов.

Следовательно, вера в то, что компьютеры сделают социализм возможным, не менее абсурдна, чем вера (в гораздо менее развитых обществах) в то, что изобретение книгопечатания и другие более простые способы сбора и анализа формализованной информации сделают доступным практическое субъективное знание, необходимое для существования общества. Результатом изобретения книг и книгопечатания было как раз обратное: общество стало разнообразнее и его стало сложнее контролировать. Возможно, что проблему социализма можно было бы несколько упростить, исключительно в количественном отношении (но не решить), если бы правящая власть могла использовать максимально современные компьютеры по отношению к обществу, в котором постоянное порождение новой практической информации сведено к минимуму. Этого можно было бы добиться только посредством крайне жесткой системы, насильно препятствующей, насколько это возможно, предпринимательской деятельности, и запрещающей людям использовать компьютеры, машины, калькуляторы, книги и т. п. Только в этом гипотетическом обществе невежественных рабов проблема экономического расчета при социализме могла бы выглядеть несколько менее сложной. Тем не менее теоретически эту проблему невозможно было бы решить даже в таких экстремальных обстоятельствах, потому что даже в самых тяжелых условиях у людей сохраняется врожденная творческая способность к предпринимательству[95]95
  Доказательство, которое мы излагаем в тексте, демонстрирует абсурдность веры многих «интеллектуалов», плохо разбирающихся в том, как функционирует общество, в «очевидность» того, что чем сложнее становится общество, тем больше необходимость внешнего институционального принудительного вмешательства. Эта идея возникла у Бенито Муссолини, утверждавшего: «Мы были первыми, кто сказал, что чем более сложные формы принимает цивилизация, тем более ограниченной становится свобода личности» (цит. по: F. A. Hayek, The Road to Serfdom, [Chicago: University of Chicago Press, 1972] [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 65]). Однако, как мы показали, в реальности – и с точки зрения логики, и с точки зрения теории – положение прямо противоположное: по мере роста богатства общества и развития цивилизации социализму становится все труднее. Чем менее развито общество, чем оно примитивнее, и чем больше у правящей власти средств для того, чтобы работать с информацией, тем менее сложной кажется проблема социализма (хотя с логической и теоретической точки зрения он все равно невозможен, если речь идет о людях, то есть о существах, одаренных врожденной творческой способностью к деятельности).


[Закрыть], которую невозможно контролировать.

Наконец, в свете всех вышеизложенных соображений нас не должно удивлять, что именно наиболее квалифицированные компьютерные специалисты и программисты чрезвычайно скептически оценивают возможность использования компьютеров для того, чтобы регулировать и организовывать социальные процессы. Действительно, они не просто ясно понимают, что введенная в машину неточная информация дает результаты, приводящие к умножению ошибок («мусор на входе – мусор на выходе»), но и знают по своему ежедневному опыту, что по мере того как они пытаются создать все более пространные и сложные программы, им становится все труднее освобождать их от логических ошибок, чтобы обеспечить их работоспособность. Следовательно, запрограммировать социальный процесс такого уровня сложности, чтобы он содержал важнейшие творческие способности человека, невозможно. Кроме того, информатика вовсе не пришла на помощь интервенционистам, как наивно предполагали и надеялись многие «социальные инженеры»; напротив, прогресс компьютерных технологий последних лет во многом связан с освоением знаний и открытий тех специалистов в области экономической теории, которые занимаются стихийными социальными процессами, в особенности – Хайека, чьи идеи сегодня считаются чрезвычайно важными в практическом отношении для развития и повышения эффективности разработки новых компьютерных программ и систем[96]96
  Здесь нам следует упомянуть целую группу «специалистов по информационным технологиям», которые познакомили теоретиков этой области научных знаний с идеями австрийской школы экономики и на практике разработали новую научно-исследовательскую программу под названием «Агорические системы» (термин, производный от греческого слова, обозначающего рынок), в которой подчеркивается ключевое значение теории рыночных процессов в связи с дальнейшим развитием компьютерных технологий. В особенности мы должны отметить Марка Миллера и Кима Эрика Дрекслера из Стэнфордского университета (см. их статью: Mark S. Miller and K. Eric Drexler, “Markets and Computation: Agoric Open Systems” in The Ecology of Computation, ed. B. A. Huberman [Amsterdam: North Holland, 1988]). См. также следующую статью (включающую все упомянутые нами источники), кратко излагающую содержание этой программы: Don Lavoie, Howard Baetjer, William Tulloh, “High-tech Hayekians: Some Possible Research Topics in the Economics of Computation” in Market Process 8 (spring 1990): 120–146.


[Закрыть].