Текст книги "Легендарная подлодка U-977. Воспоминания командира немецкой субмарины. 1939-1945"

Автор книги: Хайнц Шаффер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Однажды, когда я еще служил на патрульном судне, на наших глазах торпедировали итальянскую подлодку, и нам пришлось сопровождать ее в Бордо. Вокруг рвались глубинные бомбы. Наши корабли сопровождения не были оборудованы для такого способа ведения войны, а противолодочные устройства нельзя создавать импровизационно. В то же время нас редко атаковала авиация, потому что в те дни люфтваффе полностью контролировало Бискайский залив.

Повсюду мы замечали приготовления к вторжению в Англию. Для этого приспосабливались все имевшиеся в наличии суда. На речные суда ставили вспомогательные двигатели и для увеличения их скорости в особых случаях устанавливали один или даже два авиационных мотора. Носы кораблей оборудовались так, чтобы скат был приспособлен для высадки танков на плоском берегу. Все работали неистово. Нам выдали винтовки и гранаты для вступления в бой в любой момент. Нам снова казалось, что дело вот-вот дойдет до десанта. Затем всю флотилию охватило огромное возбуждение. Все корабли получили приказ в запечатанном конверте, который следовало вскрыть при кодовом слове «Морской лев». Мы были абсолютно уверены, что в них содержался приказ атаковать Англию с указанием курса и точек высадки. В течение нескольких дней все разговоры велись только на эту тему. Но вскоре мы узнали, что все предприятие отложено. Был ли у нашего командования лучший план?

Тем не менее наш отряд доказал, что он чего-то стоит. Нас наградили знаком патрульной службы.

Впоследствии нас отправили в Роттердам на переоборудование, а нам, кадетам, приказали в течение нескольких дней явиться в военно-морскую академию в Фленсбурге. Высоко подняв голову и выпятив грудь, украшенную первыми боевыми наградами, мы промаршировали через ворота будущего дома. Весь наш выпуск встретился снова. Друзья собрались со всех фронтов – Северного и Средиземного морей, Норвегии.

При первой же проверке командующий, сурового вида адмирал, обрушил на нас свой гнев. Мы и на самом деле были разболтанны и неряшливы. У некоторых росли бороды, некоторые пытались отрастить усы. Теперь, конечно, никто не смог бы узнать бывших кадетов на борту «Горьха Фока» или «Шлейзена». Некоторые из моих однокурсников погибли. Другие изменились до неузнаваемости. Война превратила нас в мужчин.

Учебные здания образовывали огромный каменный лабиринт. В каждой комнате жили по четыре человека. В высоких коридорах висели мемориальные доски и модели кораблей. Древние флаги, разорванные в боях, украшали стены. Грубо говоря, здесь буквально «воняло» традицией. Теперь мы были на полпути к тому, чтобы стать моряками. Отсутствовала только портупея, символ сдачи последнего экзамена на звание офицера. Но кто на берегу знал об этом?

В морской академии работать приходилось много, наши командиры были достаточно взыскательны. Основное, чем следовало овладеть, – астрономическая навигация. Мы усиленно изучали высшую математику, кроме того, нас учили физике и химии. Качество преподавания было превосходным.

Конечно, немецкий военно-морской флот требовал большого запаса практических знаний. Мы учились ставить парус и запускать двигатель. Мы ходили в учебное плавание на борту 1000-тонного парохода, переданного в полное наше распоряжение. Однако мы сравнительно мало занимались действительно боевой подготовкой, хотя и тренировались в стрельбе из пушек и торпедировании. Существовало так много разных типов судов и производилось так много новых видов оружия, что казалось ненужным изучать каждое из них, даже если бы у нас хватило времени. Так много надо было бы узнать, что на овладение этим ушли бы годы, если не десятилетия, а к тому времени, когда курсант подходил к концу обучения, он уже забыл бы начало. Поэтому академия в Фленсбурге давала полный курс навигации и только общие представления о тактике, вооружении и истории флота.

Гардемарины хорошо известны своими проделками, и наше начальство не карало их слишком серьезно. Один из моих друзей купил удочку, леску и прочую снасть и в свободное время удил на пирсе. Над ним многие подшучивали, ведь всем было хорошо известно, что воды вокруг академии совершенно лишены рыбы. Однако удивительный факт: в первый же день он выловил прекрасную рыбину около 20 фунтов весом. Молва об этом событии широко распространилась, и даже офицеры приходили посмотреть. Ему всегда удавалось что-то поймать. Воодушевленные его успехами, многие купили удочки и тоже принялись искать счастья. Мой друг сиял от удовольствия. Очевидно, он был единственным, кто действительно понимал толк в рыбной ловле. Он объяснял, что получил особые знания, когда служил на тральщике в норвежских фиордах. Вы должны иметь чутье, утверждал он, и кое-что еще. Никто не принимал его слова всерьез, но от факта, что ему везет всегда, а другим не посчастливилось ни разу, деваться было некуда. Однажды, когда на пирсе собралось множество рыбаков, он стал тянуть якобы с видимым усилием, объясняя, что должен вытащить исключительную добычу. И оказался прав: поймал… очищенную селедку. Мы все захохотали. Только чудо помогло ему уйти с пирса живым после того, как его заставили многократно нырять. Объяснением исключительного везения в ловле оказалось, что прямо под местом, где он удил, сидел его сообщник с мешком рыбы, только что купленной у торговца. Когда товарищ бросал ему камушек, он наживлял рыбку на крючок. Форма камушка указывала на требуемый вид рыбы. Нашего комедианта отправили к командиру, который, однако, оценил шутку и не наложил взыскания.

Как-то у вахтенного офицера попросили разрешения проехать через территорию академии катафалку с гробом. После тщательной проверки пропусков разрешение было получено, но единственная странность заключалась в том, что об этом не стало известно заранее.

Так случилось, что именно в моем классе шла лекция преподавателя по имени Питер. Он был штатским. «Войдите», – проворчал он тоном, который считал наиболее подходящим для морского волка. Он мечтал получить офицерское звание и после этого уйти в отставку. Дверь медленно открылась. Прозвучал торжественный голос: «Искренне соболезную». Четыре мужчины в глубоком трауре внесли большой черный гроб, поставили его возле учительского стола и мгновенно скрылись. Но до их исчезновения тот же торжественный голос объявил: «Это гроб для герра Питера». Катафалк отбыл на огромной скорости, а гроб остался к злой радости всех присутствующих, исключая герра Питера. Страшно обидевшись, он распустил класс и отправился с жалобой к командиру роты. Именно такое поведение и сделало его столь непопулярным. Так или иначе, предприняли официальное расследование, но, хотя опрашивали всю академию и гробовщик был найден, виновного так и не обнаружили. За гроб заплатили, отправили его в церковь, и больше мы о нем не слышали.

У нас также проводились уроки бокса, фехтования и конного спорта. Большое внимание уделялось воспитанию мужества. К сожалению, сильно не повезло нашему тренеру по боксу. У нас на курсе учился молодой чемпион, тяжеловес. Тренер, легковес, этого не знал. На первом занятии он произнес краткую вступительную речь:

– Бокс – это лучшее испытание характера человека. Никогда не показывайте страха, это презренное чувство. Всегда идите вперед и боритесь изо всех сил. Если кто-нибудь из вас имеет представление о боксе и хочет попытать счастья, выходите и покажите, что вы можете.

Мы образовали кружок, и тренер вступил в бой с чемпионом. Сначала инструктор сильно ударил противника по носу, а потом кадет показал ему, «что он может». Он весил вдвое больше противника, а руки у него были как лапы медведя. Прежде чем закончился первый раунд, схватку пришлось прекратить.

После 15 месяцев я в первый раз получил отпуск и поехал к родителям в Берлин. Поскольку морская форма в столице была редкостью, окружающие воспринимали ее как что-то особенное. Пехотинцы и летчики всегда обращались к нам «лейтенант», потому что мы носили небольшие нашивки на плечах, зато в отелях нас принимали за носильщиков, а на вокзалах – за дежурных. Однажды, когда я ждал поезда метро, одна дама обратилась к мне со словами:

– Простите, герр дежурный, не могли бы вы указать мне скорейший путь до Ванзее?

Неподалеку взад и вперед прохаживался морской капитан.

– Извините, мадам, я новенький на этой станции, но вот видите джентльмена с четырьмя золотыми кольцами на рукаве? Он здесь давно и, конечно, сможет помочь вам.

После этих слов я улизнул, пока не разразилась гроза.

Наша учеба в морской академии подошла к концу. Мы сдали последние экзамены и получили долгожданную портупею. После прощального бала мы возвращались на войну. Вместе с двумя товарищами я получил назначение на подлодку. В начале мая 1941 года рейх еще не воевал с Советским Союзом и к нему не было той открытой враждебности, какая проявлялась по отношению к США. Наша непосредственная задача заключалась в борьбе против английских морских сил, и важнейшим оружием, без сомнения, были подлодки.

С тем презренно малым числом субмарин, их оказалось всего около пятидесяти, было невозможно что-то предпринять против величайшей морской державы. Но, когда Англия в 1939 году объявила войну, приняли программу строительства новых кораблей, которая к этому времени уже должна была принести результаты.

Всех охватывало странное ощущение начала совершенно нового в жизни, и разговоры вращались вокруг того, что нас ждет. Я читал много книг о Первой мировой войне и помнил декларации государственных деятелей союзников о том, как близка к поражению Англия из-за немецких подлодок. Помимо многих военных кораблей, наши подлодки имели на своем счету с 1914-го по 1918 год свыше 18 миллионов тонн затопленных торговых кораблей. Я вспоминал имена Веддигена и других успешно действовавших командиров подлодок, вроде Арнольда де ла Периера и фон Шпигеля, о которых много читал. Во время нашей учебы я всегда представлял жизнь на борту подлодки как нечто таинственное и сверхъестественное. Те, кто там служил, были настоящими мужчинами, ведущими свою войну под водой, без дневного света, в спертом воздухе и пропитанной маслом одежде. Эти люди за свои подвиги заслуживали уважения всего мира. А еще мы знали, как часто лодки не возвращались из операций. Прошло только два месяца с момента гибели трех наиболее известных из них: U-47 корветен-капитана Прина, U-100 корветен-капитана Шепке и U-101 – капитан-лейтенанта Кречмера, единственного оставшегося в живых, чтобы рассказать о себе, но – военнопленного.

Глава 3. СЕРЫЕ ВОЛКИ ПОКАЗЫВАЮТ ЗУБЫ

Наша подлодка стояла в Данциге. Едва ли мы могли надеяться попасть на нее, потому что никому, кроме команды, даже офицерам других кораблей, не разрешалось подниматься на борт подлодок. Высшая секретность! При любых обстоятельствах враг не должен получить ни малейшей информации о столь грозном для него оружии.

В академии мы получили полностью новое обмундирование – новую форму, свежее белье и, среди прочего, огромное количество накрахмаленных воротничков. У каждого был также морской рундук и два чемодана поменьше. Мы теперь были офицерами, и нам не пристало ходить с вещевыми мешками.

После долгих поисков мы, наконец, обнаружили наш корабль – выкрашенный в серый цвет и сливавшийся с причалом. Двое часовых, один на палубе, другой на пирсе, вооруженные автоматами, ни в коей мере не соответствовали парадным стандартам. Когда мы спросили, на борту ли командир, они ответили, что он недавно сошел на берег и до завтра его не будет. Бесполезно было объяснять, что мы должны подняться на борт, хотя бы затем, чтобы положить вещи. Не было никакой надежды на это, пока мы не получили специального разрешения командира. Приказа морской академии было недостаточно.

Однако мы уже знали, что ничего невозможного не бывает и нельзя так просто сдаваться. После долгих поисков мы нашли старшего помощника на плавучей базе. В конце концов он выдал нам разрешение. Мы принесли наше имущество со станции и попытались пронести его на борт. Старшины ухмылялись, потому что мы, равные с ними по званию, никогда не видели субмарины и полностью зависели от них. Вскоре наш легкий багаж находился в рубке, но рундуки не пролезали в люк.

– Ахтунг!

Команда замерла по стойке «смирно». Мы увидели белую фуражку, символ командира подлодки. По неписаному закону только ему разрешалось носить этот головной убор.

– Вы ненормальные? Что вы собираетесь делать со всем этим хламом? Оттащите ваше имущество на плавбазу и явитесь ко мне в каюту через полчаса.

Когда мы вернулись, он обратился к нам примерно с такими словами:

– На борту вы никто и абсолютно ничего не стоите. Самый последний матрос знает больше вашего. Вы просто балласт и бесполезные потребители воздуха. Не забывайте об этом. Ваша работа – привыкать и получать знания. Через три недели мы уходим на операцию. Не воображайте, что я возьму вас, если вы не будете четко знать свои обязанности. Запомните: вы имеете честь служить в самом прекрасном и грозном роде немецких войск. Наша жизнь трудна и сурова, но мы из любви к отечеству с радостью несем службу. Берите пример с асов подлодок обеих войн и старайтесь подражать им. Если вы вложите в службу всю душу, вы в конце концов станете моряками.

Мы получили два комплекта серо-зеленых спецовок, кожаное снаряжение, морские сапоги, два пуловера, шесть комплектов нижнего белья и шесть пар носков. Кроме нашего собственного белья, это было все, что нам разрешили взять на борт. В шкафчиках, впрочем, больше ни для чего не находилось места. Все остальное, даже нашу синюю форму, мы отослали домой.

Мы должны были двигаться в очень ограниченном пространстве и ориентироваться среди множества приборов и аппаратов. Каждая труба имела свое назначение. Нам следовало выяснить, откуда и куда она ведет. Стараясь выполнять полученные инструкции как можно лучше, мы ползали под обшивкой, вычищали днище и выполняли самую грязную работу, какую можно вообразить. Наша прекрасная форма гардемаринов была забыта, и мы никогда не носили знаков различия, кроме тех случаев, когда по очереди один из нас делил помещение либо со старшинами, либо с главными старшинами. Также по очереди один из нас ел в кают-компании.

Наш корабль – обычная подлодка серии УИС с надводным водоизмещением 600 тонн. В это время его команда состояла из 42 человек. Меньшие подлодки водоизмещением 250 тонн не годились для дальних походов в Атлантику. В то же время мы имели преимущество и перед более тяжелыми лодками водоизмещением 800 тонн, так как были более маневренными, быстрее погружались, были лучше вооружены для защиты и нас труднее было обнаружить.

Подлодка внешне похожа на сигару. Все ее жизненно важные узлы находятся во внутреннем корпусе, где концентрируются двигатели, моторы и аккумуляторные батареи. Поскольку этот корпус тяжелее воды и может сразу затонуть, плавучесть обеспечивается при помощи наружного корпуса, за счет увеличения от вместимости без добавления общего веса. Пространство между корпусами используется для баков с горючим и цилиндров, наполненных сжатым воздухом. Это делает всю конструкцию настолько плавучей, что, когда подлодка всплывает на поверхность, только 1/7 часть ее корпуса поднята над водой.

Когда подлодка должна погрузиться, плавучесть ее уменьшается за счет продувания цилиндров до определенного уровня. Если лодка останется неподвижной, она затонет, поскольку в действительности не может быть таких «подвешенных кораблей», какие встречаются в рассказах об исчезнувших кораблях-призраках. Подлодка может держаться на необходимой глубине при работе двигателя в соединении с так называемым «гидропланом», то есть с горизонтальным рулем, широкие лопасти которого, отклоняясь вверх и вниз, тянут лодку к поверхности или от нее.

Теперь давайте пройдемся по всему судну, от носа до кормы. Начнем с того, что на немецком военно-морском жаргоне называется «палатой лордов». Оно придумано от прозвища Лорд, которым называют рядового на флоте. В носовом отсеке в ряд выстроены четыре торпедных аппарата, обычно в каждом из них находится заряженная торпеда. Еще четыре запасные складируются на стеллажах, а две другие над ними. Они защищены деревянными щитами. Команда спит на подвесных койках, всегда двухъярусных, три Лорда на две койки. Другие члены команды делят 12 коек в носовом кубрике, это рядовые торпедисты и радисты. Затем рядовые машинного отделения, так называемые кочегары. Койка предназначается для двух кочегаров. Это очень практично, потому что часть кочегаров всегда на вахте. Как только встает один, другой ложится на его место, так что койка никогда не остывает. Эта система похожа на общежития в промышленных городах, где не хватает жилья и кровати занимают посменно. Однако это не позволяет спать между вахтами.

Каждый, естественно, должен присутствовать во время еды, когда накрывают стол, а верхние койки поднимают, чтобы можно было сидеть на нижних. Так как команда должна содержать корабль в чистоте, чтобы накрыть стол и убрать после еды, назначаются дневальные.

Рядом с кубриком помещается столовая для старшины-рулевого и двух механиков из машинного отделения. На левом борту холодильник, напротив него гальюн, или «голова». Дальше идет кают-компания для двух офицеров верхней палубы и главного инженера. Один угол этой кают-компании, отгороженный толстым занавесом, называется каютой командира. Командир, конечно, должен быть в центре событий, поэтому напротив помещается каюта радиста, а рядом помещение со всеми жизненно важными приборами для подводного плавания, гидрофонное устройство и т. п. Рядом с каютой капитана распределительный щит, а затем вы попадаете в место, значение которого определяется названием: центральный пост. Здесь во время погружения находятся вместе командир и главный инженер. Здесь также все приборы, используемые при подводном плавании, такие как горизонтальный руль, насосы и т. д., и отсюда проход к боевой рубке. Центральный пост находится в середине лодки и может быть изолирован как от передней, так и от задней ее части. Переборки центрального поста должны выдерживать давление до 600 футов, в то время как переборки кают – только до 100 футов.

Дальше расположен кубрик старшин. В нем восемь коек, каждая используется по очереди. Позади по правому борту камбуз и еще одна «голова». Наконец, отсек дизельных двигателей, рядом отсек электромоторов, потом торпедные аппараты и запасные торпеды под палубным перекрытием.

В 1941 году каждая новая лодка выходила в море с командой, половину которой составляли люди, имеющие боевой опыт, а половину – новобранцы. Каждый второй из команды нашего корабля имел знак подводника и Железный крест второго класса. Наш командир, высокий белокурый человек с резкими чертами лица и отрывистой речью, сам прошел немало походов в качестве старшего помощника.

Шестимесячный учебный период, который каждая лодка должна пройти на Балтике, почти закончился к тому времени, как нас назначили гардемаринами. Учеба состояла из особых испытаний, выполнявшихся на специальных флотилиях. Например, поломки двигателя, освещения и других частей, о которых рассказывали вернувшиеся из походов подводники, специально устраивались опытными инженерами в соответствии с реально произошедшими случаями. Работали часто в темноте. Действительно, при аварии освещение обычно первым выходит из строя. Если лодка проходила испытания, учеба заканчивалась, но если нет, то все начиналось сначала. Мы успешно прошли все испытания, оставалось только последнее тактическое учение. Оно считалось наиболее важным, длилось две недели и сулило большие трудности и для корабля, и для команды. Когда позже я сам проводил такое испытание уже как старший помощник, учебный отряд потерял 2 подлодки из 12, а 2 другие вернулись поврежденными.

Эти тактические учения проводились широкомасштабно. Когда надводные корабли занимали свои позиции, мы вели себя так, как если бы действительно воевали на Атлантике. Это был большой конвой с сильным сопровождением. По меньшей мере 50 самолетов патрулировали территорию, чтобы сразу сообщать о каждом появлении подлодок.

Мы больше не использовали обычные учебные торпеды, отличавшиеся от настоящих только отсутствием боеголовок, заряженных 200 килограммами взрывчатки, которые устанавливались на определенную глубину, чтобы поразить мишень. Теперь мы посылали сигнал о пуске торпеды на корабль-мишень, чтобы установить, попали ли мы в него, и, следовательно, иметь возможность исправить ошибки. На корабле-мишени могли заранее определять следы наших торпед ночью по лампочкам, прикрепленным к ним, а днем по следам пузырьков.

Мы успешно выполнили все задания и отправились в Киль, чтобы подготовиться к настоящему походу. Здесь кипела активная работа. По меньшей мере десять подлодок стояли у причала, все одинаковые, серые и очень длинные для своей ширины, около 150 футов от носа до кормы. Молодые команды горели энтузиазмом. Я встретил здесь много друзей из морской академии, поскольку на каждой подлодке было по три гардемарина. Молодые офицеры должны были учиться своей работе в море, а цена учебы определялась потерями. Но ни одна школа не может научить тому, чему учит война.

Грузовик за грузовиком подвозили запасы, пока мы не получили достаточно провианта, чтобы его хватило на три месяца без экономии. Наш рацион был гораздо лучше, чем рацион любого другого рода войск. Мы должны были грузить наши припасы в соответствии с планом. Во-первых, надо ровно распределить их по лодке, чтобы избежать дифферента при погружении. Во-вторых, припасы не должны перемещаться при погружении, что легко может случиться при угле погружения 60 градусов. В-третьих, провизия не должна смешиваться с боеприпасами или техническими запасами.

В последние годы войны каждую лодку снабжали по такому плану загрузки и хранения припасов. Ветчина и сосиски между торпедными аппаратами и в центральном посту, трехнедельный запас свежего мяса в холодильнике, а свежевыпеченный хлеб, чтобы сохранить его на этот же срок, подвешивался в носовом кубрике и в моторном отсеке. Когда свежая пища заканчивалась, мы переходили на консервы.

Для того чтобы погрузить торпеды, мы размещались у специального пирса, загружались через специальный люк впереди и через другой люк на корме. Погруженное вооружение включало 88-и 20-миллиметровые снаряды и большое количество патронов для пулеметов и автоматов. На палубе у нас стояла пушка, специально предназначенная для подлодок, и автоматическая зенитка, а еще, если понадобится, можно было принести пулемет из боевой рубки. В конце концов наша экипировка закончилась, кислородные цилиндры заполнены, очиститель воздуха обновлен. Мы отправили последние письма семьям и готовились на рассвете отплыть.

Командующий флотилией обратился к нам с напутственной речью:

– Камараден, вы должны понимать, что служите в самых лучших и действенных войсках нашей дорогой отчизны. Судьба соотечественников в ваших руках. Докажите, что вы достойны их доверия. Мы не знаем страха. Наш девиз: «Иди и топи».

Берега Германии остались далеко позади. Наш командир решил пройти в Атлантику Исландским проливом между Исландией и Фаросом. В Первую мировую войну самой большой проблемой для командования подлодок тоже была проблема выхода от берегов Германии в Атлантику. Без французского побережья мы не имели выхода на оперативный простор. Канал слишком легко охранялся. Будучи очень узким, он мог быть заблокирован минами и противолодочными сетями. Несмотря на большую территорию, противник господствовал над северо-западным проходом вокруг Британских островов, и корабли с новобранцами в команде сталкивались с суровым испытанием уже в первые несколько дней. Недостаток опыта часто приводил к относительно большим потерям в первой же операции. Кроме того, многие страдали морской болезнью и были ненадежны ни на вахте, ни при погружении.

Я на вахте. Строгий взгляд, совсем как у настоящего моряка. На вахте стоит вахтенный офицер, старшина, двое рядовых, а также гардемарин. В течение четырех часов без головного убора или любой другой защиты под дождем, снегом или в шторм каждый из нас должен вести наблюдение за своим сектором, пользуясь только биноклем или собственными глазами. В течение четырех часов та же монотонная последовательность: стекла вверх – осмотреть горизонт, стекла вниз – протереть от подтеков, снова вверх. Бесконечный ритуал. Горе тому, кто заснет или отвлечется хоть на мгновение. Это может стоить жизни ему и всей команде.

Прошли четыре дня в море. Не видно ничего: ни самолета, ни корабля, ни плавающей мины. Мы идем со скоростью 14 узлов. Длинная тонкая лодка как ножом режет мертвую зыбь. Обычная волна не может заставить ее качаться. Но сейчас тяжелые волны заливают верхнюю палубу, разбиваются о боевую рубку, иногда заливают ее и проливаются на наши головы холодным душем. Морская свинья! Какой-то миг мы наслаждаемся развлечением. Как быстро она движется! Гораздо быстрее нас. Чего стоят все эти военные рассказы? Мы ничего не видим. Так или иначе, у Англии слишком мало самолетов, чтобы охранять все и везде. Просто старые моряки дурачат нас, стараясь испугать.

– Самолет на 040 градусов, – докладывает старшина.

Вахтенный офицер смотрит вверх:

– Приготовиться.

Способный разбудить мертвого колокол звенит по всему кораблю. Мы все прыгаем вниз. Сейчас прекращается всякое движение, даже если ты в «голове». Это момент, когда человек должен проявить себя. Вахтенные с мостика спрыгивают в люк, руки и ноги на стальном трапе. Вы просто падаете вниз, но надо быть внимательным, иначе следующий за вами человек может оказаться верхом на вас, а морские сапоги куда как тяжелы. Через пять секунд будет задраен люк. Секунда на каждого человека. Вы должны как угодно попасть вниз. Там стоит человек, чтобы помочь, если вы упадете.

Дизели остановлены при сигнале тревоги, машинное отделение лихорадочно работает. Моторы подключены, воздуховод и выхлопные клапаны закрыты. Каждый подводник знает свою работу – результат бесчисленных упражнений. Красные лампочки указывают каждую существенную деталь, чтобы предупредить ошибки. Весь корабль ощущает опасность – сигнальный колокол не звонит шутки ради. Еще нет приказа на погружение?

Щелчок – люк закрыт.

– Погружение! – кричит вахтенный офицер, болтая ногами, потому что всем своим весом налегает на маховик, закрывающий люк.

– Погружение! – приказывает главный инженер, стоя перед панелью, где горят индикаторы всех отсеков, показывая «готов к погружению» на каждом циферблате. «5, 4, 3, 2 – ровно» – что соответствует цистернам для погружения, пронумерованным от носа до кормы. Люди прыгают, как кошки, к рычагам клапанов, поворачивают их, открывая, и повторяют: «5, 4, 3, 2 – ровно». Теперь мы снова видим необходимость наших бесконечных учений – одно неточное движение может означать смерть. Все идет хорошо, лампочки показывают, что клапаны погружения открыты. Вода обрушивается в баки, лодка опускает нос – 10 градусов, 20 градусов.

– Один, – приказывает главный, и отверстие кормового (последнего) бака широко открывается. Так он остается до последнего, чтобы угол погружения был острее. Электромоторы работают на полной мощности, хотя вы можете слышать только легкое жужжание. Вся подлодка вибрирует.

– Баки погружения открыты, – докладывает инженер. 5 футов… 8… Лодка погружается быстро. 10 футов.

– Самолет по левому борту, – докладывает вахтенный офицер. Небо покрыто облаками, самолет идет другим курсом. Возможно, не заметил нас, а если заметил, мы будем на глубине 25 футов раньше, чем упадут первые бомбы.

– 20 футов, корабль погружается быстро.

– Вниз до 50 футов.

Мы слышим далекий шум. Ничего похожего на артиллерийский взрыв на земле. Это что-то вроде глухого потрескивания. Вода хорошо проводит звук, и мы здесь, внизу, точно заперты в плавающем барабане. Но никто не сказал ни слова, никто не шевельнулся. У каждого подводника свой пост, и он не должен шевелиться, чтобы не нарушить дифферент лодки. Наконец, прозвучали доклады: «Все чисто на носу, все чисто на корме, все чисто в центральном посту». Значит, это была не атака. Взрывы были слишком далеко.

– Лодка на ровном киле. Закрыть все клапаны.

Последние частицы воздуха должны быть извлечены из уголков цилиндров для погружения. На глубине воздух сжимается, и дополнительная вода делает подлодку заметно тяжелее, в то время как на небольших глубинах может произойти противоположное. Кроме того, оставшиеся пузырьки воздуха, перемещаясь внутри цилиндра, приводят к изменениям в дифференте и создают шум, а это не совсем приятно.

Теперь мы чувствуем себя лучше, зная, что в случае чего мы можем продуть баки без утечки воздуха и потерь при всплытии. Да поможет Бог подлодке, если бомбами у нее повредит клапаны!

Прошло пять минут – и ничего не случилось. Двигатели работают на малой скорости. Мы можем оставаться в таком положении два дня, не обнаруживая себя. Однако скрываться – не наша работа. Мы должны нападать и разрушать.

У командира с первых дней осталось уважение к бомбам. Вы должны сами почувствовать их, чтобы знать, что такое война. Нет ничего хуже для команды новой подлодки, чем первые недели без атаки с воздуха. Беззаботность, ложное чувство безопасности могут стать фатальными. Итак, еще час держимся под водой. Потом командир командует:

– Вверх до перископной глубины.

Вахтенный офицер повторяет инженеру:

– Вверх до перископной глубины. Половина скорости.

Инженер рулевому:

– Оба руля вверх. Поток 50 литров.

Давление воды уменьшается по мере подъема подлодки, и она становится более плавучей. Но это требует компенсации, и опытный инженер знает, сколько нужно воды. Среди прочего это зависит и от солености воды в данном районе. Командир на центральном посту готовится смотреть в перископ. Никакой спешки. Очень важно удержать лодку на глубине 20 метров и так ее дифференцировать, чтобы на перископной глубине 14 метров она избежала вибрации. Не менее важно, чтобы перископ только показался над поверхностью, и моторы должны работать очень медленно, чтобы не осталось следов винта или пузырьков от самого перископа.

Теперь мы должны держать нервы под контролем, а лучше вообще забыть о них. Вы должны стать роботом, полностью ощутить себя подлодкой, которая живет собственной жизнью. На глубине 100 футов подлодка начинает стонать и трещать, а когда она поднимается на поверхность, отряхивается, как собака. В плохую погоду вы можете слышать ее стоны. На глубине 50 футов она довольна и режет воду спокойно и молчаливо.