Текст книги "Смерть и любовь в Гонконге"

Автор книги: Хайнц Конзалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– А выпил сколько?

– Полбутылки джина… для пищеварения.

Меркер улыбнулся и похлопал Мэя по толстым щекам. А потом достал из парусинового портфеля три альбома в переплетах из искусственной кожи, которые получил от Тиня.

– Если я хоть одну узнаю, – облизнул губы доктор Мэй, – с тебя бутылка виски!

– Мэй, мы же договорились.

– Чтобы успокоиться, Фриц! Когда я разволнуюсь, мне требуется успокоительное…

– Алкоголь!

– Каждый лечится, чем может!

– Этот альбом начинается со случая, который произошел три года назад, – сказал доктор Меркер.

Мэй поднял руки.

– Через два года после смерти Мэйтин! А раньше ничего не было?

– Нет!

– Наша полиция спит на ходу!

– Но раньше действительно не зафиксировано убийств в общественных местах при таких обстоятельствах, Мэй. Не может же полиция расследовать убийства, которых не было. Да и о случае с Мэйтин они ничего не знали. Ты с ней пережил такое… Разве отец пойдет после всего этого в полицию?

– «Водный китаец» – ни с коем случае! – Доктор Мэй зашаркал ногами. Сейчас он был в ботинках, а не в рваных домашних туфлях. – Открывайте, Фриц. Три года назад из Яу Ма-теи исчезло девять человек. И все молодые люди.

Меркер взял в руки первый альбом. Эти фотографии могли быть сделаны в рекламном агентстве для фирмы мод. С них улыбалась молодая красивая девушка в элегантном вечернем платье. В длинных черных волосах – красная орхидея. Украшения подобраны с большим вкусом, и вообще она производила впечатление человека, который прекрасно знает, что хорош собой, и поэтому ему доставляет удовольствие позировать перед фотообъективом.

Под снимками, тщательно пронумерованными, дата и время съемки. И подпись: «Имя неизвестно».

– Леди китаянка, – выдавил из себя доктор Мэй. – Красавица…

– И во время съемки она, можно сказать, была уже мертва! – Доктор Меркер перелистал несколько страниц. – Смотри! Она же – неделю спустя!

Красавица лежала под белоснежной простыней. Она еще нисколько не потеряла своей привлекательности, улыбка была по-прежнему обворожительной – для непосвященных, не знавших, что это всего лишь маска. Но на цветном снимке было уже отлично видно, как изменился цвет кожи… она отливала желтизной. Разложение печени прогрессировало.

Под этими снимками – краткий полицейский отчет с датой и примечанием: «Убийца продолжает молчать и улыбаться».

Тогда, три года назад, после первого подобного убийства, полиция тоже считала улыбку чем-то чудовищным и настолько важным, что об этом следовало сделать запись в протоколе.

Десять дней спустя: красавица в коме. Цвет коричневато-желтый. Щеки впали. Но на губах все та же улыбка.

Через тридцать дней – смерть. С улыбкой…

– От этой улыбки я чуть умом не тронулся, – хрипло проговорил доктор Мэй. – Мэйтин смотрела на меня молча, глаза ее блестели, а я-то уже знал: она хочет меня убить! Что-то приказывало ей – убей своего отца! И при этом она постоянно улыбалась. – Мэй покачал головой. – Нет, этой леди я не знаю.

Следующий случай. Все как и в предыдущем. Невнимательный человек мог бы даже спутать эти снимки. Вторая девушка прожила три недели, молча принимала пищу, вела себя вежливо и тактично – и так же незаметно ушла из жизни.

Перелистав несколько страниц, доктор Мэй покачал головой:

– Нет, Фриц, ее я тоже не знал.

– Номер три. Ровно два года назад. У нее все шло куда скорее. Умерла через пять дней.

– Не знаю, – глухо проговорил доктор Мэй, будучи не в силах оторвать взгляд от фотографии улыбающейся убийцы. – Сейчас я покажу тебе альбом, касающийся других уголовных дел, причем всякий раз это были никому не известные люди – но без загадочных симптомов таинственной болезни. Тинь дал мне эти снимки потому, что здесь есть и мужчины. И еще потому, что семеро из девяти преступников были убиты в тюрьме. Кого задушили, кого зарезали, кого повесили. Никто из них на свободу не вышел! Да, еще одного застрелили.

– Семь плюс один – восемь. А с девятым что?

– Ему удалось бежать, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

– Не хотел бы я оказаться на месте Тиня, – тихо проговорил доктор Мэй. – От такой серии с ума сойдешь.

– Тиню кажется, что от этой девятки можно перебросить мостик к улыбчивым убийцам. Все убийства этих мужчин были так же бессмысленны, как и смерти девушек. Нет никаких видимых мотивов, жертвы – никому не известные люди, в основном иностранцы, китайцев всего двое. Никто из убийц не проронил ни слова, кто они – черт их знает, и все моложе двадцати пяти! В одном случае Тинь, поставив на карту свою карьеру и заранее смирившись с возможными последствиями, применил древнекитайский метод допросов – в звуконепроницаемой подвальной камере. И чего он добился? Парень орал, как безумный, чуть свои легкие не выплевал: «Что я такого сделал? Я ничего не знаю! Я никого не убивал! Нет, не убивал!» И больше ничего. Тинь сдался.

– А я верю этому человеку, – тихо проговорил доктор Мэй. – Никто из них не ведал, что творил! – Он взял альбом. – Давайте пройдемся…

При виде третьего убитого доктор Мэй откинулся на спинку стула, закрыл глаза и приложил ладонь ко лбу.

– Лу Фэйдун, – сказал он. – Ходил с Мэйтин в одну школу, приучился к героину и однажды исчез. Его мать умерла в прошлом году, а отец до сих пор живет на джонке. У его сестры сампан с овощами, она обслуживает богатые жилые джонки.

– Боже мой, мы напали на след… – пробормотал доктор Меркер. – Тинь не зря рассчитывал на вас!

После этого они не стали больше столь пристально вглядываться в каждый снимок. В третьем альбоме доктор Мэй снова закрыл глаза ладонями – это он увидел четвертую убийцу.

– Ли Ханхинь. Ее родители утонули во время большого тайфуна, второго августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Волны высотой в несколько метров срывали суда с якорей, подбрасывали в воздух сампаны и джонки. Кромешный ад! И вскоре после этого Ли исчезла. Кого это здесь заботит? Переселилась на сушу и пошла по рукам, вот что обычно думают. Для «водных китайцев» суша – место проклятое. – Доктор Мэй несколько раз кивнул. – Да, это Ли! Ошибки быть не может. Она собиралась стать танцовщицей на прогулочном судне.

– А стала убийцей… или жертвой преступного мира Коулуна или Гонконга. После совершенного убийства она прожила всего девять дней. Мэй, мы должны немедленно сообщить Тиню!

– Нет! – жестко возразил Мэй.

– То есть как? Ведь мы просто обязаны!

– Я обязан отомстить за смерть Мэйтин. Полиция на это способна? Чего она добьется с помощью нашего сигнала? Они блуждают во тьме и все и всех пугают своими формальностями. А противник посмеивается и успевает скрыться! У нас, Фриц, другие способы борьбы…

– Тинь требует ответа.

– Вот и сообщи ему, что я никого не узнал.

– Мэй, ты не имеешь права! – оскорбился доктор Меркер.

– А кто меня заставит сказать правду? Вот мое последнее слово: никого из них я не знаю! Но мы с тобой не будем сидеть сложа руки.

– Чистое безумие, Мэй! Сам посуди, к чему это приведет? Старик-врач, к тому же вечно пьяный, плюс иностранец, который знает в Гонконге парочку-троечку улиц!..

– В этом наши козыри, Фриц! Никто не догадывается, что за нас стоит весь Яу Ма-теи. Это сила, и немалая, мой мальчик! Выйди на палубу, оглянись вокруг! Ты увидишь тысячи джонок, и на каждой наши союзники. Это десятки тысяч ушей, глаз и носов, которые слышат, видят и разнюхивают – для нас! Что по сравнению с ними полиция и твой хваленый мистер Тинь?! Полиция у них не выжмет ни звука, а мне они скажут все. А теперь и тебе, Фриц. Ты их новый доктор с джонки! Если же ты вызовешь полицию в Плавучий город, на тебя больше никто и не взглянет. – Доктор Мэй несколько раз кивнул и открыл последний альбом. – Никогда не забывай, что мы живем по своим законам.

– А вот сейчас мне хочется выпить! – Доктор Меркер поднялся и положил альбомы обратно в парусиновый портфель. – Где виски?

– Первый разумный вопрос за целый час. В нижнем ящике стола две бутылки.

– Мэй!

– Исключительно для медицинских целей, Фриц! – воскликнул доктор Мэй и вскинул свои толстые руки. – Для дезинфекции при инъекциях – чистого спирта у меня нет. Что за мука! Протираешь ягодицы виски – даже лизнуть хочется, такой, понимаешь, запах!

Меркер прошел в кабинет, взял из ящика бутылку, открыл и использовал опыт доктора Мэя: отпил порядочный глоток прямо из горлышка. Виски огнем обожгло горло, но свое действие оказало немедленно. «Иногда можно даже понять, почему кто-то спивается, – подумал Меркер. – В головокружении есть какое-то раскрепощение, и немудрено, что люди в отчаянии хватаются за бутылку…»

Чуть погодя на пороге появился доктор Мэй, с сомнением посмотрел на него:

– Мне тоже можно?

– Да. Но никакой «меры» баварского образца!

Мэй отпил втрое больше Меркера и с удовольствием рыгнул. А потом сказал:

– Возьмем сампан и поедем к Лян Чанмао.

– К кому?

– Лян Чанмао – все равно что Длинноволосая Лян.

– Это взрослая женщина?

– Нет, девушка. Продает цветы на набережной и портовых кабачках. Начала лет в двенадцать, а сегодня ей девятнадцать. За семь лет мало ли чего наслушаешься! Лян только и живет услышанным – она слепая от рождения. Между прочим, она без ума от Сметаны. С ума сойти, правда?! Когда я ставлю «Славянскую мелодию», я ее всегда приглашаю. Она усаживается на пол и просто млеет от счастья. У нее собственная жилая лодка. Поедем-ка к ней…

Доктор Меркер покорно кивнул. Хотя и не мог понять, чем им поможет маленькая слепая цветочница.

Лян Чанмао жила в перестроенном сампане, жилая надстройка которого была такой низкой, что в нее можно было проникнуть только опустившись на колени. Она уже спала, свернувшись калачиком на плетеном мате и положив голову на подушку, набитую гусиным пухом, но как только сампан доктора Мэя причалил к ее лодке, сразу проснулась. Своим сверхчутким слухом она улавливала самый слабый звук и любой шорох. Вдобавок тихонько заскулил ее песик Тим, в котором, похоже, смешались сразу все гонконгские собачьи породы. Он не залаял, и это было верным знаком того, что на борт поднимается известный ему человек.

Лян Чанмао соскользнула с мата, забилась в угол своей комнатки, высота которой не превышала полутора метров, и затаилась. Врагов у нее не было, в Яу Ма-теи ей все помогали. Девять лет назад ее родители вышли на большой лодке в открытое море – на рыбную ловлю – и не вернулись. Соседи заботились о слепой девочке, брали с собой на цветочные базары. Она научилась различать цветы и по запаху, и на ощупь, быстро освоила устный счет, и, когда ей исполнилось двенадцать лет, сампан соседей подтянул ее лодку к набережной, где они соорудили из старых ящиков что-то вроде цветочного киоска.

Вскоре маленькая и хрупкая Лян Чанмао торговала цветами не только на набережной. С большой плетеной корзиной в руках она обходила кафе и пивные, бары и секс-клубы, ночные клубы и салоны интимного массажа. И так как она была слепой, ничего не видела и, значит, никого не могла выдать, ее запросто во все эти места допускали и она довольно удачно продавали розы и хризантемы, орхидеи и пестрые ароматные палочки. Но вот о чем никто не думал: она все-все слышала. За эти годы она услышала так много, что, знай об этом полицейские, их сердца забились бы от радости. Слышала о миллионных сделках и крупных подлогах, о заговорах с целью разорить конкурентов, о переводе денег в заграничные банки и открываемых фиктивных счетах в своих, о подпольной торговле наркотиками и девушками, ей стало известно если не все, то многое из самых грязных дел, на которые способны люди.

Она знала – но никому ничего не говорила.

Голоса, распространявшиеся о всевозможных низостях и подлостях, она слышала довольно регулярно и могла сказать, кто из их обладателей куда заглядывает – ведь они принадлежат к числу ее самых щедрых клиентов. Почти каждый их этих господ ходил в определенное место: в шикарные публичные и тайные игорные дома, в бары и клубы. Многие принадлежали к числу завсегдатаев какого-то одного заведения, некоторых можно было найти и в других местах. Но их голоса она различала безошибочно и сразу, хотя и не знала, как они выглядят и ведут себя, ведь они не обращали на нее, слепую, ни малейшего внимания.

Она угадывала на слух, кто из них захихикал, а кто расхохотался, застонал или громко зевнул. Знала, что один из них, занимаясь любовью, всегда орет что-то бессвязное, а другой любит, чтобы его стегали плетью; что третий требует обращения «господин генерал» и заставляет девушек маршировать перед собой, пока не начнет швырять их одну за другой на постель; что есть женщина, которая мажет своего любовника малиновым вареньем, а потом облизывает.

Всем им она продавала цветы. Кто в такой ситуации не купит цветочки у маленькой, жалкого вида девочки? А розу или орхидею – не все ли равно? Владельцы заведений тоже были довольны. Они получали от Лян свои десять процентов. Слепая, зрячая – какая разница? Дело прежде всего. Разве стали бы они водить эту девчонку в интимные кабинеты, где доллары достаются попроще?

Сейчас, в девятнадцать лет, Лян было известно больше, чем зрячим удается узнать за всю жизнь. У нее постоянные клиенты, и она отлично помнит, какие у кого из них привычки и когда они обычно появляются в клубах или публичных домах; помнит, кто какие цветы предпочитает. Если бы она могла представить, как выглядят люди, то живо вообразила бы, как выглядит каждый из них, – но как раз это ей было недоступно.

Нет, кое-что, и не так уж мало, она со временем усвоила, ощупывая себя и некоторых своих соседей. Ей, например, открылось, что люди с возрастом изменяются, растут. Еще раньше она сообразила, что существует два пола, а доктор Мэй объяснил ей, как люди размножаются, как тело способно по-разному реагировать на прикосновения и что расти оно прекращает примерно в восемнадцать лет, что есть люди высокие и худые, а есть маленькие и толстые, вроде него самого. Лян ощупывала близких ей людей и пыталась по-своему представить их, какие же они с виду.

Она просила, чтобы ей рассказывали об окружающем ее мире, что такое земля, вода, джонка, рикша, дом, автомобиль, катер. В девятнадцать лет она прекрасно отдавала себе отчет в том, что мир этот многолик и разнороден, знала даже, что он пестрый – ей растолковали значение этого слова. А ведь в ней самой – да и вокруг нее – было темным-темно. Одного она никогда не могла понять: почему в таком прекрасном пестром мире живут такие злые люди. С голосами, от которых она часто приходила в ужас…

Лян Чанмао обратила свои незрячие глаза к двери. Она сразу сообразила, что пришли двое. Явственно ощутив запах виски, она улыбнулась своим мыслям.

– О достойный доктор Мэй, – проговорила Лян. – Что привело вас, многоуважаемый, на мою жалкую лодку?

– Вот кто нам сейчас нужен! – сказал Мэй доктору Меркеру. – Мы при ней ничего не сказали, а она узнала меня по запаху. Она как животное… Для животных мы, люди, превонючие существа! – Он обратился к девушке на диалекте «водных китайцев»: – Это я, Лян. Я к тебе с другим доктором, он немец. Помоги нам, – и, согнувшись в три погибели, вошел в ее каморку, где сразу сел на мат. Доктор Меркер последовал его примеру. – У тебя нет лампы?

– Зачем мне лампа, досточтимый господин?

– Ты права. – Доктор Мэй перевел взгляд в тот угол, откуда доносился голос Лян.

– Вы просите о помощи? Вы – меня? – спросила она.

– Да. Ты помнишь Лу Фэйдуна?

– Лу? – Лян ненадолго задумалась. – О да, доктор Мэй. Он был другом Мэйтин. Его сестра продает овощи и фрукты. А сам Лу Фэйдун куда-то пропал.

– Все верно. Ты больше ничего о нем не слышала?

– Ничего.

– А о Ли Ханхинь?

– О-о, она умерла.

– Откуда ты знаешь?

– Слышала, как один из завсегдатаев миссис Ио сказал: «Господин Чао очень доволен тем, как умерла Ли. Все прошло по плану…»

Доктор Мэй со вздохом прислонился к плечу Меркера.

– Вот оно, Фриц, – проговорил он дрожащим голосом. – Теперь у меня прямой путь к мести.

11

Утренние газеты Гонконга и Коулуна вышли со снимком, на котором Тинь сердечно обнимал доктора Меркера. Подпись под ней была неопределенной и заставляла теряться в догадках.

Некоторые издания намекали, что им, дескать, известно, о какой именно помощи идет речь. Тинь Дзедун оставался непреклонным.

– Никаких комментариев, – отбивался он от журналистов. – Довольно и того, что сказано. Радуйтесь, что хотя бы такая информация прошла.

– Чем же немецкий врач способен помочь полиции Коулуна?

– А вы пораскиньте умишком!

Собственно говоря, на фотографию внимания почти не обратили. Миллионам читателей она ничего особенного не говорила. Какие-то местные дела-делишки, только и всего.

Зато достойнейший господин Чао взглянул на эту публикацию по-иному. Перед ним лежало девять газет с совершенно идентичными снимками и подтекстовками. Четверо из девяти главных редакторов были ему обязаны. Обзвонив их всех, он потребовал уточнить информацию. И от всех услышал один и тот же ответ. Тинь Дзедун отмалчивается. Доверенное лицо господина Чао в ведомстве генерал-губернатора никакой ясности в вопрос не внесло, а надежные люди из клиники «Куин Элизабет» передали, что доктор Меркер почти двое суток пробыл в спецлаборатории под охраной полиции. Но чем он за этой закрытой дверью занимался – тайна.

– Выясните во что бы то ни стало! – строго проговорил господин Чао. – Вы от меня получаете деньги или нет? В мире нет ничего запертого на все сто замков. Отыщите незапертый! Если лицо Тиня сияет как у торжествующего дракона – на то есть свои причины! Выясните какие! Не то вам несдобровать…

Доктор Ван Андзы тоже читал газеты. Он никак не мог забыть, как недружелюбно встретил его комиссар Тинь. С доктором Меркером ему и на другой день не удалось встретиться – к нему никого не подпускала полиция. А теперь вот этот снимок с объятиями. Выходит, доктор Меркер сделал важное открытие. Очевидно, исследования мозга ознаменовались решительным успехом. Какой отсюда вывод? Что его, Ван Андзы, крупнейшего китайского специалиста, с легкостью обошел малоизвестный исследователь из Германии. Позор!

Наморщив лоб, расстроенный доктор Ван в который уже раз перечитывал несколько строчек под снимком. Его оскорбленная честь отдавалась жгучей болью в груди. Надо поговорить с доктором Меркером! Но Меркер вне досягаемости, он уехал из госпиталя незаметно, и с тех пор коллеги его больше не видели. Где он живет? Кто ему помогает? Чем он занимается?

Джеймс Маклиндли тоже обратил внимание на снимок и во время завтрака на мраморной террасе у бассейна показал его Бэтти. Та с удовольствием кивнула и проговорила, доедая яйцо:

– Я сразу почувствовала, что Фриц человек незаурядный. Но то, что он так быстро добился успеха, все-таки сенсация. Где соль, сокровище мое?

Маклиндли протянул ей солонку из слоновой кости с филигранной узорчатой резьбой и сложил газету вчетверо.

– Он будет у нас завтра на иллюминированном балу. Постараюсь расспросить. А если не выйдет, предоставлю это тебе.

– Как далеко мне будет позволено зайти? – полюбопытствовала она, подбирая ложечкой остатки желтка. В своем прозрачном лиловом пеньюаре она выглядела соблазнительно. Маклиндли посмотрел на нее, насупившись. «Странное дело, я все-таки люблю ее, – подумал он. – Я завел ее себе как игрушку, а теперь вот привязался. И не хочу, чтобы она оказалась в объятиях Фрица Меркера».

– Я не привык делиться ничем и ни с кем! – вдруг резко проговорил он.

– А почему тебя вообще интересует, чем занимается Меркер? Это наверняка не имеет ни малейшего отношения ни к шелку, ни к банкам, акциям, судам или нефти.

– Это выше твоего понимания, дорогая, – ответил Маклиндли почти по-отечески. – Если Фриц сделал значительное открытие в медицине, изобрел, к примеру, вакцину против серьезной болезни, это можно будет поставить на солидную экономическую отрасль. Почему бы мне не обзавестись в Гонконге и фармацевтическим концерном? Даже на одном-единственном лекарстве люди зарабатывают миллионы. Вспомни хотя бы аспирин или пенициллин. Или синтетический инсулин! Есть лекарства, от которых зависят много миллионов людей.

– Разве у тебя мало денег? – спросила она, откусывая кусочек крекера.

– А у кого их достаточно? Для меня богатство – все равно наркотик. – Маклиндли медленно обвел взглядом свой просторный парк. Внизу, у их ног, лежал Коулун и множество островов, больших и маленьких. – Большие, серьезные предприятия всегда неотвратимо манили меня…

– Думаешь, Фриц завтра приедет?

– Он дал согласие, дорогая. Будь с ним мила. Пусть даже даст немного волю рукам… – Маклиндли деланно рассмеялся. – От меня ничего отнять не удастся. И вообще – побоится…

– А ты тем временем приударишь за Янг? Ты ведь ее за этим пригласил…

– Да, но не как гостя. Она будет петь.

– Ты еще не отказался от мысли завлечь ее в свою спальню?

– Ревнуешь?

– Нет. Сочувствую! Не превращайся в фигляра, сокровище мое. Не то снова получишь от нее бамбуковым веером по лицу. И чем это она, скажи, вообще отличается от других женщин?

– Да дело совсем не в этом! – сказал, как отрубил, Маклиндли. Встал, сунул газету в карман брюк. – Ни о какой интрижке я не думаю…

– Знаю. – Бэтти налила себе еще одну чашечку чая. – Она единственный в городе человек, который осмелился не просто отказать тебе, но даже отвергнуть. Слова «нет» люди твоего круга не признают. Если кто имеет право произнести его, так это ты сам!

– Так оно и есть! – сказал Маклиндли, наклонился над ней, поцеловал ее в затылок и нежно погладил грудь. – Ладно, я пошел.

Перед тем как доктор Меркер начал на другое утро прием – а день опять предстоял нелегкий, – к нему явился Мэй, надел свой старый, но наконец-то выстиранный белый халат и устроился на краю диванчика для пациентов.

– Чему быть, того не миновать, – глубокомысленно начал он, почесывая свою круглую голову. – Сегодня вечером пойду в бордель!

От этого сообщения доктор Меркер невольно вздрогнул и обескураженно уставился на Мэя. А тот лишь ухмыльнулся.

– Твое выздоровление идет семимильными шагами, – не без сарказма заметил доктор Меркер.

– Имя дорогой шлюхи, к которой я направляюсь, – мадам Ио.

– Это имя мне уже приходилось слышать.

Меркер сел за письменный стол и разложил в ящичке карточки новых пациентов. Янг все не появлялась – ему придется вдобавок ко всему заниматься еще и писаниной.

– Правильно. От Лян! Это я к тому, чтобы ты не подумал, будто я возомнил себя сексуальным монстром и собираюсь своим появлением навести на мадам Ио страх и ужас… Не исключено, что Лян слышала у мадам Ио голос убийц Ли Ханхинь. Надо осмотреться на месте.

– Хочешь отправиться на сушу? В одиночку?

– У меня будет невидимая для непосвященных охрана. – Доктор Мэй потирал толстые руки. – Когда я сойду на берег, меня там будет ждать с полроты друзей. Помимо всего прочего я загляну в аптеку у «Океанского терминала». Как бы аптекари с ума не посходили! У меня набралось уже девятьсот восемьдесят долларов.

– А сколько тебе нужно?

– На первый случай – тысячи три.

– Пятьсот тебе дам я.

– Остальные добавит Янг. Воздадим же хвалу Господу! Мы понемногу становимся на ноги!

– Однако мне не нравится, что ты собираешься на сушу сегодня вечером, – подумав немного, проговорил доктор Меркер.

– Мне тоже. Но другого выхода нет.

– Как бы эта твоя вылазка не закончилась катастрофой.

– Ага! Я, по-твоему, идиот?

– Да.

– Вот спасибо. – Обиженный доктор Мэй пересел на низенький стул у шкафа с инструментами, который так и закряхтел под весом его тучного тела. – А почему, позволено будет спросить?

– Как ты объяснишь мадам Ио, почему ты, придя к ней, не желаешь переспать ни с ней, ни с другой?

– Да не пойду я в комнаты. – На этот раз Мэй действительно обиделся не на шутку. – Саду на табурет у бара и буду сидеть как пришпиленный. Понаблюдаю за Лян, которая придет туда продавать цветы. Если она кого узнает по голосу, то даст мне знать. Если, конечно, этот голос может нас заинтересовать. В таком случае я присмотрюсь к его обладателю. Лян для всех безобидный жучок, потому что она слепая. А я – безобидный боров-выпивоха. Это и есть наша шапка-невидимка.

– Что, если никого там сегодня не будет?

– Подумаешь, велика беда! Сделаюсь постепенно завсегдатаем у мадам Ио. Безвредный толстяк, который не уйдет, пока не напьется, – чем не роль? Да, а если Лян кого засечет в другом месте, она мне позвонит с набережной. Точнее говоря, позвонит кто-то из моих друзей. Я об этом уже договорился.

– Мой диагноз: старина Мэй и впрямь на пути к полному выздоровлению.

– А вот этому не бывать. Нового доктора с джонки зовут Меркер. Правда, такого имени ни один китаец не выговорит. Ничего, они придумают для тебя другое имя. Как тебе нравится Вэй Кантех?

– Что это значит? – удивился Меркер.

– Господин Вэй, воплощение воинского достоинства.

– Не подходит. У меня на мундиры аллергия.

– Носить такое имя большая честь. Вэй – это целая династия имен. А Кантех – одна из высочайших вершин, которую может достичь мужчина! Сам я всего лишь паук, ткущий свою паутину. Ну что, начнем?

– Да, сейчас. – Доктор Меркер снова сел за свой стол.

А Мэй направился к лестнице, где больные выстроились в ряд по трое. Сунув пальцы в рот, он пронзительно свистнул. Пациенты зашевелились и начали неспешно спускаться вниз.

– Нового доктора зовут Вэй Кантех! – выкрикнул доктор Мэй. – С сегодняшнего дня он наш человек. Душой и телом.

Иллюминированный бал у Джеймса Маклиндли считался одним из пиков светской жизни сезона. О балах у Маклиндли, о празднествах в его дворце рассказывали повсюду. И знамениты они были не только благодаря изысканным яствам, которые там подавались, но и из-за постоянных сюрпризов во время праздничных шоу и стечения неслыханного количества красивых женщин. Побывав на балу у Маклиндли, можно было подумать, будто на земле живут только люди поразительно красивые и воспитанные.

Единственным живым существом, выпадавшим из общего ряда, был страж тигров. Он стоял в белой ливрее у входа во дворец, напоминавший «Врата Неба» в Пекине, и нанизывал на стальной крючок своего протеза пригласительные билеты гостей.

Это был маленький образец «черного юмора» Маклиндли. Сказочный мир – и безрукий слуга.

Вот уже примерно час, как к замку подъезжали гости. На «кадиллаках», «ягуарах», «мерседесах» и «роллс-ройсах». Не было недостатка и в «феррари» и «мазерати». Исключение составил фабрикант шелковых цветов и экспортер оборудования для фейерверков Чинь Хаочжи: он подрулил на «лендровере» марки «монтеверди». По сравнению с «роллс-ройсом» эта машина выглядела бедновато, но в Гонконге каждый знал, что она абсолютно пуленепробиваема. Ни дать ни взять танк-люкс. Сказать, сколько эта крепость на колесах стоит, не взялся бы никто. Поговаривали даже, будто спереди и сзади «монтеверди» Чиня оснащен пулеметами. Нажмешь на кнопку, они и выкатятся. И такой перекрестный огонь начнется – страшно подумать!

Само собой разумеется, за пределами дворца находились также наряды полиции, которые снимали камерами с инфракрасным цветом все до единой машины, въезжавшие на дорожку, ведущую ко дворцу. Комиссар Тинь сидел в закрытом «джипе» и недовольно поглядывал по сторонам. Он трижды тщетно пытался внушить Маклиндли простую, кажется, мысль: отказываясь от зашиты полиции, нельзя гарантировать безопасность людей, которые суммарно стоят много миллиардов.

Маклиндли холодно ответил:

– Дорогой мистер Тинь, у меня есть свои возможности обеспечить безопасность всех, кто ко мне приглашен. Не беспокойтесь, у меня ничего не случится! Наоборот: по моим представлениям, присутствие полиции в пределах дворца и парка как раз и является фактором, чреватым всякими неприятностями.

Тиню пришлось проглотить эти обидные для него слова. Своих людей он расставил по дороге ко дворцу. В любом случае он хотел перехватить доктора Меркера прежде, чем тот окажется за оградой. Он до сих пор не давал о себе знать, и комиссар понятия не имел, с какой стороны и вместе с кем он появится. С Янг или с Бэтти Харперс? Агенты из Яу Ма-теи пока на связь не выходили, в клинике Меркер не показывался. Где ему лучше встретить Меркера? И откуда у того новый смокинг? К чему вся эта игра в прятки? Эти вопросы весьма заботили Тиня. И не его одного. Джеймс Маклиндли тоже был недоволен: шофер «роллс-ройса», которого он послал за Меркером в клинику «Куин Элизабет», вернулся один. Доктор Меркер там целый день не появлялся. Более того, как рассказывал шоферу его приятель-санитар, тот подал в дирекцию заявление об уходе.

Маклиндли отвел в сторону Бэтти, которая приветствовала гостей в холле размером с теннисный корт. Струнный оркестр встречал входящих милыми венскими вальсами. Это создавало особое настроение, хотя нисколько не гармонировало с чисто китайским убранством холла.

– Фрица нет как нет! – тихо проговорил Маклиндли. – В клинику он не заезжал. Гуан вернулся без него.

– Приглашение он получил. И согласие дал. – Бэтти поклонилась проходившей мимо пожилой паре. На даме было навешано столько драгоценностей, будто она рекламировала знаменитого ювелира.

– Ты знаешь, что он подал заявление об уходе?

– Нет. Как так?

– Ушел, и все. Больше он в «Куин Элизабет» не работает.

– А где же?

– Вот именно, где?! Где может работать такой врач, как Фриц?

– Наведем справки в остальных госпиталях. Если, конечно, он сам не скажет.

– Возьмешь это на себя, дорогая?

– Обязательно. – Искоса взглянув на него, она улыбнулась очередной паре гостей. – Пойду на все, вплоть до самого краешка постели… А твоя Янг уже появилась?

Ничего не ответив, он повернулся и замешался в толпе. Еще через час Маклиндли начал подозревать, что доктор Меркер не приедет. Тинь, стоявший на шоссе, тоже. Правда, Меркер ничего определенного не обещал. «Может быть», – сказал он. Однако Тинь надеялся, что «может быть» перерастет в «да». С каждой минутой эта надежда таяла.

Больше всего его смущал один вопрос: где доктор Меркер находится? Где он живет в этом огромном городе, где в этом лабиринте улиц, переулков, холмов, бухт, судов, джонок и двухсот тридцати пяти островов запропастился?

Когда на белом «кадиллаке» мимо проехала Янг Ланхуа, надежда Тиня окончательно рухнула. Янг сидела на заднем сиденье одна, в шубе из белой норки, высоко подобранные волосы были украшены цветками лотоса. Существо из сказочного царства.

– Дерьмо! – выругался Тинь, садясь в свой «джип». – Всем нам впору под деревья и помочиться там, как загнанным псам!

Оставив у ворот дворца Джеймса Маклиндли три машины с пятнадцатью полицейскими, он поехал к себе в управление. Там его тоже не ждала телефонограмма от доктора Меркера, но комиссар пока что этого не знал. Вообще-то Меркер просил доктора Мэя, который погреб на маленькой лодчонке на сушу, чтобы оглядеться там в заведении мадам Ио, кое-что передать Тиню, но Мэй решил, что будет лучше с этим повременить. И лишь после того, как Мэй закупил в самой большой аптеке Коулуна все лекарства по списку, едва не сведя аптекаря с ума – он хотел расплатиться по ценам шестилетней давности, которые все до единой держал в голове, и на прощанье обозвал аптекаря гангстером, – он все-таки позвонил в полицию.